Текст книги "Семь тетрадей. Избранное (сборник)"
Автор книги: Борис Щербаков
Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Шрифт:
-
100%
+
Борис Щербаков
Семь тетрадей. Избранное (сборник)
Руководитель проекта И. Серёгина
Корректор О. Боченкова
Компьютерная верстка М. Поташкин
Дизайн обложки Л. Беншуша
© Б. Щербаков, 2012
© ООО «Альпина нон-фикшн», 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
* * *
Начало
1972–1977 гг.
Баллада
Зачем я не воин и в битве кровавой
Другие встречались, мечами звеня?
Зачем на коне не скачу я по травам
И царская дочка не любит меня?
Зачем за спиною не чувствую лука
И в речке студеной коня не пою?
Зачем во дворце перед близкой разлукой
Под гусли я песню свою не пою?
Зачем я, друзья, на волнах океана
Не правлю рукою умелою челн?
И вместе с дружиной в заморские страны
Не мчусь я по грядам бушующих волн?
Эй, буйные ветры! Бушуйте и рвитесь!
С шатра не сорвать вам трепещущих лент.
Зачем не боец я, не воин, не витязь
(Хотя и дружинник), а просто студент?
Рождественский сон
Вот послушайте… Тишь…
Это хлопья уставшего снега,
Словно сказочных бабочек рой
Опускаются вниз.
И, уставши от вечного бега,
Даже время вечерней порой
На пушистый сугроб
Отдохнуть потихоньку садится.
Я иду, темнотой окружен,
Только, может быть, мне,
Только, может, все это мне снится?
Ну, конечно же, это рождественский сон.
Ночь перед весной
Буря, буря стелет снегом паутину переулков,
И, как свечи, догорают
Огоньки твоих окон.
Слышишь, топают морозы
По сугробам шагом гулким?
Слышишь, где-то за домами
Колокольцев перезвон?
Это мчатся чудо-кони
В вихре снежного бурана,
А под белою фатою
Там волшебница-зима.
Наметают ей морозы
Серебристые курганы,
Из искрящегося снега
Воздвигают терема.
Поток
Поток рванулся, вздыбив спину,
Сломив сопротивленье льда,
Как вырываются стада
Весной на сочные долины.
Открыв весенний хоровод,
Поток рассыпался ручьями,
Как солнце вешнее лучами,
И воды ринулись вперед.
Набросок
Это лето. Сам жаре не рад,
Прячась в зелень от нее устало,
Май акации медовый аромат
Разливает щедро по бокалам.
Не бывает
Не бывает такого осенью,
Даже в сказках ты не найдешь,
Чтоб из белого неба с просинью
По-весеннему капал дождь.
Не бывает, чтоб тучи схлынули,
Чтобы небо – как по весне,
Чтобы солнце лучи раскинуло —
И купается в голубизне.
Нет, бывает, что так случается,
И приходится сгинуть тьме,
Только люди не удивляются,
Знают, все равно – быть зиме.
«Сегодня вдруг сентябрь…»
Сегодня вдруг сентябрь
Взглянул в мое окно.
Увидел я, как ветер реки студит.
Ведь день Ильин прошел уже давно,
А это значит, что тепла уже не будет.
Сон Иисуса
Не помню, был ли это сон
Или простой мираж в пустыне.
Я видел город, слышал звон
Колоколов, мираж… а ныне…
Песок кругом, один песок,
Пустынна даль, пустынно небо,
И солнце мне печет в висок.
Воды… Воды хочу… но где бы
Ее найти, скажите, где
Мне взять живительную влагу?
Я знаю, истина в воде.
Хотя испил бы лучше брагу,
Чтобы заснуть и вновь во сне
Увидеть снова этот город.
Недолго жить осталось, скоро
Молебн отслужат и по мне.
Он был прекрасен, город сна.
Вдали, за зелени прохладой,
Вставала белая стена,
Что ограждает рай от ада.
Я видел белые дома,
Ручьи, бегущие в равнину,
Базар – людская кутерьма,
Там дети, женщины, мужчины.
И думал я про них тогда,
Что нет счастливей их на свете.
Покой и счастье навсегда
Мужчинам, женщинам и детям.
И я был броситься готов
Водой студеною напиться
И отдыхать в тени садов,
Где чудным хором свищут птицы.
И я пошел к стене, хотел
Я отворить врата златые,
Но шагу сделать не успел,
Как понял: все мечты пустые.
Исчез мираж, и звон угас,
И я опять один в пустыне…
Пусть будет дождь, пускай он хлынет
С небес! Но вижу, тщетен глас.
Что значу я, зачем я, Боже?
Который день не ел, не пил.
Простой песок мне служит ложем,
Так скоро выбьюсь я из сил.
Я человек, Отец! Пойми Ты,
Нужны простые люди мне.
Но для меня врата закрыты
В высокой каменной стене.
Но почему?! Зачем тогда я?
Иль это правда был лишь сон?
Мираж, мираж, виденье рая,
Фонтаны, зелень, люди, звон.
А на реальность так похоже…
Так значит, сон… Прости мне, Боже!
Подумал я: «Мираж, ну что ж,
Не он, так я… одно и то же…»
Воды, воды… хочу воды.
Зачем вы шутите со мною?
Я видел чудные плоды
В садах за белою стеною!
Хочу… воды! Но жгуч песок,
И капли влаги нет в помине
Чумное солнце жжет висок,
Пуста безводная пустыня.
«Растравила весна, растревожила…»
Растравила весна, растревожила,
А всего лишь февраль на дворе.
И чего-то совсем непохожего
На обычное хочется мне.
Чтобы медом пахнула акация,
Чтобы трель за собой позвала,
И весна ослепительной грацией
По пахучим лугам проплыла.
Пусть сегодня тебя не увижу я,
Только знаю, что ты меня ждешь.
Ты моя, по-весеннему рыжая,
Будто с неба апрельского дождь.
«Ты знаешь, может статься…»
Ты знаешь, может статься,
С чего это я злой?
С чего боюсь остаться
Наедине с собой?
А дома я скучаю,
Устав от кутерьмы,
И за стаканом… чаю
Готов сидеть до тьмы.
Ты, может статься, знаешь,
Кого это я жду?
Ищу, но, понимаешь,
Никак вот не найду.
Хочу, хочу быть с теми,
Кто выбрал трудный путь.
Бежит шальное время,
Да так, что просто жуть.
Ты знаешь, может статься,
О чем я говорю?
Сегодня девятнадцать,
А двадцать к ноябрю…
Хочу я…
(песня на музыку А. Исакова)
С рассвета и до темноты
Хочу я всего лишь не боле,
Чем мять сапогами цветы
Усталого теплого поля.
Хочу, – да простит меня Бог, —
Немного свободы, хочу я,
Чтоб волны ласкались у ног,
Кровавые раны врачуя.
Хочу я заснуть на траве
Под песню пчелиного гула,
Чтоб ты головой к голове
Легла и со мною заснула.
Хочу я припасть к роднику,
Холодную воду смакуя.
Я чувствовать радость могу,
По целому миру тоскуя.
Когда ко мне явишься ты,
Как будто бы с иконостаса,
С рассвета и до темноты
Я жду только этого часа.
Дума нелегальная
Убогой кухни шел я мимо,
Как то случилось – не пойму,
Как вдруг ужасная картина
Открылась взору моему.
Зловонный дух угрюмо вился
Над кучей с гору Эверест,
И смердный запах разносился
На много сотен верст окрест.
Угрюм и чем-то опечален,
В той куче рылся человек,
И пот холодными ручьями
C его чела на землю тек.
Его спросил я, ужаснувшись
(Все как-то вырвалось само!):
«Откуда ты?». Он, разогнувшись,
Ответил тихо: «Из МГИМО…»
На нем защитна гимнастерка
И на платформе сапоги,
В глазах такая грусть, что горько,
И тьма, что не видать ни зги.
Он на меня взглянул с тоскою,
И я отвел поспешно взгляд.
И вспомнил (с трепетом, не скрою),
Что завтра мне идти в наряд…
Дума легальная
В ажурном ореоле песен
Сидит на ветке соловей.
Но он ведь менее полезен,
Чем старый дятел – враг червей.
Когда волна шумливой пеной
На берег бросится в тоске,
Она смывает непременно
Любой рисунок на песке.
Природы тайны неподвластны
Сознанью нашему порой,
И то, что кажется нам ясным,
На деле скрыто темнотой.
Сон в летний день
(Песня, музыка А. Исакова)
Вот так лежать и тишь бы эту слушать
Среди полей, слезящихся росой.
Ничто не может, кажется, нарушить
Всевышним нам ниспосланный покой.
И вдруг, когда сама земля заснула
Под мягким покрывалом облаков,
Вы чувствуете, гарью потянуло,
И дым пополз по бархату лугов…
Себе не зная истинной цены,
Ты думаешь, что создан для войны.
Послушай, обладатель жизни краткой,
Зачем тебе сражения нужны?
За горизонт метнулся белый сполох
И выжег небо яркое дотла,
И мириады искорок веселых
Кругом зажгли пожаров факела.
Быть может, это даже и красиво —
Очарование слепящего венца.
Да кабы в сизом облаке разрыва
Не видеть смерти желтого лица…
Себе не зная истинной цены,
Ты думаешь, что создан для войны.
Послушай, обладатель жизни краткой,
Зачем тебе сражения нужны?
Подумай, обладатель жизни краткой,
Оставь свой меч и пыл войны оставь.
Ведь если рухнет мир, по-детски шаткий,
Все это может превратиться в явь…
Вот так лежать и тишь бы эту слушать,
Забыв про этот сон и про войну,
Пусть будет так, чтобы никто не мог разрушить
Земной покой и эту тишину.
Ты слышишь?
Застыли тополя, но через миг
Рванется ветер, пробежит по кронам.
Ты слышишь музыку: Шопен, Чюрленис, Григ…
Играет для тебя оркестр зеленый?
Ты слышишь, как шуршат странички нот?
Ты слышишь, как звучат аплодисменты?
Галерка хлопает, волнуются студенты,
Шумливый и восторженный народ.
И я бы с ними вместе крикнул: «БРАВО!»,
Но слишком поздно вспомнил о себе.
Я весь восторг свой отдал лишь тебе,
Я рассыпал его налево и направо.
Пусть все недолговечно между нами,
И этих чувств возвышенных прилив.
Мы разойдемся разными путями,
В сердцах воспоминанья сохранив.
К 9-ому числу
А прав был, верно, старый Пифагор,
Когда такую схему мира мыслил,
Где суть вещей, явлений есть набор
Всевышним упорядоченных чисел.
«Мой старый дед, мой старый, добрый дед…»
Мой старый дед, мой старый, добрый дед,
Он каждый год с волненьем ждет весну.
И майский день, и яблоневый цвет,
Что, как всегда, расплещется в саду.
Мой старый дед, мой старый, добрый дед,
Он, как всегда, оденет ордена.
Тем орденам уже за тридцать лет,
Ведь тридцать лет как кончилась война.
И, сев за стол среди своих детей,
Он гордо, как хозяин именин,
Расскажет им про труд военных дней,
Про битву за Москву и за Берлин.
И вновь его рассказам поражен,
Смирю немного юношеский пыл
И вспомню то, что говорил мне он,
О чем сегодня он уже ЗАБЫЛ!
Сонет № 1
Как братья-близнецы, любовь и ненависть похожи.
И там, и там для половинок места нет.
И там, и там снедает дума, сердце гложет,
И то, и то пройдет, в душе оставив след.
И там, и там, отдав сомненью мысли,
Ответа мы не ищем в здравом смысле.
Ко всем богам взываем для победы,
Забыв про мир, про радости и беды.
И там, и там, впадая в плен опасный,
Над чувствами порою мы не властны.
Для тех, кому смешно сравненье это видеть,
Я говорю, не утверждаю вовсе я,
Что все равно, любить или ненавидеть,
Совсем, совсем не в этом мысль моя…
«Приходит время, думаешь подчас…»
Приходит время, думаешь подчас:
Я просто жизнь свою разбил на роли
И их играл, до дикости, до боли,
Вживаясь в них на год, на день, на час.
Слезинки летнего дождя
Твои глаза полны печали,
В слезинках летнего дождя.
Мы оба думали вначале,
Что все сгорает, уходя…
Мы все учли и обсудили,
Все пролетело, как гроза.
Но только в памяти застыли
Твои глаза. Твои глаза.
Они тогда почти смеялись
В слезинках летнего дождя.
«Ну, вот и славно попрощались», —
Тогда я думал, уходя.
Сегодня влажный ветер лета
Напомнил снова эти дни,
Когда в Москве, теплом согретой,
Лишь мы бродили, мы одни.
Я жду тебя. Но только где ж ты?
Не все сгорает, уходя…
Ты видишь искорки надежды
В слезинках летнего дождя?
Ода на взятие моего сердца
Весна ли во мне разбудила поэта
Слезящейся зеленью нежной травы.
Нет, вовсе не ей я обязан за это,
А просто сегодня мне встретились Вы.
И, душу сомненьям отдав и тревоге,
Я думаю ночью, я думаю днем:
Зачем же я жил, коли прежде, – о Боги,
О Боги! – Вас не было в сердце моем?
По Вам бы слагать пышноцветные оды,
Лишь Вам стоголосые гимны бы петь.
Одной Вам свой труд отдавая и отдых,
За Вас отправляясь на жизнь и на смерть.
За трепетным станом прекрасной березы
Я вижу, я слышу, я чувствую Вас,
В волнительной свежести утренней розы,
Но Вы обаятельней в тысячу раз.
Весна ли во мне разбудила поэта
И жизнь подарила волшебным словам?
Весна позабыта, другими воспета,
Не ей моя ода, а Вам, только Вам.
Нет, Вам не к лицу золотистые нимбы,
И тоги святых, это, знаете, вздор.
Святые – святыми, но только вот им бы
Такую решительность, смелость, задор.
Но, Боже, к чему эта медь дифирамба?
Чтоб выразить все, что сказать я готов,
Не хватит никак ни хорея, ни ямба…
Слова, все слова, как устал я от слов…
А может быть, нужно простое «спасибо»,
Земное «спасибо» за то, что Вы есть?
Но только не надо, не надо улыбок…
Ведь это не шутка, не праздная лесть.
Весна ли во мне разбудила поэта
Слезящейся зеленью нежной травы?
Нет, вовсе не ей я обязан за это,
А просто сегодня мне встретились Вы.
«Крылом махнула цапля над рекой…»
Крылом махнула цапля над рекой,
И ветер стих, и как-то сразу разом
Моргнуло солнце красным рыбьим глазом
И в пекло укатилось на покой.
Куда-то вдаль уплыл последний свет,
И мир заснул, ему, наверно, снится,
Как под крылом парящей гордо птицы
В слепящих брызгах занимается рассвет.
Последний путь иисуса
Голгофа горбилась вдали,
Закат спускался ржаво-рыжий.
Казалось, все пути вели
Туда, вперед и к небу ближе.
Виденье куталось в пыли,
Она ждала, немая груда…
Казалось, все пути вели
Туда, и лишь один оттуда.
Его вели, прощаясь с миром,
Он тихо шел, а что он мог?
Он не кудесник и не бог,
Зачем-то названный кумиром…
«За что судьба со мною зла? —
Он про себя твердил упрямо. —
За то, что злость меня взяла,
Я выгнал торгашей из храма?
За то, что излечил калек,
За то, что хлеба дал народу?»
Он тихо шел, чтобы навек
Обресть величье и свободу…
Толпа вокруг него росла.
Он снова окружен толпою.
Сама земля его несла,
Чтобы возвысить над собою.
Так вот она, людская скорбь,
В щемящем горе этих взглядов.
Но ты держись, спины не горбь,
Не порть прощального парада.
Другие прячутся вдали —
Им подавай простое чудо!
…Он шел… И все пути вели
Туда… и лишь один оттуда…
К поэме о числах
Первый день проведи с тоскою,
На второй понадейся вновь.
И, сказав себе «нет – покою»,
Третьим днем разыщи любовь.
На четвертый оставь сомненья,
В пятый день не войди, вбеги,
Только капельку сожаленья
На потом себе прибереги.
На шестой наслаждайся властью
И во всем на седьмой разберись,
На восьмой искупайся в счастье,
А девятого берегись…
А когда тебя жизнь остудит,
Ты, наверное, сам поймешь,
Что десятого дня не будет,
Как бы ни был восьмой хорош.
«Боль была ослепительно белой…»
Боль была ослепительно белой,
Как колючий декабрьский снег.
Мне с собой ничего не поделать,
Я такой же как все человек.
Будто вспышка, минутная слабость,
И слова застучали в висках.
«Горе – наша любовь, а не радость,
Наше счастье – не в наших руках».
Больше нет перед нами препятствий,
Больше нет нескончаемых лет.
В жизни есть испытание счастьем,
Испытания временем нет.
Где мое ненайденное счастье,
Радость дней и тревога ночей?
Боль была удивительно ясной,
Как прозрачный, студеный ручей.
Осень
Мы – это листья, что кружатся
В вихре последнего танца,
Чутко внимая октаве органа
Прозрачного дня.
Мы разлетимся и даже не бросим
Друг другу: «Останься!»
Я позабуду тебя, да и ты позабудешь меня.
Что нам обиды, которые будут
В мгновенье забыты?
Что нам надежды, которые тают,
Чуть только застыв?
Мы – это листья, что кружатся в осени,
Солнцем залитой,
Жадно встречая холодного ветра
Упрямый порыв.
Ночь игуаны
Под развесистым платаном
Привязали игуану,
Так, для смеха, для забавы,
Чтоб не мять ей больше травы
И с камнями не сливаться,
Не искать себе добычи,
Чтоб весной, храня обычай,
Не продолжить больше рода…
При стечении народа
Под развесистым платаном
Привязали игуану.
Всем им хочется сильнее
Затянуть петлю на шее,
Чтоб, боясь кровавой раны,
Не рвалась бы игуана.
Люди знают: надо, надо
Толстым боцманским канатом
Игуану привязать,
Только жаль, что негде взять.
Злые лица, злые позы,
Только незнакомы слезы
В мире змей и игуан…
А веревка долго трется,
Только ведь всегда найдется
Тот, кто ночью под платан
Проберется осторожно,
Не шумя, насколько можно,
Перережет ту веревку.
Только утром эти люди
Все равно его осудят.
А ведь столько было б смеха,
Вот забава, вот потеха!
Под развесистым платаном,
На веревке – игуана!
Хочешь?
Хочешь, кульбитом Корбут
Сдам ГТО норму?
Влезть могу на Эльбрус двугорбый,
Только скажи, что любишь!
Хочешь, рассыплюсь трелями барда?
У шах-ин-шаха выиграю в нарды,
Шпагу могу проглотить, алебарду,
Только скажи, что любишь!
Хочешь, досрочно сдам сессию,
И – на каникулы в Полинезию?
Могу открыть изотоп для цезия,
Только скажи, что любишь!
Раньше, бывало, достанешь звезды —
И хорошо. Легко и просто.
Но ты подумай, может быть, поздно,
Пока ты скажешь, что любишь.
Ступени
В этом доме большом ни дверей, ни окон,
В этом доме отчаянно мечутся тени.
Все, как было всегда и веков испокон —
Вверх и вниз убегают немые ступени.
На одних – покрывалом тяжелая пыль
Погребает следы проходивших когда-то.
Это значит – безветрия длительный штиль
Бережет их, как мы бережем экспонаты.
На других – миллионы упругих подошв
До округлости стерли у мрамора грани,
Руки вытерли краску перил… ну и что ж,
Им Создатель воздаст за такое старанье.
А ступени бегут до вершин снеговых,
Что качаются с небом сияющим вровень.
И какая вам разница, если на них
Вы увидите пятнышко высохшей крови?
А ступени бегут, уходя в темноту,
Паутину и грязь, и еще что-то кроме.
Проходите, пожалуйста, в ту или в ту?
Ни окон, ни дверей в этом сказочном доме.
В этом доме большом ни окон, ни дверей
И не платят жильцы ни квартплаты, ни пени.
И еще хорошо, что веков испокон
Верх и вниз убегают куда-то ступени.
Гоголевский бульвар
Весь бульвар оккупирует лужами
По-весеннему чистая грязь,
А по краю его, будто кружевом,
Оплетает чугунная вязь.
За ее вековыми изгибами
Даже время не очень видно,
Как и раньше – скамейки под липами,
Старики ворошат домино.
И за чадом, мехами укутанным,
Неусыпная няня следит.
По ветвям, от весны перепутанным,
Воробьиная стая сидит…
Ну, а вечером – просто не верится!
Это будто красивый эстамп, —
По бульвару искристому стелется
Мягкий свет галогеновых ламп.
За стволами, где сумерки снежные,
Таки и жди, промелькнет фаэтон.
Вы не видите взгляды мятежные
В гальванических срезах окон?
Вы не видите грусть и страдание
По России, утопшей в ночи?
Это стало далеким преданием,
Но горит еще пламя свечи.
Хоть теперь не сыскать городничего,
Светоч разума – он не погас.
Гоголь сам, не смущаясь величия,
С постамента взирает на нас.
Весна на крыльях птиц
Недавно город встретил тучу птиц,
Недружелюбно, холодно и хмуро.
Взглянул на них толпою скучных лиц
И отвернулся в сторону понуро…
Недавно в город, радостно паря,
Влетели птицы, гимн весне слагая.
А город мялся (рано, мол, и зря),
Весне другие сроки полагая.
А вот они, над сетью проводов,
Над грязью улиц и апрельской топью,
Не думали: готов иль не готов
Принять наш город птичию утопию.
Они влетели, будто на парад,
Тепло и дружно, будто ветер майский.
Замельтешились, – вверх, вперед, назад, —
Взирая вниз немного по-хозяйски.
Но, может быть, у них своя весна,
Свои права на этот грустный город
И сроки пробуждения от сна
И мир напополам для нас расколот?
А может, проще: мы, восторга их
И ликованья их понять не можем.
Я обернулся и… в какой-то миг
Мой город хмурый улыбнулся, ожил…
А я молчу. А мне б искать слова,
Слагать стихи, кричать об этом мне бы,
Что все-таки у нас одни права
На этот город, улицы и небо.
«Мы попрощались бегло, торопливо…»
Мы попрощались бегло, торопливо,
Спеша домой (как будто бы спеша!).
А дождь под властью нежного порыва
Прошел по листьям, каплями шурша,
Нас не заметив, теплой майской ночью,
Мы попрощались в этот поздний час.
Мы попрощались… Нет, я не пророчу,
Но май пройдет и не заметит нас.
Еще чуть-чуть, еще совсем немного —
И нас весна оставит в стороне.
Нас не заметив, светлую дорогу
Открыв другим, кто верит ей, весне…
Май
Не было ничего, не было.
Зачем выдумывать миф?
Весна ничего не требовала,
Она была для других.
Было иль не было – все забудется,
И тот удивительный май.
Этот сон никогда не сбудется,
Вспоминай или не вспоминай.
Ни лавочки под дождем, ни холода,
Ни губ и ни глаз твоих,
Ни сердца, чугунным молотом
Стучавшего за двоих.
Поверите ли, не поверите,
А только весна была.
Попробуйте-ка, измерейте
Радость ее тепла.
С Земли ли, откуда, с неба ли
Ты появилась вдруг,
И былями стали небыли,
И долгий замкнулся круг.
И снова ты, как открытие,
Появилась в моей весне.
Сможешь ли ты забыть ее,
Не говоря об мне?
Не было ничего, не было,
Зачем выдумывать миф?
Весна ничего не требовала,
Она была для других…
Гастрономическая лирика
Когда бегут, спешат ночные тени,
Пугая путников, плутающих в ночи.
То увязая в тьме переплетений,
То разлетаясь, как весенние грачи.
Туман теплом объял ночную землю,
В нем даже «шорохи ночные не слышны»,
Устав от суеты, на небе дремлет
Тяжелый, аппетитный сыр луны.
Божий храм
«Широка река Ока, да не больно глубока».
Каламбурчик
Вчерашний день вечор спеша домой,
Я наблюдал окрестные селенья,
Как вдруг – о Боже! – взор усталый мой
Скользнул по храму в странном запустенье.
Обитель Божья стала храмом воронья,
Алтарь насестом служит птицам глупым.
Зияет черный вход, как полынья,
Давно травой порос дырявый купол.
Обочь – береза чахлая в пыли,
Согнулась, будто просит подаянья.
Подпорки – словно нищей костыли
И крона – будто нищей одеянье.
Но путник, ужаснувшись сим виденьем,
Спешит оставить оскверненный храм.
И если осенит себя знаменьем,
Так только чтоб забыть скорее срам.
Сворочен крест, давно ступени сбиты,
Алтарь таков – не видели б глаза,
Внутри все искореженные плиты,
Загажены святые образа.
Но разве можно время вспять вернуть?
Оно ушло, вернее, мы его убрали!
А теплоход наш продолжал свой путь,
Экскурсию по водной магистрали.
Но верю я, сюда придет народ
И храм поднимет, вновь наполнив звоном.
И возле входа бережно прибьет
Табличку: «Памятник архитектуры. Охраняется законом».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?С этой книгой читают:
