Текст книги "В ритме Барселоны"

«Это было как электрошок, когда нужно перезапуститься, дать себе чуть-чуть „контролируемого“ адреналина… – так она потом анализировала свой странный поступок. – Я могла пойти в музей Пикассо, доехать до Монжуика в Фонд Миро, но почему-то в то самое субботнее утро мне хотелось находиться в гуще незнакомых людей и делать банальные вещи. И главное, первым делом я пошла в „Туннель страха“, хотя с детства ненавидела комнаты ужасов».

Сандру действительно по непонятной причине сперва понесло к страшилкам. «Follow the blood1616
  Следуй за кровью (в переводе с англ. языка).


[Закрыть]» – гласила надпись красной краской рядом с внушительной фигурой в монашеском одеянии. Потом она прошла мимо еще нескольких персонажей: странного типа с оранжевой бензопилой, Джокера, железной маски, Франкенштейна и открывающейся крышки гроба с не очень реалистичным покойником, выскакивающим каждые сорок пять секунд со зловещим смешком: «Хо-хо-хо…» В конце коридора на какой-то неизвестной Сандре современной хоррор-тематике почему-то зазвучал реквием Моцарта, за которым следовала шипящая, спотыкающаяся виниловая запись хора, поющего «Аве Мария». Сжимая лямки рюкзака, Сандра с напряженным лицом дослушала пение и прошла через оставшиеся залы на выход, не останавливаясь ни перед Эйнштейном, ни перед королевой Исабель, ни перед Майклом Джексоном, ни перед Че Геварой.

***

Сандра шла и шла вдоль моря, до отеля «Артс», до спортивного порта, до трех труб Сан-Адриа-де-Бесоса. Умные часы не успевали подбадривать и хвалить свою хозяйку. Море пахло морем, а иногда и весной.

До концерта оставалась пара часов. Несмотря на немного гудящие ноги, Сандра решила идти до собора Святого Семейства пешком. Она свернула с набережной в районе Побленоу, прошла по Рамбле до проспекта Диагональ, оттуда до пересечения с улицей Майорка дошагала напрямую. У нее даже осталось полчаса на то, чтобы перевести дыхание и выпить персиковый сок перед концертом.

Вход под номером три предназначался для школьных групп, но на нем досматривали так же, как на общем туристическом. Сандра на удивление быстро прошла контроль и вошла в собор. Без туристов и фотовспышек казалось, что ее пригласили на какое-то масонское таинство.

Теплое, но еще зимнее солнце садилось над Барселоной, арчатые цветные окна ловили последние лучи и превращали их во множество разноцветных бликов. Сандра обожала витражи и часто ходила любоваться ими в католические соборы. Витражи Саграды были другими: если руанские или парижские цвета отсылали к какому-то ностальгическому прошлому, то эти, наоборот, будто светились, напоминали про здесь и сейчас, подхватывали, собирали все оттенки вместе и как бы подбрасывали их, чтобы они, как из лейки, пролились с высоты на всех, кто находился внизу.

Сандра удобно устроилась. Детский хор начал петь какой-то неизвестный ей кантик1717
  Песнь библейская (лат. canticum буквально – песня, песнь).


[Закрыть]. Она оглянулась в поисках дедушки-буфетчика, того самого, который пригласил ее на концерт. Бардема рядом не было, его внучку Марию среди тридцати поющих детей определить не представлялось никакой возможности. Сандра сосредоточила взгляд на подвешенном балдахине с распятием, украшенном гроздьями винограда и колосьями пшеницы. «Даже Иисус здесь не жалкий, а какой-то дающий надежду», – подумала Сандра. Ей вдруг стало одновременно легко и грустно.

Хор запел Ave Maria в аранжировке, максимально близкой к знакомой с детства версии с Робертино Лорети.

 
Ave Maria, Vergin del ciel,
Sovrana di grazie, madre pia1818
  Радуйся, Мария, Дева небесная, Государыня благодати, милосердная мать… (в переводе с исп. языка)


[Закрыть]…
 

У нее потекли слезы, да так, что никаким усилием воли она не могла их остановить. Сандра обхватила голову правой рукой, чтобы спрятать заплаканное лицо. На джинсах образовалось соленое пятно. Кто-то протянул сзади упаковку бумажных платков. Стемнело, в базилике зажгли теплый электрический свет.

Сандра проснулась от того, что кто-то аккуратно, но настойчиво трогал ее за плечо:

– Сеньора, вы хорошо себя чувствуете?

– Да, я просто очень устала.

– Это я вижу. Вам вызвать такси?

– Да, пожалуйста, вот адрес.

«Жо, у меня завтра утром поезд домой, очень устала, все расскажу, как приеду. Ц…» – написала она мужу из такси.

***

Воскресенье. Утро. Вокзал Сантс. До поезда час с лишним.

Сандра пытается пристроить чемодан между своим и соседним столиком в кафе.

– Кортадо и круассан, си ус плау!

С чемоданом ей помогает седой сеньор, который напоминает сильно постаревшего брата Хавьера Бардема. «Интересно, когда уже мне встретится Бандерас?» – бурчит она самой себе. Сеньор продолжает:

– Вам удалось поспать? Вы выглядите лучше, чем вчера на концерте!

Сандра понимает, что сеньор – это вчерашний сосед, который поделился с ней бумажными платками и вызвал такси.

Сорок минут до поезда. Ей неудобно за вчерашнюю ситуацию на концерте. В двух словах Сандра объясняет невеселую причину, по которой она оказалась в Барселоне.

Сеньор на минуту перестает улыбаться, лезет в карман пиджака за визиткой и протягивает ее Сандре: «Доктор Димас. Акушер-гинеколог».

Он продолжает:

– Знаете, я много чего видел. Но одно знаю точно: все будет хорошо. У нас в клинике из палат видно море, а кортадо в нашем кафе вкуснее вокзального. Все, я в Мадрид. До скорой встречи, надеюсь!

Вместо того чтобы пройти к перрону, Сандра заказывает второй кофе. Посадка на поезд во Францию завершилась две минуты назад. Сандра отправляет сообщение мужу:

«Жо, я сегодня не приеду. Жду тебя в Барселоне. Нам срочно нужно сходить в одно место, где очень вкусный кофе и шикарный вид на море».

***

Через год с небольшим, одним жарким августовским днем, доктор Димас представил Сандре и Жозе чудесную девочку. Малышку назвали Мария.

Ната Элеотт. ОСТРЫЕ КАМНИ БАРНЫ

Сколько себя помню, я вижу эти сны. Они реалистичные и яркие: со звуками, запахами и эмоциями – как в жизни.

Все происходит в Барселоне. Меняются эпохи, декорации и костюмы. Но фабула всегда одна. Она проста и незатейлива: я ищу тебя… нахожу и тут же теряю вновь. Иногда виной тому обстоятельства, иногда ты. Но чаще – я сама.

***

На склоне Монжуика, с видом на город и Старый Порт, стоял наш дом: из белого камня, с большим садом. Мы жили подаянием – всегда щедрым. Пропорциональным благодарности или страху тех, кто обращался к нам за помощью: моя мать была знахаркой. Как и все женщины моего рода. Тогда новый бог еще уживался со старыми, и это занятие слыло почетным и оставалось безопасным.

Однажды утром я увидела на рейде чужеземный корабль. Людей на палубе почти не было, лишь черный парус безвольно болтался на ветру.

Несколько дней монахи приносили на берег еду и воду. Рыбаки на закате нагружали лодку и вплавь переправляли ее к кораблю. Привязывали к якорной цепи и возвращались назад. Спустя какое-то время моряки, забрав снедь, сжигали лодку.

В одну из ночей яркий огонь полыхал дольше, чем обычно. Над городом разнесся запах горелой человеческой плоти. И тревожный звон колокола у тогда еще деревянной Санта Мария дель Пи.

…Люди, которые принесли тебя, что-то горячо говорили и отчаянно жестикулировали. Вероятно, молили о помощи и обещали царское вознаграждение.

Мать, глядя на догорающий корабль, покачала головой: тебе нечего было дать ей за свое исцеление. И она ушла. Но я осталась. Вглядываясь в твои выцветшие глаза, подумала: ты мог бы меня полюбить. А я взамен тебя вылечить.

У нас получилось: я вернула тебя к жизни, а ты подарил мне свою любовь. Как оказалось, лишь на время.

Вскоре на рейде встал другой корабль, и явились те двое, что были с тобой тогда. Они открывали передо мной лари с золотыми монетами. Ты что-то говорил. Я вглядывалась в твои глаза, приобретшие цвет каленой стали. Вслушивалась в твои слова, надеясь, что ошибаюсь, и ты не оставляешь меня навсегда.

Мать велела слугам унести золото. Оно понадобится, когда родится моя дочь… не зная, кто ее отец. Так родилась и я. И так рождались все женщины моего рода, обретая при этом дар исцеления. И проклятие одиночества. Потому что за силу нашей любви еще никогда и никому не удавалось дать равноценную плату.

Ты ушел. С вершины горы я смотрела, как в лучах восходящего солнца растворяется твой корабль. Как поднимается над горизонтом едва различимая сизая дымка. Когда ты увидишь ее, будет слишком поздно…

Твои дары уже не имели значения: ты нарушил договор, который вплетен в ткань Мироздания. И об условиях которого я не могла тебе рассказать. Но могла бы их изменить, отдав свою жизнь за твою.

Стремительно приближались острые камни. Я увидела исчезающую дымку. Твое лицо, озаренное ласковым солнцем. И улыбнулась: мне удалось избавить мою нерожденную дочь от родового проклятия. Или дара богов – как посмотреть.

***

Прошла пара сотен лет. Или больше. Барна пережила мавританское нашествие и обрела независимость. А мы снова встретились. Не знаю, зачем ты пришел на развалины: исстари об этом месте шла дурная слава, и люди обходили его стороной. Меня, напротив, привлекали царящие там тишина и покой. Не было ни змей, ни ядовитых пауков. Ни даже крикливых соек. По заброшенному саду петлял прохладный ручей. Витали ароматы цветущих растений. Горькие и пряные, как жизнь в кипящей страстями свободной портовой Барне.

Впервые придя сюда, я приложила ладонь к теплой полуразрушенной стене. Вспомнила дом: как я жила здесь и как умерла. Вспомнила камни, о которые разбилась сила моей любви… И узнала тебя. Хоть ты и был немного другим: чуть моложе и не таким уверенным. Не таким богатым и знатным.

Я назначила тебе встречу. Потом еще раз, и еще. Пока мне не надоела твоя любовь. В этой жизни я уже не умела читать души людей и устала гадать – узнал ты меня или нет. Позвала опять. И не пришла. Звала снова. И не приходила. И так до тех пор, пока твое тело не нашли на тех самых камнях.

Но я поняла, что не смогу тебя забыть. Мне всегда будет не хватать твоих странных глаз, меняющих цвет от настроения и погоды. А ты никогда не найдешь счастья с другой. Ни в одной из жизней, что проживешь после.

Мы встречались в каждом новом воплощении. Нашим постоянным магнитом была Барна. И острые камни у подножия Монжуика. Однажды разбившись о которые, сила нашей любви породила такой же силы ненависть. И жажду мести.

***

Прошла еще не одна сотня лет. Сталкивая нас вновь и вновь, Барна заставляла искать выход, который мы никак не могли найти. Или не хотели.

…Однажды мне удалось выйти замуж до того, как мы встретились. Не знаю, кто впустил тебя в дом. И кто потом выпустил. Услышав звон клинков, я выглянула из окна. Ты почти не отбивался, и это делало твоих противников только смелее.

Я вернулась в комнату и открыла шкатулку, которую мне передали накануне. В ней лежал белый цветок. Такие не растут на побережье: будто покрытый инеем, он словно не покидал заснеженных отрогов, где был сорван. Мне послышалось, как твои губы шептали над ним: «Ты никогда не будешь принадлежать другому…»

Я знала, что эти цветы пахнут разве что свежим снегом. Но склонилась над шкатулкой, глубоко вдыхая ароматы прелого сена, горького миндаля, герани и еще чего-то незнакомого… Напоследок мелькнула мысль: «Если бы я не поспешила, эту жизнь мы могли бы провести вместе…»

Мы в который раз не сумели разорвать порочный круг. Но Барна благосклонно дала нам следующий шанс.

***

Местная знать устроила фесту в честь приезда сюзерена. Все только и говорили о военном союзе, который принесет долгожданную победу в затянувшейся войне и позволит городу сохранить независимость.

На площади перед Дворцом танцевали сардану. Этот танец был известен в Барне, когда та оставалась еще римской колонией. Я встала в круг, надеясь, что увижу тебя. Хотя бы издали… Ты вышел на балкон и не сводил с меня глаз. Почти синих.

Той ночью, лежа у тебя на груди, я слушала, как неровно бьется твое сердце. Ты не спал. Наутро посмотрел на меня выцветшими глазами и объявил о предстоящей свадьбе. Не со мной…

На сей раз я решила, что камни у подножья горы подождут. Вернулась в свой старый дом и вошла в тайник.

Я листала страницы книги, в которой хранились записи о запретных знаниях моего рода, и в памяти всплывали светлые образы. Касалась символов, и те, золотом вспыхивая под моими пальцами, вызывали забытый трепет. Читала заклинания, и те своим звучанием пробуждали былые знания. И открывали новые, наполняя меня иными силами.

Не нашлось лишь символов и заклинаний для того, чтобы вернуть прежнюю силу моей любви. И я поступила так, как посчитала правильным. Запугала прачек, и те выстирали твое белье в моем зелье. Дала золота виночерпиям – они добавили моей крови в твое вино. Я лишь хотела расстроить свадьбу. Но невеста внезапно умерла. А меня обвинили в колдовстве.

Ты предложил мне уехать… Но я решила все забыть. И главное – забыть тебя. Навсегда. Я выбрала костер.

Наше время

Я вернулась в Барселону. Куда бы я ни уезжала, как долго бы ни пропадала, я постоянно возвращалась. Город не отпускал ни во снах, ни наяву. Мне казалось, что мы с ним единое целое: он все знает обо мне, а я о нем. Без конца я бродила по узким прохладным улочкам старого города, где почти не бывает солнца, и где одни и те же тени столетиями скрывают чужие тайны. Но я всегда обходила стороной Большой Королевский Дворец. И ни за что не могла заставить себя выйти на старую Пласа дел Рей, примостившуюся у древней римской стены.

Мне казалось, я вдруг наяву стану свидетелем одной из трагедий, подслушанных и подсмотренных мною в снах. Когда турнир или праздник в любой момент мог смениться казнью. Отсечением головы благородному идальго за провинности перед короной. Сожжением еретика. Или ведьмы – за то, чего не должна знать и уметь. Дом палача стоял там же – чтобы быстрее вершить правосудие и не заставлять ждать зрителей.

Но сегодня я сделала несколько решительных шагов вперед. И словно окунулась в средневековую громкоголосую суматоху рынка с тошнотворной вонью мясных рядов. Кто-то невидимый меня толкнул. Я торопливо пересекла площадь и взбежала по ступеням, где когда-то собирался Совет Ста. Чтобы укрыться от палящего солнца, зашла в Сало дел Тинелл: тронный зал, под сводами которого Колумб поведал Арагонским монархам об открытии нового пути в Вест-Индию. И где впоследствии заседала Святейшая Испанская Инквизиция…

«Виновна!» – эхом разнеслось под сводами зала. Потемнело в глазах. Я словно наяву услышала рев пламени. Оно выжигало кислород вокруг меня. Затем потеряла сознание.

– Сабела, ты меня слышишь?

Имя прозвучало странно и непривычно: так же, как в моих снах.

– Дайте пройти, – услышала я тот же голос.

Кто-то поднял меня на руки. Я застонала: кожу саднило так, будто та была покрыта глубокими ожогами. В груди болело, и я с трудом вдохнула глубже. Пронзительный цитрусовый запах привел меня в чувство. Я услышала журчание фонтана, пение птиц и негромкий шелест листвы. Ощутила влажную ткань на лице и шее.

– Посмотри на меня, любовь моя, – прохладные губы коснулись виска. – Прошу тебя.

Я открыла глаза. В кронах цветущих апельсиновых деревьев в саду Королевского Дворца жужжали пчелы. Раскачивались ветви, открывая в просветах прозрачное небо. Ты склонился ко мне, и я узнала твои глаза – теплого серого оттенка. С упоением вдохнула знакомый запах свежего морского ветра с примесью имбиря.

– Я все-таки нашел тебя… – улыбаясь, прошептал ты.

Я улыбнулась в ответ, потянулась к твоим губам… И поняла: это не сон. Я вдруг вспомнила все. С самого начала.

– Опять!? – с силой оттолкнув тебя, я вскочила со скамьи. – Нет… нет! – повторяла я, быстро направляясь к выходу из сада.

– Сабела, мы должны поговорить.

– Нет!

– Я провожу, – ты направился следом.

Я пошла быстрее. Остановилась в арке. На площади негромко переговаривались туристы и тихо шелестели цифровые камеры. Но мне снова слышались иные звуки. Я тряхнула головой и шагнула вперед: нужно всего лишь пересечь площадь. Тем же путем, которым я по ней прошла. Кто-то опять ткнул меня в бок. «Ведьма!» – я едва не упала от следующего пинка.

Обернулась в поисках защиты. Ты стоял рядом, протягивая мне руку. Наши пальцы соприкоснулись… и тут же все прекратилось.

Ты обнял меня. Я заплакала. Впервые с тех пор, как помнила себя и наяву, и во снах. Пошел дождь.

– К тебе или ко мне? – спросил ты.

Я пожала плечами: какая разница…

Несколько часов спустя

– Мы так и не поговорили.

– И не поговорим, – хотелось пить. – У тебя есть чай?

– Конечно. Идем.

Я шла следом и любовалась – ты почти не изменился. Все так же силен и уверен в себе. Спокоен. И в этот раз нетороплив. Не так страстен. Но очень нежен. Все-таки времена накладывают на нас свои отпечатки…

Ты заварил чай. Подошел к телефону.

– Обед на двоих, Мигел. Шабли? – обернулся ко мне, и я кивнула.

Сел напротив.

– Поговорим?

Покачала головой. Измотанная снами, я слишком долго училась жить здесь и сейчас. И ничего не хотела ни знать, ни вспоминать.

Мы молча пили чай. Потом ели. Тоже молча. Долго любовались с террасы панорамой моря с полыхающим над ним закатом. Багряными парусами яхт, возвращающихся в Порт Велла. Стаями розовых чаек, летящих к месту ночлега. Огромной золотой луной, поднимающейся из-за Балеарского моря. Мне лучше было бы уйти. Но я не хотела.

– Я не убивала ее.

Ты поставил бокал на стол и кивнул.

– Ты знал? – я едва не задохнулась от возмущения.

– Узнал спустя несколько дней после того, как… – ты сделал рукой неопределенный жест. – Тебе нужно было уехать.

Чтобы не сорваться на крик, спросила как можно тише:

– Ты действительно полагал, что на тот свет ее отправила я?

– А что я должен был думать? Неистовствовала трамонтана1919
  Трамонтана – холодный и сухой северный ветер, зарождающийся на вершинах Пиренейских гор. Ученые отмечают крайне разрушительное воздействие трамонтаны на психику людей. Возможной причиной тому, по мнению специалистов, являются порождаемые трамонтаной звуковые волны определенной частоты; они не слышны человеческому уху, но серьезнейшим образом нарушают психический баланс человека (прим. редактора).


[Закрыть]. Ты столько всего натворила, что я решил – ты обезумела.

– Я и обезумела, – бокал едва не выпал из моих рук, – и трамонтана здесь ни причем: ты снова меня предал.

– Это не оправдывает того, что ты отравила невинную девушку.

– Невинной ей оставалось быть недолго… – съязвила я. – И мы уже выяснили: я ее не убивала. Кстати, про невинность: если ты тогда заметил…

– Заметил. Но это не оправдывает того, что ты пыталась отравить меня.

Я подняла взгляд:

– Это был всего лишь приворот.

Пока ты растерянно смотрел на меня, я взяла твой бокал.

– Зачем?

– Что? – я отпила вина.

– Зачем тебе понадобилось меня привораживать?

– Ну… – держа бокал за ножку, я поболтала его содержимое, – чтобы ты не мог… ни с кем, кроме меня, – отпила глоток и поставила бокал на место. – И это, заметь, не пропитанный ядами эдельвейс, который ты подарил мне до этого.

– Это был обычный цветок. Я сорвал его, когда возвращался из Андорры. И не оставил даже записки. Не хотел тебя компрометировать.

Я рассмеялась:

– Серьезно? Если не брать во внимание резную шкатулку из слоновой кости, инкрустированную алмазами, как бы я смогла объяснить наличие у себя цветка, который не вырос в саду у моего мужа? И то, что ты в его отсутствие явился средь бела дня…

– Я не дарил тебе шкатулку. И был рад, что ты позвала стражу: я устал от нашей войны.

– Я не звала стражу, – встала, чтобы налить себе воды. – А ты ничего не знаешь о ядах в шкатулке…

Ты покачал головой.

– Но над цветком шептал.

– Шептал, – подтвердил ты.

– И что же?

– Я люблю тебя.

Вода оказалась слишком теплой:

– Лед есть?

– Ты меня не слышишь.

Забрав из рук стакан, ты взял меня за плечи:

– Давай попытаемся снова?

– Мы пробовали, – покачала я головой, – но у нас не получалось.

– Быть может, это последний раз, когда Барселона дает нам шанс встретиться и все исправить?

– Тысячелетнюю войну нам не забыть.

– Но в наших силах переосмыслить. Рассказать обо всем друг другу. Не таясь.

– Например, почему ты бросил меня, когда мы встретились впервые?

– И почему ты так поступила со мной, когда мы встретились во второй раз….

– Почему ты никогда не оставлял мне выбора?

– И почему ты сама не хотела выбирать иное…

– Хорошо, – я обвила твою шею руками. – Может быть, ты, наконец, перестанешь мне сниться…

По прошествии нескольких лет

– Это был династический брак. Я не мог его избежать.

– Зато его избежала твоя несостоявшаяся жена. Как, кстати, она умерла?

– Выпила из моего кубка вина с твоим приворотным зельем. Но, чтобы заключить мир, мне все равно пришлось жениться на ее младшей сестре.

– Надеюсь, та не пила из твоих кубков, и вы жили долго и счастливо.

– Если бы ты не наделала глупостей, все могло бы сложиться иначе. Нужно было лишь немного подождать…

– Мам, пап, вам ссориться не надоело? – старший сын заглянул в спальню. – Делайте это тише: мелких разбудите.

– Мы не ссоримся, сынок, мы… – я не знала, как ему объяснить.

– Да понял давно: отношения выясняете. Двери хоть закрывайте, – проворчал тот, уходя.

Мы переглянулись.

– Как думаешь, он давно знает?

Ты пожал плечами. Мы помолчали.

Мне еще многое хотелось сказать. И еще больше вспомнить: чтобы попытаться доказать тебе в очередной раз, что ты недостаточно меня любил. И раньше, и в этой жизни.

Я набрала побольше воздуха, чтобы продолжить. Но осеклась: некоторые моменты моих безудержных воспоминаний совершенно не годились для незрелого ума моего сына.

Встала, чтобы закрыть дверь.

– Пусть слушает. Я в его годы… – начал было ты.

– Помню – защищал город от мавров.

– А еще, до этого…

– Знаю, – кивнула я.

– Наши жизни были такими… беспокойными.

– И скоротечными.

– Нам некогда было даже поговорить…

Мы посмотрели друг на друга.

– А сейчас… – начала я.

– От наших разговоров нет никакого толку, – закончил ты.

Я вышла на террасу. Барселона раскинулась внизу. На сияющих вечерними огнями артериях ее дорог пульсировали светофоры. Они отмеряли ритм биения ее сердца, собранного из дневной суеты и тихих деловых встреч, из вечерних романтических мелодий и колыбельных, из горьких расставаний и сладостных объятий…

Ты подошел сзади и обнял меня.

– Как думаешь, мы еще увидимся?

– Вам столько всего вспоминать и переосмысливать… – отчетливо прошелестел легкий ночной ветерок знакомым голосом.

Голосом моего города, которому уже больше двух тысяч лет. Который менял имена и правителей. Но голос которого я не спутаю ни с одним из других: на протяжении веков он остается неизменным. Как и место наших будущих уже счастливых встреч.