Текст книги "Алый закат в Лейкхерсте"

4

Прошла неделя. Чтобы навестить последнего клиента, Бони Двард надел скромный серый в светло-бирюзовую полоску костюм и зелёную шляпу. Он закрыл глаза и отпустил чувства на волю. Зелёные вибрации затронули тонкие струны души и несколько сместили прежние акценты эгоцентрического мышления в сторону альтруизма и эмпатии. Вместе с одеждой мистер консультант словно сменил личину.

Узкие и высокие башни готической постройки, увенчанные куполами с главными шпилями в обрамлении частокола мелких фиалов, были видны издалека. По мере приближения к воротам глазу прохожего открывались все тонкости витиеватой и богатой архитектуры, выросшей из бургундского стиля. Фасад костёла украшали сложные резные детали: тимпаны, вимперги и архивольты. Культовый сюжет по традиции воплощали скульптурные композиции из сцен «Страшного суда». Когда Бони зашёл в храмовый дворик, утопающий в кустах сирени и шпалерных розах, то обрадовался: господин кюре времени не терял. На доске объявлений перед входом в храм висел красочный плакат с подробной схемой расположения элитных мест в Раю. Вверху – аккуратная надпись: «Райское наслаждение можно купить». Малиновые готические буквы в обрамлении яблоневых цветущих веток привлекали доверчивых грешников словно варенье мух.

– Скромненько и со вкусом! Ай да падре Ред Кинг, силён и ты в фантазиях, как я погляжу! – искренне восхитился великий комбинатор.

Справа от плаката была наклеена маленькая глянцевая листовочка. Бони Двард встал на цыпочки, чтобы разглядеть её. Нежно-розовыми маргаритками украшались поля прейскуранта. Звёздочками, так же, как и классы отелей, отмечались номера люкс и полулюкс. С сегодняшней даты любой католик мог смело забронировать для себя комфортабельное местечко в Раю согласно социальному положению и доходу. Фотографии с видом на море, пальмы, пирамиды, заснеженные хребты, знаменитые вулканы или деревенский пасторальный пейзаж с коровками ненавязчиво пестрели то там, то тут, выше и ниже прейскуранта. Выбирая уголок в райской обители, праведники и грешники нервно размахивали руками и громко обсуждали вопрос: какие именно услуги могут быть им предоставлены за такую цену. Кто-то требовал дополнительно установить тарелку с телевизионными каналами, кто-то круглосуточно хотел иметь мобильную связь, а кто-то не отказался бы и от интимных услуг. Бойкая торговля билетами «One way ticket» в кассе скромного доныне костёла за одну только неделю достигла небывалой популярности среди жителей мегаполиса Нью-Лайфа. На автомобильной парковке возле божьего храма не наблюдалось ни одного свободного места.

Мистер Бони Двард удостоверился в хорошем совете, который давеча подал кюре Реду Кингу. Облегчённо вздохнув, перекрестился: «Грешников в двадцать первом веке хватает. Без денег не останусь!» Держа руки в карманах и насвистывая немудреную песенку «О, май дарлинг, Клементайн», недавно подслушанную в соседней с домом пивнушке, ловец душ направился к выходу. Его мечты родили посулы свежей добычи в ресторане «Рудокоп». Он уже подошёл к арке с надписью: «Суету сует оставь позади!», как мягкий голос его окликнул:

– Мистер Бони Двард?

Он обернулся и делано улыбнулся:

– Падре Ред Кинг, моё почтение, – он снял шляпу. – Как будто ваши дела на поправку пошли?

– Мистер Двард, вы честный и отзывчивый человек, в чём я имел честь удостовериться. И хотел бы обратить ваше внимание на следующий вопиющий факт. Недавно я узнал историю одной бедной женщины…

«Рыбалка отменяется», – огорчился Бони. Зелёная шляпа завладела ситуацией, и эмпатия одержала победу. Он и не предполагал, что следующая рыбка в его сети окажется барракудой и будет охотиться за ним.

5

Роддом для дам, желающих оставаться инкогнито, встретил нового санитара недружелюбно. Длинный узкий коридор, пахнущий карболкой и ещё чем-то специфически противным, мало напоминал о счастливом ожидании пополнения в семье. Серые стены, низкий жёлтый потолок, дырявый линолеум и заплатки, прибитые поверх прорех гвоздями, привносили грустную ноту в ощущение запустения и отчуждения от внешней городской суеты. Тесные палаты создавали повод для конфликтов между роженицами. Сквозь висящие ушами гончих клочки обоев, оставшихся со времён первого американского кризиса, сыпалась трухлявая штукатурка. Облупленные потолки и подоконники оптимизма не прибавляли.

Будущие мамаши злобными и затравленными взглядами стреляли в медперсонал, от души желая всей женской половине угодить на их место. Мужчины здесь и вовсе, словно бельмо на глазу и напоминание о грехе прелюбодеяния, вызывали очередной приступ тошноты, который, впрочем, легко было списать на ранний или поздний токсикоз беременных. Скудный рацион, состоящий из овсяной, рисовой каши и сорго, а также каждодневной капусты и кукурузы, заставлял пациенток непрерывно жевать. Выходя на прогулку в зелёную зону при роддоме, они жевали всё подряд – одуванчики на газоне, молодую завязь на яблонях, конский щавель и ворованный в столовой хлеб. Иногда женщин навещали знакомые, подруги или приятельницы, сердобольно приносящие отварной картофель или спагетти с кетчупом. Всё съедалось мгновенно и без остатка.

Уступив вкрадчивому голосу и сладким уговорам падре Реда Кинга, Бони Двард устроился санитаром в это забытое богом и меценатами заведение. До сих пор он никогда не думал об униженных и отверженных обществом женщинах. Сегодня его сердце было готово разорваться на части от жалости и сочувствия. Он вспомнил детство и бедный квартал в маленьком городке на юге штата Техас. Любимая бабка уже тогда была старой и дряхлой, но продолжала работать посудомойкой в придорожном кафе. Двоюродная тётка же, каждый год рожавшая по малышу, не успевала обзавестись новым мужем, как он делал две странные вещи – сначала ей нового ребенка, а затем «быстрые ноги». Злые соседские языки обсуждали это прямо на улице, если не видели, конечно, рядом саму тётю Сэлли. Шестеро несмышленышей, мал мала меньше, бузили, кричали, дрались и постоянно просили есть. Окончив колледж за бабкины деньги, шестнадцатилетним мальчишкой он уехал на поиски счастья, как только получил диплом. Помотавшись по разным городам в течение нескольких лет, он, наконец-то, стал мистером Бони Двардом и научился хорошо зарабатывать на жизнь.

Одно утешало Бони, что, произведя на свет детишек, эти женщины уйдут отсюда и, возможно, найдут лучшую долю. Территория больницы была поделена на две части: для бедных и богатых. Вторую половину с элитными клиентками Бони увидел лишь пару недель спустя, заступив на место уволившегося санитара. Здесь было хорошо, комфортабельно и тепло. Его внимание привлекла непоседливая особа лет двадцати шести, приятной наружности, кругленькая и улыбчивая. Гладкая кожа на лице светилась крепким здоровьем. Небольшой, чуть курносый нос, массивный подбородок, большой рот с пухлыми губами и блестящие серо-зелёные глаза придавали ей вид озорного ребенка. Рыжие и густые волосы, небрежно схваченные резинкой на затылке, скрадывали некоторую дисгармоничность её черт. Бони не раз замечал, что молодая женщина наивно и с детской любознательностью рассматривает больничный парк за окном, где прогуливались женщины из других палат. Она не выходила на улицу днём, но предпочитала дышать цветочными запахами поздно вечером, когда распускались ночные фиалки. Обитательницы элитной половины роддома ложились спать. В это время парк обнимала звенящая тишина, не нарушаемая чужими шагами или пустопорожней болтовнёй назойливых соседок.

Бони подарил ей фотоальбом с видами Парижа и иногда развлекал мисс Шерил Баттон душещипательными мелодрамами из старых фильмов.

Очевидно, что это имя не было настоящим. Накануне родов мисс Шерил рассказала свою историю. «Ничто не ново под Луной!» Богатые и знаменитые родители мечтали о браке дочери с семейством партнёра по бизнесу. Бони Двард сопоставил факты. По описанию падре Реда Кинга, именно эта женщина нуждалась в помощи, поскольку будущего внука её родители обещали продать крупной фармацевтической компании для опытов. «Только вы можете спасти будущего малыша!» – уверял его сердобольный кюре.

– Я нашёл эту женщину! – сообщил утром Бони по мобильному телефону клиенту, выйдя в парк и прячась под сенью раскидистого бука. – Мальчик замечательный, родился утром с индексом здоровья в десять баллов. Акушерки унесли его в палату для новорожденных. Сегодня их там трое.

– Отличная новость! Дождись дня, когда медперсонал отправится с ними на первую прогулку. Жду тебя в условленном месте.

6

Насвистывая всё ту же песенку «О, май дарлинг, Клементайн», Бони вышел из супермаркета и уверенным шагом подошёл к детской коляске с тройняшками. Два малыша улыбались, пускали слюни и «агукали», третий же – толстенький бутуз с пухленькими румяными щечками, – крепко спал. Мужчина оглянулся: парочка охранников вышла на крыльцо, обмахиваясь форменными кепками. На улицы города Нью-Лайфа наконец-то пришло тепло, а вместе с ним вернулись задымлённость нижних слоёв воздуха, вонь от выхлопных газов, повышенная потливость и раздражительность вечно спешащих горожан.

Бони с ужасом подумал о возможном провале миссии: «Безобразие! Надо дождаться, пока охранники уйдут или отвернутся». Он наклонился и стал перешнуровывать кроссовки, наблюдая за ними. Вот один показал куда-то рукой, и они, спустившись по ступеням, пошли к автомату с напитками. Тогда Бони быстро наклонился, схватил малыша и, прижав его к себе, поторопился убраться восвояси.

Забежав в узкий проулок где-то между двумя оживлёнными торговыми центрами, он судорожно перевёл дыхание. Маленький голубой свёрток мужчина бережно прижимал к груди. Он приподнял уголок конверта из мягкого стеганого одеяльца и с умилением посмотрел на приобретенное сокровище. Младенец спал крепко, пухлые щёчки розовели здоровьем и хорошим питанием. Правильные и гармоничные пропорции лица свидетельствовали о доношенной беременности и – он также надеялся – благополучной наследственности. От малыша пахло молоком и почти неуловимо – детскими присыпками. Мужчина опустил уголок, оглянулся.

Из дверей чёрного хода супермаркета вышли те же охранники с дубинками наперевес. Беглецу это показалось подозрительным, а вдруг погоня? И он поспешно юркнул в открытые двери ближайшего бистро. Затесавшись среди немалой очереди, мужчина вывернул зелёную шляпу наизнанку. В сочетании с мышиного цвета футболкой и джинсами, серая подкладка делала его менее заметным на фоне пёстрой толпы. Прижимая левой рукой ребёнка к груди, достал из заплечного мешка рюкзачок «кенгуру», надел на себя и ремешками пристегнул к нему конверт с малышом. Ребёнок спал. «Повезло. Спи, детка, и дальше», – подумал мужчина. Женщины в очереди уступили «папаше» место к раздаче. Для конспирации ему пришлось взять поднос. Он взял ростбиф, салат, пиццу, пакетик кетчупа, бутылку кока-колы и, немного подумав, добавил к блюдам аппетитную булочку паниньо с толстой зажаристой корочкой. «Все движения должны быть уверенными и спокойными, чтобы не вызывать ни у кого подозрений». И лишь заняв столик у окна напротив входных дверей, осмотрелся.

Охранники стояли в очереди последними, непринужденно болтали о чём-то, смеялись. В его сторону никто не оглядывался. «Уже хорошо, пожалуй!» – только сейчас он почувствовал истинный голод. Бони развернулся полубоком к столу и в такой неудобной позе стал обедать. Иногда всё-таки следил за входом, новыми посетителями и охранниками из супермаркета. Девять минут прошли без лишних тревог. «Теперь неплохо бы незаметно смыться отсюда», – он отодвинул стул, встал и неторопливо направился в сторону туалета, но за спинами вошедших посетителей резко свернул к выходу и выбежал на улицу. Пройдя ряд маленьких бутиков, поискал глазами метро, заторопился в подземный переход. Уже на лестнице почувствовал за спиной неровное дыхание преследователей. Всё-таки это были полицейские, которых он по ошибке принял за охранников из супермаркета. Тяжёлая поступь плечистых парней неотвратимо приближалась.

В подземном переходе было тесно – час пик. Бони бежал мимо целого сонмища мнимых калек и наглых попрошаек, продавцов газет и распространителей листовок и флаеров, споткнулся о футляр скрипача и чуть не упал. Рядом залаяла чья-то собака, басовито и отрывисто тявкая. От громкого звука проснулся и заплакал малыш. Мужчина с ненавистью посмотрел на чёрного ширококостного ротвейлера:

– Заткнись, чудовище! – досадливо выругался беглец и пнул миску с подаянием.

Монеты раскатились по бетонным плитам под ноги прохожим. Хозяин собаки, вмиг ставший полноценным двуногим негром, ощерил рот в непотребной ругани, взял костыль и пустился за обидчиком, норовя огреть его по спине. Чувствуя настроение хозяина, ротвейлер оскалился и тоже бросился за убегающей жертвой. Столпотворение помогло, мужчина протиснулся следом за толстяком во входную дверь метрополитена, перепрыгнул турникет и побежал вниз по эскалатору. Он успел запрыгнуть в вагон в тот момент, когда двери электропоезда начали закрываться, и уже через стекло показал средний палец преследователям.

7

– Моё почтение, падре Ред Кинг! Покормить малыша бы? – сказал Бони Двард, когда зашёл в апартаменты кюре. Он бережно положил ребёнка на диван.

– Спасибо, Бони, твоей доброте нет предела! Держи обещанную сумму, пари ты выиграл! Рабочих для ремонта костёла я нанял, и они уже приступили к делу со вчерашнего дня. Но, как ты понимаешь, в связи с прибавлением в моей семье, – он кивнул в сторону малыша, – я хотел бы передать заботы о строительных работах ненадолго тебе. Пока отвезу малыша к моей сестре в Канаду. Распоряжайся счётом в банке «Нью-Лайф Дадли» согласно затратной смете. Доверенность на твоё имя у нотариуса я заверил. Осталось подписать, как положено, Договор о сотрудничестве, если не против? – Ред Кинг протянул авторучку.

Бони колебался недолго, сумма впечатляла:

– По рукам, партнёр! Удачно съездить. Ну, бывай! – Бони взял бумаги и направился к выходу. – Покорми малыша, а то он соску готов проглотить.

– Прощай, партнер!

Дверь захлопнулась. Ред Кинг осторожно прижал голодного малыша к груди, захватил сумку со смесями и детскими бутылочками и распахнул дверцы шкафа, где занял единственное место в хронокапсуле. Вот в таком виде католического священника, в чёрной сутане с белым воротничком и красной шапочке, он появился в кабинете главы Медико-биологического Конструкторского Бюро в тридцать девятом веке.

– Грин, Миссия выполнена!

Грин Грэмми чуть не поперхнулся кофе, закашлялся:

– Неужто я проиграл спор?

– Так точно. Смотри, какой чудный малыш, человеческий!

– Шерравксом!

Через час дисколёт доставил педиатра к новорожденному.

– Как малыш? – спросил Грин у доктора. Ред Кинг замер в ожидании.

– Папаша, можете радоваться, ваш сынишка здоров как бык, – ритм обоих сердец – синусовый, правильный…

Московских улиц негасимый свет

Москва в 2147 году разрослась до границ Московской области, занимаемых ею в двадцать первом веке. В этом гигаполисе жило почти семьдесят процентов населения России. Каждый отдельный район столицы стал практически самостоятельной административной единицей со своим субмэром и Советом ревизоров, курирующих различные отрасли промышленности и сельского хозяйства, развиваемые здесь.

«Да уж, моему деду и не снился такой размах», – я смотрел на карты центральной России выпуска столетней давности и свежую и мысленно сравнивал две эпохи. Рядом, на стене между окнами висела новая карта, ещё пахнувшая типографской краской. На глянцевой шёлковой бумаге пунцово алели крыши Солнечного района – гордости современных архитектурных возможностей; здесь я проводил две трети времени еженедельно.

Наверное, с точки зрения деда, прежние сложности в жизни сегодня упростились, а обычные бытовые мелочи усложнились. Теперь даже столичные жители вынуждены были регулярно пользоваться бумажными путеводителями с электронными маршрутизаторами или аудиогидами. В двадцать втором веке на московских улицах, словно в каменных джунглях, заблудиться мог даже старожил. Нелегко стало за оптимальное время добираться до места назначения: в Большой драматический театр, цирк на Цветном бульваре имени Юрия Никулина или же до Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, что расположен на одном из семи холмов на Ленинских горах в юго-западной части столицы.

Я некогда учился там, на медико-биологическом факультете. Бывало, до лекций я частенько бродил вдоль реки, босиком загребая белый мелкозернистый песок и с наслаждением вдыхая смешанный лесной запах – липы, дуба и берёзы, – а потом торопился на занятия, взбираясь наверх к метрополитену. Вроде бы и горы, по меркам альпинистов, шуточные, но быстро преодолеть какие-то восемьдесят, а где и сто метров над урезом реки без передышки не всегда получалось. Я отвлёкся на воспоминания, это было вроде бы недавно, но мне казалось, что давненько. Впрочем, всё относительно.

* * *

Я снял маску, окровавленные перчатки и кинул их в утилизатор, через секунду раздался характерный чавкающий звук. В момент накопившаяся за день злость выплеснулась в немотивированных действиях, и я от души пнул это жестяное создание. От чего оно не перестало чавкать, но моргнуло жёлтыми глазками светодиодов, высветив надпись: «Извините, работаю».

Я имел право на плохое настроение. У меня сегодня были очень тяжёлые роды. Точнее сказать, конечно же, не у меня – рожала моя пациентка, но дежурная бригада акушеров-стажёров перенервничала изрядно, а я больше всех, поскольку исполнял роль ведущего врача. Началось всё со слабой родовой деятельности, которую пришлось стимулировать инъекциями сильнодействующих препаратов. Затем стремительное сокращение мышц потребовало обезболивающих лекарств, после которых на женщину напала сонливость из-за индивидуальной непереносимости. И вместо того, чтобы активно заниматься важным делом, она уснула, огласив богатырским посвистом операционную; малыши могли задохнуться. Пациентка была старенькая, а дети крупные. Вынужденно мы подключили её ко всевозможным аппаратам, тогда процесс стал контролируемым.

Когда появилась головка первого ребенка, крепкий такой на вид стажёр внезапно побледнел и рухнул в обморок. Его коллеги объяснили, что он никогда не видел до этого родов, да к тому же его жена в интересном положении, и на этой неделе срок выходит. По-видимому, молодой муж заранее прочувствовал занимательные нюансы женской природы. Медсестра схватилась за нашатырный спирт, капнула на ватку и поднесла к носу обморочного стажёра. Вскоре он вновь занял «боевой» пост.

За шесть часов появилась тройня. Два парня по три с лишним кило потянули на десять баллов по шкале Гиппократа. С третьим же, набравшим едва пять баллов, пришлось повозиться. В конце концов, мы определили его в бокс для «недовеса». Нас сменила ночная бригада опытных акушеров. Им осталось наложить швы и проследить за отключением роженицы от техники.

Я шёл по длиннющей кольцевой галерее и думал, что она никогда не закончится. Слева тянулась глухая стенка; её матовая поверхность из серо-зелёного дырчатого пластика вовсе не успокаивала нервы. А медицинские плакаты с разъяснительной информацией для посетителей и младшего персонала нервировали сильнее, чем красная тряпка быка на корриде. Хотелось разодрать в клочья «сладенький» плакат с кесаревым сечением. Кто его здесь «присобачил»? Мы боремся за то, чтобы женщины могли рожать больше и самостоятельно. А какая-то сволочь подбросила эту агитку для глупых молодых папаш.

Вдруг моё внимание привлекла панорамная фотография. Высочайшее здание Солнечного района живописно раскинулось по берегам реки Москвы. «Да, не зря оно привлекало и привлекает глаз москвича или гостя столицы – это центр имени Гиппократа», – с гордостью подумал я о своём месте работы. Впрочем, в районе построили много «именных» центров здоровья: Павлова, Бехтерева, Авиценны и других, где благоденствовала медицина как традиционная – европейская, так и нетрадиционная – восточная. Любой человек, будь то москвич или россиянин из глубинки, по своему выбору и внутреннему позыву мог выбрать приемлемые для себя методы лечения и интересующий его медперсонал.

Однако среди прочих заведений особенной популярностью – как это зачастую происходит с обывателем – пользовался лишь один центр, куда время от времени выстраивались бешеные очереди. Это центр Возрождения или попросту – центр реинкарнации. Науки: бионика, кибернетика и крионейрология – дошли, доросли и достигли мифологических высот в области познания Человека. Ограничительные законы депутаты не приняли, уповая на совесть каждого гражданина. «А напрасно!» – рассвирепел я. – «Провинциальный народ ринулся туда, не только не зная законов мироздания, но и не желая их понимать вовсе».

Я не зря об этом долго думал – хочу выступить с рацпредложением в Совете ревизоров на ближайшем заседании в мэрии. Пора нам, наконец, отрегулировать вторжение в матушку природу. Поводов к тому накопилось немало, а сегодняшний случай из моей практики, как я заподозрил, ещё принесёт сюрпризы. Я отвернулся от снимка и поспешил дальше.

Справа глаз радовали арочные окна с видами на город с высоты птичьего полёта. Я залюбовался панорамой. Если бы столетний провинциал, никогда не выезжающий далее околицы родной деревни, – да хоть бы тот же сосед моего деда, Трофимыч, – подумал, что столица превратилась в хаотичное нагромождение одинаковых кубиков или параллелепипедов, запрятанных под светопроницаемым куполом из солнечных батарей, то он заведомо бы ошибся. В двадцать втором веке архитектурный дизайн Москвы достиг небывалых высот искусства плетения причудливых форм и узоров. В качестве основы стен и крыш строительные мастера давным-давно используют твёрдые и полужидкие метаматериалы, что позволяет значительно экономить электроэнергию, отправляемую в прошлом веке на бытовые нужды. Принцип отопления и освещения наших жилищ также изменился до неузнаваемости.

Выглянуло солнце сквозь щели в небесном куполе. Я прищурился: «Эх, скорей бы домой! Там тепло и уютно». Свет, пойманный между внешними и внутренними гранями стен, многократно отражался, создавая не только равномерное освещение квартир, но и приятную игру цветовых пятен в рамках для картин. Живые сцены по желанию хозяев дополнялись целым рядом из хитро закрученных геометрических фигур. Глядя на эти янтры и мандалы, можно было видеть иллюзорное вращение картинки в поле зрения. Эффект обманчивого движения возникал из-за особенностей зрительной системы человека, его концентрации и внимания при рассматривании тонкостей. Таким образом, архитекторы сочетали в себе и психологов, заботясь о духовной составляющей будущих жильцов. «Вот она, инженерная мысль в действии! Прогресс рождает красоту», – немой восторг охватил меня.

Но стоило мне достичь нашего лечебного отделения, как прежнее настроение вернулось, прищемив хвост эстетическим чувствам и эмоциям. Дверь в именной кабинет я открыл ногой, с размаху плюхнулся на диван. Прижал позвоночник к ровной и жёсткой поверхности и закрыл глаза, с наслаждением вытянув затёкшие от долгого стояния ноги. «Десять минут полежу, потом залезу под душ», – подумал я и отключился почти на час.

* * *

В полудрёме послышались голоса из ординаторской. Они спорили о том, что клинические лаборанты ошиблись: в одном помёте не могут быть дети от разных отцов. Конечно же, согласился я, не проснувшись окончательно, – это истина, доказанная медицинской практикой, хотя слово «помёт» резануло слух. Молодые коллеги зачастую, на мой взгляд, чересчур злоупотребляют жаргоном. Я вздрогнул и сел на диване. Вечерело, в окнах соседнего дома зажёгся свет. Пора в душ и домой!

Московские улицы нижнего города встретили меня тёплым майским ветерком. Чистое небо без смога, очищенное от выхлопов дизелей ещё в двадцать первом веке, поздоровалось со мной пшеничной россыпью звёзд. Стремительные сумерки погасили остатки загоризонтных лучей дневного светила. Я вдыхал ионизованный послегрозовой воздух, веявший прохладой, и чувствовал близость Москвы-реки. Огляделся кругом. Зажигались галогенные фонари на автостраде. Загорались осветительные гирлянды на деревьях. Включились габаритные огни на фасадах центров здоровья, юридических контор и банков, кафе и ресторанов, магазинов и кинотеатров, спортзалов и бассейнов. В этом нет ничего удивительного, – потому как пилоты низко летающих мультикоптеров должны видеть городской лабиринт. В окнах жилых небоскрёбов зажигались огни; за шторами они казались неяркими, но тёплыми и оранжевыми. Это означало, что люди приходили домой после работы в свои уютные гнёздышки, и от них веяло миром и счастьем. Я умерил шаг, остановился перед витриной книжного магазина.

Завибрировал в кармане космобильник: звонили из ординаторской. Срочный вызов требовал непременно моего присутствия. Попытался «отбояриться», не вышло. Эх, даже чашку чая не успел выпить! Сигнал отследили, и вот уже скорая помощь резко затормозила напротив:

– Алесь Иоаныч, там такое! Быстрее, – позвала меня медсестра Ноля, – поехали!

– Я после смены, кроме меня есть опытные врачи. И что же «там такое» необыкновенное?

– По секрету, обещайте не выдавать меня, ладно? – Ноля понизила голос. – Младенец в инкубаторе вырос за два часа сантиметра на три и набрал вес почти килограмм.

– Дурацкие шуточки! Если бы вы знали, как я устал. Вы понимаете, Ноля, у меня были тяжёлые роды. Теперь ваша ерунда. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Показания приборов барахлят, технику давно пора менять. Проверили бы что ли, прежде чем меня тормошить по чепуховинам.

– Старшая медсестра, Акулина Григорьевна, говорит: переподключали на аппаратуру из соседнего отделения, и показания их совпали с нашими, до цены деления.

– Дурдом «Ромашка»! – воскликнул я, мечтая о недоразумении.

Но до вожделенной кровати мне было как до Луны. Я осмотрел младенца и пришёл к выводу, что он похож на двухмесячного – настолько он был кругл, с перетяжечками на руках и ногах. На меня смотрело определенно интеллектуально развитое существо с умными глазами. Лёгкая ироническая усмешка играла на его губах. «Эк я переутомился», – подумал я, пожав плечами. Вслух сказал:

– Наверное, в весе при рождении ошиблись, что ж, бывает. Пойду-ка я домой, коллеги, и на завтра беру выходной. – И тут меня осенило: – Акулина Григорьевна, подготовьте историю болезни нашей роженицы. Узнайте, прибегала ли она когда-нибудь к экстракорпоральному методу оплодотворения? Где брали генетический материал? Если нет, то кто отец малышей?

– Алесь Иоаныч, мы кое-что узнала заранее. Да, она использовала метод ЭКО в центре Возрождения. Но тогда ничего не получилось, и она обратилась к восточной медицине. Вот папка, возьмите. В ней тоненькая тетрадь – это обменная карта, толстенькая – история болезни, «гармошка» – это распечатка поликлинической карты. На лентах записаны электрокардиограмма и фонокардиограмма, на отдельных листах – анализы, общие и генетические. Ещё общегражданский файл-досье с фотографией и штрихкодом.

Я взял папку с историей болезни и отправился к себе в кабинет. Походил из угла в угол, меряя шагами длину и ширину второго дома, где проводил большую часть жизни, посмотрел в окно. Свет не включал, любовался видом вечерней Москвы. Светлые мысли ускользали. Я был голоден и зол: «для полного счастья мне только ЧП в родильном отделении не хватало!» И пешком по лестнице, чтобы сбросить адреналин, медленно поднялся в кафетерий на седьмой этаж, заказал пиццу с солёными огурцами и оливками. Ужинал молчком, перелистывая пухлую карточку, анализы, досье. «Пациентка, Ракитина Ноябрина Филлиповна, родилась в селе Ольховка. Окончила среднюю школу в… году».

* * *

После ужина я вернулся в отделение. Дневной и ночной персонал по домам не расходились, дружно пили неовалерьянку, ди-корвалол и ди-элениум. Увидев меня, новорожденный вытянул указательный пальчик и сказал: «Дядя». К четырём часам необычный младенец выглядел трёхлетним карапузом и рассказал Ноле «казку про куёчку Лябу». Ускоренный метаболизм ребёнка поверг в шок практически весь наш центр Гиппократа. Мамаша же спала как младенец. Главврач вызвал меня на ковёр, и мы с ним неслабо подискутировали о преимуществах выращивания редиски на дачных участках для пенсионеров, если история «просочится» за пределы десятой МКАД.

* * *

Ранним утром я купил билет на пневмопоезд, чтобы быстро доехать до филиала центра Возрождения в Ольховке. Ехать из Солнечного района Москвы было недолго, всего три с половиной часа. Я предпочел вагон-купе с проводницей-психологом и системой релаксации. Когда кассовый автомат предложил в качестве успокаивающего фактора погладить на выбор кота, енота или бобра, заплатил за енота. Пушистый друг того стоил – спокойный зверь, податливый мех и весёлая мордочка с глазками-бусинками помогли исчезнуть тревогам и ночному раздражению.

Я гладил енота и пытался сосредоточиться на предстоящей аудиенции к главврачу Ольховского филиала, продумывая всевозможные ходы и выходы в сложившейся ситуации, а также финансовые затраты. Подошла проводница-психолог, молодая женщина, обаятельная, начитанная, грамотная в области изобразительного искусства, и предложила сыграть в интеллектуальную игру, в конце которой я должен правильно выбрать станцию, где выйду. От этого зависело, встречу ли я свою вторую половинку в виде той, в которую когда-то влюбился без памяти, или же это будет другая девушка. Неужто я так хорошо выгляжу, что психолог меня приняла за молодого и неженатого? Глянул в зеркало на двери. Стриженый ёжик с лёгкой проседью, вытянутое усталое лицо, небритые щёки с рыжеватой щетиной и воспалённые глаза с красными прожилками, признаком бессонной ночи. Я критически оценил фигуру, пару килограммов сбросить не мешало бы, но в целом ничего так. Если запишусь на июньский марафон, то – почти кипарис. Сделал вывод. Психолог любезна по должности: работа в компании «Российские железные дороги» обязывает. Я отказался, однажды уже сыграл в эту игру, в итоге до сих пор чувствую себя дурак дураком.

Всплыла строчка из досье Ракитиной: «Они прожили с мужем душа в душу более двадцати пяти лет». Я вспомнил об этом и болезненно поморщился, прошлое отозвалось загрудинной болью. Сейчас моя цель – центр реинкарнации в Ольховке. Чую, творится там что-то неладное, нелицензионное и противозаконное. Я вёз с собой прядь её волос, содержащий ДНК, и последний диск записи мозгового скана. Сидя один в пустом вагоне бизнес-класса, в полудрёме, я мечтал о поездке в Кейптаун вдвоем с нею, с той молодой девчонкой, бывшей ею много лет назад. И понимал, мой враг – время ожидания для выращивания нового тела, её тела.