Текст книги "Когда сбывается несбывшееся… (сборник)"

– Быстрее – только на маршрутке. Но не советую. Это – самый ненадежный в смысле аварийности транспорт. Лучше – на трамвае. Тише едешь – дальше будешь… Эх, не могу покинуть доверенный руководством объект, а то бы проводил, – сожалея, добавил Кирилл.

– Что-то подсказывает мне: мы еще встретимся.

Катя делает вид, что не замечает подклеенную липкую ленту с отпечатанным номером телефона и именем.

– Угу. Мне тоже… – отозвался враз заскучавший Кирилл.

Катя выходит из второго вагона трамвая.

Навстречу ей из первого вагона – спрыгивает с подножки Алена, вытаскивая дорожную сумку на колесиках.

– Ты, Кать… Вот здорово. Все ж таки решила тоже в общагу перебраться?

– Да, – обрадовалась попутчице Катерина.

Девушки резво идут по улице, ведущей к студенческому общежитию.

– А почему вдруг надумала? Ты, вроде, не собиралась? – поинтересовалась Алена.

– Да там тип один… неприятный. Все ко мне цеплялся…

– А кто такой? – с неожиданным воодушевлением полюбопытствовала Алена. – Сам он как – ничего? Москвич? Ну, если тебе не нравится, так, может, меня с ним познакомишь?

– Зачем тебе? Ты ж его даже не видела, – Катя брезгливо передернула плечами.

– А я бы хотела, чтобы у меня в Москве завелся бойфренд. И потом: новое знакомство – всегда интересно. – И усмехнувшись, спросила, – ты что – ни разу не грамотная?

Катя молчит и неопределенно пожимает плечами.

Девушки подходят к порогу общежития.

– Сейчас, когда к комендантше зайдешь, просись ко мне – в четвертую комнату. Там, правда, одна чокнутая уже поселилась, – усмехнулась Алена.

– Почему – чокнутая?

– Увидишь – поймешь…

Алена дождалась Катю, пока та уладила все дела у комендантши. И, наконец, девушки, уже вместе идут по коридору.

Возле комнаты номер «четыре», останавливаются.

На стуле, повернутая к ним спиной, стоит какая-то девушка в черном одеянии и пытается безуспешно ножницами выкрутить шурупы, которые придерживают маленький пластмассовый указатель с цифрой «4».

– Ну, и как мы пройдем? – вызывающе громко обращается к ней Алена.

«Девушка в черном» оборачивается, быстро спрыгивает со стула, надевает черные туфли, на огромной платформе, которые валялись рядом со стулом.

Незнакомка лет двадцати втиснута в узкую, как пенал, черную кожаную юбку. На ней – черная с переливом шелковая кофта, вокруг шеи повязан шифоновый шарфик того же цвета. Из-под шарфика видны бусы доминирующего оттенка.

Белая кожа симпатичного молодого лица кажется даже какой-то неестественно белой, будучи оттененной крашеными волосами цвета иссиня-черного вороного крыла. Большие голубые глаза утопают в черной обводке, на губах – помада под названием «Черная слива». Девушка молча отодвигает стул от дверей.

Минуя крошечную прихожую с совмещенным санузлом, все проходят в комнату.

Казенное жилье представляло собой небольшую комнату со следами дешевого косметического ремонта, где стояли три тахты, три тумбочки, три стула, небольшой стол и два маленьких двустворчатых шкафа для одежды. Очевидно, третий тут просто не поместился.

Катя с интересом посмотрела на «девушку в черном».

– Ой, а я тебя помню… Ты сидела за первым столом на собрании абитуриентов в академии. Ты так выделялась на общем фоне, – добродушно-восторженно сказала Катерина.

– Нашла, чем выделиться. Да у нас в Ростове сатанистов этих тоже хватает, злобно прошипела Алена.

– Да… Наше сегодняшнее утреннее знакомство меня не обмануло, – парировала «девушка в черном». – Воинствующий кругозор ростовской б… Барби впечатляет. – И добавляет, обращаясь к Кате, – не слушай ее. На самом деле, я – гот. Слыхала о таких?

Заметив, удивление в Катиных глазах, продолжила: «Мои друзья – джей-рокеры и анимэшники. Мы фанатеем от всего японского».

И видя, что Катя по-прежнему удивлена и все еще растеряна, «девушка в черном» берет со своей тумбочки журнал «Аниме» и протягивает его Кате.

– Ну, фильмы анимэшные хотя бы смотришь?

– А… фильмы – да. Смотрю. Фильмы мне нравятся, – отвечает Катерина, перелистывая журнал.

– Попала в детский сад, – негромко и пренебрежительно бросает Алена в адрес девушек.

– Тебя как зовут? – поинтересовалась «девушка в черном».

– Я – Катя.

– А меня зовут Куронэко.

– Я ж тебя предупреждала, – крутя пальцем у виска, съехидничала Алена.

– Кура… Как? – запинается Катерина.

– Ку-ро-нэ-ко, медленно, нараспев, произносит «девушка в черном». – Что означает: черная кошка.

– А как тебя зовут не по-японски? – спросила Катя.

– Я хочу, Катя-сан, чтобы ты меня именно так и называла. Ты скоро привыкнешь, и тебе это не будет казаться странным.

И чуть задумавшись, пристально глядя на Катю, добавила: «А вот тебе подходит имя… Момо, что означает… Персик».

– Вот интересно, а Алене какое б имя подошло?

Куронэко лишь на секунду сосредоточенно примолкла, а затем махнула рукой.

– А… Зачем гусей дразнить, – сказала она совсем тихо, чтобы соседка по комнате не расслышала ее слов.

В это время Алена, со злостью разбиравшая свои вещи, направляется к шкафу для одежды.

– Ой! Это что ж такое, не пойму… – вскрикивает девушка, больно ударяясь о выступ тахты – Утром вроде возле моей кровати было больше места…

– Это я сделала маленькую перестановку, – спокойно сказала Куронэко. – Просто моя кровать неправильно стояла. Нельзя спать головой на север. В Японии так только покойников кладут…

– Послушай, ты… Черная курица… – Алена задыхается от злости. – Я чувствую, что мы с тобой не уживемся.

Девушка трет ушибленное место и, забывая о боли, тут же язвит.

– А табличку от двери зачем хотела отодрать? Она что, тоже не в ту сторону смотрит?

– А, правда, зачем? – поинтересовалась Катерина.

– Все дело в том, что цифра «4» – очень несчастливая и плохая цифра для японцев, – сказала Куронэко. – Еще хуже, чем для нас – «тринадцать».

– А почему? – удивилась Катя.

– Японцы пишут иероглифами, – продолжила просвещать девушек Куронэко. – В их языке написание этой цифры совпадает с написанием таких понятий как смерть, горе, рок…

– Надо же, – только и проговорила Катя.

– Так то ж в Японии, а мы в Москве, – добавила свои «пять копеек» Алена.

– А табличку я все равно сниму, – так же спокойно добавила поклонница всего японского, не реагируя на выпад Алены, – просто отвертка нужна.

– А ты у комендантши попроси, – опять съязвила ростовская Барби.

– А есть у японцев счастливые числа? – поинтересовалась Катя.

– Конечно. Особенно счастливое – «восьмерка», – сказала Куронэко.

– Ну… Если тебе так уж не нравится, – решила пофантазировать Катерина, – то… можно единицу авторучкой на табличке незаметно пририсовать… Получится вроде как четырнадцать. И откручивать ничего не надо.

– О-о-о! С кем поведешься, от того и наберешься, – округлила глаза Алена.

– А ты соображаешь, – сказала Куронэко. – Можно еще восьмерку на бумаге нарисовать и заклеить. Как временный вариант сгодится. Но я обязательно эту гадость откручу.

– Гляжу: быстро ты попала под влияние этой японо-мамы, – злясь на Катерину, сказала Алена. – Ну, вот скажи, что ты расселась? Тебе еще вещи надо перевозить. И вообще – у нас экзамен завтра в 12 часов.

– Да просто интересно рассказывают. Вот и сижу. – Катя пожала плечами. – И что там перевозить – у меня одна сумка всего…

В это время у Алены зазвонил мобильный телефон.

– Нет, мам, не хочу и не буду… Я же сказала, что приеду только на вокзал проводить, – недовольно отозвалась на звонок девушка. – Там обо всем и поговорим. Мне эта родня и так надоела. И мы им тоже. Где-где… Да в общежитии я, обустраиваюсь. До встречи. На вокзале.

– А ты откуда? – поинтересовалась Катя у Куронэко.

– Из подмосковной Дубны. Почти москвичка. Городок физиков-ядерщиков, не слыхала?

– Катя отрицательно качает головой.

– А я из Глазово. Тоже не слыхала?

– Не-а, – ответила «девушка в черном». – Я выбрала компьютерный дизайн. А ты?

– А у меня – туристический бизнес…

Во время разговора Куронэко и Кати, ростовская абитуриентка слоняется без дела по комнате. Затем садится на тахту, начинает подкрашивать и без того сильно намалеванные ресницы, обливает себя с головы до ног духами в аэрозольной упаковке.

– Ну, ладно. Надо все же ехать за вещами, – засобиралась Катерина.

– Мне тоже надо ехать, – тут же встрепенулась Алена.

Девушка быстро встает с тахты, бросает кошелек и косметичку в яркий бумажный пакетик в виде сумочки и выходит из комнаты. Катя, попрощавшись с Куронэко, выходит следом.

Девушки, не спеша, идут от общежития к остановке трамвая.

– У меня до отъезда матери – времени навалом. – А вот идти некуда, – вдруг признается Алена. Ты не будешь возражать, если я тебе составлю компанию?

– Да, пожалуйста. Мне так даже лучше, – обрадовалась Катерина, вспомнив неприятное соседство.

Через какое-то время девушки оказываются у подъезда старинного особняка начала двадцатого столетия.

Катя настороженно смотрит на балкон третьего этажа, который в данный момент пуст.

Перед дверью девушка собирается с духом, прежде, чем нажать кнопку звонка. Но, дверь, к ее большой радости, открыла Клавдия Ивановна.

– Ой, Катюша… Проходите девочки, проходите.

Девушки заходят в комнату.

Вскоре из ванной в шелковом халате, вытирая полотенцем жгуче-черные волосы, выходит московский татаромонгол и направляется в комнату, где живет старая татарка.

– Ну, и что ты надумала, Катюша? – поинтересовалась хозяйка.

– В общежитии буду жить, – немного виновато ответила девушка.

– Я так и поняла. Вижу, ты уже подружку нашла…

– Да. Это – Алена. Мы с ней на один факультет поступать будем.

Катя начинает собирать вещи.

– Ой, я и забыла, девчонки, – у меня чайник на плите, – спохватывается женщина.

Уходит, быстро возвращается.

– А давайте чайку попьем. Катюша, ты торт вафельный покупала, надо доедать…

Хозяйка открывает холодильник, достает тортик. Затем вынимает из буфета чашки с блюдцами.

– А где у вас руки можно помыть? – поинтересовалась Алена.

– В конце коридора слева, – говорит Клавдия Ивановна, приоткрывая дверь комнаты. – Мое полотенце голубенькое…

Девушка тихо идет по коридору. Лишь на секунду притормаживает возле ванной и проходит мимо нее.

Она направляется к близлежащей комнате, из приоткрытой двери которой слышна восточная мелодия. Затем осторожно заглядывает вовнутрь.

В приоткрытую дверь видна старая татарка, которая лежит с закрытыми глазами на кушетке в каком-то выцветшем то ли халате, то ли сорочке.

В кресле, в профиль виден татаромонгол, который сидит в распахнутом на волосатой и разрисованной груди шелковом халате. Он втирает бальзам в свою мокрую после купанья черную шевелюру, изредка приостанавливая это занятие, чтобы приложиться к бокалу с красным вином, который ставит рядом с креслом на пол. Тут же стоит раскупоренная бутылка.

– Так вот мы какие, – еле слышно проговорила Алена.

Она тихонько отходит от комнаты и решительно направляется в ванную.

Девушка подходит к раковине. Сильно, на всю мощь напора, откручивает кран. И прислушивается. Затем берет чью-то старую металлическую мыльницу и с силой бросает ее на пол. Снова прислушивается.

В отклик на звук металла, громко ударившего об старую керамическую плитку, слышны шаги.

Теперь девушка немного прикручивает воду, наклоняется над раковиной и раскидывает русые волосы так, чтобы они прикрывали лицо.

В дверях ванной возникает татаромонгол. Кто же еще? Его черные глаза, как всегда, неестественно блестят. На губах – ухмылка хищника. Он подходит к девушке, дотрагивается до ее волос, чуть приоткрывая ее лицо.

Девушка, не противясь, замирает в профиль.

– Вот так-то лучше, птичка, – говорит мачо, проводя рукой по ее подбородку и шее.

Затем он притягивает к носу прядь русых волос, вдыхая сильный аромат духов.

– Сегодня ты другая. А зря: тебе не надо краситься. Так что – прейдешь ко мне сегодня ночью? Я рассажу тебе про потайные двери и ходы…

Девушка продолжает молчать, как бы смутившись, все также немного прикрывая лицо волосами.

В этот момент в комнате старухи заиграла мелодия на мобильном телефоне. И следом скрипучий истеричный голос прокричал: «Тимур, Тимур!»

Мачо нервно дернулся из ванной в сторону коридора.

– Не уходи, – приказным тоном сказал он.

Алена, наконец, закрывает без нужды льющуюся воду, берет голубое полотенце и останавливается в дверях ванной.

В этот момент на другом конце коридора открывается дверь комнаты. Пожилая женщина видит девушку и машет ей рукой.

Алена машет ей в ответ и идет, не спеша, по коридору. Проходя мимо телефонного аппарата, замечает висящую над ним старую пожелтевшую бумажку с указателем номера – «267-40-35», быстро записывает его в свой мобильник. Еще раз оборачивается, перед тем, как зайти в комнату Клавдии Ивановны.

Голова внука старой татарки высовывается в коридор в тот момент, когда девушка, взмахнув копной русых волос, исчезает в дверях комнаты гостеприимной хозяйки.

И в этот же момент из комнаты татарки слышится звон пинаемой ногой пустой бутылки и крики – «проклятый, проклятый».

Клавдия Ивановна и Катя сидят за столом с дымящимся в чашках чаем.

– Я уж думала, ты заблудилась, – сказала женщина вошедшей с полотенцем в руках Алене.

– У вас так интересно, – подсаживаясь к столу, сказала девушка. – Я все рассматривала. Никогда такой ванной и квартиры не видела.

– Я тоже не перестаю удивляться, – добавила Катя.

В это время звонит телефон. Первый звонок раздается в коридоре, потом – в комнате Клавдии Ивановны.

Пожилая женщина не спеша, поднимается из-за стола и подходит к холодильнику, на котором стоит телефон.

Одновременно с Клавдией Ивановной, пока она медленно движется по своей большой комнате в сторону телефона, в коридоре перемещается гибкая мужская фигура. Видны бегущие, временами совершающие прыжки, ноги в черных кожаных носках.

Клавдия Ивановна, наконец, снимает трубку.

– А… Здравствуйте. Сейчас позову. Катюша…

Катерина резво подскакивает к телефону.

– Все хорошо. Завтра экзамен. Мам, я в общежитие сейчас переезжаю.

– Почему? Что случилось? – сразу заволновалась мать.

– Ну, так решила. И все. Ой, мам, чуть не забыла… Ты все спрашивала, сколько надо платить, если поступлю. Я вот узнала: 50 тысяч…

Мать резко замолчала.

– Долларов? – спросила она испуганно.

– Рублей…

– А, понятно, – облегченно выдохнул женский голос на том конце провода.

Клавдия Ивановна хватается за голову, услышав сумму.

– И еще, мам, запиши адрес почты, куда ты мне вышлешь деньги, если я поступлю. Подожди, я сейчас…

Девушка отбегает от телефона, роется в своей сумочке, находит бумажку, быстро возвращается.

– Записывай… Индекс почты – 125048, «до востребования», на мое имя.

– Ты мне адрес общежития дай, – просит мама.

– Да зачем? Я же звоню тебе каждый день. Ну, хорошо.

Катерина опять отбегает от телефона, опять роется в сумочке, возвращается.

– Записывай… А как папа? Алло, алло…

В этот момент разговор неожиданно обрывается.

Разговор обрывается на полуслове, потому что разрисованная волосатая рука быстро кладет трубку на рычаг старого аппарата черного цвета, висящего в коридоре на стене.

Из дальней комнаты в это время выползает в своем непонятном одеянии старая женщина и тихо движется по коридору навстречу своему внуку, держа в вытянутой руке играющий мелодию мобильный телефон.

Татаромонгол на ходу хватает телефон и быстро идет в комнату.

Старуха какое-то время заторможено стоит на месте с вытянутой рукой, потом разворачивается и идет обратно к себе.

Сквозь открытую балконную дверь виден мачо, разговаривающий по телефону.

В самой комнате очень неуютно, она сильно захламлена вещами. В комнате много картонных коробок, которые обычно используются для упаковки вещей при переезде.

Старая женщина направляется к своей кушетке, но не доходит. Она запинается о валявшуюся пустую бутылку от вина. Падает, задевая бокал, который стоял на полу. Женщина испускает вопль, пытается безуспешно встать. Стекло бокала сильно рассекло ей ногу.

Внук прерывает разговор, входит в комнату, пытается поднять свою бабку.

– Нога, нога! – вопит от боли старая женщина.

Мачо хватает полотенце, которым он недавно вытирал волосы, пытается обернуть ногу старухи, из которой сильно сочится кровь.

С непрекращающимися стонами и воплями, спустя время ему удается перенести татарку на кушетку.

Он брезгливо вытирает кровь на своих руках какой-то кофтой старой женщины и звонит по мобильному телефону.

– Скорая?

Приткнувшись за краешком захламленного стола в комнате старой татарки, сидит врач скорой помощи – мужчина лет пятидесяти, заполняя необходимые казенные бумаги.

– Возраст… потеря крови, есть подозрение на сломанное бедро, – констатирует доктор. – Вы поедете с нами?

– Нет, – жестко ответил внук.

– Ну, тогда хотя бы помогите нашему санитару снести носилки, – сухо отозвался медработник.

На балконе третьего этажа стоит Клавдия Ивановна. Она наблюдает, как ее соседку увозит «Скорая помощь».

На миг глаза старой женщины встречаются с глазами внука татарки, который быстро заходит в дом.

– Бедная Анеля, – только и произнесла Клавдия Ивановна.

В коммунальную квартиру возвращается внук татарки. Осторожно ступая, он останавливается у двери комнаты Клавдии Ивановны, прислушивается. Но оттуда не доносится никаких голосов.

Он доходит до дверей комнаты своей бабки, но не заходит, а топчется какое-то время в коридоре. Затем снова, быстро крадучись, подходит к двери соседки. Снова слушает. Но в ответ – тишина.

Быстро возвращается, сильно хлопает дверью и проходит на балкон, оглядывая прохожих. Затем со злостью несколько раз пинает ногой облезлый пуфик, всем нутром чуя, что длинноволосой блондинки уже и след простыл.

Возвращается в комнату. Сейчас, после всего случившегося, здесь еще больше беспорядка.

Мачо плюхается в кресло, брезгливо сбрасывая с него старую испачканную кровью кофту татарки. Она падает в размазанную на полу лужицу крови вперемешку с осколками стекла.

Он с отвращением смотрит какое-то время на всю эту картину, затем разворачивает кресло в противоположную сторону от неприглядного зрелища и звонит.

– Ринат, извини. Никак не закончим этот разговор, – говорит он с нервозностью в голосе.

– Ну, как бабуля? – резво, почти жизнерадостно поинтересовался тот, кому звонил мачо.

– Увезли в больницу, – ответил Тимур, явственно представляя в этот миг изысканно выстриженную бородку говорившего и его пухлые губы у телефонного аппарата «под старину», которые при этих словах должны были изобразить подобие улыбки.

– Ну, видишь, как все хорошо получается, – отозвался Ринат. – Квартирка совсем опустела. Приходи сегодня, все обсудим. А там, глядишь, и долг тебе прощу.

– Я буду, – тихо, но твердо произнес мачо.

Коридор студенческого общежития.

У комнаты номер «четыре» табличка с цифрой-указателем, висящим над дверью, закрыта небольшим листком бумаги. На листке, прикрепленном скрепками, нарисована цифра «восемь».

Катерина, одетая в ночную сорочку, полулежит на тахте и повторяет тесты по русскому языку к завтрашнему экзамену.

По соседству с ней на тахте в разбросанных бумагах и вещах пытается разобраться Куронэко. У нее звонит мобильник.

– Привет, Ооками! – радостно отзывается она на звонок. Не знаю… Завтра у меня в двенадцать экзамен. Если смогу – то, наверное, ближе к вечеру. Хорошо, хорошо, как всегда…

– А эта Оо… – парень или девушка? – полюбопытствовала Катерина.

– Ооками – мой знакомый-музыкант, джэй-рокер. А само это имя означает – Волк, – пояснила Куронэко.

– Такой страшный?

– Совсем наоборот. Скорей, своеобразный. Если хочешь, могу взять тебя с собой в клуб, где он выступает. Пойдешь?

– Я не знаю, – неуверенно сказала Катя.

В этот момент дверь в комнату открывается, и появляется Алена в коротком халатике после принятия душа.

Она садится на свою тахту, демонстративно молча начинает вытирать волосы. На чистое, отмытое от краски лицо, наносит косметическое «молочко».

Куронэко немного удивленно смотрит на Катю. Потом – на «отмытую» Алену. Потом – снова на Катю, молча отмечая некое сходство между девушками.

– Если кто позвонит, скажешь – я в ванной, – говорит Куронэко, бросая мобильник Кате на кровать.

– Я вижу, вы сдружились с японо-мамой? – не без ехидства вопрошает Алена, как только «девушка в черном» скрылась за дверью ванной комнаты.

– Да что ты к ней все заедаешься? – недоумевает Катя.

– Это я заедаюсь? Да эта тварь сама ведет себя так, как будто я ей на хвост наступила.

– Устала… Спать хочу, – зевает и потягивается Катерина.

– А что ты там все изучаешь?

Катя молча протягивает Алене тетрадку с переписанными в библиотеке тестами по русскому языку.

– Я посмотрю, ладно?

Катя закрывает глаза, не отвечая.

Алена какое-то время с ленцой листает исписанную тетрадку, зевает. Откладывает тетрадь на тумбочку. Расправляет «веером» по подушке длинные невысохшие волосы. Прикрывает глаза.

Входит «умытая» Куронэко в шелковом халате «под кимоно» сиреневого цвета.

Видит то ли спящих, то ли дремлющих соседок, отключает свой мобильный телефон. Разбирает постель. Идет к выключателю. Немного задерживается, еще раз бросая взгляд на спящих девушек. Медленно щелкает кнопкой, на ходу в темноте, сочиняя строки в стиле японской поэзии хайку.

Глаз видит лишь оптический обман.

Мысль – проникает в суть.

А суть – различна…

– Вот идиотка попалась, – шепотом произносит Алена.

Дворик Гуманитарной академии залит солнечным светом.

Здесь небольшими группками толпятся абитуриенты разных факультетов, которые уже написали тест-экзамен. В этой пестрой толпе крутится и Катерина.

В дверях академии появляется ярко-черная Куронэко, которую трудно не заметить, особенного на фоне слепящего солнца.

Катя радостно машет ей рукой и идет навстречу.

Куронэко резво сбегает по ступенькам, не взирая на высоченные каблуки на «платформе».

– Ну, как успехи?

– Результаты скажут послезавтра, – неуверенно сказала Катерина.

– А ты как?

– Да вопросы те же самые, что в том году были, – сказала Куронэко.

– А ты и в прошлом году сюда тоже поступала? – удивилась Катерина.

– Да, я первый тур отлично прошла. А на второй просто не смогла прийти, – девушка замялась, – обстоятельства помешали… – И переводя разговор в другое русло, спросила, – ну, так хочешь, я тебя со своими друзьями познакомлю?

– Хочу, конечно, – ответила Катя.

Панорама, открывающаяся с Крымского моста… Красотища, залитая солнцем.

Где-то на уровне середины моста стоят Катя и Куронэко.

– Здорово как, – говорит Катерина, любуясь открывшимся видом.

– Вон видишь: Петр, такой огромный, на берегу… Даже выше храма Христа Спасителя, – показала рукой в сторону скандального памятника Куронэко.

«Девушка в черном» улыбнулась, а затем поинтересовалась: «Конфетки любишь? Вон те невысокие корпуса их красного кирпичика – известная кондитерская фабрика».

И развернувшись в другую сторону, указала Кате рукой в сторону шпиля московского университета.

– Видишь?

Катя кивает. Она залюбовалась проплывающими по Москве-реке «Ракетами».

– А мост какой красивый – подвесной… Никогда такого не видела, – с добродушием провинциалки призналась Катя.

– Да, красивый… Только в Москве он печально знаменит, – сказала Куронэко.

Гостья столицы заинтересованно и удивленно смотрит на «девушку в черном».

– Это известный мост самоубийц, – тихо произносит та.

Катерина округляет глаза и продолжает рассматривать мост уже не с таким восторгом, а даже – с испугом.

В это время Куронэко замечает четверых своих друзей, поднимающихся по очень длинной лестнице, ведущей на Крымский мост.

Но на мост ребята не поднимаются, а останавливаются на одной из площадок лестницы.

Куронэко приветствует их взмахом руки и тянет за собой Катю.

– Пойдем, я познакомлю тебя с друзьями.

Куронэко первой минует пролет лестницы, быстро сбегая на площадку. Она целует одного из друзей, других дружески хлопает по плечу.

Катя останавливается в нерешительности.

Куронэко подхватывает ее за руку.

– Это: Катя – сан. Мы с ней поступаем в один институт.

Один из друзей приветливо протянул руку девушке.

– Я – Ооками.

И обратившись к «девушке в черном», спросил: «Она – Момо»?

– Момо, Момо, – улыбнулась Куронэко, глядя на Катю. – Видишь, как точно я тебя вычислила, персик ты наш…

Знакомство, меж тем, продолжается.

– А меня зовут Кикка, – представился еще один друг Катиной соседки по общежитию…

– …что означает – Цветок Хризантемы, – поясняя Катерине, добавила Куронэко.

– А я – Макибатори, – вежливо поклонился еще одни незнакомец.

– …что значит Жаворонок, – снова уточнила «девушка в черном».

– А меня зовут Ямабуки, что означает Желтая Роза, – опережая Куронэко, сказал один из юношей.

Катя с интересом рассматривает друзей Куронэко, подмечая, что, все они как бы «на одно лицо». Одинаково одеты в черные брюки и белые рубашки с галстуками, с однотипными стрижками, все – хрупкие, не по-мужски изящные.

– А вы всегда…так выглядите? – не могла скрыть удивления Катя.

– Вообще-то, мы так одеваемся, когда выступаем в клубе, – сказал Ооками. – Вот как сегодня, например. Сейчас у нас просто перерыв в концерте и мы гуляем, дышим воздухом…

– И еще я хочу тебя предупредить, чтоб ты не путалась: Макибатори – девушка, все остальные – парни, – сказала Катерине Куронэко.

– А я думала… Ой, вы меня совсем запутали своими именами, – смутилась Катя.

На какое-то время все замолкают, стоя на площадке лестницы и любуясь солнечной панорамой столицы.

Неожиданно за спиной у молодежи нарисовался милицейский патруль в составе двух человек.

– Любуемся красотами? – миролюбиво спросил юный страж порядка.

– А, между прочим, сбор на одном месте пяти человек, уже считается несанкционированным митингом, – сухо заметил второй милиционер – мужчина средних лет со шрамом от ножа над верхней губой. – А вас – шестеро…

– Пересчитали? – чуть насмешливо произнес Ооками. – Мы разве нарушаем общественный порядок?

– Ребята, мост просматривается видеокамерами. Если задержитесь надолго, вас все равно побеспокоят, – все так же миролюбиво произнес молоденький милиционер. – Вон – выставка. Рядом – парк отдыха. Гуляйте…

– Принципиально не сдвинусь с места, – решительно сказала Куронэко. Мне именно здесь нравится стоять…

– Мы вас предупредили, – добавил милиционер со шрамом, бесцеремонно и в то же время с интересом рассматривая Куронэко и весь ее своеобразный прикид.

Стражи порядка уходят, поднимаясь выше, на мост, простреливаемые взглядами молодых людей.

– Не люблю я здесь патрулировать. Тут всегда что-нибудь случается, – зло заметил старший из напарников.

– Да, не самое лучшее место, – согласился молодой и спросил, – ты «этих» видел, что за мода? Не пойму…

– Да кто ж их разберет…Это Москва. Тут мода каждый день меняется, – ответил попутчик и сплюнул.

Молодежь все так же топчется на том же месте.

– Это ж надо такое придумать – «несанкционированный митинг», – усмехается Кикка.

– Это Москва, – вздохнула «девушка в черном»

– Да, Москва. Все безумнее и все дороже, – констатировал Ямабуки и, глянув на наручные часы, добавил, – можем двигать. Двадцать минут до конца перерыва осталось.

Молодые люди начинают спускаться по длинной лестнице.

Снизу, навстречу им поднимаются два рослых парня – по виду «качки», в черных кожаных куртках с металлическими бляхами, в кожаных брюках и ботинках на толстой подошве, с одинаковыми «модельными» стрижками «под ноль».

Расстояние между теми, кто спускается и теми, кто поднимается, сокращается до возможного предела.

– Видишь? – сказал один из «качков».

– Угу, – с радостной мстительностью в голосе отозвался другой.

И хотя «шварценеггеров» всего двое, своей агрессивной массой они закрыли спуск. Парни стоят, ухмыляясь.

Первой не выдерживает этого молчаливого противостояния девушка-Жаворонок (Макибатори).

– Ну, и долго так стоять будем? – обратилась она к тому из них, кто был к ней ближе.

В ответ лысый молча подтягивает к себе за галстук Макибатори, которая вырывается. Его рука скользит по «закамуфлированной» груди девушки. Он ухмыляется, грубо отталкивая ее.

– С тобой я поговорю в другом месте, – говорит лысый.

– Ой, смотри, Петь, сколько обувки хорошей пропадает, – обратился второй стриженный «под ноль» к своему подельнику, кивая на обувь джей-рокеров.

– Сейчас разуем, – гоготнул «Петь». – Тем более, что умыкнули эту детальку из чужого гардероба. Нехорошо. Сейчас за это бить будем.

– Так вы – идейные грабители? – с издевкой сказала Куронэко.

– Заткнись, ворона!

Оттесняя и защищая девушек, Ооками, Кикка и Ямабуки выдвинулись на первый план.

– А может, разойдемся полюбовно? – спросил Ооками.

– С тобою… полюбовно? Тварь…

Один из «качков» плюет и бьет Ооками со всей силы в лицо так, что тот отлетает к перилам лестницы и затем скатывается на несколько ступенек вниз.

Катя испуганно кричит, закрывая лицо руками.

– Смотри, смотри, – обращаясь к перепуганной Кате, говорит все тот же «качок», притягивая за галстук Кикка. – Будешь знать, как с придурками дружить…

Он бьет Кикка в лицо.

– Это тебе – за ботиночки… за причесочку напомаженную… за выпендреж…За сраную демократию…

В это время Ямабуки дерется со вторым «качком», но силы явно не равны. Ему на помощь спешит девушка-Жаворонок. Но в драке достается и ей.

Куронэко рванулась к лысому, который, зажав галстуком шею Ямабуки, бил его по голове. Девушка вцепляется в его руку обеими руками и зубами.

Тот сразу перестает душить и бить Кикка. Он сначала зажимает укус на руке, потом с силой отталкивает Куронэко.

– Ах ты, сучка…

Куронэко отлетает на несколько ступенек вниз. У нее раскрывается сумочка, из которой вместе со стандартным «галантерейным набором» и прочей ерундой вываливается милицейский свисток. Она хватает его и свистит.

«Качки» вздрагивают и озираются.

– Уходим, быстро, – говорит один из них.

В тот момент, когда раздается свисток, милицейский патруль уже почти дошел до конца Крымского моста.

Милиционеры разворачиваются и смотрят вниз в сторону лестницы.

Один из них достает свисток, и раздается ответная трель.

– Хлипких бьют, – усмехаясь, говорит тот, что со шрамом над верхней губой.

Милиционерам сверху хорошо видно, как двое здоровяков отбегают от лестницы в сторону проезжей части. Они останавливают автомобиль и уезжают.

Все тот же милицейский патруль в составе двух человек и вся молодежная компания встречаются вновь. Они стоят у автомобиля стражей порядка.

– Мы вас предупреждали. Не скапливаться, – язвительно говорит тот, что суровей и старше.

– Так мы еще и виноваты? – отозвалась Куронэко.

– Нужно бы в отделение проехать. Составить протокол, фотороботы, – сказал молодой милиционер. – Вы ж не хотите, чтобы ваши обидчики остались безнаказанными.

– Все не поместятся. Решайте, кто поедет, – сказал суровый и сел в машину.

– Поеду я, Кикка и Ямабуки, – сказал Ооками.

Молодой милиционер курит и усмехается молча, слыша непонятные слова.