Текст книги "Признать невиновного виновным. Записки идеалистки"

Глава седьмая. Хозяин Чечни

Гудермес удивил своей декоративностью. В отличие от Грозного, там вообще не было видно разрушенных домов. Центральная площадь с фонарями напоминала Старый Арбат. Перед резиденцией премьер-министра в спортивном клубе «Терек» у шлагбаума нас остановили два бородача с автоматами. Когда Руслан сказал, что это французское телевидение, нас сразу пропустили.

Пресс-секретарь предупредил, что придется немного подождать, пока премьер освободится. В приемной, обставленной шикарной кожаной черной мебелью, перед большим телевизором сидели несколько молодых людей в черном. Я их сразу узнала. Это были те самые бойцы в одежде от «Dolce & Gabbana» из близкого окружения Кадырова, которых мы видели на скачках. Они оживленно говорили по-чеченски, делая вид, что с интересом смотрят передачу «Федеральный судья» со знаменитым судьей Пашиным. Оператор Сергей, который сидел рядом с ними, потом рассказывал, что, отвлекаясь от экрана, они то и дело демонстрировали друг другу фотографии, снятые на мобильник. Сергей разглядел двух бородачей, обвешанных оружием, которые склонились над чьим-то трупом. В это время из приемной чеченского премьера вышел юноша в форме воспитанника суворовского училища.

«Это тот самый парнишка, которого усыновила мама Рамзана Ахматовича. Сейчас вас позовут», – прошептал пресс-секретарь. И действительно, буквально через минуту у него зазвонил мобильник. Он коротко ответил что-то по-чеченски и, обращаясь к Жерару, объявил: «Премьер вас ждет».

Рамзан Кадыров тоже смотрел телевизор. Это занятие настолько его поглотило, что он, казалось, не обратил внимания на вошедших журналистов. В отличие от бойцов, которые, как уже было сказано, смотрели первый канал российского телевидения, чеченский премьер внимательно слушал пресс-конференцию своего вице-премьера Хусейна Джабраилова, которую транслировало чеченское телевидение. Джабраилов что-то говорил о возможностях развития сотовых компаний в республике, о возрождении Чечни, а Кадыров довольно улыбаясь, комментировал: «Хусейн – хороший футболист, правильно говорит». Сергей установил камеру, свет. Пресс-конференция закончилась, и Кадыров, не выключая телевизор, дал понять, что готов отвечать на вопросы.

Очень скоро стало ясно, что, какие бы вопросы ему ни задавали, премьер все равно будет говорить то, что хочет, даже если его ответы не всегда соответствуют задаваемым вопросам. «Чечня – самый мирный регион на всей планете. В этом году мы проводили праздничные мероприятия. Фестивали. Матчи. У нас мир, стабильность, процветание», – эти банальности звучали как песня на заезженной пластинке.

Я переводила вопросы и ответы, одновременно стараясь разглядеть комнату, в которой мы оказались. На столе стояла большая ваза с фруктами. Очень хотелось винограда, но я не решилась взять. Кадыров сам фрукты не ел и нам не предлагал. На стене висело несколько портретов. Отец – Ахмат Кадыров, президент Владимир Путин. Двоюродный брат Кадырова-младшего, погибший в бою. Премьер говорил о нем как о любимом друге. Разглядывая портреты, я с удивлением заметила фотографию Владислава Суркова, которая занимала среди остальных портретов вполне заметное место.

Задав первые, ритуальные вопросы о строительстве новой Чечни, отношениях с Россией, Жерар перешел к более острым темам.

Вопрос о похищениях и о видеороликах, на которых видно, как чеченский премьер лично задерживает каких-то людей, вызвал у Кадырова взрывную реакцию:

– У нас маленькая республика. У нас очень много военных и много милиционеров. Вот, например, случилась авария или произошла драка. Кто-то заснимет это на свой мобильник, а потом говорит, что «кадыровцы» избивают федералов. Мы, например, поехали посмотреть объект, который восстанавливается у нас в микрорайоне. Там два пьяных милиционера стреляют в воздух и хотят реально пройти. ОМОН их забирает. Я подъехал и смотрю, что там творится. А потом говорят, что Кадыров людей избивает и забирает. Вот Политковская, почему-то ей очень надо было про меня писать. Я ее всегда подозревал и подозреваю, что Березовский платил ей деньги, чтобы она не против Кадырова писала, а чтобы против руководства России, потому что я провожу ихнюю политику в республике…

Я поняла, что Кадырова понесло и остановить его или перевести разговор на другую тему будет невозможно. Так и получилось.

Он принялся рассказывать историю, которую могли понять только русские журналисты, да и то лишь те из них, кто читал статьи Политковской. Речь шла о Гарсиеве, водителе брата Малика Сайдуллаева, бизнесмена и соперника Кадырова-старшего на президентских выборах. Анна Политковская написала тогда большую статью о том, как, желая навредить Сайдуллаеву, «кадыровцы» похитили Гарсиева, держали его в одной из так называемых «тайных» тюрем, избивали и пытали. Все это журналистка знала со слов Гарсиева. И вот буквально через месяц после убийства Политковской Кадыров достаточно подробно рассказывает корреспонденту французского телевидения о своей встрече с журналисткой. Он, оказывается специально пригласил к себе Гарсиева, и тот в присутствии Политковской отрицал все то, что он раньше ей рассказывал. Выходило, что все было совсем не так, как написала Анна. Будучи пьяным, Гарсиев попал в аварию, и милиционеры его куда-то ненадолго посадили. Не было никакой «тайной» тюрьмы, никто его не бил и не пытал. Тогда, в доме Кадырова, Гарсиев якобы попросил Политковскую, чтобы она написала заявление в Генпрокуратуру и признала, что ошиблась.

– Я доказал ей, что был прав, – продолжал Кадыров. – Я думал, что она человек. Но в ней ничего не было человеческого. Она просто как робот, или как заводная, только и искала, как бы сделать из меня врага и преступника. Она мечтала, чтобы я где-то в чем-то провинился. Что говорить о Политковской? Она больная женщина была. После ее смерти она вот здесь у меня. – Кадыров жестом показал на горло. – Все говорят и пишут, что Кадыров чуть ли не убил ее. Если бы такое было возможно в природе, когда она против отца писала, тогда мы могли бы это сделать. Сейчас, когда про меня плохо пишут Политковская, Латынина, Речкалов, для меня это хорошо. Значит, я веду правильную политику, политику России. Если бы они хвалили меня, тогда, значит, я – предатель, изменник Родины. Ко мне и Латынина приезжала. Я сказал ей: «Юля, ты очень хорошая женщина. Очень тебя прошу, про меня не пиши хорошо, пиши плохо. Тебя читают, как сказку, а то, что писала Политковская, это как мультфильмы».

Чем больше он говорил, тем сильнее мне приходилось себя сдерживать. Мне было стыдно, что я не могла остановить Кадырова. А хотелось крикнуть ему, что он лжет. Но поскольку Политковской нет в живых, то никто не может подтвердить ее правоту. Мне хотелось напомнить ему, сколько добра эта журналистка сделала для чеченцев. Как она пыталась остановить войну. Как помогала беженцам. Ездила в республику в самый разгар боевых действий, когда другие журналисты не решались туда соваться. Как писала о горе матерей и отцов, чьи дети исчезли. Всего этого я не могла сказать не потому, что боялась. Во-первых, я должна была бесстрастно переводить вопросы и ответы, а во-вторых, очень надеялась, что когда интервью закончится, я смогу передать Рамзану Кадырову дневник Фатимы Мухадиевой и попросить перевести ее отбывать наказание в Чечне. И вот наконец после традиционного вопроса о возвращении диаспоры, Жерар дал мне знак, что пора закругляться. Тогда я достала из своего рюкзака крафтовый конверт и протянула его премьер-министру.

– Рамзан Ахматович, это вам. Это дневник чеченской девушки, которая очень хочет вернуться домой. Она сидит сейчас в мордовской колонии. Только вы можете ей помочь. К президенту Чечни мы обращались, но он ничего не сделал. Он даже толком не может отличить одну арестованную чеченку от другой.

Я намеренно льстила Кадырову, «закладывая» президента Алу Алханова, но желание помочь Мухадиевой заставляло меня быть хитрой.

Кадыров открыл конверт, полистал тетрадь:

– Как я за народ, никто так не болеет, – наконец с пафосом произнес он. – Я посмотрю, что здесь можно сделать…

– У вас по улицам свободно ходят молодые красивые девушки. А невиновная Фатима сидит в мордовской колонии. Почему? Она могла бы также гулять по Грозному, – продолжала я. – В вашей же власти перевести ее в республику?

На пороге появился пресс-секретарь. Он жестом показал, что время интервью истекло. Проходя через гостиную, я увидела, что мужчины в костюмах от «Dolce & Gabbana» все так же смотрят телевизор. Шла программа «Время».

Вернувшись в гостиницу, я поняла, что больше всего мне сейчас хочется принять горячий душ: стоять под ним как можно дольше, чтобы смыть с себя чувство стыда, досады, смешанное с животным, парализующим страхом. Я не могла справиться с этим ощущением все два часа, что мы находились в Гудермесе. И теперь, когда мы приехали в Грозный и я закрыла дверь своего номера в гостинице, я прокручивала в уме вопросы, которые Жерар задавал Кадырову, и вспоминала его ответы. Я вспоминала его отсутствующий взгляд, глаза, не видящие собеседника, пронзительный голос, временами срывающийся на фальцет, портрет заместителя главы президентской администрации Владислава Суркова рядом с портретами погибших отца и брата Кадыровых. И мне становилось все противней и противней.

О горячем душе мечтать не приходилось. Теплой воды в гостиничном номере не было, батареи почти не грели. Я вытащила из рюкзака теплый свитер, который предусмотрительно взяла на случай холода, и села читать статьи Политковской, – они были частью «чеченского» досье, собранного для этого репортажа.

Одна статья как раз была о встрече Политковской с Гарсиевым. Он рассказывал, как его похитили и допрашивали люди Кадырова, а потом и сам Рамзан. Вот что писала Политковская в «Новой газете» в июле 2003 года – за три года до гибели.

– Вас допрашивал лично Рамзан?

– Да. Спрашивал, на какой машине ездит Сайдулаев. Сколько охраны? Я не отвечал. И меня били черенком лопаты по всему телу. И Рамзан лично бил. Подвешивали за руки на дерево и били. Руководил не только Рамзан, но и второй – потом он мне сказал, что был начальником штаба у Басаева, а теперь перешел к Рамзану начальником разведки. Рамзан сказал, что отдаст свои золотые часы тому, кто придумает мне самую жестокую смерть.

– Сколько их там было?

– Человек 60–70.

– Кто выиграл?

– Как раз начальник штаба Басаева. Он сказал, меня надо за руки повесить и сделать на моей коже тысячу разрезов. Я готовился, что убьют. Они отошли, стали совещаться. Я думал, решают, как убить. Потом они вернулись и стали бить с перерывами. Бьют, потом спрашивают: «Так сделаешь это?». На третий раз я сказал, что больше не могу, сделаю, что хотят.

– Так что же они хотели?

– Чтобы я пронес фугас в дом Рустама и взорвал Малика Сайдулаева, когда он туда приедет. Я согласился. Рамзан кричал: «Думаете, я вам президентский пост отдам! Если даже Малик пройдет, всех перестреляю».

– То есть речь была об организации убийства Малика Сайдулаева? Рамзан – как заказчик? Вы – исполнитель? Вам должны были передать фугас?

– Да.

– Похоже на кино. А если бы вы не согласились?

– Меня бы убили.

– Когда вы согласились, что произошло дальше?

– Бить перестали. Притащили других из камер – камеры для людей в том же дворе Рамзана. Двери камер открываются прямо во двор. Я лично видел трех заключенных. Я не знаю, за что их. Двум при мне прострелили ноги. А третьего, с уже простреленными ногами, положили в машину и увезли. Потом мне дали чай – я как бы «свой» у них стал – и покушать. Девчонок привели. Они пели, плясали. Отпустили меня на следующий день. Теперь я должен сообщить, когда Малик приедет к брату, и тогда получу фугас. Сейчас я скрываюсь, увез семью. Рамзан предупредил, что, если не сделаю того, что обещал, и меня, и семью вырежут. Я написал заявление генеральному прокурору. Если Кадыров станет президентом, мне только в банду идти против него воевать. А что делать? На выживание будем жить. Во второй раз я им уже не дамся. Живым.

– А много сейчас «кадыровцев» в Урус-Мартане?

– Много, конечно.

– А что они за люди?

– Многие из тех, кто воевал. Пришли к Кадырову, там им дали убивать, кровью повязали. Теперь им некуда деваться.

Ибрагим, закрывшись черными очками, ковыляет прочь. Все, что случилось с ним в нынешнем августе, рассказано тут только потому, что это и есть типичная картинка предвыборной чеченской жизни, а Ибрагим – типичный ее представитель. Можно лишь менять имена тех, кого пытали в том же месте и с теми же целями. Суть происходящего сводится к следующему: настоящая предвыборная «агитация» кадыровских эмиссаров – это запугивание всех и вся под лозунгом: «Или с Кадыровым, или смерть».

Другая статья – о встрече Политковской с самим Кадыровым. Я вспомнила о том, с какой ненавистью всего несколько часов назад сам Кадыров говорил об убитой журналистке, и мне стало как-то не по себе. В изложении Анны ее поездка в Центорой в ставку Кадырова и встреча с Гарсиевым выглядела совершенно иначе, чем нам о ней рассказывал чеченский премьер-министр. Ее пригласили туда, пообещав, что она сможет встретиться и поговорить со сдавшимся полевым командиром. Но вместо полевого командира Кадыров пригласил Гарсиева.

Уже в Москве я узнала, что на ту встречу вместе с Анной ездила правозащитница Наталья Эстемирова[1]1
  Наталья Эстемирова пережила Анну на три года. Утром 15 июля 2009 года, когда она вышла из своего дома в Грозном, ее похитили неизвестные, вывезли в Ингушетию и расстреляли. Через несколько часов ее тело нашли недалеко от дороги.


[Закрыть]. Она рассказывала, что когда Кадыров особенно распалялся и нападал на Политковскую с оскорблениями, она буквально встала между ними.

Вот как писала об этой роковой встрече Анна Политковская в статье «Центровой из Центороя». Статья опубликована в «Новой газете» 21 июля 2004 года – за два года и четыре месяца до ее гибели.

Потом прошло время, Кадыров-старший был избран президентом Чечни.

И опять – сеть центоройских КПП, «гостевой домик», толпы вооруженных, тонны видимого оружия, у камина сидит Рамзан: «Не будет тебе никакого полевого командира! Чего захотела!» Сегодня он крайне агрессивен, взведен, бешеный, временами просто визжит. За его спиной – высокий парень в бейсболке и черной куртке. Он все время подзуживает: «Тебя надо было расстрелять еще в Москве, на улице, как там у вас в Москве расстреливают… Тебя надо было расстрелять…» Рамзан вторит: «Ты – враг… Расстрелять… Ты – враг… Ты знаешь этого человека?»

На диване действительно человек со знакомым лицом. Это – Ибрагим Гарсиев из селения Танги-Чу, тот самый, который год назад служил в охране Рустама Сайдуллаева, брата Малика Сайдуллаева, в пору, когда Малик баллотировался в президенты и был главным конкурентом погибшего Кадырова. С Гарсиевым мы тогда встречались, и он охотно демонстрировал всем желающим журналистам побои, рассказывал, как его пытал в Центорое лично Рамзан, требуя пронести взрывное устройство в дом Сайдуллаевых и взорвать Малика. Более того, тогда Гарсиев написал заявление на имя генпрокурора РФ с требованием возбудить уголовное дело против Рамзана.

Сейчас, 11 июня 2004 года, в Центорое, Гарсиев готов написать обратное заявление (как и случилось) в ГП, что Рамзан его никогда не пытал, что это сам он пришел к нему два-три месяца назад и рассказал все: что писать-читать он вовсе не умеет и то, первое заявление ему подсунул Рустам Сайдуллаев, велел подписать, а побои прошлого года были результатом пьяного наезда на другую машину. В кресле сидит человек в камуфляже, он оказывается лейтенантом Рамзаном Джамалхановым, и.о. начальника Урус-Мартановского РОВД, который пьяный наезд с травмами тут же подтверждает. Два Рамзана – Кадыров и Джамалханов – говорят, что они – старые друзья, и объясняют, как могло произойти, что Гарсиев подписал заявление в ГП. Оказывается, это «дружба по-чеченски» – когда друг тебе дает какую-то бумагу и ты ее подмахиваешь не глядя. До сих пор о такой дружбе слышать не приходилось, но Джамалханов клянется: если сейчас Рамзан его попросит что-то подписать, то ему «будет западло смотреть, что он подписывает». Под диктовку Гарсиева пишут новое заявление в ГП, опровергающее предыдущее… Гарсиев оказывается бойцом какого-то спецотряда «Восток», базирующегося на Ханкале, – ГРУшники, наверное, они обычно тут собирают таких.

– Будешь писать опровержение, что я не бандит?! Будешь? – орет Кадыров, явно играя на камеру. Она работает постоянно и оказывается «пресс-службой Федерации бокса ЧР». – Я тебе докажу. Ты – враг. Я тебя заставлю. Ты – хуже Басаева. Ты встала между чеченцами. И русские генералы встали… Если бы не вы, мы бы давно договорились.

Шабаш длился несколько часов. Рамзан то плясал, то орал, то лез трясти руку, то уходил разговаривать с приехавшим в «гостевой домик» Абрамовым, то возвращался и снова орал: «Я – не бандит. Я тебя заставлю. Не отпущу».

Наконец терпения не осталось, я встала и пошла вперед, была не была. Конечно, слезы не просто душили – они уже придушили. Конечно, ждала очереди в спину. Хохочущая вооруженная толпа грохотала вслед – они тоже пошли. Рамзан висел на шее несчастного Гарсиева и орал: «Сфотографируй нас, слышь!» Потом бросил Гарсиева, догнал, схватил за руку, опять стал трясти…

Рыдала до Грозного. Охранник, которого дал председатель Госсовета для поездки в Центорой, спросил только: «Словом? Или действием?» И взвел автомат. Машина вылетела из Центороя на такой скорости, о которой лучше не задумываться. И неслась над землей – так бывает тут, когда ожидают засаду, чтобы было больше шансов. Машина с Гарсиевым и правда пролетала рядом. «Не плачь, ты же сильная», – повторял охранник.

У одних оружие защиты – автоматическое, стрелковое и пр., и оно висит на боку. У других – слезы. Этим люди и отличаются. Когда исчерпаны аргументы – да, собственно, центороевская среда и само слово «аргумент» не понимает, – тогда остаются слезы. Это – слезы отчаяния от того, как подобное вообще могло случиться. Что виток истории поднял на гребень именно Рамзана Кадырова. И он силен и безраздельно правит – естественно, как умеет. Что никто – ни один мужчина, находившийся в эти два дня в Центорое рядом, не посмел остановить распоясавшегося. Что именно Рамзану, а не кому-то другому вечером звонил из Кремля «Владислав Юрьевич» – слышала, – Владислав Сурков, замглавы путинской администрации, и это был единственный момент, когда Рамзан перестал хамить, сам того не замечая, потому что чует, откуда его сила…

Итак, старая-старая сказка, каких в истории было немало: Кремль вырастил дракончика, и теперь требуется постоянно его подкармливать, чтобы он не изрыгал огонь. Тотальный провал российских спецслужб в Чечне, который эти спецслужбы пытаются выдать обществу за победу и «строительство мирной жизни».

Я не знала, как рассказать Жерару о том, что я прочла в этих статьях Политковской. Поймет ли он, как поняла я, что должна была пережить Анна во время своей поездки в Центорой?

Я взяла с собой статьи, постучала к Жерару в номер и постаралась как можно точнее перевести ему то, что писала Анна. Он слушал, слушал, а потом сказал: «Какой ужас!»

Глава восьмая. Погоня

По дороге в аэропорт Магаса я заметила несколько женщин с плакатами. Они стояли около правительственного здания и держали фотографии молодых людей. Фотографии были приклеены на большой лист ватмана, где черной тушью было написано: «Рамзан, помоги вернуть наших детей!»

– Останови, – попросила я Руслана.

Когда мы с Жераром вышли из машины, одна из женщин в длинной цветастой юбке и в белом платке сразу же бросилась к нам.

– Вы журналисты, да? Послушайте! Мы никак не можем попасть на прием к уполномоченному по правам человека. У него то и дело какие-то совещания. А нам нужна помощь. Наших сыновей увезли из дома, и они исчезли. Ее двух мальчиков, – женщина показала на немолодую чеченку, которая стояла чуть поодаль и держала плакат с фотографиями двух молодых ребят, – забрали на бэтээре год назад. Где они теперь, неизвестно.

– Мой сын занимался в спортклубе «Рамзан», – перебивая первую, рассказывала вторая женщина. – Он ушел из дома и не вернулся. Он проходил мимо блокпоста, который стоял рядом с нашим селом. Я потом спрашивала у военных, не видели ли они его. Молоденький солдатик сказал мне, что видел, как сына посадили в машину и увезли в сторону военной базы Ханкала. Я подала заявление в прокуратуру о том, что сын пропал. Но они его искать не стали. Даже не допросили солдатика с блокпоста.

– Мою дочку похитили 7 ноября 2001 года, – рассказала нам третья женщина. – Похитили вместе с тетей. Нас с мужем дома не было. Мы уехали в Иваново к брату. А когда в декабре вернулись, узнали, что дочери нет. Мы везде ее искали. Глава администрации сказал, что если мы заплатим две тысячи долларов, то дочку нам отдадут. У брата были деньги, мы заплатили. А потом глава администрации деньги вернул. Сказал: «Не могу ничего сделать. Начальство приехало». У нас через каждые пятьсот метров стояли блокпосты. Дочка была красивая, она по селу ходила. Наверное, кому-то приглянулась. А после Нового года эти военные от нас ушли. Дочку я до сих пор найти не могу.

– Помогите нам. В Москве была такая журналистка Политковская. Она про похищенных писала. Говорят, ее убили.

Я перевела слова чеченки Жерару. Тот присвистнул:

– А ты можешь ее попросить сказать то же самое еще раз? – закричал он и вытащил изумленного оператора Сергея из машины.

– Вы опоздаете на самолет, – это уже Руслан попытался отговорить Жерара от непредвиденной съемки.

Времени до рейса, и правда, оставалось не так много. Но не страх опоздать на самолет заставил Руслана убеждать француза отказаться от интервью. Он заметил трех мрачных чеченцев в камуфляже, которые внимательно наблюдали за женщинами и журналистами. Они подъехали к офису уполномоченного почти одновременно с Русланом. Он даже подумал, что, наверное, они все время ехали за журналистами, просто он их не видел. Руслану стало как-то не по себе. Очень уж хотелось отвезти Жерара с его командой на самолет. Не понравились ему разговоры у чеченского премьера. Особенно то, что тот говорил про Политковскую. Всегда, когда удавалось, Руслан читал ее статьи. Он даже несколько раз видел Анну в Грозном, случайно с ней сталкивался. Сама мысль о том, что ее могли убить или «заказать» чеченцы, была ему отвратительна. Ему хотелось остаться одному и обдумать все, что говорил Кадыров. Поэтому он так торопился освободиться от журналистов.

Остановить Жерара, если он хотел что-то снимать, было практически невозможно. Он заставил меня подробно расспросить каждую женщину о том, что случилось с их детьми. Я перевела рассказ каждой, записала их телефоны, и только потом Сергей выключил камеру. Когда мы сели в машину, Руслан мрачно заметил:

– Кажется, мы чем-то не понравились этим трем парням в камуфляже.

Те сели в машину сразу, как только мы отъехали от офиса уполномоченного.

– Они едут за нами, – отметил Сергей.

Интересно, зачем. Чем мы им не угодили?

– Почему эти женщины стоят с плакатами? Чего они ждут? – допытывался у меня Жерар. – Ведь журналистов здесь почти не бывает… На что они надеются?

Я не знала, что ему ответить. Я сидела на заднем сидении и напряженно смотрела в окно: за нами, не таясь, почти прижавшись, двигался синий «жигуленок».

– Что ты думаешь о будущем чеченском президенте? – спросил Жерар.

– Я стараюсь о нем ничего не думать. Я бы хотела, чтобы он помог Фатиме Мухадиевой. Все остальное на сегодняшний день не имеет значения, – ответила я.

– Почему он так много говорил о погибшей журналистке? Я ведь не собирался ничего спрашивать о ней, – продолжал Жерар. – Может, он что-то знает? Или заметает следы? Говорят, что Политковскую убили спецслужбы, чтобы заставить Путина остаться на третий срок. Значит, Кадыров здесь ни при чем. Он ведь со спецслужбами не дружит? – Жерар любил повторять чужое экспертное мнение, вычитанное в «Монд».

– Ты можешь, конечно, меня презирать, но будущий президент Чечни мне понравился, – вдруг сказал Жерар. – Не такой уж он молодой и необразованный, как его обычно представляют. Он кажется вполне вменяемым.

– Я не даю никаких оценок, – буркнула я в ответ.

Жерар раздражал меня все больше и больше, и это раздражение становилось невозможно скрыть. «Неужели он не понимает, что нелюбовь Кадырова к российским спецслужбам никак не исключает его заинтересованность в устранении Политковской? – думала я. – Тем более что ее последние обличительные статьи могли помешать его назначению в президенты республики. Выходит, он ничего не понял из тех статей Политковской, которые я ему перевела!»

Синий «жигуленок» проводил нас до самого аэропорта и уехал только тогда, когда мы, распрощавшись с Русланом, вошли в здание аэровокзала. Мне показалось, что за рулем сидел один из тех «Dolce & Gabbana», которых я видела в приемной у Рамзана Кадырова.

* * *

Прошло месяца два. Однажды, когда я принимала душ, один из моих сыновей забарабанил в дверь ванной: «Выходи скорей, там Кадыров что-то говорит про Фатиму Мухадиеву и осужденных чеченцев».

Я выбежала из ванной и услышала интервью Кадырова, недавно назначенного президентом Чечни. Кадыров обещал, что переведет всех своих соотечественников, отбывающих наказание в российских колониях, к себе в республику. Я обрадовалась и решила, что это уж, наверняка, коснется Фатимы.

С тех пор прошло больше двух лет, но Фатиму в Чечню никто не перевел: выяснилось, что там нет ни одной колонии для женщин. Кадыров обещал построить в Грозном женскую колонию по высшему разряду, но до сих пор так и не построил. Были выделены большие деньги, но строительство остановилось, и про колонию для женщин Кадыров больше не вспоминал. Мужчин-чеченцев переводят в местные колонии, но за это приходится дорого платить.

Тогда, в 2006 году, мне и в голову не приходило, что можно поехать на свидание к Фатиме Мухадиевой. Я выполнила ее просьбу – передала дневник Кадырову. Мне казалось, что большего для Фатимы я сделать не могу. Именно об этом она меня просила. Я не думала, что эта девушка станет мне другом, а дорога в мордовскую колонию – на долгие годы привычным маршрутом.