Текст книги "У черного дуба с красной листвой"

– Подбрось да выбрось, ты что на пикник собрался? – спросил я, окидывая взглядом противоположный берег.

Там начиналась Большая земля. Стоило только миновать таможенные кордоны, досмотр инквизиции и ты на свободе. Всего каких-то несколько километров железобетонного моста, пару часов бюрократических проволочек и вот она свобода…

Стоп. Осадил я сам себя. В привычной картине мира не хватало важного элемента. И далеко не сразу я сообразил, что пропало.

Мост, большой двуполостный вантовый мост, отсутствовал как явление. Этого не могло быть, просто не укладывалось в голове, но я верил своим глазам, да и судя по распахнутому в удивлении рту Красавчега он тоже переживал схожие чувства, в простонародье называемые «разрыв шаблона».

– А мост куда делся? – выдохнул Красавчег – Ты, куда мост дел, сволочь?!

– Ну, я же говорил, я же предупреждал. Я как увидел, что какая-то гадость мост сперла, сразу понял, во всем Зеленого обвинят. Ну, нет справедливости на белом свете, преподобный. Оступишься один раз, и тут же ярлык спешат навесить. А может у меня душа светлая, может у меня чаянья.

– Брось зубы заговаривать, Зеленый, рассказывай, как дело было, – потребовал я.

Над рекой разливалось кровавое зарево заката, обдувал прохладный ветерок, если бы не сонные и злые комары, не дававшие жить, то была бы полная идиллия.

– А я и рассказываю. Я человек простой, открытый душой, мне скрывать нечего. Мы тут договорились встретиться со Злым, посидеть по баночке другой пропустить, о делах наших скорбных покалякать. Я чутка пораньше пришел, Злого еще не было, думаю чего просто так в пейзаже дырку сверлить, дай пивка дерну. Ну, открыл, глотнул, вот тут и заметил, что мост пропал. Вот был только что и пропал, я даже чуть не обделался с перепугу. Нельзя же так издеваться над старым больным человеком.

– Кончай сверлить мне мозг, и без того весь в дырочку, – прервал его душевные излияния Красавчег. – Ты лучше припомни, когда ты пришел, мост был?

– Так как же не быть, когда был. Вот тут стоял, вон от него хреновины остались, – Зеленый указал куда-то неопределенно.

– Так и где он сейчас? – оглушил Зеленого вопросом Красавчег.

– А мне почем знать, – возмутился Зеленый. – Я же не спецом. Я не виноват.

Он конечно мужик хороший, если сказал, что не брал, значит, скорее всего так и есть. Но прояснить ситуацию надо. Я народ знаю, завтра все в один голос будут утверждать, что за всеми этими кражами Зеленый стоял. Кому как не ему нужен старый самолет, древние плесневелые книги, а уж без моста в хозяйстве точно не обойтись.

– А нам почем знать, что ты тут не заливаешь. Сам говоришь, что не брал, а завтра счет городу за возвращение достопримечательности выставишь. Помнишь, как в случае с шляпой Преподобного? – заявил Красавчег.

Это могло надолго растянуться. Если Красавчег будет все прегрешения Зеленого вспоминать, то растянется до следующего столетия.

– Скажи, ты видел что-нибудь необычное? – прервал я их столкновение.

– Да какой там необычное. Мы вот – это необычное, остальные наши тоже необычное. Но это если для них, – Зеленый кивнул в сторону противоположного берега. – А для нас, то это самое что ни наесть обычное явление. Так что даже не знаю.

– А когда мост пропал, ты один был? – спросил я.

– Да не, тут еще пару прыщей ошивалось. Музыку громко слушали, так я их прогнал на фиг. Шляются тут разные оболтусы одним словом. Мы вот с тобой Ник никогда такими не были. Фишку всегда секли.

Зеленый выразительно посмотрел на Красавчега словно требовал одобрения.

Красавчег насупил брови, задвигал челюстью, словно усиленно что-то пережевывал. На самом деле он соображал сейчас двинуть Зеленому за такое панибратство, или подождать, может будет от него какая польза.

– А что это за прыщи? Ты их видел когда-нибудь раньше? – спросил я, опасаясь, что Красавчег не сдержится, и я не смогу допросить свидетеля.

Зеленый скосил взгляд на Ника. Тот усиленно изображал из себя красавца с обложки глянцевого журнала. Ждать ничего хорошего от шерифа в таком состоянии не стоит, поэтому решил сотрудничать.

– Так, вроде парочку видел. Они ошиваются в клубе «Пилигрим», что на улице Звонарей. Там молодежь любит зависать. Только я там не был. Ничего не знаю.

– А откуда тогда знаешь, что они в «Пилигриме» зависают? – нащупал я логическую нестыковочку.

– Так возле «Пилигрима» у меня баба живет. Я к ней иногда захожу погостить. Вот и видел, как вся эта шушера там медведей на охране изводит, – нашелся Зеленый.

И глаза у него были такие преданные и честные, что не поверить нельзя.

– Значит так, поедешь сейчас с нами в «Пилигрим». Будем очную ставку делать. Покажешь на школоту, что мост сперла, и можешь быть свободен, как птица. А если чего схитрить вздумаешь, то у меня разговор короткий. В карцер, а потом на принудительные трудовые работы. Будешь улицы от помоев мыть, – грозно заявил Красавчег.

На Зеленого без жалости смотреть было нельзя. Глаза – колодцы бездонные, а в них вековая вселенская мука. Но жалко, конечно, жалко, а вот только по-другому с ним нельзя. Если Зеленому дать расслабиться, то он на шею сядет, ножки свесит и будет изображать из себя погонщика верблюдов.

* * *

Бар «Пилигрим» представлял из себя уютное заведение для своих. Мы явно не входили в это число, потому что выглядели белыми воронами. Еще бы. Основная клиентура бара молодежь, стариков вроде нас и нет почти. Ну, разве что носатый бармен выделялся и певичка, которая мирно спала, положив голову на пианино. А остальные все пороху не нюхали, жизни не видели, в общем зелень зеленью, аж Зеленый может позавидовать.

Мы заняли лучшее место в баре за небольшим столиком возле окна. Отсюда мы прекрасно видели всех, кто входил в бар и кто из него выходил, я уж не говорю о тех, кто сидел в баре.

Правда, народу в «Пилигриме» было мало. Двое угрюмых типов за барной стойкой обсуждали результаты футбольных матчей. Еще двое разглагольствовали о дамах за светлым пивом и тоскливо поглядывали на фотографию женщины в ковбойке и широкополой шляпе. Похоже, эта полуобнаженная дама двадцатилетней давности была единственной женщиной, которая удостоила их взгляда.

Мы с Красавчегом заказали пива, а Зеленому томатного сока с солеными крендельками. Судя по слезливому выражению его лица, он сильно удивился и обиделся. Не ожидал он такой подлянки от с виду честных и порядочных людей, которым привык доверять. Что делать, жизнь часто бывает несправедлива, в особенности к таким несправедливым людям, как Зеленый.

Мы не знали, сколько нам предстоит просидеть в баре. Тем более это не знал Зеленый, но мы готовы были сидеть до конца. Надо бы потолковать с этим молодняком, который терся возле пропавшего моста. Может, они что толкового скажут. А может среди них есть тот, чьи способности позволили выкрасть мост на глазах у всего Большого Истока.

Сидеть с хмурыми мордами, привлечь ненужное внимание, поэтому мы с Красавчегом тут же нашли тему для разговора. Спорт и женщины были заняты, поэтому мы заговорили о выпивке и азартных играх, и так увлеклись темой, что не заметили, как время утекло. А меж тем мы разменяли сначала полчаса, затем час и уже пошли на второй, а в баре не появилось новых лиц. Зеленый активно нас поддерживал в беседе, и, казалось, уже забыл обо всех несправедливостях, которые, как он считал, мы над ним учинили. Мы могли бы так продолжать вечно, но за окном уже смеркалось, мы прикончили по третьей кружке, и либо пора ударяться в пьянку, либо сушить весла и выбираться на берег.

– Подбрось и выбрось, – не смог я сдержаться. – Есть основание полагать, что они сегодня не придут.

– Может испугались, что мы на них мост повесим? – предположил Красавчег.

– Могли, конечно, а может что и другое случилось. Кто его знает. Есть предложение, пару минут убить на кружку кофе и по домам. Зеленого вот только в участок отконвоируем, да сдадим под опись в камеру.

– Это зачем такое? Это с чего такой произвол? – поперхнулся от возмущения Зеленый.

– Ты теперь, Зеленый, подбрось да выбрось, свидетель. Причем важный свидетель, и нам тебя охранять надо как зеницу ока. Поэтому мы тебя от греха подальше запрем в карцер, чтобы ничего не случилось.

Зеленый побледнел. Его стало по-настоящему жалко. Но я был непреклонен. Пусть ночь в камере проведет, ему полезно.

Зеленого спасла молодежь. Входные двери хлопнули, вошли двое парней лет восемнадцати. Увидев их, Зеленый расцвел и затараторил:

– Они это. Они. Век воли не видать. Они.

На пороге бара в нерешительности застыли Вили Клякса и Салли Ходули. Они с вызовом смотрели в нашу сторону.

Устраивать разборки в баре бессмысленно. Допросы должны проходить в комфорте, поэтому, недолго думая, Красавчег вызвал наряд кентавров и задержал ребят и Зеленого до кучи для дачи показаний.

Весь оставшийся день мы убили на бессмысленный допрос Кляксы и Ходули, но так ничего толкового не добились. Они ничего не видели, не слышали, и вообще, когда ушли домой, мост был еще на месте. Удалось только добиться имен еще троих ребят, которые были с ними в одной компании, и остались возле моста, когда Клякса и Ходули ушли.

Это были Ленка Стрекоза, Гарри Гудини и Антон Весельчак. Кажется, набор тот же, что присутствовал в библиотеке, когда там пропали стеллажи с книгами и старые потрепанные диваны.

Время было позднее. Кляксу, Ходули и Зеленого мы все-таки определили на постой в камеры, чтобы ничего лишнего не пропало. За Стрекозой, Гудини и Весельчаком отправили по наряду кентавров, сами же решили немного передохнуть, но нам не повезло. Позвонил Боря Магистр и заявил, что у него произошло ЧП.

* * *

– Хорошо, что детей в этот момент на площадке не было. А то даже и не знаю, что могло бы произойти. Вдруг дети бы пострадали, – сокрушенно вздыхал Борис Магистр.

– А почему детей не было? – спросил я, созерцая пустырь, на котором еще несколько часов назад находилась игровая площадка: горки, лазалки, качели, песочница, игровые тренажеры.

– К нам приехала медкомиссия с Большой земли с очередной проверкой. И ведь их не остановило, что моста между городом и Большим Миром нет. На вертолете прилетели. Вот они и детей и осматривали, пока какой-то негодяй детскую площадку не упер. И ведь какой подлец выкопал все горки и при этом никакого шума.

– Подбрось и выбрось, не то слово. Мы за этим умельцем уже третий день гоняемся, поймать не можем, – сказал я.

Сильно захотелось курить. Когда я нервничаю, всегда хочется наполнить легкие ароматным дымом. А тут было из-за чего нервничать.

Три дня неизвестный и неуловимый хулиган бродил по Большому Истоку и оставлял после себя пустыри, и мы ничего не могли с этим поделать.

Три дня мы с шерифом носились по всему городу, пытаясь поймать преступника, и все время опаздывали на полшага. Он словно был невидимым, но у нас из невидимок только Дима Стекляшка. И то он страдает этим талантом только когда изрядно наберется, а так милый человек и мухи не обидит.

– Спрошу традиционно, Магистр, не видели ли вы что-нибудь необычное за последнее время? – спросил Ник.

Борис нахмурился, встопорщил усы, почесал бороду, поправил на носу очки и отрицательно покачал головой.

– Как бы нет.

– Очень жаль, – искренне сказал Красавчег. – Нам здесь больше нечего делать. Пусть кентавры землю носом роют, а мы прокатимся до участка.

Я промолчал, но внутренне поддержал шерифа. Сейчас бы стаканчик виски и посидеть хотя бы пару минут в относительном покое, чтобы никто не теребил, не требовал навести на улицах порядок, не обращался с жалобами, не просил найти любимую швейную машинку под старину, которая стояла на окне и пропала вместе с бабушкиными желтыми занавесками.

Мы попрощались с Борисом Магистром и направились к машине. По пути Красавчег поймал Джека Брауна и отдал ему распоряжения по поводу пропавшей детской площадке. Уже оказавшись за рулем, Красавчег пожаловался:

– Поймаю, этого гада, лично ноги с руками выдерну. Как же он меня за эти три дня умучил. И заметь, ничего такого. В городе никто не пострадал, не погиб. Пара переломов у Вани Бедуина, который на полной скорости влетел в дом, когда под ним пропал любимый мотоцикл. И все.

– Любопытный талант у этого альтера. Еще бы понять, как он работает. Поймем, как работает, сразу и поймаем, – задумчиво произнес я.

Выезжая с парковочной площадки, я заметил детей, которые расселись на лужайке с альбомами для рисования. Они еще не знали, что у них пропала детская площадка. После утомительных медицинских осмотров их вывели отдохнуть на природу, так сказать на планер.

Когда мы доехали до участка, у меня созрела интересная рабочая версия, и мне не терпелось ее проверить.

* * *

Для эксперимента мне требовался подопытный кролик. Но кролика жалко, кто знает, куда попадают несчастные после того, как исчезают, поэтому я собрал совещание, на которое были приглашены Ник Красавчег, Джек Браун и Карма. Они сразу же, переступив порог кабинета шерифа, наотрез отказались быть кроликами, словно я им это предлагал. Ну, посудите сами, какие из них кролики. Один все время рожи корчит, так что женщинам нравится, другой вечно смурной, но деловитый, а уж про Карму и говорить нечего. Суровая женщина. Совсем на легкомысленного кролика не похожа.

Поэтому в ходе долгих споров, занявших целых десять минут, мы отсеяли предложение Красавчега использовать в качестве кролика одного из кентавров. Конечно, Красавчег сказал это в порыве чувств, иногда он бывает очень даже жесток, наш шериф.

В мусорную корзину отправилось предложение Джека Брауна использовать в качестве подопытного кролика кошку Мусю, которая была любимицей всего участка. Каждый уважающий себя кентавр почитал за честь наполнить блюдечко Муси молоком, угостить кусочком колбаски (очень она любила докторскую, что продавалась в лавке старика Герцмана) и погладить, когда она забиралась к кому-нибудь на колени. Согнать Мусю с колен считалось преступлением, поэтому некоторые кентавры большую часть своего рабочего времени просиживали в участке.

Предложение Кармы также подверглось астрокизму. Ну, куда это годится использовать в качестве подопытного кролика кого-нибудь из арестованных, кого особенно не жалко. Арестованный это еще не значит преступник. Арестованный это вполне возможно законопослушный альтер. Наряжать его в кроличью шкуру поменьше мере негуманно.

Поэтому победило мое предложение, использовать в качестве подопытного кролика что-нибудь неодушевленное. То что если пропадет, то не жалко потерять. Мы выбрали стул, на который водрузили цветок в горшке с большими фиолетовыми лепестками. Это странное сооружение мы вынесли в рабочую залу и поставили по центру между столиками работающих кентавров. Наша экспозиция вызвала волну вопросительных взглядов, ни никто не посмел ничего спросить.

Джек Браун отправился на разведку и вскоре докладывал, что Ленка Стрекоза, Гарри Гудини и Антон Весельчак все еще в участке на допросе. С ними работают опытные следователи, но никто ни в чем не признается. Тогда я отправил одного из кентавров, попавшего под горячую руку, за альбомами для рисования и цветными карандашами. Для нашего эксперимента эти инструменты были необходимы.

Мы долго спорили, целых три минуты, испытывать нам подозреваемых по очереди или всех сразу. В качестве чистоты эксперимента сошлись на том, что испытаем одного за другим. Так будет правильно.

Напротив экспозиции «Стул с фиолетовым цветком» мы установили другой стул, и первым пригласили Ленку Стрекозу. Вручили ей альбом и коробку с карандашами. Попросили сделать пейзаж, так чтобы красиво. Время потекло медленно. Девочка усердно рисовала. Мы усиленно давили зевоту. На улице собралась на прогулку ночь.

Наконец, Стрекоза объявила, что она закончила, ей скучно, и пора бы домой, мама уже заждалась. В альбоме красовалась ваза с фиолетовыми цветами, при этом в реальности она так и осталась нетронутой на стуле. Вывод: либо Ленка не та, кто нам нужен, либо она умело скрывает свои таланты. Правда, есть еще одна вероятность: я ошибся, и моя версия в корне не верна. Но надо идти до конца, и проверить остальных подозреваемых.

Следующим Джек Браун привел Гарри Гудини. Хрупкий маленький мальчик с большими черными глазами. Когда он сел на стул и взял в руки альбом, Гарри просто исчез. Остался только один альбом, который, казалось, просто завис в воздухе. Так он и провисел, чуть подрагивая с полчаса. Потом из-за него вынырнул Гарри Гудини и протянул рисунок Джеку Брауну. Он передал альбом мне. На белом листе был нарисован стул с фиолетовым цветком. Искусно нарисован. Точно такой же стул и цветок стояли по центру залы. Еще один провал.

Я отпустил Гарри Гудини. Он выдержал испытание и может спать спокойно.

Остался последний подозреваемый – Антон Весельчак. Когда он только взял в руки альбом, я понял сразу – это он. Мы попали в яблочко, даже не целясь. Как только замелькали карандаши в его руках, сомнений никаких не осталось. В яблочко. Тем более цветок на стуле медленно растворялся в воздухе, по мере того как Весельчак перерисовывал его. Когда рисунок был закончен, цветок на стуле исчез вместе со стулом. Весельчак отложил в сторону альбом и глаза его блестели от удовольствия.

– Занавес, – сказал Ник Красавчег, довольно потирая руки.

* * *

На адрес, где проживал Антон Весельчак вместе со своими престарелыми родителями, была отправлена оперативная группа кентавров. После короткого обыска были найдены и изъяты папки с рисунками. Они были в срочном порядке доставлены в участок и легли на стол шерифа.

Вдвоем мы разобрали рисунки и нашли все, что пропало за предыдущие дни на Большом Истоке, в том числе и железобетонный мост, связывающий наш город с Большой землей. Надо сказать, он отлично получился. У мальчика несомненно талант. Если бы предметы после отрисовки не исчезали бы из реальности, цены бы ему не было. Можно было бы открыть портретную мастерскую.

Допрос Антона Весельчака показал, что мальчик даже не подозревает о своем таланте. Увидев нечто прекрасное, он вооружался карандашами и зарисовывал то, что видел. После чего полностью терял интерес к предмету восхищения. Не знаю уж, чем понравились ему библиотечные стеллажи, или что прекрасного он нашел в железобетонном мосту, но факт остается фактом у мальчика весьма опасный талант и с этим надо что-то делать. Пока же мы определили его в камеру, предусмотрительно изъяв все, чем он мог бы доставить нам неприятности. Подумать только, этот мальчик при помощи обычного мелка мог бы выйти на свободу. Ему достаточно было бы нарисовать тюремную стенку, и он бы оказался на улице.

– Подбрось и выбрось, на лицо проблема, и мы не знаем, что с ней делать, – сказал я.

– Сказано хорошо. Лучше не скажешь, – оценил Ник Красавчег.

На производственное совещание в кабинет шерифа были приглашены также Джек Браун и Карма. Но вступать в обсуждение они не торопились. Карма морщила лоб и задумчиво смотрела внутрь себя. Джек Браун отчаянно зевал и с завистью поглядывал на диванчик.

– С мальчиком надо решать. Рисовать ему нельзя. Никаких карандашей и красок. Страшно подумать, что он может сделать маслом. Он своими художествами дырку в реальности протрет, – нервничал Ник Красавчег. – И скажите, пожалуйста, почему мы раньше не заметили за ним такого рвения? Он что только вчера рисовать научился? А до этого ни разу карандаш в руках не держал?

– Держал. И даже рисовал. Но только без последствий, – доложил Джек Браун. – Я поговорил с его матушкой. Он всегда любил рисовать, но никогда в доме ничего не пропадало. Этот талант у него открылся несколько дней назад. Началось все с часов с кукушкой из квартиры родителей.

– Интересно, а куда делись все предметы, которые нарисовал Весельчак? – задумался я. – И можно ли их как-то вернуть. Мы без моста не можем, нам мост необходим.

– Есть мысль, – неожиданно подала голос Карма. – А что если мы возьмем видеокамеру, подключим ее к экрану, чтобы все показывала в режиме реального времени, Весельчак ее нарисует, и мы увидим, куда все исчезло. А как только поймем, куда исчезло, поймем, и как достать.

– Хорошая идея, – оценил я.

Когда Карма оказывалась права, а была права она всегда (даже если она была неправа, окружающие боялись ей об этом сказать), то любила себя похвалить:

– У меня глаз – алмаз, нос – курнос, ухи – остроухи!

* * *

Мы решили провести следственный эксперимент в кабинете шерифа. Джек Браун нашел на складе аппаратуры видеокамеру со шнурами, притащил телевизор, подсоединил камеру к экрану и настроил соединение. Теперь на экране отображалось все то, что снимала камера в режиме онлайн. Камеру установили на стуле. Если так пойдет дальше, скоро в участке будет дефицит мебели. Кентавры привели Антона Весельчака и усадили с альбомом в руках напротив камеры. Задачу поставили простую, нарисовать камеру.

Антон Весельчак недоуменно спрашивал, почему его не отпускают домой. Его ждет дома мама, и он очень хочет есть. Он совсем не хочет рисовать, ему не нравится видеокамера, зачем ее рисовать, какой в этом смысл?

За дело взялась Карма. Она успокоила паренька, убедила его в том, что нарисовать камеру дело важное, и что как только он справится с этим заданием, он сможет отправиться домой, отдохнуть, поужинать и расслабиться. У нее получилось. Мальчишка успокоился, взял в руки альбом и карандаши, и принялся рисовать.

Шло время. Мы напряженно наблюдали за камерой, за мальчиком и за экраном телевизора. Джек Браун дважды сходил за кофе. Ник Красавчег перебирал сигары в коробке, но так и не закурил. Было заметно, что он нервничает. Я разделял его чувства. Одна только Карма хранила спокойствие. Она олицетворяла собой айсберг, холодный, невозмутимый.

Наконец, свершилось. Камера стала мерцать и пропала вместе со стулом. На экране телевизора появились помехи. Белая рябь, сквозь которую изредка проступала картинка, чтобы снова смениться белой рябью.

– И это все? – разочарованно спросил Ник Красавчег.

Говорил он шепотом, чтобы паренька не напугать. Но Весельчак не обращал ни на кого внимание. Он увлеченно продолжал рисовать. Рисунок еще не был закончен. Так он считал.

Белая рябь постепенно сошла на нет. Появилась устойчивая картинка. Камера показывала зеленый холм, на котором росло странное дерево. Вдалеке виднелся мост. Он соединял один холм с другим, на котором возвышался самолет на постаменте. Детская площадка выглядывала с краю. Рядом стояли книжные стеллажи и диван из библиотеки. Все что пропало из Большого Истока, нашлось на этой поляне. Но больше всего меня интересовали не пропавшие вещи, а странное дерево. Корявое, разлапистое, но не в этом была его странность. Это был дуб с черным как нефть стволом и ярко-красными листьями.

– Итак, мы теперь знаем, что все что пропало у нас, пропало не окончательно. А находится где-то в другом месте. Хотелось бы знать, где это место и как нам это вернуть, – сказал Ник Красавчег, напряженно разглядывающий экран телевизора.

– Смотрите, какое странное дерево. Я таких и не видел никогда, – произнес Джек Браун. – А такие вообще существуют.

– Все что мы потеряли, теперь находится у черного дуба с красной листвой, – сказала Карма.

Дерево словно услышало нас. Зашумело, задвигало ветвями. Дерево гневалось.

Вдруг камера резко дернулась, и на какое-то время на экране показалось человеческое лицо. Всклокоченные черные волосы, безумные глаза, налитые кровью, и клыки, торчащие изо рта. Вот и все, что мы успели увидеть, прежде чем камера выключилась.

– Подбрось и выбрось, – не смог я сдержаться. – Где бы это ни было, места там обитаемые.

– Что будем делать? – спросил Красавчег. – Книги из библиотеки это не так важно. Можем пережить. Но мост нам необходим. Как нам его вернуть?

– Если парень при помощи карандаша переносит предметы из одной реальности в другую. Может дать ему в руки стирательную резинку. Пусть попробует удалить свой рисунок, – предложила Карма.

– А что это может сработать, – поддержал я ее.

* * *

Мы обещали отпустить паренька сразу после эксперимента с камерой, но пришлось его еще чуть-чуть задержать. Карма договорилась обо всем с Весельчаком. На этот раз он не проявлял беспокойства и сразу на все согласился. Правда, сперва повозмущался, зачем портить такие красивые рисунки.

Я предложил начать с малого. Пусть попробует стереть фиолетовый цветок. И он старательно приступил к работе. Найти специальную стирательную резинку, которая могла бы взять цветные карандаши, на ночь глядя, задача не из легких. Но Джек Браун с ней справился.

Антон Весельчак вернулся на свое рабочее место, ему отдали рисунок, и он приступил к работе.

В участке послышался какой-то шум, раздраженные голоса. Джек Браун вышел. Когда он вернулся, выглядел озабоченным.

– Преподобный, там маленькая проблема. Родители Весельчака скандалят, требуют объяснить, почему мы не отпускаем их сына, – доложил он.

Я отправился к родителям Весельчака. Мне потребовалось с четверть часа, чтобы успокоить их. Я объяснил им, что мальчик находится под следствием, рассказал им об опасном таланте и попросил проследить, чтобы ему в руки больше не попадались карандаши, мелки и прочие художественные штучки. Родители мальчика выглядели напугано, но пообещали проконтролировать ситуацию.

Пока я с ними разбирался, стул с фиолетовым цветком возник прямо на глазах изумленных кентавров. Наша идея сработала.

* * *

Мы заслужили по стаканчику виски, хотя на часах уже было далеко за полночь. Я прямо так и заявил Красавчегу.

Все закончилось. Мальчик старательно стер все свои рисунки. Его отпустили домой, но наутро он должен был вернуться в участок для беседы с Кармой. Она обещала поработать с мальчиком, объяснить ему всю опасность, которую скрывает его талант.

А мы с Красавчегом отправились ко мне домой. На веранде не посидеть. Ночи холодные. Поэтому мы заперлись в кабинете. Я достал бутылку солидного виски, открыл коробку с сигарами, и мы расположились в креслах возле камина.

– Что с парнем делать будем? – спросил Красавчег, выдержав четверть часа молчания.

Я отхлебнул виски. Приятное тепло разлилось по телу.

– А что мы можем с ним делать. Будем охранять, следить, чтобы не дай Бог, чего не хорошего не приключилось. Талант у мальчика опасный. Представляешь, если он попадет не в те руки. Его могут заставить рисовать портреты, а это чревато. Люди пропадать начнут. Большой Исток вымрет. Правда у черного дуба с красной листвой станет полным-полно народу. Но так ли это хорошо. Я пока не готов к переезду.

Красавчег вытащил сигару изо рта, посмотрел пристально на меня и спросил:

– Почему на нас все это свалилось? Все одно за другим. Почему талант мальчишки молчал все это время? И только сейчас заговорил?

– Всему свое время, друг мой. Всему свое время.

– Не нравится мне все это. Ох, не нравится, – авторитетно заявил Красавчег, пуская клубы дыма.

– Я тебе вот что скажу, Ник. Паренька можно не опасаться. Карма сумеет ему мозги вправить. Мост на месте. Так что жизнь входит в свою колею. Только вот не нравится мне тот клыкастый. Очень не нравится. Не стоит нам больше встречаться.

– Единственную дверь в те места может открыть только Антон Весельчак. А он это не сделает. Так что можешь забыть и о клыкастом, и о черном дубе с красной листвой. Мы больше их не увидим.

– Подбрось и выбрось, хочется в это верить, – сказал я.

Как же мы тогда ошибались.