Текст книги "Хроники сексуальных неврозов"

41. Новые сведения о широких задницах

Сегодня такой чудный вечер в парке Клиники Неврозов! Так мягко он стелет свой ковер по дорожкам, где гуляют неспешно Шеин и Тополь.

А почему вечер нынче такой волшебный? Все просто: впервые за все эти месяцы Шеина, кажется, потянуло на серьезный разговор с женщиной. И эта женщина – Тополь!

– Я ведь тоже иногда без мотивации… Такая старушечка, которой хочется свернуться клубочком и спать, спать, спать… Как старой кошке в теплом доме. Тикают часы, тикают и тикают… Все, что было в прошлом – забыто, все что впереди – неизвестно. Скорее всего, ничего…

– Нет, что-то же есть… – рассуждает Шеин. – Должно же быть… Надо придумать. Не говорите больше про это, не пугайте хороших людей. Это очень серьезно.

Они неспешно топчутся у беседки.

Недалеко пробегают Максим с психологом. Вскоре парк оглашает привычный рык молодого человека:

– Втихаря делала это! Мелик-Пашаеву! Обезьяне этой, а не мне, бойфренду!

Тополь спохватилась:

– Я недавно сделала одну мерзость… Мне кажется из-за Вас…

– Какую мерзость?

– Я… Я сделала ЭТО с одним слепым мужчиной… Если больше не с кем…

– Что ЭТО?

После паузы:

– А, ну да… Понял. Только почему это мерзость? Насколько я понимаю…

Тополь с апломбом его перебивает:

– А насколько понимаю я – это мерзость! Пусть я старомодная, но это мерзость.

– Ну почему? Почему все в этом мире мерзость – даже это? Даже это последнее прибежище…

– Для меня это не было прибежищем…

– Забавно. Это было необыкновенно?

– Разве женщина когда-нибудь признается в этом. Они все такие врушки.

– Да, я заметил.

– Он сказал, что у меня тяжелая и широкая задница… Он сказал, что о такой тяжелой заднице мечтал всю жизнь.

– Мечты сбываются. И все?

– Зато не сказал, что у меня карие глаза…

– Но глаза у Вас зеленые – и кошачьи.

– Ну, какая ему разница? Я хочу, чтобы они были и карие.

– Карие зеленые кошачьи глаза… Ну, это к господину Зайцеву. Он как психиатр разберется.

– Но вы никогда ничего такого ведь не собираетесь сказать мне.

– Женщины все одинаковые. Почему мне всю жизнь жена говорила, что я всю жизнь ей чего-то не говорил… О чем-то у нее не спрашивал… Ну, почему?

– Они, действительно, все одинаковые. Ну и что? А если бы они были разные?

– Кстати, у Вас совсем не тяжелая задница. И совсем не низкая.

– Вы это заметили? Значит, Вы не боитесь меня. Вы не боитесь агрессивных женщин?

42. Как стонет любимая женщина

Есть теперь на свете один мужчина, который, который в отличие от апатичного гинеколога, точно не боится – ни саму Юлию Петровну Тополь, ни ее задницы (низкой или не очень). Как вы догадываетесь, это Николай Николаевич. Впрочем, на днях появился и второй мужчина. Это друг Николая Николаевича – упитанный слепец Степан.

Николаю Николаевичу удалось узнать адрес, где проживает его любовь с первого взгляда.

Друзья гуськом выходят из подъезда. Они торопятся (насколько это возможно) на свидание. Белые рубашки заправлены в строгие брюки. За плечом Степана аккордеон.

Делают пару шагов, на лысину Степана что-то падает с верхних этажей. Это завязанный в узелок презерватив.

Степан хватается за плешь:

– Глянь, Коля, вот уж точно добрый знак.

– Ну-ка… – Николай Николаевич принюхивается. – Так… Ребристый… Это ж кого так?

Принюхивается снова, теперь уже мечтательно:

– Это блондинка была… Лет сорока или чуть больше, Степа… О, запах женщины! О, локоны волос!

Степан тоже принюхивается.

– Коля, а если это мужик – мужика? Сейчас такое на каждом шагу. По радио вон каждый день говорят…

Снова обнюхивает.

– А то пахнуло как-то не так… Не по-человечески.

Николай Николаевич панически бросает презерватив наземь.

– Точно, пахнуло! Ну ты, Степа, зряч!

– А я чего говорю! Вот хоть капелька дерьма, а на голову свалится! И так каждый день! Да ладно бы к деньгам или… к женскому телу там… а то ведь просто так, скажи! Вот в чем подлость.

Гуськом поворачивают за угол дома.

– А что, Коля, сильная тетка, говоришь? Задница, говоришь, низкая? И тяжелая?

– Низкая. Тяжелая.

Степан самодовольно хихикает:

– Самое оно, люблю с низкой. У меня три года не было зрячей, Коля. Сам знаешь – с нашими слепушками, я не могу. Мне зрячую подавай! Если устроишь праздник – отблагодарю.

Проходят под деревьями.

Степан снова хватается за голову.

– Птичка освежилась… Это к добру.

Принюхивается:

– Голубь, кажись…

Николай Николаевич тоже принюхивается:

– Ну-ка…Нет, ворона… Точно ворона…

– Ну ты зряч, Коля, ой зряч… Значит, не к добру ворона?

Опять торопятся гуськом.

– А стонет она как, Коля? Люблю, чтобы стонала… Слепушки наши совсем не стонут.

– Стонет она хорошо, не волнуйся, Степа.

– Ладно, Коль, давай уж нашу…

– Тут скамеечка была… По правую руку… Ага, вот она. Давай присядем, что ли… Отдохнем перед этим делом…

Степан перекладывает аккордеон на грудь и берет первые звуки. Хорошо льется песня, это сама душа поет перед встречей с женщиной.

 
Помню, помню мальчик я босой
В лодке колыхался над волнами.
Девушка с распущенной косой
Мои губы трогала губами…
 

43. Бубен шамана явился внезапно

Из-за угла показывается шумная группа слепых женщин. Впереди Клава (жена Степана), ее ведет какая-то девочка.

Девочка недобро тычет пальцем:

– Вот они, тетя Клава!

Клава, понятно, разгневана:

– Козлиться вздумали! Позор какой!

Недобрая девочка подначивает:

– Песни еще распевают!

– Будут им сейчас и песни, и пляски!

Не буду описывать что произошло в стане слепых – сил моих нет, зрелище не для слабонервных. Остановлюсь на финале.

На скамейке – Степан и Николай Николаевич. У одного – фингал, окровавленная голова другого перевязана женским платком. Потрепанный аккордеон валяется рядом – меха проткнуты палками. Слово держит слепушка Татьяна.

– Я как член правления общественного совета нашего вязального общества с ограниченной ответственностью «Кукушка» вот что скажу…

Слепушки хором:

– Подожди, Татьяна! Пусть Клава договорит…

– Да больно вы нужны зрячим! – продолжает Клава. – Козлиться они пошли!

Все никак не могут отойти от гнева, галдят в один голос:

– Не стыдно, Степа? Клава – вон какая красавица! Ты просто глаза разуй!

– Да! – поддакивает Татьяна. – И заметь красоту рядом, а не где-то вдалеке!

Все:

– Да! Приглядись к ближним…

Степан нервно отвечает:

– Кривенькая она, если уж на то пошло! Давно пригляделся!

Снова на его голову сыплется град кулаков.

– Кривенькая?!

– На себя посмотри, слепошарое отродье!

– Посмотрел?

– Да.

– Что увидел? Молчишь? То-то и оно! Глаза бы на тебя не глядели, бессовестный! А Клава наша… – Все заботливо трогают лицо Клавы. – Вон красавица какая! Не наглядеться! Какая же она кривенькая! Самый раз! А ну вставайте и пошли! А то козлиться они вздумали!

И женщины уводят наглецов, тыча в бока, когда те делают попытку взбрыкнуть.

Степан порывается:

– А гармошка где? Искусство чем виновато, Клавдия?

Недобрая девочка возвращается и с ненавистью топчет дырявый аккордеон.

44. Вы тоже делаете это мужчинам?

Ну совершенно невозможный это человек – Максим Рожков! Сколько он будет портить людям праздник своим неискоренимым неврозом? Никакое лечение не помогает!

Несчастный опять заперся в туалете. Более того, он уже в прямом эфире на всю страну! Обошелся без телекамер. Перед ним висит два мобильных телефона. Они транслируют его действия в Сеть.

В одном офисе новостного портала – понятное оживление. Журналюгам только дай повод.

За компьютером – веб-мастер. За его спиной – заведующий отделом новостей. На экране – туалет, снимаемой веб-камерой. С толчка соскакивает Максим.

Его четкие вопли:

– Всем это делала, только не мне! Ну что за человек она?

Далее – истеричные невменяемые всхлипы.

Он отчаянно бьет ногой по туалетной двери, попутно глотая какие-то таблетки. Потом достает из кармана пневматический пистолет.

Завотделом торопит (от возбуждения аж зуб на зуб не попадает):

– Паша… Значит, крупно по главной странице красным: нью! Реалити-шоу! Она это делала всем! В Москве парень готов покончить собой! Быстрей, Тарантино, быстрей, бля, пока он не сдох!

Картина скоро меняется.

У дверей туалета девушка психолог, врачи, несколько молодых сотрудниц. Руководит переговорами генеральный директор Елена Андреевна.

Психолог вкрадчиво и ласково предлагает:

– Максим, ну хочешь мы поговорим об ЭТОМ отдельно в моем кабинете?

– Нет! Нет и нет! – визжит Максим. – Мы говорим, а ничего не меняется!

Психолог соблазняет:

– Ты не хочешь разговаривать об ЭТОМ?

Напряженная пауза. Все ждут.

– Когда? – наконец отвечает Рожков.

Включается Елена Андреевна:

– Прямо сейчас, Максим. Но с одним условием: ты должен выйти из Сети и покинуть туалетное помещение.

– Обманете, – не верит Рожков.

И тут же выстрел пневмопистолета. Женщины дружно взвизгнули.

– Я на всю Сеть скажу правильным пацанам, кто она!

Еще пара выстрелов и женский батальон разбегается с воплями:

– Он наглотался таблеток и палит из пистолета!

Переговоры ни к чему не привели. Все заканчивается как всегда.

Туалетная дверь высажена. Пистолет – у Стаса в кармане. Под суровыми взглядами крепких парней Максим облачается в спортивную форму.

– Эх, Макс… – говорит Стас.

– Бля, Макс… – соглашается Влад.

45. Девятая жена гинеколога

Все оказалось ложью, все! И волшебный вечер три дня назад, и мягкое топтание возле беседки, и… и… в общем, все!

…Тополь грустно смотрит в окно сквозь стекающие капли дождя. К своей машине торопится какая-то дама. Оборачивается, машет кому-то рукой, улыбаясь. Похоже ей в ответ тоже кто-то машет.

Тополь торопится к ноутбуку (ее ник в аське – Topol).

Topol приказывает:

– Прекратите ей махать рукой! Неужели Вы не видите, что у нее слишком большая челюсть? Такая челюсть называется лошадиной!

Квак! Это отвечает Шеин. Его ник – Sivan.

Sivan:

– Ну и что?

Topol:

– Почему Вы не спрашиваете меня, зачем я так цинично отдалась слепому?

Она выходит из палаты – и останавливается перед палатой непрошибаемого гинеколога. Дверь заперта.

– Прошла уже неделя, а Вы ни разу не спросили! – кричит Тополь в запертую дверь.

Шеин отвечает из-за двери:

– Хорошо. Цинично – это как?

Тополь возвращается в палату, стучит по клавиатуре.

Topol:

– Как? Нагло и беспардонно. И возможно, Вам назло.

Sivan:

– Спасибо, принято к сведению.

Тополь снова выбегает из палаты и стучит в дверь Шеина.

– Господи, ну как я хочу Вам рассказывать о себе! Сидеть и рассказывать.

Она барабанит:

– Откройте немедленно дверь!

– Нет!

– Ходить за Вами и рассказывать, рассказывать, рассказывать…

Стучит туфлей:

– Откройте дверь, животное! Откройте немедленно женщине! Я буду сидеть и тихонько рассказывать!

– Нет.

Тополь возвращается в свою палату.

Topol:

– Возможно мужчинам лучше жить друг с другом, чем с женщиной.

Sivan:

– Возможно.

Тopol:

– Вы, например, знаете, что у Валерия Романовича есть анальная тряпочка?

Sivan:

– Спасибо за предложение.

Тopol:

– Это самое интересное, что я узнала о нем на протяжении 7 лет. Расскажите еще что-нибудь о Вашей жене…

Sivan:

– Мы разъехались, чтобы я не мешал ее личной жизни.

Topol:

– Она говорила, что Вы – ничтожество, серая мышь?

Sivan:

– Да, и дальше по тексту…Все женщины говорят это. Сначала говорят, что любят, потом говорят, что ничтожество… Что нового тут можно придумать?

Topol:

– Не бойтесь, это не любовь, это просто игра. Если б я хотела стать Вашей женщиной, я бы напросилась на роль третьей, пятой или девятой жены.

Юлия Петровна выходит и снова торопится к двери Шеина. В руках у нее стойка-вешалка; такое ощущение, что она собралась серьезно таранить жилище Шеина.

Она стучит стойкой об пол:

– Откройте немедленно женщине! Вы трус! Слизняк! Тупой гинеколог! Серая мокрица!

Шеин отвечает:

– Значит, девятой?

– Девятой!

– Девятой? – Его гневу нет предела. – Да вы с ума сошли, Тополь! Да Вы – ку-ку! Вы просто больная на голову!

– Почему?

– По качану! Вы же взрослый человек!

– Значит, Вам не нужна девятая жена? А восьмая?

Шеин с ненавистью открывает дверь:

– Восьмая тоже!

– Я так и знала, что рано или поздно допеку Вас! Да вы не бойтесь. Что такое девятая жена в гареме? Это та жена, которую выслушивают хотя бы раз в полгода…

– Ну-ну… Ну, не будем.

Захлопывает дверь.

– А я бы тоже, между прочим, Вас бросила… Рано или поздно. Она права.

– А я бы сам ушел. Она так никого и не встретила, между прочим. Не то, чтобы я самый лучший… Но и не самый худший.

Юлию Петровну душат слезы:

– Сколько раз я это слышала от мужчин: я не самый худший… Ну, зачем Вы меня доводите до слез.

Шеин, всклокоченный, выбегает из палаты.

– А вы хотите самого лучшего?

Протягивает кукиш:

– А вот! Вот! Только трупы!

Он рычит, изображая трупов:

– Вот с такими оскалами! С такими зубами и глазницами! Они умерли все – лучшие! Остались только такие, как я – или еще хуже!

Тополь уворачивается от наседающих со всех сторон кукишей и трусливо торопится в свой номер.

– Ну что Вы как мальчик, ну ей-Богу… Ну, некрасиво как-то – женщине дулю…

Шеин сует то справа, то слева:

– Гамлет, например! Дон Кихот! Гагарин! Бред Питт! Путин! Кто еще? Майкл Джексон! Да они умерли все! Умерли!

– Ну, не надо… Вы же заслуженный врач РСФСР… Вы же докторскую писали когда-то…

Она спотыкается о стойку-вешалку и, падая, головой открывает дверь своей палаты. Лежит неподвижно на пороге лицом вниз.

Глухо говорит:

– Вы должны поднять меня.

– С какой стати?

– Потому что Вы уронили меня.

– Я не ронял. Вы сами упали.

– Все равно Вы должны поднять меня.

– Подумайте: с какой стати?

– Некрасиво даме лежать со вздернутой юбкой.

– Она не вздернута. Да и вообще, Вы в брюках, между прочим…

– Брюки тоже могли вздернуться…

Шеин вздыхает:

– Ну, хорошо…

Он нехотя наклоняется, помогает ей встать…

Поводит ноздрями. Потом бережно убирает волосы с ее ушей и деликатно принюхивается к области кожи за мочками ушей. Тополь от неожиданности замирает.

Она просто потрясена деликатностью обхождения – с чего вдруг?

– Это что? Это такая эротика? Такая… немного французская…

– Нет. Между прочим, Вы беременны…

Тополь и вовсе в шоке.

– Спасибо, от Вас надуло. Что Вы теперь скажите своей супруге? Что седьмая-восьмая скоро Вам принесет ребенка?

– И все-таки.

– Вы наверно хороший гинеколог, но не ясновидящий. Или есть категория гениев-гинекологов?

– Я, действительно, между прочим, могу определить беременность женщины уже через две-три недели, одним взглядом. Когда-то я даже писал диссертацию на эту тему… Но бросил, не дописал.

– Это как же?

– Долго объяснять… – Он неопределенно хмыкает. – Могу Вам сказать – внутренним зрением…

– Внутреннее зрение… Где-то я уже слышала…

– Вы слышали это от слепого.

– А Вы все помните, надо же.

Шеин ухмыляется:

– Что, действительно, горячий парень?

– Что-то в нем сначала было такое… колдовское… располагающее… Или во мне все это было, а не в нем?

– Возможно, у него пуленепробиваемое семя. В любом случае поздравляю Вас.

– Вы что – не шутите?

– От женщины начинает исходить тонкий специфический запах за мочками ушей… Поэтому я прошу некоторых своих клиенток за день до приема отказаться от парфюма.

– Ой, мне надо сесть… Я парфюма не видела полгода.

Шеин помогает даме сесть.

– В принципе, по этому запаху я могу даже предсказать, как будет протекать беременность.

Тополь верит с трудом:

– Ну и как она будет протекать?

– Ну-ка…

Тополь зпмерла. Шеин принюхивается снова, как в первый раз. Потом, смочив палец слюной, проводит по коже за мочкой уха и снова нюхает.

– Очень хорошо будет протекать. Это будет счастливая беременность.

– Значит, это не шутка?

– Дар Бога это. Не забывает он хороших женщин. Сходите на анализы – и все подтвердится. Хотите, я позвоню кому-нибудь из своих коллег?

46. Гениальная моча кошмарит Интернет

Нет, это невозможно переварить! Сорок один год, на пороге раннего климакса или поздней овуляции – и вдруг такое!

Тоопль не спала всю ночь, ласково и нежно ворочаясь один на один с этой новостью. А ранним утром поторопилась на воздух. Постепенно смутные страхи оставили ее, уступив место полному внутреннему блаженству и гармонии. Как давно она не испытывала этот букет чувств!

На лавочке Юлия Петровна вытянула ноги и мечтательно улыбнулась солнцу, которое в тени нашло ее, – избранницу, – заглянув в маленькую щелочку сквозь кроны густых деревьев…

Тополь закуривает и ложится на спину. Недалеко пробегают Максим и девушка-психолог.

Психолог о своем:

– Любовный невроз – расстройство серьезное, но вполне излечимое. Добавляем циркуляцию крови и замечаем, как меняется настроение. Кстати, этому великолепно помогает квантовая фотомодификация крови. Замечаете, Максим?

– Да, – кисло отвечает Рожков.

– Вот что значит фотомодификация! Вы не думаете о ней?

– Нет. Я думаю о Вас.

– Обо мне тоже нельзя думать. Я – специалист. Существо бесполое…

– Но Вы же не бесполая?

Максим садится на землю и отчаянно стучит кулаками.

– Как? Ну как она могла делать это?

– Успокойтесь. В конце концов все женщины делают это. В этом нет ничего такого.

– Делают это любимым. А я был любимый. Был ее молодой человек!

– Но она же не Ваша собственность!

– Я ее молодой человек, а она – моя девушка!

Психолог после молчания предлагает:

– Побежали?

– Нет.

– Почему?

– Я думаю.

– О чем Вы думаете? Проанализируйте, о чем Вы думаете.

– О вас. Вы тоже делаете это?

С лица Тополь не сходит загадочная улыбка. Пачка сигарет медленно сползает с груди и падает на землю.

К лавочке подходит Вера, поднимает пачку, протягивает.

– Вам плохо, дорогая? Что с Вами?

– Наоборот, мне очень хорошо… Очень…

Тополь садится.

– Сегодня прекрасный день, Юлия Петровна! У меня чистая и прозрачная моча…

Она внимательно приглядывается к Тополь.

– Минуточку…

Вера надевает вторые лупы.

– У вас моча не хуже, чем на той неделе… Вижу по глазам. Нет, она просто прекрасна!

– Спасибо, я старалась.

Вера вглядывается еще пристальнее в глаза Юлии Петровны.

– Постойте, она просто волшебна! Похоже… Гм… Вам никто не говорил, что Вы, возможно, беременны?

– Вы думаете, что…

– Я не думаю, я вижу. Как же, 51 год на баканализе вместе с мамой. А с тетей если считать, девяносто. Всякого насмотрелись…

– Так что Вы видите, Вера?

– У Вас сегодня необычайно гармоничная правильная моча.

– Спасибо, я старалась.

– Но не заявляйте об этом в Интернете, хорошо? Когда я написала сегодня утром о свой прекрасной моче в ЖЖ – шквал каментов, просто шквал, черный шквал! Убей себя, дура! Выпей йаду! Тварь… Ну и так далее, вы же знаете этих больных.

– Ну да…

– Сколько у нас завистливых черных людей! Уже и в Интернет нельзя выйти с прозрачной здоровой мочой! Так я Вам брошу ссылочку на этот дурдом?

– Бросайте, только прочту я вечером, хорошо?

47. Фигулька для козла, или последняя атака блондинок

Тем же утром Лия и Ксюша на своих авто возвращаются после загородного отдыха по Симферопольскому шоссе. Прекрасная погода, необъятная синь августовского утра. Лия разговаривает с матерью по телефону.

Лия слышит:

– Все кончилось, доча… Или все только начинается, не знаю…

Лия не может понять загадочную речь матери.

– О чем ты? Овуляция кончилась? Или климакс начинается? Ты говоришь загадками…

– Мне так страшно, доча… И так хорошо… Хочешь погладить мое пузико?

– Ого, вот это заявочки… Мама, ты…

Она останавливает машину.

– Мама ты… Ой, мама, как страшно и как хорошо!

Лия и Ксюша пляшут и дурачатся на дороге, как дети.

– Да! Да! Беременна! Она конечно, сошла с ума, но как вовремя! Нет, надо ехать в церковь! Надо в церковь, Ли! К отцу Александру!

Она кричит:

– Прямо в точку, мамусик!

Ли целует и обнимает Ксю, потом трубку, из которой поступило это ошеломительное известие.

– Умничка моя! Хорошая моя! Как я счастлива, мама, за тебя! Ксю, она беременна! Она беременна маленьким ребеночком! Крохотным крохотулечкой… Мама, мамочка, ну какая ты умница!

Девушки садятся в авто и дают по газам.

Лия кричит в трубу:

– Давай на обгон поиграем! Такая радость! Все, Ксю, немедленно в церковь на Ленинский!

– К отцу Александру – на Ленинский! Давай «восьмеркой», Ли! Такая радость!

Девушки играют «восьмеркой», потом выскакивают из авто и взявшись за руки бегут по дороге. Они бегут просто в никуда, тупо-счастливо пританцовывая…

Вдалеке показывается какой-то мужчина.

Ксюша разочарована:

– Блять, нарисовался…

– Эй! – кричат девчонки. – Пошел ты знаешь куда? Знаешь?

И они дружно показывают ему фигульки-кривульки:

– На, на! На, козлик, на!

Садятся в машины и дают по газам.

48. Беспонтовая бабон и краденый презик

…Блаженно и тихо вокруг в четвертом часу утра; тепло и туманно… Из дома в Безбожном переулке выползают, пошатываясь, Поликарпов, Шеин и Зайцев. На запястье Зайцева – веревка с привязанной Марьей Николаевной.

– Так значит, беременна наша Тополь? – говорит Поликарпов.

– Значит, да… – отвечает Шеин.

– Значит, к Богу пошла… У женщин всегда есть этот путь, а у нас?

– А чего? – спрашивает Шеин. – Не шагнуть ли и нам в вечность?

– Очень хочется увидеть Бога-то… – добавляет Поликарпов и вдруг вскрикивает, словно видит уходящую Юлию Петровну. – А мы туда идем! Тополь, подождите, милая! И нас возьмите!

За ними, чуть поодаль, ковыляет Мармышкин. Он без ботинок.

За всей этой группой лениво тащится молодой сержантик (как бы наблюдая за порядком). Он заметно обижен и недоволен.

Поликарпов оглядывается:

– Алексей Иванович, так Вы не знаете, что такое вечность? А ведь мы туда идем.

Сержантик сухо отвечает:

– К Богу, значит? Может до утра подождете?

– Нет. Прямо сейчас.

Зайцев печален:

– Вот там, где Вы стоите сейчас, дорогой Алексей Иваныч, я однажды заснеженным вечером встретил Булата Шалвовича… Была вьюга…

– Фак! Фак! – читкует Марья Николаевна.

– Ах, если бы, Марья Николаевна… – отвечает Зайцев. – Если бы…

Мармышкин канючит:

– А меня вы не возьмете, господа? Я ведь тоже психиатр…

Он трясет какой-то книжицей:

– Вот читайте… Врач-психиатр высшей категории… Вот значок «Ударник коммунистического труда»…

Он прикрепляет значок к груди.

Зайцев всхлипывает:

– Так она беременная, Шеин? И что я сегодня такой сентиментальный?

– Беременная… А я хочу к жене… К женушке я хочу… – Шеин пьянее некуда. – Она обещала меня отвезти к жене… Теперь уже вряд ли.

– Вы что – сами не дойдете?

– А меня вы возьмете, господа?

– Так мы в рай идем, милый… В рай…

Мармышкин доказывает:

– И я туда же!

Поликарпов щурится:

– Видите, как дорога звездами усыпана? И мы ступаем как боги, видите?

Мармышкин, крича, доказывает:

– Вижу! И я туда же!

Сержантик успокаивает:

– Господа, потише, все туда успеем… Вы бы вернулись, гражданин Мармышкин, ботинки бы надели…

Мармышкин отвечает громогласно и с понятным сарказмом:

– Ах, бросьте. Это уже земное, молодой человек. Там не спрашивают ботинок…

– Уйди, мерзотный старик! – недоволен Зайцев. – Это что – мой завтрашний день? Ты – мое будущее?

Марья Николаевна тоже замахивается на Мармышкина:

– Фак! Фак!

– А там гинекологи нужны? – спрашивает Шеин и распахивает руки. – Где ты, рай? Где ты Бог?

– Нафиг гинекологов, нафиг… – машет руками Поликарпов. – Там есть, конечно, женщины…

– А гинеколог – это вечный поводырь женщины! Вечный!

– Но у них нет самого главного… Пирожков там нету! Это же рай! Если не хотите терять свой гинекологический стаж – Вам в ад. Там этого навалом!

– А психиатры? – кричит Зайцев. – Я могу молоточком – по коленке… Тук-тук…

Он поет:

– Я в синий троллейбус сажусь на ходу, В последний, В случайный…

Он плачет от избытка нахлынувших чувств:

– Где он тот синий троллейбус, Сергей Иванович, не знаете? Где он остался? В той жизни, которая пролетела?

Поликарпов достает незаменимый коньяк из кармана:

– Ну что, выпьем за Тополь?

– Выпьем! – бодрится Шеин. – Выпьем же!

Мармышкин произносит страшным голосом (таким страшным, что сам от себя похолодел):

– В ад! В ад Вы идите, господа!

Сержантик строг:

– Спокойнее, гражданин, без шума! Сейчас разберемся кто куда!

Зайцев вытирает кулаками слезы.

– Тополь! Где ты? Булат Шалвович, где мы? Ау! Где мы!

– Валерий Романович, пожалуйста, без шума… Сейчас разберемся…

– Где синий троллейбус… Где Тополь… На Плющихе… Где юность моя, Булат Шалвович…

Он садится на газон, он не хочет идти дальше.

Зато Мармышкин тащится вперед, страшно и громогласно вскрикивая:

– В ад! В ад Вы идите, господарики! Вы слышите меня? В ад!

– Сергей Иванович, да налейте Вы ему… – говорит сержантик.

– Да, именно! Иначе – в ад! В ад, я сказал!

Ничего не ответив, Шеин и Поликарпов тихо удаляются вниз по Безбожному переулку. За ними, негромко дребезжа, тащится голос Зайцева:

– Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…

Но вот Зайцев стих, просто бормочет себе под нос:

– Ну и где он, синий троллейбус… Где юность моя… Где дворники… Стихи… Листья… Техник-смотритель… Булат Шалвович, где Вы? Где?

Шеин кричит на весь переулок:

– Мы уже на подходе! Боже, мы на подходе! Ты видишь нас, Боже?

К Зайцеву подходит Марья Николаевна, достает из кармана несколько новеньких упаковок презервативов и по одному протягивает.

– На… На еще… На-ка вот еще… И чего реветь вздумал…

– Булат Шалвович, дорогой… Ну что ж мы тут… Где мы? Булат Шалвович, где…

Из дому выскакивает Ромик, по переулку летят его вопли:

– Где презики, бабон? Зачем ты сперла презики? Беспонтовая! Все испортила!

Поликарпов кричит:

– Нам страшно, но мы идем, Боже! Зябко на твоей дороге, Боже!

Шеин подхватывает:

– Страшно, но идем!

Дружно заваливаются в кусты и смолкают.

Мармышкин ликует:

– А-а, пижоны! Пришли! Налейте старику – покажу дорогу! Эх, фраера гребаные, фраера…

Он тоже садится на газон и смолкает.

Зайцев автоматически принимает дары на пиру чужой жизни – складывает презервативы перед собой на асфальте.

И уже не плачет, не восклицает:

– Где? Где все? Где?

– Беспонтовая! Все испортила! – летит вниз по переулку Ромик в китайских шлепанцах.