Текст книги "Сделка"

– Эй, Джи, нам пора! – кричит Такер.

Я хватаю одеяло, чтобы прикрыться, но шаги Такера удаляются.

– Если хочешь, можешь побыть здесь до нашего возвращения, – предлагает Гаррет, надевая рубашку. – Я вернусь через несколько часов.

Я колеблюсь.

– Давай оставайся, – просит он. – Такер приготовит что-нибудь вкусненькое на ужин, а потом я отвезу тебя домой.

Мысль о том, чтобы оказаться в этом доме в одиночестве, кажется мне… странной. Но мысль о том, чтобы поужинать домашней едой, а не тащиться в столовую, очень соблазнительна.

– Ладно, – наконец сдаюсь я. – Останусь. Посмотрю фильм, пока тебя не будет. Или, может, посплю.

– Разрешаю делать и то и другое. Только, – Гаррет бросает на меня грозный взгляд, – тебе ни при каких обстоятельствах не разрешается смотреть без меня «Во все тяжкие».

– Хорошо, не буду.

– Обещаешь…

Я закатываю глаза.

– Обещаю.

– Джи! Пошевеливайся!

Гаррет быстро наклоняется ко мне и целует в губы.

– Мне надо идти. Увидимся.

Он уходит, а я остаюсь одна в комнате Гаррета Грэхема, что, как я уже сказала, кажется мне совершенно нереальным. Совсем недавно я смутно представляла себе, кто этот парень, а сейчас сижу голая в его кровати. Бывает же такое.

Гаррет не боится, что я буду рыться в его вещах и найду, к примеру, порнуху, и меня это удивляет, но потом я понимаю, что ничего удивительного в этом нет. Гаррет вообще очень честный и открытый человек, я редко таких встречала. Если у него и есть порнуха, он не станет ее прятать. Могу поспорить, что она собрана в аккуратную стопочку на столе возле компьютера.

Я слышу голоса и шаги внизу. Входная дверь открывается и захлопывается. Через несколько секунд я встаю и одеваюсь – мне неуютно бродить по чужому дому голышом.

Я отбрасываю мысль поспать, потому что после оргазма чувствую, как это ни странно, прилив энергии. Но еще более нереально другое, то, что я испытала оргазм с парнем.

Мы с Девоном тщетно добивались этого восемь месяцев.

У Гаррета это получилось на второй раз.

Означает ли это, что у меня навязчивая идея?

Уж больно философский вопрос, чтобы размышлять над ним в середине дня, поэтому я отодвигаю его в сторону и иду вниз. Когда я прохожу на кухню, на меня нападает вдохновение. Наверное, Гаррет и его товарищи будут страшно измотаны, когда вернутся домой. Зачем Такеру стоять у плиты, готовя на всех, когда это могу сделать я, имея в запасе кучу времени?

Быстрое обследование содержимого холодильника, кладовки и шкафов показывает, что Гаррет не шутил: в этом доме действительно готовят. Кухня просто забита всевозможными продуктами. Единственный рецепт, который я могу приготовить по памяти, – это бабушкина лазанья с тремя сортами сыра. Я собираю все необходимые ингредиенты и складываю их на гранитной столешнице. Я уже собираюсь приступить к готовке, но тут меня осеняет.

Я достаю из заднего кармана телефон и набираю номер мамы. Сейчас только четыре, и я надеюсь, что она еще не ушла на работу.

К счастью, она берет трубку после первого гудка.

– Привет, солнышко! Какой приятный сюрприз.

– Привет. Есть минутка?

– Целых пять, – со смехом отвечает она. – Сегодня папа везет меня на работу, так что ему досталась честь счищать снег с машины.

– У вас уже так много снега?! – в ужасе восклицаю я.

– Естественно. Это же гл…

– Честное слово, мам, если ты заговоришь о глобальном потеплении, я повешусь, – предупреждаю я ее, потому что, несмотря на всю мою любовь к родителям, их лекции о глобальном потеплении доводят меня до ручки. – А почему папа везет тебя? Что с твоей машиной?

– Отогнали в сервис. Нужно заменить тормозные колодки.

– А. – Я рассеянно открываю коробку с листами для лазаньи. – В общем, я хотела спросить у тебя про бабушкину лазанью. Рецепт рассчитан на восьмерых, да?

– На десятерых, – поправляет мама.

Хмурясь, я прикидываю, сколько всего смолотил Гаррет на прошлой неделе, когда пришел на ужин, потом умножаю это количество на четырех хоккеистов и…

– Черт, – бормочу я. – Все равно мало. Если готовить на десятерых, мне нужно просто удвоить порцию, или тут считается как-то по-другому?

Мама отвечает не сразу.

– А зачем тебе готовить лазанью на двадцать человек?

– Я не готовлю на двадцать. Мне просто надо накормить четырех хоккеистов, каждый из которых, как мне кажется, ест за пятерых.

– Ясно. – Мама замолкает, и я буквально вижу, как она улыбается. – А нет ли среди этих хоккеистов одного… особенного?

– Мам, можешь просто спросить, есть ли среди них мой парень. Тебе не надо ходить вокруг да около.

– Замечательно. Среди них есть твой парень?

– Нет, в том смысле, что мы, типа, встречаемся… – «Типа? Да он только что заставил тебя кончить!» – но мы просто друзья, не больше.

«Друзья, которые кончают друг с другом». Я затыкаю докучливый внутренний голос и быстро меняю тему:

– У тебя есть время, чтобы пробежаться со мной по рецепту?

– Конечно.

Пять минут спустя я нажимаю на «отбой» и принимаюсь готовить ужин для парня, который сегодня доставил мне столько наслаждения.

Глава 28

Гаррет

Когда я вхожу в дом, меня окутывают ароматы, как в итальянском ресторане. Я поворачиваюсь к Логану, тот бросает на меня взгляд ЧЗЧ, я пожимаю плечами, как бы говоря: «Если б я знал», потому что я честно не знаю. Я наклоняюсь, чтобы расшнуровать свои поцарапанные черные башмаки, затем иду на совершенно восхитительный запах, от которого текут слюнки. В дверях кухни я теряю дар речи и замираю, как будто увидел мираж в пустыне.

Меня приветствует аппетитная попка Ханны, склонившейся над духовкой. В розовых рукавицах Такера она достает противень с дымящейся лазаньей. При звуке моих шагов она оглядывается и улыбается.

– О, привет. Как раз вовремя.

Я лишь ошарашенно хлопаю глазами.

– Гаррет? Алло?

– Ты приготовила ужин? – запинаясь произношу я.

Радостное выражение на ее лице немного тускнеет.

– Да. А что?

Я слишком потрясен – и глубоко тронут, – чтобы отвечать.

К счастью, в дверях появляется Дин и делает это за меня:

– Фантастический запах, куколка.

За Дином подтягивается Такер.

– Я накрою на стол, – объявляет он.

Вся троица запиливает на кухню. Такер и Дин устремляются вперед, чтобы помочь Ханне, а Логан стоит рядом со мной. Вид у него удивленный.

– Она еще и готовить умеет? – вздыхает он.

Что-то в его тоне, – нет, не что-то, а вполне отчетливая тоска – мгновенно настораживает меня. Черт. Неужели он в нее втюрился? Не может быть. Я считал, что приятель просто хочет переспать с ней, но судя по тому, как он сейчас на нее смотрит…

Мне это совсем не нравится.

– Слышь, чувак, даже не думай вынимать его из штанов, – тихо говорю я, и Логан, который отлично знает, какие у меня в голове появились мысли, только хмыкает.

– Черт, выглядит замечательно, – говорит Такер, занося нож и лопатку над блюдом с лазаньей.

Мы впятером садимся за стол, который Ханна успела не только вымыть, но и застелить бело-голубой скатертью. Если не считать мою маму, Ханна первая женщина, которая готовит мне ужин. И мне это типа… нравится.

– Так ты будешь завтра наряжаться? – спрашивает Такер у Ханны и кладет себе на тарелку очень скромный квадратный кусочек лазаньи.

– Зачем?

Такер смеется.

– Хэллоуин, глупая.

Ханна стонет.

– О, черт. Уже завтра? Честное слово, я потерялась во времени.

– У меня есть предложения насчет твоего костюма, – включается в разговор Дин. – Сексапильная медсестра. Хотя нет, мы живем в современном мире – сексапильная докторша. Ну-у, или сексапильный летчик ВМС.

– Не собираюсь я наряжаться всякими сексапильными личностями, благодарю покорно. С меня достаточно того, что я буду раздавать напитки на празднике в общаге.

Я хмыкаю.

– Черт, так ты ввязалась во все это? – Ежегодно празднование Хэллоуина в Брайаре представляет собой своего рода брожение по общежитиям: люди заходят в одно, получают бесплатный напиток и не спеша движутся к следующему. Я слышал, что на самом деле все гораздо веселее, чем кажется.

Ханна пожимает плечами.

– Я и в прошлом году стояла на раздаче. Достало страшно. Вы, ребята, если собираетесь пойти, лучше загляните в Бристоль-Хаус.

– Я бы с радостью, прекрасная, – игривым тоном говорит Логан, и я напрягаюсь. – Только не рассчитывай, что и Джи придет.

Она переводит взгляд на меня.

– Ты не пойдешь на праздник?

– Нет, – отвечаю я.

– А почему?

– Потому что он ненавидит Хэллоуин, – сообщает Дин. – Он боится привидений.

Я показываю ему средний палец. Но вместо того чтобы честно объяснить свою лютую ненависть к тридцать первому октября, я лишь пожимаю плечами и говорю:

– Бессмысленный праздник с дурацкими традициями.

Логан хмыкает.

– Это в тебе говорит блюститель нравов.

Такер заканчивает раздачу лазаньи, садится, накалывает на вилку первый кусок и кладет его в рот.

– М-м-м, до чего же вкусно, – говорит он с набитым ртом.

Разговоры сразу же стихают, потому что все ужасно голодны после трехчасовой тренировки, а это означает, что мы превратились в дикарей. Не тратя зря времени, быстро расправляемся с лазаньей, чесночными тостами и «Цезарем» – в общем, со всем, что для нас приготовила Ханна. И я не преувеличиваю, говоря «расправляемся». К тому моменту, когда мы наедаемся, на блюдах и в мисках почти ничего не остается.

– Эх, зря я не утроила порцию, – с сожалением говорит Ханна, удивленно глядя на пустые тарелки. Она принимается убирать со стола, но Такер выпихивает ее из кухни.

– Моя мама, Уэллси, научила меня хорошим манерам. – Он строго смотрит на нее. – Если для тебя кто-то готовит, то ты убираешь. Точка. – Тут он замечает, что Логан и Дин пытаются слинять. – Эй, дамы, а вы куда? А ну, задницы, быстро мыть посуду. Джи, ты освобождаешься от уборки, так как тебе предстоит везти домой нашего очаровательного шеф-повара.

В коридоре я обхватываю Ханну за талию.

– Ну почему ты не можешь быть выше? – ворчу я, наклоняясь, чтобы чмокнуть ее.

– А ты почему не можешь быть короче? – парирует она.

Я касаюсь ее губ.

– Спасибо за ужин. Это действительно было очень мило с твоей стороны.

Ее щеки окрашивает румянец.

– Я подумала, что в долгу перед тобой… ну, ты понимаешь… – Румянец становится ярче. – Потому что ты бог секса и все такое прочее.

Я хмыкаю.

– Означает ли это, что каждый раз, когда я буду доводить тебя до оргазма, ты будет готовить мне еду?

– Нет. Сегодняшний ужин был разовой сделкой. Больше никакой домашней готовки. – Она приподнимается на цыпочки и шепчет мне на ухо: – А вот оргазм я получать буду.

Как будто я мог бы сказать на это «нет».

– Пошли, я отвезу тебя. Ведь завтра у тебя утренние пары, да? – Я с удивлением обнаруживаю, что помню ее расписание.

Я не могу точно сказать, что между нами происходит. Да, я согласился помочь ей с сексуальной проблемой, но… проблема решена, так? Она получила от меня, что хотела, и для этого нам даже не понадобилось по-настоящему заниматься сексом. Так что технически у нее нет поводов спать со мной. Или продолжать встречаться со мной, если на то пошло.

Что до меня… ну, я не хочу иметь постоянные отношения. Для меня главной целью были и остаются хоккей, образование и участие в «Драфте[40]40
  NHL Entry Draft – ежегодное мероприятие НХЛ, во время которого молодые хоккеисты переходят в профессиональные команды.


[Закрыть]» сразу после выпуска. Не говоря уже о том, чтобы произвести впечатление на скаутов, которые все чаще появляются на наших матчах. Сейчас сезон в полном разгаре, и это означает, что большая часть времени будет уходить на тренировки и игры, а меньшая на все остальное – или на всех остальных – что не относится к хоккею.

Тогда почему мысль о том, что наше общение с Ханной закончится, вызывает столь сильное сожаление? Почему от нее щемит в груди?

Ханна делает шаг в сторону двери, но я притягиваю ее к себе и снова целую, именно целую, а не чмокаю. В ней тут же вспыхивает ответный огонь, и я погружаюсь в этот жар, наслаждаясь ее вкусом, ее ароматом. Я не ждал появления Ханны в своей жизни. Иногда бывает, что ты случайно встречаешь человека, а потом пытаешься понять, как ты все это время жил без него. Как ты проводил дни, тусовался с друзьями и трахался с телками, если в твоей жизни не было такого важного человека.

Ханна с тихим смехом отстраняется от меня.

– Едем в гостиницу, – шутит она.

И я решаю, что, возможно, настало время пересмотреть свои взгляды на постоянные отношения.

* * *

Ханна

– Бва-ха-ха-ха-ха! С праздником!

Я оборачиваюсь – стоя в гардеробной, я пытаюсь найти какую-нибудь экипировку для Хэллоуина, именно экипировку, а не костюм, потому что ненавижу наряжаться, – и охаю при виде странного создания в дверях. Не понятно, что надето на Элли, мне удается разглядеть только голубое боди, кучу перьев и… неужто кошачьи уши?

Я краду у Элли ее коронную фразу:

– Кто, во имя этой божьей зеленой планеты, ты такая?

– Я птицекошка. – Она смотрит на меня как на несмышленыша.

– Ага, птицекошка. Ну, ладно… а почему?

– Потому что я не смогла решить, кем мне хочется быть, кошкой или птичкой, а Шон предложил, чтобы я была и тем и другим, вот я и нарядилась, понимаешь? Потрясная идея, правда? – Она радостно улыбается. – Я уверена, что он решил так пошутить, а я приняла его предложение как руководство к действию.

Я хохочу.

– Шон пожалеет, что не предложил что-нибудь не такое нелепое, например, сексапильная медсестра, или эротичная ведьмочка, или…

– Сексапильный призрак, сексапильное дерево, сексапильная коробка «Клинекса», – вздыхает Элли. – Ха, достаточно поставить слово «сексапильный» перед любым существительным, и костюм готов! Ведь суть в чем: если хочешь нарядиться потаскушкой, почему бы просто не вести себя как потаскушка? Знаешь что? Я ненавижу Хэллоуин.

Я хмыкаю.

– Тогда зачем ты идешь туда? Поехала бы лучше к Гаррету. Он сегодня хандрит дома.

– Серьезно?

– Он ярый противник Хэллоуина, – объясняю я, хотя нутром чувствую, что дело обстоит не совсем так.

Как ни странно, но я почти уверена, что у него есть серьезный повод ненавидеть Хэллоуин. Возможно, много лет назад в этот день с ним произошло что-то ужасное, например, в детстве на него напали хулиганы. Или, может, после праздника его неделями мучили кошмары, как случилось со мной, когда я в двенадцать лет посмотрела своей первый и единственный фильм о Майкле Майерсе.

– Как бы то ни было, но Шон ждет меня внизу, так что я пошла. – Элли подскакивает ко мне и громко чмокает меня в щеку. – Желаю тебе хорошо повеселиться, когда вместе с Трейси будешь стоять на раздаче.

Ага, как же. Я уже сожалею о том, что согласилась помогать Трейси. Я не в том настроении, чтобы всю ночь обслуживать пьяных сокурсников, забредающих в Бристоль-Хаус, и выдавать им напитки и стаканчики «Джелло». Если честно, чем больше я думаю об этом, тем сильнее мне хочется отказаться, особенно когда я представляю, как Гаррет скучает один дома, хмурится, глядя на свое отражение в зеркале, и, как в тюрьме, бросает теннисный мячик об стену.

Вместо того чтобы продолжить поиски своего костюма-некостюма, я выхожу в коридор и стучусь в дверь Трейси.

– Я сейчас! – Она появляется почти через минуту и одной рукой продолжает расчесывать рыжие вьющиеся волосы, а другой – накладывать на лицо белую пудру.

– Привет, – говорит Трейси. – С праздником!

– С праздником. – Я замолкаю. – Послушай… ты не будешь меня очень сильно ненавидеть, если я на этот раз сачкану? И если я воткну булавку поглубже и попрошу у тебя взаймы машину?

В ее глазах тут же отражается неподдельное разочарование.

– Ты не пойдешь? А почемуууу?

Черт, я очень надеюсь, что она не расплачется. Трейси из тех девчонок, которые рыдают по каждому поводу, хотя, если честно, я считаю, что ее слезы – крокодиловы, потому что уж больно быстро они высыхают.

– У моего друга сегодня нелегкая ночь, – смущаясь, говорю я. – Ему нужна поддержка.

Она с подозрением оглядывает меня с ног до головы.

– А этого друга, случайно, зовут не Гарретом Грэхемом?

Я подавляю вздох.

– С чего ты решила?

– Элли сказала, что вы встречаетесь.

Куда ж без Элли.

– Мы не встречаемся, но, да, он тот друг, о котором я говорю, – признаюсь я.

К моему удивлению, на лице Трейси появляется широченная улыбка.

– Так почему ты с этого и не начала, дуреха? Естественно, я не буду тебя удерживать, если ты собираешься трахаться с Гарретом Грэхемом! Имей в виду: я заочно буду с тобой, потому что… если бы этот красавчик хотя бы улыбнулся мне, я бы тут же сбросила трусики.

Я не желаю касаться ни одного аспекта этого заявления, поэтому просто пропускаю его мимо ушей.

– Ты точно справишься?

– Да, все будет в порядке. – Она машет рукой. – Ко мне из Брауна приехала двоюродная сестра, так что я ее и подряжу.

– Я все слышу! – раздается из комнаты женский голос.

– Спасибо, что не обижаешься, – с благодарностью говорю я.

– Всегда пожалуйста. Секунду. – Трейси исчезает, потом возвращается с болтающимися на указательном пальце ключами от машины. – Не знаю, как ты относишься к секс-видео, но если будет возможность, постарайся заснять все, что вы с ним будете делать.

– Вот этого я точно не буду делать. – Забираю ключи и улыбаюсь. – Желаю повеселиться, детка.

Вернувшись в свою комнату, я беру свой телефон с дивана в гостиной и пишу сообщение Гаррету.

Я: Ты дома?

Он: Угу.

Я: Отбилась от раздачи. Можно приехать?

Он: Рад, что ты образумилась, детка. Бегом ко мне.

Глава 29

Гаррет

Когда входная дверь хлопает, меня охватывает тревога: а вдруг Ханна решила нарядиться в какой-нибудь нелепый костюм, чтобы привнести праздничное настроение и заманить меня на эту вечеринку в общежитие.

К счастью, она выглядит как обычная Ханна, когда заходит в гостиную. В том смысле, что выглядит она чертовски здорово, и мой член немедленно салютует ей. Ее волосы собраны в низкий «хвост», челка зачесана на одну сторону, свободный красный свитер отлично сочетается с черными трикотажными брючками в обтяжку. Носки, естественно, неоново-розовые.

– Привет. – Она плюхается на диван рядом со мной.

– Привет. – Я обнимаю ее за плечи и целую в щеку, и мне это кажется самым естественным на свете.

Не знаю, только ли у меня такое чувство, но Ханна не отстраняется и не ехидничает по поводу «излишне дружеского поцелуя». Я воспринимаю это как многообещающий признак.

– Так почему ты слиняла с тусовки?

– Настроения не было. Я все представляла, как ты сидишь тут один и рыдаешь в три ручья, и мне так стало тебя жалко.

– Никто не рыдает, дурында. – Я киваю в сторону телевизора, где показывают скучнейший документальный фильм о молоке. – Просто изучаю процесс пастеризации.

Она изумленно таращится на меня.

– Вы, ребята, платите деньги за подписку на тысячи каналов, а ты предпочитаешь смотреть вот это?

– Ну, я переключился на него и увидел коровье вымя, ну, ты понимаешь, это возбудило меня, так что…

– Фу!

Я от души хохочу.

– Шучу, детка. Скажу честно: в пульте сдохли батарейки, а мне было лень вставать и переключать канал. До того как появились коровы, я смотрел удивительно злой мини-сериал о гражданской войне.

– Ты ведь любишь историю, да?

– Это интересно.

– Не все. Что-то интересно, а что-то нет. – Ханна кладет голову мне на плечо, и я принимаюсь рассеянно поигрывать прядью, выбившейся из ее «хвоста». – Сегодня утром мама огорошила меня, – признается она.

– Да? И каким же образом?

– Она позвонила и сказала, что, вероятно, родители не смогут уехать из Рэнсома на Рождество.

– Из Рэнсома? – не понимаю я.

– Это мой родной город. Рэнсом, штат Индиана. – В ее голосе слышится горечь. – А еще он известен тем, что стал моим личным адом.

Мое настроение мгновенно меняется.

– Из-за?..

– Изнасилования? – Ханна сдержанно улыбается. – Не бойся произносить это слово. Оно не заразно.

– Знаю. – Я сглатываю. – Просто мне не нравится произносить его, тогда то, что случилось, становится более… реальным, что ли. И я до сих пор не могу переварить мысль, что все это случилось с тобой.

– Но случилось, – тихо говорит она. – Ты же не можешь делать вид, будто не случилось.

Между нами ненадолго повисает молчание.

– Так почему родители не могут увидеться с тобой? – спрашиваю я.

– Деньги. – Она вздыхает. – К твоему сведению: если ты подкатывал ко мне в надежде, что я богатая наследница, имей в виду, что я учусь в Брайаре на полной стипендии и получаю финансовую помощь на расходы. Моя семья разорена.

– Убирайся. – Я указываю на дверь. – Серьезно. Убирайся прочь.

Ханна показывает мне язык.

– Смешно.

– Уэллси, мне плевать, сколько денег у твоей семьи.

– И это говорит миллионер.

Я тут же напрягаюсь.

– Миллионер не я, а мой отец. Это большая разница.

– Наверное. – Она пожимает плечами. – В общем, мои родители завалены целой горой из долгов. И в этом… – Девушка замолкает, и я вижу боль в ее зеленых глазах.

– Что в этом?

– И в этом виновата я, – признается она.

– Очень сильно сомневаюсь.

– Нет, на самом деле, – грустно настаивает она. – Им пришлось еще раз заложить дом, чтобы расплатиться с адвокатами. По делу в отношении Аарона, того парня, который…

– Должен сидеть в тюрьме, – заканчиваю я, потому что, если честно, не хочу, чтобы она еще раз произнесла слово «изнасилование». Каждый раз, когда я представляю, что этот мерзавец сделал с ней, я буквально белею от гнева, кулаки непроизвольно сжимаются, и меня так и подмывает врезать по чему-нибудь.

Суть в том, что я всю жизнь работал над собой, стараясь контролировать свой характер. Пока я взрослел, моей постоянной эмоцией был гнев, но, к счастью, я нашел для него здоровый выход – хоккей, спорт, позволяющий мне набрасываться на соперника в безопасном, регламентированном пространстве.

– Он не сел в тюрьму, – говорит Ханна.

Я изумленно смотрю на нее.

– Шутишь, да?

– Нет. – В ее глазах загорается какой-то странный огонь. – В тот вечер… когда все случилось… я вернулась домой… родителям хватило одного взгляда, чтобы понять: произошло что-то плохое. Я даже не помню, что говорила им. Помню только, что они вызвали полицию и отвезли меня в больницу, у меня взяли анализы, меня допросили. Я была в полнейшем смятении. Я не хотела говорить с копами, но мама сказала, что я должна быть храброй и рассказать им все, чтобы они остановили его и чтобы такое больше ни с кем не повторилось.

– Похоже, твоя мама очень умная женщина, – хрипло говорю я.

– Это так. – Голос Ханны дрожит. – В общем, Аарона арестовали, потом выпустили под залог, так что я поневоле виделась с этим подонком и в городе, и в школе…

– Ему позволили вернуться в школу? – Я не верю своим ушам.

– Он должен был держаться от меня на расстоянии не менее ста метров, но в школу ему вернуться разрешили. – Она грустно усмехается. – Я говорила тебе, что его мамаша – мэр Рэнсома?

Меня аж трясет.

– Черт.

– А его отец – глава нашего прихода. – Она безрадостно смеется. – Семейка Аарона практически управляет городом, так что мне даже удивительно, что копы вообще арестовали его. Я слышала, его мамаша подняла страшный хай, когда они заявились к ним в дом. Пардон, в особняк. – Ханна замолкает. – Короче, было несколько предварительных слушаний и снятие показаний под присягой, и мне в суде пришлось сидеть напротив него и видеть эту наглую рожу. После месяца такой вот возни судья наконец-то решил, что для судебного разбирательства нет достаточных улик, и отказал в иске.

Ужас обрушивается на меня сильнее, чем туша Грега Бракстона.

– Ты серьезно?

– Еще бы.

– Но они же взяли все полагающиеся в этом случае анализы, потом твои свидетельские показания… – говорю я.

– Медицинские анализы показали лишь наличие крови и разрывов… – Она краснеет. – Я была девственницей, и его адвокат стал утверждать, что все это могло быть результатом потери невинности. А потом было слово Аарона против моего. – Она снова смеется, на этот раз весело. – Вернее, это были мои показания против его показаний и показаний трех его друзей.

Я хмурюсь.

– В смысле?

– Его приятели соврали под присягой и заявили судье, что в тот вечер я по доброй воле приняла наркотик. Ой, и что я несколько месяцев вешалась на Аарона, так что, естественно, он не смог противостоять искушению взять то, что само идет в руки. Их послушать, получается, что я величайшая наркоманка и шлюха на планете. Было дико унизительно.

До этого момента я не понимал значения выражения «слепая ярость». Потому что от одной мысли, что Ханне пришлось пройти через все это, во мне поднимается сильнейшее желание прикончить всех в этом крохотном, богом забытом городишке.

– Дальше еще хуже, – предупреждает она, когда замечает выражение на моем лице.

Я издаю стон.

– Господи, я больше не могу это слушать.

– А. – Девушка смущенно отводит глаза. – Извини. Забудь.

Я быстро хватаю ее за подбородок и поворачиваю лицом к себе.

– Это фигура речи. Мне нужно все знать.

– Ладно. В общем, после того как обвинения были сняты, на меня и на моих родителей ополчился весь город. Все пересказывали друг другу всякие гадости про меня. Я потаскуха. Я соблазнила бедного мальчика. Я оклеветала бедняжку. И все в таком роде. Кончилось тем, что мне пришлось до конца семестра перейти на домашнее обучение. А потом мамаша-мэр и папаша-пастор подали на мою семью в суд.

У меня отвисает челюсть.

– Черт, не может быть.

– Черт, может. Они заявили, что мы причинили их сыну эмоциональный ущерб, оклеветали его. Там было еще много дерьма, я всего не помню. Судья не присудил им всего, чего они хотели, но постановил, что мои родители должны оплатить судебные издержки семейки Аарона. А это означало, что им придется оплачивать судебные издержки обеих сторон. – Ханна судорожно сглатывает. – Тебе известно, какой счет нам выставил наш адвокат за все дни, проведенные в суде?

Я страшусь того, что сейчас услышу.

– Две «штуки». – Ее губы изгибаются в горькой улыбке. – А ведь это был дешевый адвокат. Так что представь, какой счет выставил адвокат мамаши-мэра. Моим родителям пришлось во второй раз заложить дом и еще взять кредит, чтобы расплатиться.

– Дерьмо. – Я в буквальном смысле чувствую, как сердце у меня в груди раскалывается на мелкие кусочки.

– Из-за меня они завязли в этом мерзком городишке, – ровным голосом говорит Ханна. – Папа не может бросить работу на лесопилке, потому что там заработок постоянный, а нам нужны деньги. Но он хотя бы работает в соседнем городе. Когда мои родители появляются в Рэнсоме, их неизбежно встречают презрительные взгляды и перешептывания. Они не могут продать дом, потому что потеряют на этом деньги. И из-за денег они не могут позволить себе увидеться со мной в этом году. А я, неблагодарная дочь, не могу вернуться туда, чтобы повидаться с ними. Только я не могу сделать это, Гаррет. Я никогда не смогу туда вернуться.

Я ее не осуждаю. Черт, у меня точно такое же отношение к отцовскому дому в Бостоне.

– Родители Аарона все еще живут там. Он каждое лето приезжает к ним. – Она с беспомощным видом смотрит на меня. – Как я могу вернуться туда?

– А ты хоть раз возвращалась после того, как поступила в колледж?

Ханна кивает.

– Один раз. Как-то нам с папой нужно было поехать в хозяйственный, и там мы столкнулись с папашами двух приятелей Аарона, тех самых подонков, которые соврали, чтобы обелить его. Один из папаш выдал оскорбительный комментарий, типа, смотрите, шлюха со своим отцом приехали за гвоздями – наверняка ей нравится, когда ее распинают. Или похожую глупость. И мой папа не выдержал.

Я с шумом втягиваю в себя воздух.

– Он пошел за говорившим и хорошенько отдубасил его, прежде чем их разняли. Естественно, как бы случайно в тот момент мимо магазина проходил помощник шерифа, и он арестовал папу за нападение. – Хана на секунду замолкает. – Обвинения с него сняли, когда хозяин заявил, что моего папу спровоцировали. Думаю, в Рэнсоме еще осталась пара-тройка честных людей. Но больше я туда не возвращалась. Я боюсь, что столкнусь с Аароном, и тогда… не знаю. Убью его за то, что он сделал с моей семьей.

Ханна упирается подбородком мне в плечо, и я ощущаю исходящие он нее волны тоски.

Я не знаю, что сказать. На ее долю выпали жестокие испытания, и все же… я ее понимаю. Я знаю, каково это – ненавидеть человека так, что бежишь прочь, лишь бы не видеть его рожу. Потому что в противном случае ты не знаешь, что будет. Не знаешь, на что ты способен.

Я нарушаю тишину, и мой голос звучит хрипло:

– В первый раз отец ударил меня именно на Хэллоуин.

Ханна в ужасе вскидывает голову.

– Что?

Я бы и рад не продолжать, но после той истории, что она рассказала мне, я не могу остановиться. Мне нужно, чтобы Ханна поняла: она не единственная, кто мучается от гнева и отчаяния.

– Мне было двенадцать, когда это случилось. Через год после смерти мамы.

– Ох. Я такого даже и не предполагала. – Я вижу в ее глазах не жалость, а искреннее сочувствие. – У меня было ощущение, что ты не любишь своего отца – я догадалась по тому, как ты рассказывал про него, – но не понимала, что это из-за того…

– Что он бил меня? – с горечью договариваю я. – Мой отец не такой, каким притворяется перед всем миром: мистер Звезда хоккея, семьянин, благотворитель. Это он на бумаге само совершенство, понимаешь? Но дома, он… черт, он самое настоящее чудовище.

Ханна сплетает свои пальцы с моими, я чувствую, какие они теплые. Я сжимаю ее руку, стараясь отвлечься от физической боли, разлившейся в груди.

– Я даже не знаю, из-за чего он на меня так дико взъелся в тот вечер. Я играл с ребятами в «кошелек или жизнь», потом вернулся домой, мы, должно быть, о чем-то говорили с ним, он, должно быть, что-то орал – я не помню. Помню только подбитый глаз и сломанный нос – я был слишком потрясен тем, что он поднял на меня руку. – Я издаю сухой смешок. – А потом это стало происходить регулярно. Хотя отец больше ничего мне не ломал. Потому что любой перелом вывел бы меня из строя, а ему нужно было, чтобы я мог играть в хоккей.

– И сколько это продолжалось? – шепчет она.

– Пока я достаточно не окреп, чтобы дать сдачи. Мне повезло, я терпел эти измывательства года три, может, четыре. А мама жила в этом целых пятнадцать. Ну, если допустить, что он стал бить ее в день их знакомства. Она никогда не рассказывала мне, как долго это продолжается. Ханна, хочешь начистоту? – Я смотрю ей в глаза, заранее стыдясь того, что собираюсь сказать. – Когда мама умерла от рака легких… – От нервного напряжения меня почти тошнит. – Я испытал облегчение. Потому что это означало, что ей больше не надо страдать.

– Она могла бы уйти от него.

Я мотаю головой.

– Отец бы убил ее. Никто не смеет бросать Фила Грэхема. Никто не смеет разводиться с ним, потому что это будет пятно на его безупречной репутации, а он такого не потерпит. – Я вздыхаю. – Если у тебя возник логичный вопрос, то мой отец не пьет, не сидит на таблетках. Он просто… болен, я думаю. Он по малейшему поводу выходит из себя и знает только один способ решения проблем: кулаками. А еще он самовлюбленный болван. Я никогда не сталкивался с тем, чтобы люди так упивались собой, были так заносчивы. В нас с мамой он видел что-то вроде бутафории. Престижная жена. Престижный сын. Ему плевать на всех, кроме самого себя.