Текст книги "Спящие красавицы"

9. Угрожаема по…

В ворота Клиники въезжают две ярко-красные машины. За рулем первой – современная продвинутая бабушка по прозвищу Скелетон – маленькая, тощая, в ультрамолодежном прикиде.

Из второй машины выходит блондинка Ксения – обожаемая внучка.

Скелетон издает крик, делая ранхауз-кик (полукруговой удар ногой в корпус противника):

– Киай!

Ксения кому-то звонит:

– Скелетон, хватит орать мне в ухо, сколько раз говорить! Крысятка, я тебе звонила, что Влад полный идиот? Просто чмо!

Она направляется к подъезду.

Эффектную блондинку сопровождают жадный взгляд дворника-садовника Старшины. Он – в майке-тельняшке и в голубом армейском берете.

Леха тоскливо смотрит на другана.

– Леха, песня! Как по нотам! Ах, ты, Ксюха…

Глаза его заволакивает опасный туман, кулаки сжимаются, он начинает как всегда угрожающе бормотать:

– Ротабля!

Неужели сейчас начнет коматозить?!

Леха отбрасывает поливальный шланг и без слов крепко бьет друга в челюсть. Старшина пришел в норму, бережно трогает челюсть.

– Спасибо, Леха…

Снова летит страшный крик безумной бабули:

– Киай!

Тощая нога Скелетон взлетает в воздух, чтобы закрыть дверцу машины. Но старушка промазала, шмякнулась на задницу, быстро вскочила, отжалась и гуськом посеменила за внучкой.

Старшина смотрит вслед.

Леха без слов снова наносит удар в челюсть – теперь профилактический.

Старшина автоматом наносит ответный удар. Леха отлетает.

Леха потирает челюсть:

– Мих, я думал ты и на бабулек теперь загораешься?

Старшина тоже потирает челюсть:

– Ты меня точно придурком сделаешь! Я больной, что ли – на бабку…

И вот Ксения и Скелетон у цели – в палате. В кресле перед ними – летаргик Людмила Сергеевна. Это привлекательная блондинка 40 лет. Рядом сиделки, переводчица и наблюдающие врачи: психолог и гинеколог.

Психолог опять твердит (и так уже месяц):

– Милые мои, золотые! Да, мне не нравится ее угасание, совсем не нравится. Людмиле Сергеевне нужен хороший эмоциональный фон, новые люди, общение…

Ксения как всегда отвечает мрачно и односложно:

– Мужчина, то есть?

– Ну, если можно так сказать…

– Но мама… У мамы мужчина был 22 года назад. Собственно, это был мой папа.

Как всегда встревает гинеколог:

– И все? Невлюбчивая Ваша мама, вот что я скажу…

Как всегда он смущен:

– Со своей стороны могу добавить озабоченность по шейке матки. Угрожаемость по эрозии продолжает нарастать.

Зловещее молчание.

Гинеколог поспешно меняет тон:

– Нет-нет, не подумайте чего… Но все же… Понимаете, вопрос регулярности половой жизни… Хм… Смешно, однако…

Скелетон робко вставляет свои соображения:

– Ксюша… Может нам как-то… Ну, привинтить мужичка… к эрозии… Ну, как-то сбоку…

Ксения взрывается:

– Мозги тебе надо привинтить, бабон! Ты, вообще, соображаешь, что говоришь? Доктор, не обращайте на нее внимания. Она ку-ку, но добрая.

– Да, конечно…

Ксения серьезно обижена на мать:

– Мама, вот видишь ты какая! Вот видишь! И теперь мне возиться еще с этими сраными мужичками! С этими козлами!

Психолог:

– Ну… Не все же такие…

– Вы знаете сколько я их перевидала?

Она взбивает недетскую грудь:

– Знаете? С 13-ти лет. С двенадцати с половиной!

Гинеколог:

– Да.

– В любых позах. И после этого вы говорите мне! Все! Представьте, все!

– Вот именно! – добавляет Скелетон.

Она нежно целует внучку:

– Ой, ты моя маленькая… Золотце мое…

На радостях Скелетон семенит к выходу, – с криком «киай!» бьет ногой косяк. Со стены падает репродукция «Девочка с персиками». Скелетон испуганно застыла.

– Бабон, блять, тупая! Сколько раз повторять, хватит дрыгаться! А ну подними девочку! Подними персики, я сказала!

10. Одинокая и сумасшедшая

На вопрос, сколько еще Вера будет таскать на своем плече пьяного Козырева никто не знает ответа – даже Вера.

С другой стороны, если не Вера, то найдется другая. И она будет такая змеюка… такая тварь… такая бэ… У Веры иногда аж дух захватывает, какая это будет бэ! Так что уж лучше она, Вера, чем всякие другие бэ.

Вот почему она иногда даже с радостью тащит Козырева из подъезда к машине.

Козырев вскидывает голову:

– Вера, Вы не забыли настоятельную просьбу моей жены выйти за меня замуж? Куда мы едем?

– К ней и едем.

Она впихивает Козырева на заднее сиденье, садится сама, машина трогается.

– Так что замуж?

– Нет, за Вас не пойду. Вы старый и страшный.

– Ну и что? Я всегда был такой.

– Ну как это что? Я – молодая, интересная. А вдруг я захочу на танцы, допустим.

– Допустим, отпустим.

– А вдруг там…

– Знаем… И что?

– Ну как это что? Как это так? Я жена или кто? А вы муж или кто?

– У нас любовь, Вера. А секс… Ну что секс? Найдем какого-нибудь трабунишку, вот и будет Вам секс.

– Как Вы такое вообще можете говорить? Трабунишку… Мне не нужен трабунишка. Я не бешенная!

Она вдруг оглядывается на Козырева – в глазах ее неподдельный ужас.

– Ой, какой Вы страшный и старый, мать честная! Валерия Николаевна, нет, нет и нет! Я не могу! И не просите!

Как всегда пьяного Козырева встречает преданная Лиза. Она угодливо подставляет кресло, и вот дремлющего Козырева везут в чайную беседку. К процессии прибилась и бедная переводчица Риты – почему-то она всегда выступает в роли жалкой просительницы за Риту.

– Так вы не пойдете за него замуж? – кисло спрашивает переводчица Майя.

Вера долго молчит.

– А как Вы сама думаете?

– Я бы точно не пошла.

В чашках остывает чай. Жена Козырева – Валерия – неподвижна в кресле-каталке. Майя подносит чашку, губы Валерии инстинктивно открываются, она делает несколько мелких глотков.

– Мы снова пьем чай… – комментирует Майя.

Валерия видимо что-то отвечает.

– Да-да, – соглашается с ней Майя. – Прекрасный солнечный полдень…

– Прекрасный… – почему-то вздыхает переводчица Риты и опять начинает растерянно листать тетрадь.

– Маргарита пишет новую предсмертную записку. Здесь начало. Роман Григорьевич не появляется у нее уже пять дней.

Все молчат.

– Читать? – убито спрашивает переводчица Риты.

– Для кого читать? Он же все равно спит.

Вера почему-то надменна:

– Как можно читать записку любовницы в присутствии живой жены?

– Во-первых, она не любовница, а тоже жена, хотя и бывшая.

– Что такое бывшая жена? Она уже не жена!

– Мне ее так жалко… У нее никого нет… Она просто одинокая и сумасшедшая… Уже сошла с ума на почве этих предсмертных записок.

– Как страшно быть бывшей любовницей, правда? – говорит Майя. – Да еще мертвой…

Вера с недоумением листает протянутую тетрадь.

– Оставьте, я почитаю ему потом.

Козырев делает расхристанное движение рукой и чашка с чаем летит на траву. Козырев открывает глаза. Майя вытирает губы Валерии салфеткой. На ее глаза наворачиваются слезы, когда она начинает переводить, что говорит Валерия.

– Она говорит… Вы слышите, она говорит: и вот я мертва, Роман.

– Да, мертва, – соглашается Козырев.

– Заткнитесь, пожалуйста, Роман Григорьевич! – гневно машет руками Майя. – Валерия говорит: я мертва много дней. «Чтоб ты сдохла, старая калоша!», говорил ты себе много-много раз.

– Разве я говорил такое? – удивляется Козырев.

– Роман, теперь это случилось. Я больше не мешаю тебе ни в чем. Я просто лежу мертвая и по моим щекам катятся слезы прощения и прощания.

Козырев начинает погружаться в новую дрему:

– Мертвые так много не говорят, Лера.

– Не затыкайте ей рот, она хочет сказать все, что думает о Вас!

Майя прикладывает платочек сначала к своим мокрым глазам, потом к сухим глазам Валерии.

– Вы так и не ответили на вопрос Валерии!

– Какой вопрос? – не поняла Вера.

– Что он испытывал, когда он эту… как ее… корректоршу…

– Михайлову?

– Да, Михайлову.

– А что он может ответить? Какое он испытал грандиозное щемящее чувство вселенского стыда?

– Я умоляю! – сморкается в платочек Майя.

– Он всегда отвечает, что у него сложный жизненный путь маньяка и извращенца.

– Стандартная отговорка козла и потаскуна.

– И Вы после этого спрашиваете, почему я не хочу за него замуж!

– Но это же временно! По просьбе Валерии Николаевны!

– Нет, не могу – даже на один день не могу!

– Валерия Вас умоляет: Вера, будьте человеком. Как его можно оставить без присмотра, ну как?

Вера начинает всхлипывать о своем:

– Но он и Михайлова, понимаете… И не раз, между прочим… У меня – глаза на лоб… А Михайлов такой хороший мальчик…

Она перещелкивает на мобильнике фотографии, нашла нужную:

– Посмотрите, Майя, это же чудо-мальчик! Как он мог жениться на Михайловой, ума не приложу!

Майя пожимает плечами.

– Судьба Михайлова не интересует Валерию, только Михайловой… Она что, типичная смазливая блондинка?

– Михайлов тоже хорошенький блондин… Как можно – сначала жену, а потом мужа? Вы это можете объяснить?

Всхлипывая, прячет мобильник в сумочку.

– Он такой хорошенький… Лапа…

– Валерия просит: когда Роман Григорьевич проснется, передайте ему, что он скот!

Громче:

– Скот в квадрате!

Совсем в истерике (и сквозь новые слезы):

– Отменная скотина!

Вера тоже впадает в истерику:

– Передам: чудовище!

Громче:

– Кретин!

Стучит ногами:

– Лох и скотобаза! Валерия Николаевна, я не могу за такого замуж – даже временно, даже по-граждански! Уж простите меня.

Майя нервно закуривает:

– Валерия интересуется: он что – совсем Вам не нравится? И у Вас ничего нет с ним? Никакого…хм… волнения?

– Волнение? Я его вожу писать. Достаю пенис. Это называется сисяко-писяко. Он считает, что в это время моя сисяко смотрит на его писяко.

– Какой он идиот! И что дальше?

– И он писает. И так уже второй год. Это можно назвать волнением?

Козырев открывает глаза:

– Вера, мы сисяко-писяко? Не пора?

– Ах, сисяко-писяко? Представьте, не пора! Да пусть он лопнет Ваш ненасытный мочевой пузырь! Нет, Валерия, я даже на один день не могу выйти! А присмотреть – я и так присматриваю. А жить с таким…

Козырев засыпает…

Майя вывозит коляску с Валерией на центральную аллею. Коляску с Козыревым везет Лиза. Процессия берет направление в глубину аллеи – на прогулку. Вера плетется сзади, щелкая на мобильнике фотографии Михайлова. Лицо ее светлеет…

11. Любовь, между прочим, всюду

В самом деле; день, что ли, такой?

Пока Вера рассказывает, как она достает пенис Козырева, две девушки-журналистки из окна второго этажа фотографируют двор Клиники. Вернее, лужайку со скамейкой. Или даже так: даму-летаргика в кресле.

Это Аделаида. Рядом – профессор Майер с переводчицей Хильдой, а также переводчица Аделаиды.

Журналистки судачат:

– Представляешь, у профессора Майера с этой дамой виртуальный роман. Она подчинила его себе полностью. Он – мягкотелый… Ну, типичный подкаблучник.

– Интересно, влюбленная могла бы дать интервью? «Лав-стори с того света», как тебе? Или: «Загробный поцелуй мертвячки».

– Поцелуй мертвячки – треш. Надо гламурнее. Насчет интервью – дохлый номер. Даже Любовь Семеновна тут не поможет.

Переводчица Аделаиды ровным тоном загружает Хильду:

– Хольт, Вы наверно помните знаменитую русскую пьесу, в которой один молодой человек убивает из ружья чайку?

Профессор живо откликается.

– О, да. Пьеса «Чайка» – настоящий хит. Хильда, я правильно понял?

– Эта убитая чайка – я! – синхронно продолжает переводчица. – А Вы тот самый знаменитый бесшабашный молодой человек привлекательной наружности…

– Ну, не так он и молод уже, – добавляет Хильда от себя.

– Какая разница, если она его ни разу не видела все равно?

– Резонно, – соглашается Хильда. – Хольт, она говорит, что Вы должны выстрелить еще раз и обязательно посмотреть на руки, нечаянно обагренные кровью прекрасной птицы.

Майер становится на колено и стреляет из воображаемого ружья.

– Пиф-паф! Пиф-паф! – повизгивает он восторженно.

Хильда делает замечание:

– В России при этом говорят следующее: «Пиф-паф! О-ё-ёй! Умирает зайчик мой!»

– Прекрасно! «Умирает зайчик мой!» Я – убийцо? О, да – убийцо, донер веттер!

Он показывает Аделаиде как слезы капают в ладошки:

– Кап-кап… Кап-кап…

– Она все равно слепая, – устало говорит переводчица.

– Ну и что! – горячо возражает Хильда.

Она спохватывается:

– Ах, да, я забыла про ее вчерашнюю СМС-ку…

И Хильда читает:

– Так, что она пишет… Она опять пишет, что я дрянь… Буквально: «Ваша переводчица Хильда – грубая и тупая дрянь».

– Окей, – соглашается Майер.

Переводчица синхронно вздыхает от имени Аделаиды:

– Наш односторонний роман близится к завершению, доктор! Вам грустно? Мне тоже. Я скоро отпущу Вас навсегда.

12. Нет повести печальнее на свете…

…чем повесть про нашего Старшину. Была когда-то такая армейская частушечка:

 
Старшина у нас хороший
Старшина у нас один.
Соберемся мы все вместе
И пизды ему дадим.
 

Совсем скоро мы доберемся до тайны коматозной головы Старшины, а именно в этой главке. Для этого заглянем в маленькую гримерную Клиники Сна профессора Майера и послушаем один любопытный разговор.

Здесь ассистентка под присмотром Любови Семеновны припудривает нашего Старшину.

Старшина – в гламурном шоу-костюме с блестками, какими-то перьями и прочее: в общем, помесь Киркорова с Элвисом Пресли.

– Какая прелесть, какой хорошенький мальчик… – говорит Любовь Семеновна.

Леха бурчит под нос:

– Чисто пидар… Урод конкретный…

Ассистентка показывает Лехе жест: «меня тянет блевать». Леха отвечает – трясет лбом («апстенку»).

Любовь Семеновна вздыхает:

– Ну и как теперь тебя женить, Михаил? С такой головой коматозной? Знала бы мамка покойная, что в армии с тобой сделали…

Старшина с готовностью подхватывает больную тему:

– Три недели в коме пролежал, теть Люб… Всей ротой метелили… Все отбили… Все почки и мозги…

– А чего – над солдатами издевался? Хорошего старшину солдаты разве будут бить? А ну-ка…

Она делает привычный жест Старшине наклониться – войти в образ, так сказать.

Старшина заученно отклячивает крепкий зад десантника, опершись локтями на столик перед зеркалом.

Любовь Семеновна с размаху лягает ненавистную задницу. Старшина отскакивает, потирая ягодицу. Он обижен.

– Не понял, теть Люб…

– Вот такие как ты и дурят девчонкам головы! А потом их привозят сюда спящими! Как тебя женить, дурака, отвечай?

13. Лекция о мужской заднице: гнусно и мерзко!

Нет, совсем не зря, задница нашего Старшины иногда получает пинки. Они вполне заслуженные, если учесть, что в Клинике Сна читает лекции известный психолог-феминист г-жа Арканова Инна Андреевна. Уж она-то знает как ненавидеть смазливых мачо, в том числе и их задницы, крепкие как умывальники от Мойдодыра.

У Инны Андреевны низкий мужской голос, во рту неизменная сигара. Слушателями горячих лекций о коварстве мужской задницы выступают полтора десятка домохозяек (50+) и, как правило, несколько европейских феминисток с переводчицами.

За первым столом неизменно сидит Лиза с братом Семеном в бейсболке. С каким восторгом Лиза маленькими дауньими глазами следит как г-жа Арканова показывает пальцем на большой портрет Алексея Синицы за спиной:

– Специалисты утверждают, что самое распространенная часть тела, которая может вызвать в женщине эротический импульс – это его… Что?

Голоса из зала полны недополученной романтики:

– Глаза! Плечи? Улыбка…

– Записывать? – суетится Лиза.

– Итак, это задница! Около 70 процентов женщин, когда начинают думать … … думать о чем-нибудь таком… произносят про себя сакраментальную фразу: «Какая у него упругая попка!»

– Ах! – по-женски всполошилась Лиза.

– Итак, смотрим шо оно такое есть «упругая попка»…

И здесь – коронный номер: выход Старшины! Играет знойная музыка, улыбчивая ассистентка выводит коматозного Старшину за руку. Старшина прохаживается, демонстративно отклячивая наглый вызывающий зад, про который любая женщина должна думать, что это упругая попка.

Старшина шлет воздушный поцелуй домохозяйке в последнем ряду. Та потупилась.

– О чем вы сейчас подумали, подружки? Правильно! И я том же, хотя я уже давным-давно старая калоша, как это ни прискорбно, подружки мои! Удалитесь, модель!

Старшина удаляется, два раза поводив крепким задом туда-сюда.

– Как бороться с этим колдовским наваждением в виде мужской упругой попки? – не успокаивается Арканова.

Стук, это падает Семен.

Лизу сковал страх:

– Семен уснул!

– Помогите поднять Семена, подружки! Так как же с этим бороться? Елена, раздайте, пожалуйста, фотографии.

Ассистентка раздает фотографии. На них голые мужские задницы – в основном волосатые.

Домохозяйки удивлены:

– А разве мужчины не эпилируются в этих местах?

– Чего захотела, подруга! – кричит Арканова, разражаясь гомерическим хохотом. – Теперь вы видите, какое это мерзкое зрелище, подружки?!

Арканова вдруг как кошка подскакивает и хватает ближайшую слушательницу за грудки, вопя:

– Повторяем: это гнусно и мерзко!

Все:

– Мерзко и гнусно! Гнусно и мерзко!

Домохозяйка в последнем ряду хихикает:

– Однажды я видела объявление: «Упругая попка спешит на помощь». Я наверно глупенькая, правда?

– Нет! Не на помощь спешит упругая попка! На ваши похороны! Обязательно вспомните эти жуткие фотографии, прежде чем позволять себе эротически фантазировать…

Она тычет пальцем в фото Синицы за спиной.

– …об этом гнусном товарище! Есть вопросы?

Лиза, прищурившись как в триллере, смотрит на фотографию голого зада:

– Мне кажется, этого мужчину я где-то уже видела. Я не могла ошибиться.

Вскоре домохозяйки расходятся. В коридоре Лиза подходит к одной пожилой супружеской паре и протягивает фотографию.

– Возьми за триста, сама брала за двести пятьдесят, – гундит она.

В это время мимо в шикарной двухместной коляске провозят г-на Перепечкина. В руках переводчицы Любаши несколько букетов роз. Навстречу везут другую коляску, в ней – девушка-летаргик.

– Иван Михайлович любезно приглашает Екатерину Александровну на чай в свою палату. Как всегда в 21.00! – говорит Любаша и протягивает розы переводчице. Переводчица принимает цветы.

Пожилая супруга мрачно кивает в сторону Перепечкина:

– Этот тоже думал, что у Синицы замечательно упругая попка? А ты?

Супруг испуган:

– Никогда! Ты же знаешь, я выше этого!

14. Они не делают пук-пук!

Вы не знаете как любит свою дражайшую супругу-студентку полненький поросенок-менеджер Костя Егоров?

Вы много потеряли.

Константин любит ее бешено. Он часто клянется разыскать этого паскуду Синицу, из-за которого Манана впала в летаргический сон: разыскать и пристрелить своими руками, чтобы не мешал чужому счастью.

Впрочем, тучная Манана несколько иного мнения, но об этом позже. Сейчас она сидит величественно в кресле. Вокруг много цветов и мягких игрушек.

– Манана так любит цветы и метровые плюшевые игрушки! – нередко восклицает переводчица Лариса Ивановна.

– Манана так любит цветы и метровые плюшевые игрушки! – гундит, ей вторя, вездесущая Лиза и время от времени показывает Константину пальцами колечко ОК. Не забывает прицокивать.

Сестры Мананы – Люция и Ануш, тоже знают как горячо Манана любит цветы и мягкие игрушки.

– Потому что ни не делают пук-пук! – считает Люция.

Они не делают пук-пук в отличие от настоящих зверей, считает и Ануш. Лиза, понятно, того же мнения.

Константин Егоров как всегда умоляет Манану, стоя перед ней на коленях:

– Моя пампушечка! Моя толстушечка! Моя свинюшечка ненаглядная! Скажи ты была с ним? Весь интернет кишит двойниками этого мерзавца! Они предлагают свои услуги!

– Какие двойники, Константин? – удивляется Ануш. – Какой Интернет? Манане пора принимать душ, она так любит свежесть…

Константин достает пистолет и кладет перед собой:

– Скажи, Лиза, тут бывает по ночам красивый мужчина?

– Да, – говорит Лиза.

Она показывает ОК, прищелкнув языком. Потом пытается утянуть пистолет.

– Положи на место, Лиза, еще не время.

Тогда Лиза под шумок тихонько тырит из косметички Мананы духи.

В спор включается Лариса Ивановна:

– Константин, здесь не бывает никаких двойников! С чего Вы взяли?

– Почему тогда Люция так часто меняет ей наряды? Для Синицы? Зачем Манане столько парфюма? Зачем ей визажистка? Зачем вы сто раз на дню ее переодеваете? Для Синицы?

– Манана так привыкла к шоппингу, Константин!

Ануш вторит:

– Манана так любит линейку от Коко Шанель! А сейчас Манане надо принять душ.

– Опять душ? Она восемь раз в день принимает душ! Восемь раз! Она же не свинья, чтобы мыть ее каждые полчаса!

– Манана так любит свежесть, Константин!

Лиза тщательно прячет духи в ридикюль, надевает темные очки, выходит из палаты.

В коридоре она присоединяется к группе журналистов. Состав «экскурсии» знакомый: Козин, Артуров…

Один из журналистов заявляет:

– Вы сказали, что через Алексея Синицу параллельный мир прорывается в нашу действительность… Но должны быть доказательства параллельной Вселенной! Доказательства, что пациенты живут в двух измерениях. Летаргики не имеют никаких признаков этого…

– Возможно эти признаки есть, – отвечает Козин. – Просто наша наука еще не знает инструментов, с помощью которых эти доказательства могли бы стать для нас очевидными.

– Да! – подтверждает Лиза и достает блокнот. – Это записывать?

Несколько журналистов задерживаются у открытого окна – они увлеченно фотографируют пациентов во дворе Клиники.