Текст книги "Якутская Степная Дума (1827–1838 гг.)"

Строгие рамки марксистско-ленинской методологии не позволили открыто выразиться и другим советским исследователям. В.Г. Карцов в обстоятельном исследовании о декабристе Г.С. Батенькове признается, что в отношении «Устава об управлении инородцев» Сибири авторство Г.С. Батенькова «мы можем утверждать лишь весьма условно» [38, 97]. Вслед за А.П. Окладниковым, он в самой разработке «Устава» находит прямое влияние идей декабризма: «Все основные положения Устава в большей или меньшей степени перекликаются с соответствующими воззрениями декабристов» [38, 92]. Так, по утверждению В.Г. Карцова, П.И. Пестель принял основные идеи, выраженные Г.С. Батеньковым в «Уставе», и запечатлел их в «Русской правде». И в самом деле, конгениальность «Устава» в «Русской правде» не может подвергаться сомнению. Однако, ограничение вмешательства во внутреннюю жизнь инородцев Сибири со стороны местной администрации и полиции, а также поощрение выборного начала в инородческой системе самоуправления В.Г. Карцов связывает не с принципами федерализма, а с «глубоким знанием сибирского чиновничества» [38, 101]. Такого рода регионализм должен был осуществляться лишь сильными личностями. в условиях самодержавно-феодального строя, как утверждает В.Г. Карцов, реформаторы «надеялись на внесение известных поправок в «Сибирское учреждение» со стороны лиц, проводящих его в жизнь на месте». Подобные надежды, по всей вероятности, были возложены на Якутского областного начальника Н.И. Мягкова. Что касается деятельности Степных Дум, то Карцов считает, что они к организации сборов «никакого касательства не имеют», хотя «распределяют подати по родам». Автор, вслед за Светличной, утверждает, что «Устав» лишает степные думы административных прав.

Ошибочность этих рассуждений доказал Г.П. Башарин, автор фундаментального труда по истории аграрных отношений в Якутии. Автор рассмотрел по отдельности внедрение «Устава» и структуру и деятельность «тойонской Степной думы». С выводом Г.П. Башарина, что в результате применения «Устава» представители тойонского класса были наделены «широкой политической, административной и судебной властью» [39, 163], нельзя не согласиться. Автор, при изучении аграрного вопроса и развития внутренней торговли в изучаемый нами период, не подчеркивает значение роли Думы в сохранении и дальнейшем развитии феодального землепользования и роль извозных денег в развитии внутренней торговли, что было закономерно в рамках марксистско-ленинской методологии. Однако Г.П. Башарин в рамках данной парадигмы определяет и область задач, которые важны и сущностны для будущих исследователей: «Дума стремилась всемерно усилить политическое и экономическое господство тойонов над «инородцами», добиться безраздельной эксплуатации земельного фонда и трудящихся Якутии и обеспечить господство тойонов на внутреннем рынке» [37, 167]. Исследование в заданном контексте помогло бы раскрыть в целом прогрессивную роль Думы в истории якутского народа в данный период его развития.

Дальнейшее глубокое изучение темы административного обустройства Сибири осуществили советские сибиреведы А.В. Ремнев и Л.М. Дамешек.

В свете разработки нашей проблемы мнение Л.М. Дамешека о бесполезности кодификации степных законов «в том плане, как это предусматривалось правительством» на том основании, что она привела бы к консервации патриархально-родовых отношений в условиях сближения русского и коренных народов, представляет интерес и призывает к дальнейшим размышлениям [40, 127]. Ведь периметр обычного права не ограничивается отражением патриархально-родовых отношений, в нем задействованы куда более глубокие параметры этнической истории народов. И нет гарантии, что они не подверглись бы дальнейшим изменениям, учитывая нарастающее влияние российских общегосударственных отношений. Анализируя «Устав», автор приходит к выводу, что правительство рассматривало коренное население Сибири как производительную силу, способную оказать определенное влияние на экономическое развитие региона [40, 138]. Бесспорно, эта мысль является для нашего исследования одной из основополагающих.

А.В. Ремнев анализирует реформу М.М. Сперанского в Сибири в свете общероссийских тенденций в организации государственного управления, попыток модернизации госаппарата за счет правовой регламентации [40, 20]. Но, по ряду причин, конституционные попытки начала XIX в. в России, по его мнению, не удались. При этом подчеркивается роль жандармского ведомства, которое, обличая сибирские беспорядки, стало проводником явно реакционных мер, направленных на отказ от принципов, например, заложенных в реформе Сперанского [41, 24]. в целом, выводы сибирских историков не оставляют сомнения в прогрессивности проведенных М.М. Сперанским сибирских реформ и их соответствующего влияния на общественную жизнь инородцев.

Постперестроечное время характеризуется активизацией исследований по изучению либерального наследия в политической истории России, в т. ч. и касательно административной реформы Сперанского в Сибири. в этом плане особую актуальность приобретает диссертационная работа казахского исследователя Ох Ду Юн «Реформы Сперанского: идеи и реальность» (1998 г.). в ней автор в числе аргументов, предложенных М.М. Сперанским для проведения реформ в Сибири, приводит ее промышленное развитие и превращение края в центр торговли с государствами Дальнего Востока. А это предполагает, во-первых, развитие внутреннего рынка ее окраин, которые нельзя представить без участия в нем и инородцев. Одним из причин неполной реализации планов М.М. Сперанского автор считает обширность пространств Сибири, неразвитость ее экономики и общественной жизни [42, 140]. Свидетельством прогрессивного характера преобразовательной деятельности Сперанского, по мнению Ох Ду Юн, являются его «Устав об управлении инородцев» и примыкающий к нему «Устав об управлении киргиз-кайсаков». Примечательно, как подчеркивает автор, что свобода предпринимательской деятельности для всех сибирских инородцев являлась результатом развития в Сибири капиталистических отношений, и в свою очередь содействовала их дальнейшему росту [42, 144]. Автор приходит к выводу, что в целом преобразовательные планы М.М. Сперанского в Сибири были реализованы в незначительной степени, из-за кратковременного его пребывания. Однако исключением являлись сохранение конституционного устройства Финляндии и реорганизация управления в Сибири [42, 152]. И это ставит перед нами задачу по-новому взглянуть на сущность реформ в исследуемой нами области.

В 2007 г. в Якутске изданы материалы научно-практической конференции, состоявшейся 3 апреля. в сборник включены статьи, посвященные вопросам истории и развития местного самоуправления в Якутии, в т. ч. и по истории якутской Степной Думы. Большой интерес представляют статья А.А. Борисова своим новым, современным подходом к оценке деятельности Якутской Степной Думы и статья Б.Б. Базарова и С.Ю. Даржаева, в которой содержится материал для сравнения деятельности двух дум – бурятской и якутской.

Борисов А.А. в статье «Деятельность Якутской Степной Думы в контексте общероссийских тенденций в организации управления первой половины XIX в.», опубликованной после первого издания монографии З.И. Петуховой «Якутская Степная Дума (1827–1838 гг.)» утверждает, что правительство осуществило дифференцированный подход в поиске форм организации власти на окраинах Российской империи от Польши, Финляндии до Кавказа, Средней Азии и Дальнего Востока.

Деятельность Якутской Степной Думы затрагивалась и другими авторами. Так, в историко-правовом исследовании О.Д. Максимовой отмечается, что дума явилась «интересным моментом в истории органов управления якутов», но ее деятельность «не увенчалась успехом», ибо, по мнению автора «якутские родоначальники добивались именно политических прав по отношению к своим сородичам». С такой оценкой согласиться трудно, ибо Дума добилась определенных успехов в других сферах жизнедеятельности якутского народа, о которых речь идет в настоящей монографии.

В том же году издана монография автора данного исследования в котором на основе новых методологических подходов подробно освещена деятельность Якутской Степной Думы в контексте реализации либеральных реформ М.М. Сперанского в Сибири, определении ее роли в укреплении института самоуправления у якутов, охарактеризовано участие либеральных деятелей того времени Н.И. Мягкова, И.Е. Мигалкина, Н.О. Рыкунова и некоторых других в её деятельности. в результате установлено, что Степная Дума умело сочетала государственные интересы и исходящие из внутренних потребностей развития, собственные интересы якутского общества и она стала подлинным органом инородческого самоуправления, оказавшего значительное влияние на весь ход дальнейшей истории якутского народа.

Что касается Степных Дум, учрежденных в соответствии с «Уставом» у других инородцев Сибири, то рассмотрена и литература советского периода, которая освещала историю Степных Дум в рамках марксистско-ленинской методологии. в «Очерке истории селенгинских бурят» (авторы Батуев Б.Б., Батуева И.Б.) отведено несколько строк селенгинской степной думе, которая «подчинялась во всем окружным управлениям, т. е. царской администрации». А про «Устав о управлении инородцев» отмечено, что «несмотря на кажущуюся видимость самоуправления инородцев, в уставе жестко регламентировались действия их администрации» [43]. Издание содержит большой фактологический и цифровой материал, который можно использовать при условии строгого критического подхода.

Определенный интерес представляет исследование С.С. Балданова «Административное управление Российского государства Бурятией (вторая половина XVII в. – 1917 г.)», изданное в г. Улан-Удэ в 1998 г. в нем отмечаются современные методологические подходы в изучении административной системы Бурятии в составе Российской империи. Отмечается эффективность Степных Дум в хозяйственном и культурном развитии, их роль в этнической консолидации бурят. в частности тайша с учреждением Степных Дум сохранил те же полномочия и «те же права и обязанности оказались у» Степной Думы. Более того, как и в Якутской Степной Думе, бурятским Степным Думам предписаны, как считает Балданов, вопреки положениям законодательства, административно-правовые и судебные функции, наряду с хозяйственными [44, 17–32]. Положительным явлением, по мнению автора, стало ведение соплеменников к оседлости через новые формы хозяйствования. Ликвидация Степных Дум Иркутской губернии проводилась с 1886 по 1890 гг., а в Забайкалье – с 1901 по 1903 гг. Связывая эти мероприятия, проводимые царизмом с целью скорейшей русификации аборигенов края, автор утверждает, что, ликвидируя Степные Думы, губернское правление добивалось уничтожения относительной самостоятельности тайшей и органов самоуправления [45, 59–69].

Статья Б.В. Базарова, С.Ю. Даржаева «Бурятские степные думы» начинается с обзора правительственных актов по системе управления инородцами Сибири на примере Бурятии. «В начале XIX в. проникновение торгово-промышленного капитала в места проживания бурятского этноса – подчеркивают авторы, – рост товарно-денежных отношений, необходимость приобретения ремесленных и заводских изделий для хозяйственного и домашнего обихода, вытеснение натурального ясака денежным – все это способствовало вхождению бурятского хозяйства в рынок и требовало перестройки системы управления». Принятый в 1822 г. «Устав» обобщил и систематизировал все элементы системы новой административной власти, согласно которой были выработаны новшества местного самоуправления и выборности должностей «инородческих родоначальников». То же самое происходило и в Якутии. Превосходящим нас отличием было то, что «Устав» по распоряжению генерал-губернатора А.С. Лавинского стали переводить на бурятский язык. в Бурятии было создано 12 Степных Дум, которые делились на инородные управы, тем в свою очередь подчинялись родовые управления. Таким образом, было введено «единообразие», по тогдашней терминологии, в системе управления Восточной Сибири. Они были образованы не одновременно, а с 1822 по 1839 гг. Однако, к концу XIX в. сложилась тенденция, связанная с внутриполитическим курсом правительства, направленным на изменение организации управления народами Сибири, подчинение их единому законодательству, усиление национального гнета в период империализма, выразившееся в упразднении национальных органов самоуправления. Подробно освещается административная деятельность Степных Дум. При этом внимание исследователей акцентируется на «отсутствие у правительства четкой программы реализации намеченных целей», которое «порождало не только множество противоречивых предложений». Со своей стороны отметим, что в Якутии, в результате сотрудничества областной администрации и Степной Думы, были выработаны «Правила для единообразного учреждения порядка по управлению в родовых и инородных управлениях Якутского округа» по реализации положений «Устава», что самым позитивным образом отразилось на деятельности Думы. Особо подчеркивается распространение ламаизма, в первой половине XIX в., как олицетворения национального самосознания и культуры, которое стало возможным в результате внедрения лояльного, в отношении религии, «Устава». Вместе со Степными Думами буддийское духовенство участвовало в разрешении вопросов об управлении и суде в бурятских ведомствах, в кодификации обычного права. в статье рассматривается и хозяйственная деятельность Думы: развитие скотоводства, земледелия, извозного промысла, деятельности ярмарок и т. д. в итоге авторы приходят к выводу о том, «что деятельность Степных Дум позволила сохранить традиционный образ жизни, уникальную этнокультуру, религию, номадское хозяйство и в то же время приобщить бурят к российской государственности, культуре, новым формам хозяйствования».

История Степных Дум Хакасии освещается в коллективном труде «История Хакасии с древнейших времен до 1917 года» под общей редакцией Л.Р. Кызласова, выпущенном в Москве, издательством «Наука» в 1993 г. Особенностью Хакасии начала XIX в. было то, что уже тогда этнические хакасы были раздроблены между Красноярским, Кузнецким и Томскими уездами Томской губернии, что «отрицательно влияло на консолидацию хакасского народа» [46]. Авторы едины во мнении с большинством советских исследователей, что сибирская реформа, «как плод либеральных колебаний правительства», преследовала цель «ограничить произвол чиновников и создать лучшие условия для развития хозяйства», желая достичь увеличения доходов казны. Прогрессивное же они видят в том, что увеличения поступлений в казну реформаторы стремились достичь не дальнейшим усилением податного гнета, а «путем развития свободной торговли, товарно-денежных отношений, подъема производительных сил» [47, 25]. У хакасов улус-сеок представлял собой объединение не менее десяти семей, связанных родственными узами. То же самое объединение у якутов, в начале XIX в., обозначается термином «уус», который принято переводить как род. Но здесь авторы выделяют термин «административный род» или «улус», в широком значении слова. Причем этим административным родом управляла инородная управа, то есть он соответствовал якутскому улусу. Этот административный род, по мнению авторов, в Хакасии «в XIX в. создавался искусственно и не соответствовал понятию кровного рода-сеока». Являясь территориальным новообразованием, он фактически включал в себя потомков различных древних сеоков, разбросанных к этому времени по разным «родам» [48, 22]. Таким образом, в Хакасии эти классические роды-сеоки объединились в территориальные новообразования – административные роды и несколько таких административных родов составляли степную думу. Имеются различия и в порядке соподчинения административных единиц в Хакасии и в Якутской области. Так, в одном Минусинском округе выделились три Степных Думы: Качинская, Койбальская и Соединение разнородных племен, а в Ачинском – Кызыльская. в Хакасских Степных Думах инородные управы осуществляли не только раскладку, но и наличный сбор и доставку ясака и повинностей прямо в окружное управление, минуя степную думу. При этом управы подчинялись непосредственно земской полиции [49, 17–32]. в Якутской области, в связи с централизованным удержанием ясака и повинностей с извозных денег, за ясак и повинности рассчитывалась Степная Дума. Соответственно, инородные управы фактически подчинялись ей, хотя по судебно-полицейским функциям могли обращаться и в земский суд. Все это предопределяло и степень самоуправления Хакасских Степных Дум. А под «одной общей зависимостью» многих родов, соединенных в степную думу, авторы подразумевают «общие социально-экономические условия жизни» и не более. Впрочем, по мнению авторов, исключительно по собственному настоянию, губернатор А.Н. Степанов, создав, по существу в обход «Устава», степные думы, стал расширять их права, придал думам не только хозяйственные функции, но и административно-судебные [50, 247]. в 1847 г. губернские власти провели ревизию дел Качинской степной думы и, раскрыв растрату сумм в размере 23763 руб. в 1851 г. ликвидировали ее, передав инородцев в общее подчинение земской полиции.

Рассмотрение существующей литературы по Степным Думам инородцев Сибири приводит к мысли об актуальности исследований на эту тему. в дальнейшем, в более углубленном изучении нуждаются распространение и реализация либеральных идей в сфере управления краем, их влияние на социально-экономическое и общественное развитие народов, населяющих обширную территорию Сибири. в данном контексте представляется актуальным специальное монографическое изучение истории конкретной деятельности Якутской Степной Думы.

Научная новизна заключается в том, что впервые в отечественной истории предложено решение одного из важных вопросов истории Якутии – инородческого самоуправления на уровне Якутской Степной Думы, обоснована новая оценка ее деятельности в рамках реализации «Устава об управлении инородцев» 1822 г. Выявлены проекты преобразований со стороны губернских властей и инородческой знати, были системно и на основе новых методологических подходов определены и проанализированы основные направления деятельности органов инородческого самоуправления. Впервые рассматриваются сведения о сотрудничестве областной администрации, Степной Думы и II Ясачной комиссии по оптимизации деятельности органов самоуправления и составлению и внедрению новых проектов для улучшения социально-экономической ситуации в округе. Материалы исследования могут быть использованы при подготовке новой истории Якутии, при разработке лекционных курсов по истории Отечества и учебных пособий к спецкурсам по истории либеральных реформ. Некоторые положения диссертации могут заинтересовать местные органы самоуправления в настоящее время.

Благодарю сотрудников вышеназванных архивов, отделу истории Института гуманитарных исследований АН РС (Я), выражаю глубокую признательность ответственному редактору книги, доктору исторических наук, академику Василию Николаевичу Иванову, руководителю Департамента по делам народов и федеративным отношениям РС (Я) Афанасию Васильевичу Мигалкину, главному редактору историко-культурологического журнала «Илин» Олегу Гаврильевичу Сидорову.

Глава первая. Учреждение Якутской Степной Думы. 1.1. Исторические предпосылки создания Якутской Степной Думы

Со времени присоединения Сибири к Российскому государству Якутия начала вносить свою лепту в приращение могущества Российской империи и способствовать росту ее влияния на мировой арене. Это выражалось, во-первых, в сборе ценных мехов в XVII и начале XVIII вв., в форме ясака, ежегодный размер которого, по данным Джильса Флетчера, составлял 1,4 млн руб. [1, 47] При этом, как утверждает М.М. Федоров со ссылкой на Н.Н. Фирсова [2, 25], «царь Федор Иоаннович ежегодно отправлял за границу пушнину на 400–500 тыс. руб., что составляло 1/3 всех доходов царской казны». Во-вторых, еще с начала колонизации северо-востока Сибири якуты своими «людьми в куяках» [3, 106] и лошадьми оказали деятельную помощь русским землепроходцам в дальнейшем расширении российских границ вплоть до берегов Тихого океана. Кроме того, с самого начала колонизации якуты на вьючных лошадях обеспечивали и регулярную доставку жизненно важных грузов в отдаленные и труднодоступные районы, вплоть до северных и восточных границ России. Предпринятые правительством с начала XVIII в. до середины XIX в. великие северные экспедиции по научному освоению северо-восточных окраин нельзя представить без участия аборигенов, их лошадей и оленей.

Политика царизма в вышеназванный период не отличалась особой заботой о благосостоянии коренных жителей. Но при проведении ясачной политики казна была заинтересована в сохранении численности ясакоплательщиков, «чтобы земля сибирская простиралась, а не пустела» [4, 285]. Сибирские инородцы продолжали оставаться относительно бесправной и отсталой в политическом, экономическом и социально-бытовом отношении массой. Ведь основными функциями административных органов власти на сибирских окраинах были взимание ясака и повинностей, а не социально-экономическое развитие аборигенов. Взимание ясака пушниной не способствовало развитию производительных сил края. Все местные проблемы решались тойонами, поскольку в улусах сохранились все признаки инородческого самоуправления. «В XVII веке в социальной природе тойоната не произошло никаких коренных изменений» [5, 357], – отметил профессор В.Н. Иванов.

Есть основания утверждать, что в сохранении социально-экономической стабильности и в повышении степени инородческого самоуправления были более заинтересованы сами инородческие родоначальники. в 1677 г. кангаласец Мазары Бозеков, намский князец Нокто Никин и мегинский князец Трек Орсюкаев подали на имя царя челобитную о том, что в интересах казны лучше бы передать исполнение судебных функций в волостях, кроме криминальных дел, самим родоначальникам и на них же возложить сбор ясака. И царь своими указами от 9 февраля 1677 и от 1678 гг. допустил «лучших людей» к рассмотрению мелких споров в пределах волости и к участию в сборе ясака в тех же пределах.

Во второй половине XVIII в. на якутской политической арене появилась колоритная фигура кангаласского головы Софрона Сыранова. Софрон Сыранов, в крещении Василий Веньяминович Сыранов, обладавший могучей волей, незаурядным умом и завидной энергией, удостоился личной аудиенции императрицы Екатерины II и добился официального утверждения в качестве депутата от якутов для участия в работе Комиссии по сочинению проекта нового Уложения. Ведь проблема состояла в том, что в Уложенной Комиссии имели право участвовать лишь депутаты от некочующих нерусских народов. В.В. Сыранову удалось убедить императрицу в том, что «оные якуты не точно кочевые, но зиму пребывают в своих жилищах» [6, 148]. в результате кипучей деятельности якутского депутата, представившего комиссии четыре Наказа от якутов Кангаласского, Намского, Батурусского улусов и Олекминского острога и свое особое дополнение к наказам избирателей, вышли царские Указы о разрешении вносить ясак деньгами (1769 г.), о сборе ясака самими якутскими родоначальниками (1769 г.), «О незабирании ясачных плательщиков в судебные места»(1779 г.), Указ «О разбирательстве между ясачными в их ссорах своими начальниками»(1779 г.). Позже, в 1908 г., в газете «Якутская жизнь» видный общественный деятель В.В. Никифоров писал, что таким образом «было положено первое основание якутскому самоуправлению» [7, 113], то есть был ликвидирован институт сборщиков ясака и частично признаны административно-судебные функции родоначальников. Таким образом, сохранение основ исторического самоуправления в волостях и делегирование местной верхушке части функций органов государственного управления было уступкой и пониманием важности вопроса центральными органами власти, озабоченных созданием надежного форпоста для освоения и закрепления огромных территорий северо-востока Азии. Со своей стороны якутские родоначальники, принимая деятельное участие в исполнении фискальных функций органов управления, стали требовать расширения своих прав.

Но и внедрение этих указов царизма не могло привести к существенному облегчению жизни якутов. Коренное население края изнывало под непосильным гнетом ясачного режима, в частности, всевозможных податей и повинностей. Самым отяготительным и разорительным из них с начала XVIII в. стала так называемая подводная повинность, т. е. извоз на вьючных лошадях казенных грузов на отдаленные и труднопроходимые места северо-востока Азии и Тихоокеанского побережья. Жалобы якутов на разорение вследствие этих поставок содержатся во всех четырех Наказах, переданных через депутата В.В. Сыранова в Уложенную Комиссию. Ведь основным видом хозяйственной деятельности якутов, до установления подводной повинности, наряду с разведением крупного рогатого скота, было мясное табунное коневодство. Но в условиях отсутствия дорог и других средств сообщения для изучения и освоения Крайнего Севера и Дальнего Востока, вплоть до Камчатки, якутская лошадь оставалась единственным транспортным средством. в год на эти цели привлекалось до 12 тыс. лошадей. Другого пути на океан, как только через Якутск, до присоединения Приамурья и Приморья к России (в 1858–1860 гг.) [8, 251], и налаживания Северного морского пути, не было. Это тормозило развитие коневодства и привело к разорению хозяйства якутов центральных районов. В.Л. Серошевский приводит записи И.Г. Гмелина от 1736 г.: «За последние годы много лошадей погибло от снежных зим, когда лошади умирали от голода и от требований Камчатской экспедиции» [9, 169]. О привлечении для этих целей даже ремонтного скота писал в 1830 г. бывший начальник Якутской области М.И. Миницкий: «Число вьючных лошадей, отправляющихся из Якутска в Охотск с 1809 по 1818 год, простиралось ежегодно от 7 до 12 тысяч лошадей. Усиленные отправления тягостей в Охотск весьма разорительны для якутов, ибо как скоро число требующихся лошадей превышает восемь тысяч, то якуты принуждены употреблять кобыл и молодых лошадей, не достигших надлежащего возраста и не имеющих сил. Лошади сии гибнут в пути и нередко производят заразу на прочих лошадей» [10, 37]. Так, установленная в качестве личной повинности якутов с 1725 г. перевозка на якутских лошадях казенных грузов, воинских снаряжений и провианта на Тихоокеанское побережье России легла тяжелым бременем на плечи якута-коневода. Но, как утверждает доктор юридических наук М.М. Федоров: «Эта повинность якутов и других племен Северо-Восточной Сибири вплоть до середины XIX века служила опорой для обеспечения всех государственных, хозяйственных, военных, даже дипломатических функций Российской империи на Северо-Западе Тихого океана» [10, 32]. Попытка правительства с 1753 г. доставлять грузы с помощью подрядов дворян, купцов и казаков и, таким образом, освободить якутов от тяжелой повинности, провалилась. в 1763 г. в Докладе Сената, утвержденном Екатериной II, заключение контрактов на «возку провианта из Якутска в Охотск» было признано незаконным, причем подчеркивалось, что «от подрядного отвозу казна терпит великий убыток». Однако с 1774 г. действовал подряд купечества, который с 1782 г. опять обратили в личную повинность якута, называемую «подводной», взвалив на его плечи «великий убыток казны» [10, д. 476].

Поскольку подводная повинность «в одну копейку за версту» плохо выполнялась, и поставки практически срывались, местной администрации с 1782 по 1892 гг. фактически приходилось обращаться к подряду тойонов. Но так как это противоречило вышеупомянутому Докладу Сената от 21 мая 1763 г., т. е. было незаконно, то и оплатить их было нечем. Положение становилось критическим. Якуты, поодиночке или организованно, продолжали настойчиво обращаться к вышестоящему начальству с прошением оплатить расходы на извоз, вернуть обещанные деньги. На одно такое обращение комендант Якутска подполковник А.О. Маркловский среагировал так: «За поставку 1783 года… денег выдать не следует, а вам, головам, подтвердить с тем, чтобы вы впредь с подобными сему недельными просьбами в правительство входить не отваживались» [11, д. 908]. Вышесказанное привело к тому, что «все вообще князьки, старшины и лутшие якуты, возбуждаясь, – как писал в своем доносе некий Эверс в 1801 г., – прибегают… родовичам… с таковым притом внушением, что они, будучи их единоплеменные, произшедшие от одних отцов и матерей, останутся всегда вместе, а те де российскими предками были покорены, чрез что лишены свободы… то и не помыслили бы променять своих на чужих и тем оставить по себе вечное пятно и гибель» [13, 908]. Можно ли полностью доверять доносу коллежского асессора Эверса, но разорительная повинность действительно могла вызвать «возбуждение» в якутском обществе, которое повлекло бы за собой провоцирование протестного настроения, как и пробуждение национального самосознания.

Другой формой вынужденного пассивного протеста якутов против ясачной политики царизма можно считать перевод хозяйства якутов с коневодства на разведение крупного рогатого скота. По результатам ряда исследований в XVII в. «численность крупного рогатого скота составляла лишь около одной трети конского поголовья» [13, 25], но с установлением подводной повинности, расширением объема грузоперевозок, примерно с начала XVIII в., это соотношение начинает меняться. в результате, по данным М.И. Миницкого от 1830 г.: «Количество рогатого скота в Якутском уезде простирается до 226550 штук… лошадей до 101634» [15, 159], т. е. к началу XIX в. количество рогатого скота вдвое превышало численность лошадей. Но мы приведем еще данные конкретно по наслегам Борогонского улуса Якутского округа за 1827 г.: «Верхнеольтетский: конного – 134, рогатого – 482; Нижнеольтетский: конного – 218, рогатого – 696; Сабарайский: конного – 115, рогатого – 490» и т. д. [16, д. 543]. Здесь коней разводили втрое и иногда даже в четыре раза меньше, чем рогатого скота.

И.Г. Гмелин объясняет всеобщее обеднение якутского населения и переход к культуре рогатого скота, главным образом, перевозками огромного количества грузов и вызванным, в связи с этим, падежом лошадей [13, 26]. Разведение крупного рогатого скота в условиях Крайнего Севера носило экстенсивный характер. Дело в том, что при восьмимесячном стойловом содержании одной головы крупного рогатого скота приходилось заготавливать за короткое лето не меньше 2 т. сухого корма. Массовый переход на скотоводство вызвал острую нехватку земли: лугов и пастбищ.