Текст книги "Когда сбывается несбывшееся… (сборник)"

Женщина быстро, не раздумывая, подошла к телефону и набрала номер, предусмотрительно прикрыв рукой трубку от своего прерывистого дыхания.

– Гостиница «Заря», – ответили скучным дежурным голосом на том конце провода.

Мила решила, что ошиблась и набрала номер снова.

– Гостиница «Заря», – ответил тот же голос администратора.

– Гостиница, да еще и «Заря», – тупо, со сна пыталась рассуждать Мила, вспоминая, отнюдь не фешенебельную гостиницу, распложенную где-то в районе Выставки достижений народного хозяйства и построенную в давние советские времена для передовиков производства и тружеников полей, приезжавших в Москву на экскурсии.

– А почему не «Метрополь», не «Россия», не гостиница «Москва»? Мест не было? – злорадно ухмыльнулась Мила, направляясь на кухню.

Она налила себе холодного несладкого чаю и жадностью его выпила.

– И вообще, почему гостиница? Ну, положим, ему идти некуда… Но тогда почему он не у нее? У нее-то должна быть крыша над головой? Может, она замужем? И туда нельзя? Вряд ли замужем. Или… – Мила силилась шевелить извилинами заторможенного мозга, – или… или… а вдруг она – не москвичка? И ей идти некуда, кроме гостиницы?

Мила вернулась в комнату, села на диван в раздумье. Взгляд ее скользнул в коридор, где валялись осколки дорогой статуэтки. Она подумала о том, что надо бы поскорее замести их, пока не пришла мать. Но за веником она не пошла, а взяла с тумбочки записную книжку и телефон, который поставила себе на колени.

– Зачем я буду гадать на кофейной гуще, когда есть этот старый стукач, который наверняка все знает, – подумала она и с раздражением стала перелистывать блокнот с номерами телефонов.

Человека, которому она собиралась звонить, звали Иваном Кузьмичом. До недавнего времени он работал в посольстве вместе с мужем. Все знали, что он – службист из вполне определенных «органов». И хотя был Иван Кузьмич предпенсионного возраста, он бы не уехал из этой воюющей страны, если бы не обстоятельства, связанные со здоровьем. Полгода назад как-то после посещения восточного базара он заразился гепатитом – болезнью, очень распространенной там. И его жена, которая заболела тоже, настояла, чтобы они уехали окончательно.

– Только бы он был сейчас не на даче, – подумала женщина, нервно, и от этого ошибаясь, тыча пальцем в телефонный диск.

Но Иван Кузьмич был на месте. Справившись, как того требовало приличие, о здоровье супругов, Мила быстро перешла к делу.

– Ну, от вас я этого, Иван Кузьмич, никак не ожидала, – обиженно сказала женщина, – мы ведь даже виделись прошлым летом, а вот новости я узнаю последней…

Ей было жутко интересно узнать: этот любовный роман у ее мужа случился недавно, сейчас? Или, может быть, это уже давняя история, о которой она узнала с таким опозданием.

– М-да, – сказал Иван Кузьмич, выдержав небольшую паузу. – Я так понимаю, вы уже в курсе событий от Виктора, – тогда и мне скрывать нечего. Но вы и меня понять должны – я в чужие семейные дела не лезу…

Жаль, Иван Кузьмич не видел, какую гримасу при этих словах скорчила Мила.

– Ну, вы же сами не захотели ехать к мужу, а мужчин надолго нельзя оставлять одних, – сказал он нравоучительно. – Свято место пусто не бывает. Неужели вы не чувствовали, не догадывались, когда он в отпуск приезжал? Это уже года три, как к нам приехала эта врач. Все так сразу и началось…

У Милы все пересохло во рту от волнения, и ее начал душить нервный спазм, от которого она закашлялась.

А Иван Кузьмич продолжал откровенничать.

– Скажу вам по секрету, мне теперь можно: я пенсионер. Где-то через год наши войска выведут оттуда совсем. Кто знает, может эта история и сама бы собой тоже закончилась, если бы…

– Если бы…что? – мгновенно среагировала Мила.

Иван Кузьмич вдруг понял, что сболтнул лишнее, но отступать уже было некуда.

– Беременным, и к тому же незамужним беременным, там не место, – сказал Иван Кузьмич. И в его голосе послышались строгие нотки чиновника определенного ведомства. – Ну, случилось – и случилось… Не малые дети. Ну, уехала бы она. Или еще был вариант, как выход из той ситуации… Думаю, вы понимаете, на что я намекаю… А он уехал вместе с ней. Я сам удивлен.

– А врач – из Москвы? – едва переводя дыхание, деловито поинтересовалась Мила.

– Нет, нет, – сказал хорошо осведомленный обо всех и всем Иван Кузьмич, – она родом из Минска. Тоже из Минска, как и ваш муж.

Когда разговор был закончен, Мила обхватила голову руками, закрыла глаза и какое-то время раскачивалась из стороны в сторону.

– Убью… Поубиваю всех… И начну с этого старого стукача. Ведь знал же, все знал… И по долгу своей службы должен был меня предупредить. Я бы приехала туда на несколько месяцев в качестве полноправной жены. Все бы можно было еще переиграть.

И тут ее кольнула догадка, почему Иван Кузьмич не сделал этого.

– Ну, конечно же… Ах ты, старый подкаблучник…

Она вспомнила, как года четыре назад на каком-то фуршете в Москве, когда Виктор приезжал в очередной отпуск, к ней подошла жена Ивана Кузьмича с бокалом шампанского.

– Вот вырвались с мужем на месяц на свободу, – сказала Мария Петровна, – а вы, Милочка, вижу, совсем – не патриот… Мужа всегда надо поддерживать.

– А я – не офицерская жена, – насмешливо сказала Мила, откусывая бутерброд с черной икрой и запивая его виски. – Я выходила замуж за дипломата, а не за офицера, – добавила она, явно намекая на то, что их мужья служат в разных ведомствах. – К тому же, на мне – дочь, мать… И я не могу бросить свою творческую работу.

– Конечно, конечно… Понимаю. Если бы ваш муж работал в посольстве Америки или Италии, например, вы бы с ним поехали с удовольствием, – сказала, багровея от злости, Мария Петровна.

Мила демонстративно отошла от раскрасневшейся дамы, давая понять, что разговор исчерпан.

Да. Конечно… Они все знали, наблюдали за развитием этого романа, и насмехались над нею. И злорадствовали. Уж Мария Петровна точно…

Мысль о том, что кто-то копался в ее белье, жутко раздражала. А осознание того, что кто-то может вить свое гнездышко и быть счастлив, когда в ее жизни рушится все, было невыносимо.

– Так, так…Интуиция меня не обманула: медичка, и к тому же – из провинции. А это значит, что жить им пока негде… Для них – большой минус. А для меня – плюс, – рассуждала, словно, на калькуляторе подсчитывала, Мила. – Тогда понятен и выбор гостиницы. Потише, подальше от центра и… подешевле, потому что в один номер их никто не поселит. И сколько времени это продлится, неизвестно. Впрочем…

И тут волна ненависти снова подкатила к горлу.

– Конечно, он теперь москвич… благодаря мне. И в очереди на квартиру мы стоим. Даже если очередь сорвется из-за развода, так он кооператив себе купит. Деньжат, небось, предусмотрительно припрятал… так что этот вопрос для них вполне решаем, – продолжала рассуждать Мила вслух, разлегшись на диване. – И вполне понятно, что сорокапятилетний мужик не будет жениться на сорокалетней… Как минимум, эта тварь должна быть его моложе лет на десять-пятнадцать. И, наверное, не уродина…

Она не раз замечала, что Виктор засматривался на хорошеньких женщин.

– Это же надо, как некоторым бабам везет. Особенно, за мой счет, – процедила сквозь зубы женщина.

Вдруг Мила резко поднялась с подушки и села на диване, сжав кулаки.

– А это мы еще поглядим, кто лучше из моего муженька получится: молодой дедушка или счастливый и немолодой папаша, – злорадно ухмыльнулась Мила. – Отдельная-то квартирка Вике может быть понадобится в ближайшее время…

И тут позвонили в дверь.

Мила подскочила с дивана, направляясь в прихожую, с досадой наступая на то, что осталось от дорогой статуэтки.

В дверном проеме показались мать и Вика.

Дочка, сделав виноватые и в то же время невинные глазки, быстро, прошмыгнула в квартиру, оставляя у себя за спиной защиту в виде родной бабки. Но Мила успела ее больно ущипнуть за руку.

– А с тобой мы еще поговорим, – добавила она со злостью.

– Да что же это такое? – запричитала с порога Ирина Михайловна, наступив на осколки и узнавая в них антикварную вещь. – Как ты могла? Ведь это – такая дорогая вещь. Ей цены нет… К тому же, память об отце. И восстановить ее уже невозможно. Все вдребезги, – продолжала расстроенная женщина.

– Наш подарок с отцом тебе на восемнадцатилетие…

«Ну, пошло-поехало», – досадуя на себя, подумала Мила, с явным опозданием хватаясь за веник.

Ирина Михайловна прошла в комнату, села на диван, на глаза у нее навернулись слезы.

– Викочка, принеси мне попить.

Вика, разглядывавшая отцовские заграничные подарки, кинулась на кухню.

– Нет, ну, что ты за человек. Иногда мне кажется, что ты – не моя дочь… Откуда в тебе эта расточительность? Если ты такая истеричка, держи у себя под рукой дешевые тарелки и швыряйся ими, – Ирина Михайловна сделала паузу, отпивая из чашки холодный несладкий чай, принесенный Викой.

«Сейчас про болезнь отца и неудачную операцию вспомнит», – пронеслась мысль в голове у Милы, прошедшей на кухню и выгребающей из холодильника продукты, чтобы по-быстрому что-то сообразить на ужин.

Действительно, задетая за больное, Ирина Михайловна проговаривала историю, которую все знали и которую слышали столько раз.

Она говорила о своем муже, об отце и дедушке, который был добытчиком и все нес в дом, чтобы всем жилось хорошо и не было ни в чем нужды. Даже заработал себе болезнь многих снабженцев – грыжу. Кто знает, не уговорили бы его на операцию, может был бы и жив сейчас. Посоветовали по знакомству хорошие специалисты. У предусмотрительной Ирины Михайловны они были. И хирург был опытный. И операция прошла хорошо. И уже говорили о скорой выписке. Но никто так толком и не смог объяснить, почему в ночь на четвертый день после операции Георгию Степановичу стало вдруг плохо. Ирину Михайловну, которая собралась, как и прежние ночи дежурить в палате на соседней койке, успокоили и отправили домой. А наутро…А наутро его не стало. Как потом выяснилось, наркоз оказал такое действие на почки. Мужчине было всего пятьдесят девять, сердце работало нормально, давление было в норме. Отношение к больному – хорошее. А итог – трагичный. И виноватых не нашли. Потому что все анализы тоже были в норме. Если их только случайно не перепутали с другими, или, может, еще что-нибудь. Но в итоге – вдруг отказали почки. Этого никто не ожидал. Конечно, Ирина Михайловна винила врачей. Но…В медицине есть столько необъяснимого. Кто знает, может, в день операции неудачно расположились звезды для Георгия Степановича, или вспышки на солнце были очень сильными. Или магнитные бури пронеслись. Но конкретно виноватых не было.

– …тоже мне нашлась богачка, – долетали до Милы материны слова, когда она позвала Вику на кухню помочь сделать бутерброды.

– Не сыпь мне соль на рану, – сказала Мила, входя в комнату и обращаясь к матери, – и без того тошно. Пойдем перекусим. Только не грузи меня хотя бы за едой, я тебя умоляю, – попросила она тихо.

Минут через двадцать все были снова в комнате. Вика, ахая от восторга, начала примерять джинсы и разные футболки.

– Это правда, что бабушка сказала? Ты беременна? – строго спросила Мила у дочери, беззаботно вертящейся перед зеркалом.

– Ну, я не знаю, мам… Я не совсем уверена, – начала мямлить Вика. – Я к врачу еще не ходила.

– Нет, полюбуйтесь на нее, – накручивала себя Мила, – она ни разу не грамотная. Ты что не знаешь, что нельзя быть немножко беременной? Или – или…

Она резко встала с дивана и подошла к дочери.

– Раздевайся, – сказала она грозным тоном опешившей Вике. – Я грудь твою хочу посмотреть.

Вика послушно сняла футболку и бюстгальтер, из-под которого грудь уже «выходила со всех берегов».

– По поводу беременности к врачу можешь даже и не ходить. Тут и так все ясно, – сказала Мила дочери, глянув на ее грудь. – А вот точный срок не мешало бы установить…

– Ну, почему ты так уверена, мам, ты же не врач, – попыталась оправдаться Вика, – может…

– …все само собой рассосется? – перебила она дочь насмешливо. – И не надейся.

– Ну почему все опять повторяется? – наконец, вставила свое слово Ирина Михайловна, молчаливо наблюдавшая за диалогом матери и дочери.

– Что повторяется? – сразу встрепенулась Вика.

– Мам, ну, можешь ты не встревать в наш разговор, когда я дочь воспитываю? Ты знаешь, у меня нервы на пределе… Ты хочешь, чтобы я опять что-нибудь грохнула?

И тут зазвонил телефон.

– Это меня, – подскочила к телефону радостная Вика. – Ага, ага…ну, давай у метро, как обычно, до встречи… Мам, я у бабушки сегодня ночую или дома? – спросила Вика на всякий случай у матери.

– Где хочешь, только не со мной… дай мне в себя прийти, – потухшим голосом сказала Мила.

– Ну, тогда я побежала, – быстро стала собираться Вика, надевая на себя обновки.

Она чмокнула бабушку в щеку и попыталась поцеловать мать, но та увернулась от нее.

– И чтобы завтра к врачу, немедленно, – зло бросила Мила вслед дочери. – Ты что не понимаешь, что у тебя два выхода: или аборт или замуж… А может, уже даже и один, если срок большой.

Но этой последней фразы Вика уже не слышала, торопясь на свидание со своим парнем и довольная тем, что мать все знает и гроза уже пронеслась.

– Пойдем на балкон, – сказала Ирина Михайловна дочери, невольно поморщившись от дыма ее сигареты, – там и поговорим.

– А что там за парень, ты его хоть видела? – спросила Мила у матери, равнодушно глядя на красивый закат, глубоко и некрасиво затягиваясь сигаретой.

– Да, видела… несколько раз, когда он к Вике заходил. Зовут Виталиком. Симпатичный, вежливый…

– Они все вежливые сначала, – с усмешкой заметила Мила.

– Он учится вместе с Викой в зубопротезном техникуме.

– Так, с голоду с такой профессией не должны помереть, если поженятся, – рассуждала Мила. – А что еще о нем знаешь? Кто родители?

– Вика говорила, что мать воспитывает его одна. С мужем давно распрощалась. Живут они вдвоем в двухкомнатной квартире где-то в Крылатском. Практически, он живет один, потому что у матери есть хахаль, за которого она собирается замуж…Собственно, она у него и живет.

– Это уже неплохо. Если поженятся, молодежи будет где жить. И потом, мне кажется, – добавила прагматичная Мила, – женщине, которая пытается устроить свою личную жизнь, очень даже на руку будет, если кто-то возьмет заботу о ее сыночке. Как думаешь?

– Не знаю, не знаю, – сказала озабоченная Ирина Михайловна, – возможно, ты и права. Знаю, что с этим хахалем его мать собирается съезжаться, Вика рассказывала. Квартиру хотят менять на большую. Знаю еще также, что у них недавно умер дед, от которого осталась комната в коммуналке где-то на Красной Пресне, – добавила мать.

– У, сколько свободной жилплощади для свиданий, – усмехнулась Мила, – как же тут не забеременеть…

Хотя в душе ее невольно кольнула досада от мысли: сказать мужу, что Вике совсем негде будет жить, если она вдруг срочно засобирается замуж, не получится.

Не получится при таком раскладе и потребовать у него денег для Вики на квартиру. Опять же ему и лучше: будет продолжать вить свое гнездышко …А Миле этого, ох, как не хотелось. Парадокс, конечно, но в сложившейся ситуации она даже где-то была сейчас рада, что Вика беременна. Это давало ей возможность неотложного общения с Виктором, прощально хлопнувшим дверью. И не нужно искать никакого предлога. У них теперь есть общие дела, связанные с дочерью. Он вынужден будет общаться с нею, как бы ему этого не хотелось. В этом вопросе ему не отвертеться.

– Ну, ладно, у Вики все по молодости, можно понять, – долетели до оцепеневшей Милы материны слова, – но ты-то, ты…Старая корова…и такая дура. Так и не научились гулять с умом. И к тому же, муж знает про твои гулянки. Я тебя предупреждала.

– А знаешь, что я пронюхала? – сказала Мила, не обращая внимания на обидные материны слова, сказанные в сердцах, и рассказала ей то, о чем поведал Иван Кузьмич.

– И это ты называешь, пронюхала? – изумилась мать. – Слишком поздно. Ох, и плохи же твои дела, дочка. Твой поезд ушел. А мужик – он всегда мужик. Ему что…Он начинает жизнь заново. А заново начинают жить с молодыми женами, можешь в этом не сомневаться.

– Ну, это мы еще поглядим, – ответила дочь и зло добавила, – троих беременных никакой мужик не сдюжит, а тем более – такой тюфяк, как мой муж.

– Троих? – усмехнулась мать. – А ты не оговорилась, дочка? Причем тут ты? Неужели ты хочешь, признаться Виктору, что забеременела от любовника? И зачем? Ты хочешь, чтобы он тебя еще и высмеял? – удивилась Ирина Михайловна. – По-моему, единственное, о чем его можно попросить сейчас, так это, чтобы он повременил с разводом, пока квартиру не дадут. Ну, можно также намекнуть еще, что развод плохо отразится на его дальнейшей карьере…

– Нет, это уже не поможет, раз он принял такое решение, – сказала Мила, – и чихать мне теперь на его карьеру и квартиру. Подожди, я сейчас…

Мила покинула балкон и вскоре вернулась с бутылкой коньяка и двумя маленькими серебряными рюмками.

Она налила коньяк себе и матери и с жадностью заглотнула порцию жидкости, которая стимулировала работу ее мозга.

– Ну, ты уж меня совсем за идиотку держишь, – сказала она, наливая и повторно опрокидывая рюмку. – У меня есть план… Мне ведь все равно надо срочно познакомиться с парнем Вики. Да и не только мне. Виктору тоже. Если мы вообще Вику замуж спихнем…

– А если не получится? Если парень не захочет? – возразила Ирина Михайловна.

– Надо бы, чтобы захотел, – ответила дочь, уже с явным раздражением в голосе, – как ты не понимаешь? Мне надо, чтобы Виктор пришел в эту квартиру хотя бы еще раз. Под любым предлогом. А предлог у нас есть – Викины дела. А уж как получится у нее: замуж – незамуж… Пусть тоже поучаствует в разговоре, поволнуется, раскошелится, если свадьба, тем более…

– Ну, допустим, придет поговорить… А дальше что? Ты хочешь что ли, чтобы он на ночь здесь с тобой остался? – спросила мать. – Так насильно мил не будешь.

– Вот именно, насильно, – усмехнулась Мила, – да он мне даром на ночь не нужен. И раньше, а сейчас – тем более. Не собираюсь я с ним играть в любовь. Мне просто нужно, чтобы эту ночь он провел в моей квартире. Всего лишь…

– Зачем? – удивилась мать. – Ну, поговорим, посидим, все обсудим. Как ты его удержишь?

– Ну, это уже мои хлопоты, – сухо ответила дочь, раскуривая новую сигарету.

– Нет, я должна знать, – заволновалась Ирина Михайловна, – что ты задумала?

– Ой, да ничего особенного, – сказала Мила, – есть один способ. Но это между нами, по секрету. Не хотела говорить… ну, ты как пристанешь… Просто чайку он попьет вместе со всеми или кофе, или коньячку хлебнет. Любит он, особенно, кофе с коньячком… Главное, «это» вовремя ему подать, под конец всех наших разговоров.

– А это не опасно? – округлила глаза Ирина Михайловна. – Что ты надумала такое?

– Не опасно, не опасно, – усмехнулась Мила. – Он просто захочет спать и заснет…Крепко. А наутро…

– Ты ему скажешь, что беременна? – в свою очередь усмехнулась мать. – Он ведь не дурак. А ты просто ненормальная…

– А мне плевать. Это уже не будет иметь значения. Главное, чтобы он просто переночевал у меня. Вот и все…

– Ну, а дальше, дальше-то что? – не унималась мать.

– А дальше – война, – щуря свои маленькие глазки, зло сказала Мила. – Или ты думаешь, я должна сложить лапки и молча радоваться за этих двоих? Может, счастья им еще пожелать, подержать фату новоиспеченной невесте на свадьбе? Спокойно наблюдать, как он в ближайшее время получит или купит квартиру, пойдет на работу в свой МИД… Знать, что через какое-то время его уж точно пошлют в нормальную капстрану, чего я столько лет ждала и не дождалась?

– Я понимаю твое состояние, – сказала Ирина Михайловна, но пойми, ничего не изменится, даже если он и заночует у тебя.

– Ошибаешься, мамуля. Ох, как ошибаешься. Пусть в эту ночь его подружка поволнуется. Беременным это на пользу… А муженек мой будет расплачиваться долго. Не меньше восемнадцати лет потом… Он, конечно, будет возмущаться, противиться. А потом просто махнет на меня рукой, лишь бы отвязаться. Лишь бы не поднимать шума. Я его знаю. Да и не нужен ему сейчас этот лишний шум… А мне это как раз наруку. А ей – пусть доказывает потом всю жизнь, что платит алименты на ребенка, к которому не имеет никакого отношения. Достаточно посеять сомнение, чтобы испортить людям жизнь. Ну и пусть потом будут счастливы, если смогут, – злорадно ухмыльнулась Мила.

– Я понимаю, что тебе хочется отомстить, – сказала Ирина Михайловна, – но нельзя же заводить ребенка только из мести. К тому же – не известно от кого. К тому же, ты будешь его воспитывать одна и вряд ли дождешься алиментов от Виктора. И скажи: зачем тебе нужен грудной ребенок в твои сорок два года? Ты эгоистка, привыкла жить только для себя. Да и сама, может, скоро бабкой станешь…

– Не называй меня так, – недовольно передернула плечами Мила. Конечно, «уже не лето, но и еще не осень», – ответила она вдруг нараспев словами из слышанной когда-то песни, заглядывая в стекло балконной двери, как в зеркало. – Посмотрим, посмотрим… Я еще повоюю. Даже если я сегодня и потерпела поражение, то почему я должна сдаваться без боя? И кто знает, что будет завтра? А как говорят военные стратеги: проиграть одно сражение – еще не значит проиграть войну…

Дочь посмотрела на мать, которая осуждающе замолчала.

– Да мне и надо-то всего – заманить его сюда в последний раз. А для этого мне понадобится твоя помощь, – Мила с надеждой посмотрела на мать.

– Только не впутывай меня в свои дела, – недовольно поморщилась Ирина Михайловна.

– О, уже испугалась, – усмехнулась Мила. – Да дел-то никаких нет. Мне надо позвонить ему самой и пригласить на встречу. Но, видишь, как я взвинчена. Могу сорваться в любой момент и все испортить. Поэтому я и хочу, чтобы на наш семейный совет пригласила его именно ты. Сначала он какие-то новости узнает от Вики при встрече с ней, а потом позвонишь ты и пригласишь его сюда, в нашу… в мою квартиру. Вот и все.

– Конечно, позвонить я могу, – сказала мать. – С Викой дела серьезные…

– Да не забудь ее завтра к врачу отправить. Это важно. Нужно узнать точный срок беременности. А еще лучше – сходи вместе с ней к врачу, – попросила она мать, – завтра я буду занята на работе.

Ирина Михайловна тяжело вздохнула, поворчала еще какое-то время о непутевости дочери и ушла в комнату.

– Как все начиналось, так и заканчивается, – услышала Ирина Михайловна ответ Милы на все свои стенания.

– Ну, уж нет, ты это брось, – сказала запальчиво мать, высовываясь на балкон. – Ты прожила в браке двадцать лет. Была все эти годы неплохо обеспечена. У тебя дочь. У дочери есть отец. У тебя муж – не забулдыга какой-нибудь, а дипломат…

– Был, – сказала Мила. – Был муж…

– Ты сама во многом виновата, – сказала Ирина Михайловна и стала собираться домой.

«Как все начиналось, так и заканчивается», – вертелась фраза у Милы в голове, когда она, наконец, оставшись одна, задернула шторы и наглоталась таблеток валерьянки.

На улице еще было светло, с детской площадки доносились громкие голоса и скрип качелей. Она знала, что сразу не уснет. Но все равно легла пораньше. Ей – стратегу – необходим был сейчас отдых. И сосредоточенность. И полумрак, в котором хорошо думалось. Что-то уже начинало вырисовываться. Неужели и впрямь Вика может выскочить замуж? Только бы ее парень не соскочил с крючка…

«Интересно, к какому типу мужиков относится этот Виталик?» – задумалась Мила, у которой существовала своя классификация на этот счет, вмещавшая в себя всего лишь четыре подвида двуногих мужских особей. (Очевидно, исходя из примитивности этого творения природы). Кто он: «тюфяк», «динамо», «чмырь» или «фуфло»? Ну, с «тюфяком» все понятно и просто… С «динамо» тоже не очень сложно. Его можно припугнуть, или «заманить пряником», в зависимости от обстоятельств. С «чмырем» все гораздо противнее и сложнее. Этот подвид двуногих может доставить немало неприятностей. Однако, в конце концов, и на него можно найти удавку… Но самый плохой, а точнее, «дохлый номер» – это «фуфло». И Мила знала об этом не понаслышке. Ей везло на таких мужчин. Типичный пример «фуфла» был Гарик. Причем, «фуфлом» не становятся вдруг в сорок, он и в двадцать, и в шестнадцать – «фуфло», потому что «фуфло» – это от рождения, считала женщина. Бесполезны, как говорится, и слезы, и угрозы. «Фуфло» непробиваем. Его невозможно заманить в ЗАГС, привлечь к ответственности, припугнуть. Но некоторым женщинам, как ни странно, нравится этот тип. Возможно, за какие-то иные достоинства?

Как начиналось, так и… А как, собственно, все начиналось у нее с Виктором? Как же давно это было… Мила прикрыла глаза. Действительно давно. Но она все отчетливо помнит, как будто это было вчера.

Это был не самый лучший период в ее жизни. Она недавно уволилась из театра и пребывала в депрессии. Временами ее захлестывала черная тоска. И тогда ей казалось, что она поторопилась с местью Примадонне. Возможно, надо было потерпеть еще ее выходки, затаиться…Тогда бы она могла видеть ЕГО…Этого красавца-актера…

На тот момент в доме считали, что Мила пребывает в состоянии поиска работы, который, на самом деле, заключался в том, что она просто лежала на диване и плевала в потолок. В действительности, поиском занималась мать.

– Все валяешься, – набросилась как-то на нее мать, придя с работы с полными сумками провизии, – хотя бы квартиру проветрила, дышать нечем и ковры все дымом провонялись…

Женщина открыла форточку, перевела дух, затем села рядом с дочерью и сказала, уже более спокойно и миролюбиво: «А знаешь, кого я сейчас встретила?»

И не обращая никакого внимания на безразличную мину на лице дочери, продолжила свой женский треп.

– А встретила я Светки Поляковой мать – Станиславу Кирилловну. И знаешь, что она мне рассказала? Светка-то ее уже замужем. Похвасталась, в общем. Удачно вышла замуж… за молодого дипломата, выпускника МГИМО. На днях в Венгрию уезжают на три года. Везет же некоторым…

Мила навострила уши. Светка была та ее одноклассница, которую мать вместе с родителями Светки когда-то приглашала на премьеру фильмов к себе в кинотеатр.

Станислава Кирилловна была пожизненной домохозяйкой. Ее супруг был директором большого столичного универмага. Светка была единственным ребенком в семье. Одноклассница выпала из поля зрения Милы не только потому, что Мила после девятого класса ушла со школы, но еще и потому, что эта семья переехала, обменяв свою двухкомнатную квартиру на большую. Светкины родители могли бы сделать это и раньше, но ждали, когда дочь закончит десять классов. Не хотели срывать ее с места, тем более, что их дочка не могла похвастаться особыми успехами. Но ее родителей это, похоже, не сильно огорчало. Особенно, Станиславу Кирилловну, которая считала, что не в учебе счастье.

Светка появилась у них в седьмом классе и поселилась в соседнем подъезде с Викой. И хотя дружили они по-соседски, и были одноклассницами, Мила Светку недолюбливала. Причина была проста: у нее было смазливое личико, которое нравилось мальчишкам, и хорошая фигурка, на которой ладно сидели дефицитные шмотки из папашиного универмага. Рядом с ней Мила очень проигрывала. А через пару лет Светка вообще расцвела и превратилась в красавицу, на которую все заглядывались. Поэтому дружбу Мила со Светкой не поддерживала. Светку могли бы отдать в спецшколу, могли нанять ей репетиторов, но… Станислава Кирилловна считала это неглавным. Главное – это удачно выйти замуж, считала пожизненная домохозяйка. И что немаловажно – вовремя. «Пока красота не завяла», – делилась она своими соображениями с матерью Милы. – А учеба, все эти книжки и занятия красоте не способствуют»…

Не удивительно, что после окончания школы молодая девушка нигде не стремилась учиться. И это в Москве, где столько вузов на любой вкус! «Пусть мужчины учатся или дурнушки, – вдалбливала такую мысль своей дочери мать. – А нашей красавице только одна дорога – замуж».

О работе вообще не было речи. Светлана трижды в неделю ходила с бассейн, регулярно посещала вместе с матерью престижный салон-парикмахерскую. Вместе с родителями часто бывала на выступлениях популярных певцов и артистов в концертном зале «Россия», театре Эстрады. Станислава Кирилловна понимала, что с дочкой надо бывать на людях…

Как-то однажды, придя с работы, отец Светланы принес пригласительный билет на студенческий новогодний бал в московский институт международных отношений. Скромная бумажка-приглашение случайно оказалась для Светланы счастливым лотерейным билетом и пропуском в ту жизнь, о которой мечтала для своей дочери Станислава Кирилловна…

Милу, которая молча слушала мать, невольно кольнула досада. Неприятно было слышать о чьей-то удаче, когда в твоей жизни ничего не ладится…

– И представляешь, – засмеялась Ирина Михайловна, – ей так хотелось похвастаться, так хотелось… Но когда мы с ней прощались, у нее было такое лицо, словно ей жалко стало, что она выдала какой-то секрет…

– И что еще кто-нибудь познакомится с выпускником МГИМО и тоже, как ее дочь, вдруг выйдет замуж за дипломата? – наконец, подключилась к разговору обозленная Мила.

– Во-во, точно, – поддержала ее мать.

– Вот сволочь, – процедила сквозь зубы молодая женщина, – только чтоб у ее Светки все в ажуре было, – и добавила уже более спокойно, – можешь не волноваться, мамуль, дипломатов на всех все равно не хватит…

– А это мы посмотрим, – сказала мать, – чем это мы хуже других?

Теперь у Ирины Михайловны появилась идея-фикс. И воплощать в жизнь ее она взялась, с азартом и пылом еще даже большим, чем когда пыталась определить свою непутевую дочь на учебу. Программа-максимум – выдать дочь замуж за дипломата. Программа-минимум – познакомить дочь именно со студентом МГИМО.

Казалось бы, чего проще было со способностями Ирины Михайловны достать пригласительный билетик на вечер в какой-то институт… Ирина Михайловна вначале так тоже думала. Но, как оказалось, она очень глубоко заблуждалась. Институт был не «какой-то», а очень престижный, единственный на всю страну, где учились, в основном, дети советской элиты. После нескольких и вежливых, и назойливых звонков в институт (ей даже голос приходилось менять) Ирина Михайловна поняла, что билета ей не заполучить. Ей вежливо и уклончиво отвечали, что «количество билетов весьма ограничено» или, что «билеты распространяются по усмотрению администрации института».

Конечно, Ирина Михайловна понимала, что многое в жизни решают родственные связи и знакомства. Она сама часто поступала по принципу: «ты мне – я тебе», к которому подталкивала мораль сплошь состоящего из дефицита общества, которое, тем не менее, рекламировало равные для всех права и возможности. Но были, однако сферы, где на всех этих равных возможностей не хватало. И это ужасно раздражало. Это были явно не ее «сферы». Со своим семилетним образованием, естественно, она не была знакома с такой наукой как обществоведение. Однако, более всего женщину, отнюдь не знакомую с теоретическими выкладками политэкономии развитого социализма, раздражали тезисы, звучавшие со всех сторон: «от каждого по способности – каждому по его труду» или «кто не работает – тот не ест».