Текст книги "Суд и ошибка"

– Но каков старина Джейми, а? Я от него даже не ожидал, – с нескрываемым восхищением объявил сэр Эрнест. – Чертовски толковый ход, вся эта болтовня про нервы, которые сдали в последний момент, и потому – убийство по неосторожности. Умно, право слово, умно!

Втроем они обедали в ресторанчике на Флит-стрит, поскольку в Олд-Бейли в отличие от Дома правосудия не было местечка, где адвокаты и свидетели могли бы утолить голод. Прочим обедающим определенно льстило соседство с такой знаменитостью, как мистер Тодхантер, они поедали его глазами и еду свою подносили ко рту машинально, повинуясь инстинкту.

Мистер Тодхантер, который к тому времени уже более-менее привык к бесцеремонному любопытству толпы, согласился, что мистер Джеймисон избрал удачную линию защиты.

– Ох и ловко он первым сделал выпад насчет того, что вы не в своем уме, – заметил сэр Эрнест между двумя кусками пирога с почками.

– Да, – согласился мистер Тодхантер и вздохнул.

Дело в том, что к этой фазе тяжкого своего испытания он относился с опаской. Чтобы прояснить вопрос отныне и во веки веков, решено было позволить представителю полиции подвергнуть его перекрестному допросу, а потом обратиться к присяжным. Таким образом версия полиции, состоящая в том, что мистер Тодхантер невиновен и не имеет ни малейшего отношения к смерти мисс Этель Мэй Бинс, будет присяжным должным образом представлена и ими, как и полагается, рассмотрена. Однако мистер Тодхантер совсем не был уверен, что с честью выдержит допрос юриста враждебно настроенного, жаждущего доказать его невиновность. Подобно большинству людей, мистер Тодхантер не верил в себя как в свидетеля, вдобавок память его настолько ослабела, что он побаивался схватить подсунутую ему приманку и попасть на крючок, да так, что потом и не выпутаешься.

– А в целом – как вы оцениваете наше положение? – поинтересовался он и сделал глоток молока.

– Покуда что все неплохо, – с воодушевлением ответил сэр Эрнест. – Присяжные, судя по их виду, сбиты с толку, но мы направим их на путь истинный. Вот увидите.

Присяжные и впрямь были сбиты с толку.

И по мере того как свидетель за свидетелем, выходя давать показания, клятвенно утверждал, что мистер Тодхантер выказывал убийственные, пусть даже и несколько расплывчатые поначалу намерения, замешательство присяжных не рассеивалось, а усугублялось. Им казалось невероятным, что можно задумать злодеяние, основываясь на чистом альтруизме, на благо человечеству убить малознакомого человека.

Однако даже присяжным уже становилось ясно, что мистер Тодхантер определенно вынашивал подобные планы. Все, кто присутствовал на памятном ужине, подтвердили показания Феррерса (за исключением мистера Читтервика, чей звездный час еще не настал), а затем пришел черед свидетельствовать избранным сотрудникам «Объединенной периодики». В частности, молодой Уилсон подтвердил, что поведал мистеру Тодхантеру всю историю Фишмана, подробно описав ужас и отвращение собеседника; Огилви рассказал о визите, который нанес ему мистер Тодхантер, воссоздав негодующий возглас последнего: «Вот убил бы его!» Стейтс, юный Батс и Беннет изложили суду содержание того обмена мнениями в кабинете Беннета, свидетелем которого, сидя за шкафом, стал мистер Тодхантер, и Беннет засвидетельствовал, что обнаружил посетителя только после ухода других участников разговора. Давая показания, Беннет заметно нервничал, но только мистер Тодхантер догадывался о причине его волнения.

Юный Батс заявил также, что в тот день столкнулся с мистером Тодхантером на лестнице и тот спросил у него, где можно купить револьвер. Батс добавил, что выражение лица у него было твердое и непреклонное и что он часто дышал, как человек, принявший такое решение, которое внушает ужас ему самому. Затем вызвали оружейника, и тот подтвердил, что в указанный день мистер Тодхантер побывал у него и купил револьвер, тот самый, который теперь предъявлен суду.

Таким образом используя множество свидетелей, один за другим, сэр Эрнест сумел доказать, убедив даже присяжных, что мистер Тодхантер несомненно носился с идеей убийства еще до того, как познакомился с мисс Норвуд. Мистер Тодхантер благодарил судьбу за эпизод с Фишманом, хотя в свое время и отчаивался, что потерпел фиаско. Но теперь значение этого эпизода возросло многократно: не будь его, сомнительно, и весьма, что их попытки убедить суд увенчались бы успехом.

– Присяжные под большим впечатлением, – поделился мистер Тодхантер с мистером Эрнестом, когда тот почти с материнской нежностью подсаживал его в такси возле Олд-Бейли, а мистер Читтервик и мистер Фуллер сдерживали напирающую толпу.

– Еще под каким! – согласился сэр Эрнест, просовывая голову в окно. – Этого я и добивался.

Мистер Читтервик неуклюже забрался в машину, и такси тронулось под приветственные крики толпы.

– Ну, каково вам на скамье подсудимых, Тодхантер? – полюбопытствовал мистер Читтервик, в своем углу укладывая одну пухлую ногу на другую.

Мистер Тодхантер, покачивая торсом, потирал свои костлявые колени. Все та же неописуемая шляпа криво сидела на его лысой голове. Он походил на кого угодно, только не на убийцу.

– Больше всего похоже на визит к фотографу, – признался он.

Мистер Тодхантер стал самой популярной персоной в Лондоне.

Вздумай полицейские поставить у его дома охрану, сразу выяснилось бы, что она не нужна. Мистер Тодхантер пребывал под надежной охраной: едва он вышел из такси, как его приветствовала гулом еще одна толпа, а на следующее утро, когда он вышел из дома, встретила аплодисментами третья, целый выводок репортеров. Время от времени кто-то из них отрывался от стаи, чтобы испробовать новую уловку с целью добиться права на интервью, как правило, безуспешно; большей же частью репортеры просто болтались вокруг дома, готовые запечатлеть для потомства любое самое пустячное действие, предпринятое как самим мистером Тодхантером, так и мистером Читтервиком (который временно переселился сюда), кузинами мистера Тодхантера, кухаркой, экономкой и даже врачом и сиделкой, коих нанял сэр Эрнест вопреки возмущенным протестам мистера Тодхантера, дабы они пеклись о его драгоценном здоровье.

Стоило мистеру Тодхантеру приехать домой, как эта парочка завладела им и, невзирая на сопротивление, уложила в постель; однако мистеру Читтервику, после приятного ужина в обществе врача, пожилых кузин и бутылочки дорогого сердцу хозяина «Шато Лафит» 1921 года, было позволено скоротать вечер в обществе мистера Тодхантера, обсуждая сегодняшние удачи и задачи на завтра.

Мистеру Тодхантеру, кроме того, потребовалось узнать, каков медицинский прогноз, что доктор думает насчет его шансов дожить до конца процесса, на что мистер Читтервик ответил, что шанс есть.

– Он говорит, если избегать малейших нагрузок и треволнений, ничто не помешает вам протянуть еще месяц-другой, – добавил мистер Читтервик, сам поражаясь тому, что они способны обсуждать приближение смерти так, словно речь шла о походе в театр, а не о убытии в мир иной.

Мистер Тодхантер довольно хмыкнул.

В остальном вечер прошел без особых событий, разве что в половине двенадцатого мистер Тодхантер настоятельно попросил послать за поверенным, дабы добавить еще один пункт к своему завещанию. Ему вздумалось отписать сиделке, к которой он питал неприязнь стойкую и ничем не мотивированную, пять фунтов на покупку полного собрания сочинений Чарлза Диккенса, поскольку эта особа ни в какую не соглашалась признать свое вопиющее сходство с миссис Гэмп, – сходство, которое, втайне считал мистер Тодхантер, говорило само за себя.

Мистер Бенсон обреченно покорился судьбе. Завещание мистера Тодхантера уже содержало около сотни дополнений, и за последние пять месяцев его пришлось полностью переписывать семь раз.

Глава 16

На второй день процесса первым свидетелем в зал суда был вызван Фёрз.

Сэр Эрнест приветствовал его с вкрадчивым подобострастием, с которым, по мнению мистера Тодхантера, несколько перебрал.

– Мистер Фёрз, вы ли предъявили подсудимому чрезвычайно серьезное обвинение – в убийстве?

– Я.

– Не сообщите ли суду и присяжным, что подвигло вас на столь серьезный шаг?

– Я был убежден, что правосудие допустило грубую ошибку, исправить которую иначе нельзя.

– Значит ли это, что вы исходили в своих действиях только и исключительно из интересов общества?

– Надеюсь, что так.

– Ничего другого, – с легким поклоном отозвался сэр Эрнест, – я и не ожидал услышать от человека, подобно вам, мистер Фёрз, посвятившего себя служению обществу, – уверен, незачем напоминать присяжным о вашей бескорыстной и достойной восхищения работе в Лиге умеренных. Но скажите, мистер Фёрз, на каком основании сложилось у вас мнение, что произошла судебная ошибка?

– На основании двух моих бесед с мистером Тодхантером, – ответил Фёрз, помаргивая за стеклами больших очков.

– Не будете ли вы так любезны сообщить суду и присяжным содержание этих бесед?

Мистер Тодхантер со своей скамьи подсудимых одобрил то, как держится Фёрз, осмотрительно и с несомненной искренностью. На его взгляд, тот удовлетворял всем требованиям к идеальному свидетелю: говорил только о том, что спрашивали, и не давал повода усомниться в своей правдивости.

– Первая наша встреча, – отвечал Фёрз, – произошла в моем клубе примерно с полгода назад. Я отчетливо ее помню, ибо была она весьма необычна. Насколько я помню, мистер Тодхантер приступил к делу, задав мне вопрос, не знаю ли я человека, которого необходимо убить. Полагая, что он шутит, я спросил: неужели он готов убить любого, кого бы я ни порекомендовал? – и мистер Тодхантер ответил утвердительно. Затем мы обсудили возможность убийства Гитлера или Муссолини, к чему мистер Тодхантер определенно склонялся, однако я отговорил его, приведя ряд причин, которые, полагаю, не стоит перечислять.

– В самом деле не стоит, – промурлыкал сэр Эрнест. – Значит, по вашим словам, вы отнеслись к просьбе мистера Тодхантера назвать имя человека, который достоин смерти, как к шутке. Это шутливое настроение продолжалось в течение всего разговора?

– Да.

– То есть вы не принимали его всерьез?

– Увы, нет. Но теперь понимаю, что жестоко ошибся.

– Вас едва ли можно винить в этом, мистер Фёрз. Итак, вы, конечно, поняли, что мистеру Тодхантеру осталось жить всего несколько месяцев. Предложили ли вы ему какой-то совет насчет того, как еще можно распорядиться этим временем, помимо подготовки к убийству?

– Да. Кажется, я посоветовал ему развлечься и выбросить из головы и Гитлера, и всех прочих.

– Весьма разумно. Остается лишь пожалеть, что мистер Тодхантер не прислушался к вашему совету. Что еще было сказано в ходе этой беседы, о чем вам хотелось бы сообщить присяжным?

– Если не ошибаюсь, речь зашла об убийстве шантажиста или человека, так или иначе отравляющего жизнь другим людям.

– Ах да. Вы обсуждали с мистером Тодхантером убийство какого-то совершенного незнакомца, который определенно является для окружающих причиной их страданий и горя?

– Да.

– Но со своей стороны вы не приняли разговор всерьез?

– Ни на минуту.

– И не поняли, что мистер Тодхантер настроен серьезно?

– У меня создалось впечатление, что эта идея любопытна ему сугубо с отвлеченной, идеалистической точки зрения. Мне и в голову не пришло, что он когда-либо приведет ее в исполнение.

– Понятно. Но вы упоминали о двух беседах. Когда состоялась вторая?

– Около двух месяцев назад; то есть после ареста Палмера за убийство, но до того, как начался судебный процесс. Мистер Тодхантер явился ко мне и сообщил, что это он совершил убийство, в котором обвинили Палмера. Он обратился ко мне за советом, как ему поступить, поскольку полицейские не поверили его признанию.

– Так, и что же вы ответили?

– Объяснил, что ему придется доказать свою виновность, порекомендовал обратиться к нашему общему знакомцу, мистеру Читтервику, имеющему опыт раскрытия преступлений, и выяснить, готов ли он взяться за расследование этого убийства.

– То есть вы посоветовали мистеру Тодхантеру в сотрудничестве с мистером Читтервиком расследовать преступление, которое он сам же и совершил?

– Именно так.

– О чем еще был разговор?

– Еще я посоветовал мистеру Тодхантеру не слишком волноваться по поводу Палмера, поскольку считал сомнительным, что того признают виновным. Более того, выслушав рассказ мистера Тодхантера, я рассудил, что обвинительный приговор Палмеру невозможен.

– Значит, приговор стал для вас полной неожиданностью?

– Полнейшей.

– И вы сочли, что это судебная ошибка?

– Да, вопиющая судебная ошибка.

– Вы предприняли какие-нибудь шаги?

– Разумеется. Переговорил с одним из высших должностных лиц полиции и лично убедился в его полной и искренней убежденности в том, что у них под замком самый настоящий убийца.

– Но на этом не успокоились?

– Напротив, встревожился, поскольку это могло означать лишь одно: полиция станет всячески препятствовать повторному рассмотрению дела.

– Вы следили за ходом расследования, проводимого мистером Читтервиком?

– Да.

– То, что вы узнали от него, подтверждало или опровергало вашу уверенность в том, что полицейские ошибаются?

– Подтверждало.

– И тогда вы, имея полное одобрение мистера Тодхантера, предприняли свой решительный шаг, возбудив против него частное дело об убийстве?

– Именно так.

– Благодарю вас, мистер Фёрз.

Мистер Джеймисон задал ему лишь пару вопросов, с тем чтобы закрепить у присяжных то впечатление, что данный свидетель действительно поначалу счел разговор об убийстве сугубой игрой ума, и Фёрз согласился с тем, что вполне возможно вести такие разговоры, долго и обстоятельно, вплоть до конца, – но в глубине души знать, что об убийстве всерьез даже не помышляешь.

Поток свидетелей не иссякал.

Процесс шел уже полных три дня, и невозможно, хоть бы и был в этом толк, дать краткое изложение всех свидетельских показаний. Скажем только, что юный Фуллер прекрасно справился со своей задачей. В суд вызвали всех, кто мог оказать хоть малейшее содействие. Терпение судьи было неистощимо. Свидетелей, по мере возможности, вызывали в том порядке, в каком они участвовали событиях.

Появление одного из свидетелей стало для мистера Тодхантера сюрпризом. Он знал, что Фарроуэю послали повестку, но никак не ожидал увидеть того в зале. В данном случае медицинское заключение о невозможности явиться в суд казалось ему естественным откликом на повестку. Однако то ли методы работы Фуллера были эффективнее, чем у адвокатов Палмера, то ли еще что, но когда в зале выкрикнули имя Фарроуэя, к свидетельской трибуне подошел именно он.

Сэр Эрнест щадил его насколько возможно. Его связь с Джин Норвуд была упомянута, но внимание на ней не заострялось. От мистера Фарроуэя требовалось лишь изложить содержание его бесед с подсудимым. На этом и сосредоточил свои усилия сэр Эрнест.

Фарроуэй повел себя благородно. Если сэру Эрнесту было угодно щадить его, он сам себя не щадил. (Мистер Тодхантер подозревал, что это следствие разговора начистоту с миссис Фарроуэй.) Как свидетель он оказался полезен и в иных отношениях, поскольку определенно был уверен в виновности мистера Тодхантера, а чем больше людей выказывали такое убеждение, тем выше была вероятность, что присяжные последуют их примеру.

Фарроуэй рассказал про обед в дорогом ресторане, когда мистер Тодхантер узнал, что его спутник увлечен мисс Норвуд до такой степени, что готов ради нее разорить свой дом, и про второй, длительный и роковой разговор на квартире у Фарроуэя. Зал замер, затаив дыхание. Порой голос свидетеля снижался почти до шепота, но не было необходимости просить его говорить громче. И судья, и присяжные слышали каждый вздох.

– Я говорил ему, – с таким надрывом бормотал Фарроуэй, что мистер Тодхантер на скамье подсудимых поежился от неловкости, – я говорил, что не знаю никого порочней ее. Говорил, что порой стою на грани убийства, но мне не хватает духу. Помнится, я сказал, что если кто и заслуживает смерти, так это она. В то время я любил ее, – с отчаянным мужеством прошептал он, – но не мог не видеть, что она за человек…

– Мистер Фарроуэй, – в тон ему торжественно произнес сэр Эрнест, – мой долг – задать вам несколько щекотливых вопросов. Если предположить, что подсудимый в тот момент решал для себя, достойна ли эта женщина смерти, согласитесь вы с тем, что ваше отношение к ней и выбор выражений, которые вы употребили, могли склонить чашу весов в пользу убийства?

Фарроуэй поднял голову.

– Да, – ответил он чуть громче, чем прежде. – Этот вывод я сделал давно. Должно быть, это я подбил его на убийство.

Несколько вопросов мистера Джеймисона, целью которых было показать, что Фарроуэй как романист и, следовательно, знаток психологии с излишней готовностью принял за факт то, что в намерения мистера Тодхантера входило не убивать мисс Норвуд, а лишь напугать ее, размахивая револьвером, не вызвали ничего, кроме разочарования.

В целом показания Фарроуэя оказались самыми убедительными. Было очевидно, что на присяжных они произвели глубокое впечатление.

Затем на свидетельском месте появился мистер Бадд, который с не меньшим благородством признался в том, что воспламенил негодование мистера Тодхантера, поведав ему о неприглядном поведении мисс Норвуд в театре. Далее мистер Бадд подтвердил, что, вне всяких сомнений, мистер Тодхантер интересовался именно мисс Норвуд и особенностями ее характера. Его поддержал в этом театральный критик, мистер Плейдел, который привел воистину достопамятную деталь: мистер Тодхантер справлялся у него, станет ли мир лучше без мисс Норвуд. Тут вызвали свидетельницей миссис Винсент Палмер, показания которой должны были продвинуть ход дела в нужном направлении.

Вопросы, к ней обращенные, прозвучали весьма загадочно.

– Скажите, – допытывался сэр Эрнест, – вы когда-нибудь видели револьвер у своего мужа?

Миссис Палмер ответила утвердительно.

– Вы знали, что у него есть револьвер?

– Да.

– Вам случалось брать его в руки?

– Да.

– А стрелять из него?

– Да.

– Зачем?

– Сама не знаю. Просто захотелось попробовать, когда мужа не было дома.

– Когда это было?

– Точно сказать не могу, но не так давно.

– В этом году?

– Да, конечно.

– В последние полгода?

– Пожалуй. Кажется, это случилось в конце лета… прошедшего лета.

– Во что вы стреляли?

– В садовую клумбу.

Сэр Эрнест, будто фокусник, извлек из-под стола лист бумаги.

– Прошу вас взглянуть сюда. – Он передал листок судебному приставу, и тот отнес его миссис Палмер. Мистер Тодхантер взирал на нее с восхищением. Она превосходно справлялась со своей ролью: создавалось полное впечатление, что этот лист она видит впервые. Но мистер Тодхантер уже знал, какой обработке подвергаются свидетели до того, как оказываются в зале суда, и после этого. – Это план вашего сада, миссис Палмер?

– Да, это он.

– На нем обозначены все клумбы?

– Все до единой.

– Вы покажете присяжным, в какую из них вы выстрелили?

– Вот в эту. Она помечена красным крестом.

– Благодарю вас, миссис Палмер. У меня все.

Пока присяжные разглядывали план, миссис Палмер неприметно выскользнула из зала. Появление в зале суда было для нее испытанием, и непростым, но она выдержала его с честью.

Сэр Эрнест перехватил взгляд мистера Тодхантера и только что не подмигнул. Мистер Тодхантер поспешно отвернулся. В показаниях миссис Палмер не было для него ничего нового. В сущности, предложить ей эти вопросы придумал именно он и чрезвычайно гордился этим.

Одним из пунктов обвинения во время суда над Палмером было то, что из принадлежащего ему револьвера недавно стреляли. Сам Палмер утверждал, что не прибегал к нему много лет. Значит, либо его адвокат упустил из виду возможность, что из револьвера мог стрелять кто-то другой, либо миссис Палмер непостижимым образом запамятовала, что это сделала она. Так или иначе, мистер Тодхантер, пока ему еще позволяли вести расспросы самостоятельно, однажды днем ускользнул из-под надзора мистера Читтервика и еще раз съездил в Бромли, где без обиняков поставил перед миссис Палмер вопрос, не могло ли быть так, что это она стреляла из револьвера, – и миссис Палмер, хотя и не сразу, ответила утвердительно.

Затем мистер Тодхантер установил, что пальнула она, скуки ради, в одну из клумб, и, вернувшись в Лондон, сразу отправил в Бромли мистера Читтервика и эксперта-баллистика. Эксперту дали в руки лопату и велели перекопать клумбу, где в свой час и была обнаружена свинцовая пуля, которая могла быть выпущена только из армейского револьвера. Отправив пулю на экспертизу, без труда установили, что вылетела она из револьвера, принадлежащего Палмеру. И конечно, дело было чистое, не подкопаешься, в результатах экспертизы не усомнишься, поскольку револьвер Палмера по-прежнему находился в полиции и никак не мог быть изъят оттуда ради такой сомнительной цели, как подделка улик. Этим остроумным ходом мистер Тодхантер, таким образом, если не уничтожил, то по меньшей мере подорвал один из столпов, на которых зиждилось обвинение Палмера.

Чтобы окончательно прояснить дело, сэр Эрнест вызвал эксперта-баллистика и попросил его указать, где именно была найдена пуля и из какого револьвера ее выпустили.

Затем он положил пулю так, чтобы она была видна всем, и продолжил изумлять публику: продемонстрировал эксперту бесформенный комочек свинца, выковырянный из балки в беседке мисс Норвуд, и поинтересовался, могло ли случиться, что и эта пуля была выпущена из того же оружия. И эксперт с готовностью отрапортовал, что нет, никак не могло.

– Сделайте одолжение, поясните присяжным, почему вы так уверены в этом, – попросил сэр Эрнест.

– Пожалуйста. У револьвера, означенного буквой «В», ствол имеет изъян, оставляющий отчетливые и характерные отметины на всех пулях, выпущенных из этого оружия. Несмотря на сильную деформацию пули, помеченной буквой «С», метка от ствола револьвера «В», как легко заметить, определенно отсутствует.

– То есть вы уверены, что этой пулей из револьвера «В» не стреляли, но не можете сказать, из какого револьвера она была выпущена?

– Верно.

– Вы осматривали револьвер «А»?

Так был обозначен револьвер, принадлежащий мистеру Тодхантеру.

– Да, осматривал.

– Пуля «С» могла быть выпущена из него?

– Я провел экспертизу и определенно могу сказать, что такая возможность не исключена. Но однозначно утверждать, что это произошло в действительности, не рискну.

Сэр Эрнест кивнул и заставил эксперта повторить это заявление еще двумя-тремя разными фразами, так чтобы до самых тугодумов-присяжных дошло, что Винсент Палмер никак не мог выстрелить из револьвера пулей, найденной в беседке, а у мистера Тодхантера такая возможность была.

Когда эта небезынтересная деталь утвердилась в сознании присутствующих, опрос свидетелей пошел дальше.

Следующей явилась миссис Фарроуэй засвидетельствовать превосходные личные качества мистера Тодхантера, рассказать, как он помог лично ей и семье в целом, как близко к сердцу принял положение, в каком они оказались. Она подтвердила, что его отношение к мисс Норвуд было самое отрицательное и что он нимало этого не скрывал. К сугубому разочарованию зрителей, Фелисити Фарроуэй для дачи показаний вызвана не была. Она только и могла, что подтвердить слова матери, поэтому в ходе сцены, имевшей место в спальне мистера Тодхантера, он самым решительным образом высказался против того, чтобы Фелисити выступила в суде. Она устроит истерику, сказал он, и это принесет делу один вред.

Отсутствие Фелисити сэр Эрнест компенсировал, пригласив последнего на тот день свидетеля, чем произвел фурор.

– А теперь я вызываю… – произнес он так, что отдалось даже в дальних углах зала, – Винсента Палмера!

Аудитория отозвалась восторженным гулом. Один лишь судья сохранил внешнюю невозмутимость, но, конечно, пробрало и его. Услышать, что свидетелем вызван человек, уже приговоренный к смерти за то самое убийство, за которое он, судья, судит в данный момент совсем другого человека… тут у кого угодно холодок пробежит… И судья, несмотря на мантию, поежился.

Не то чтобы мистеру Палмеру в самом деле имелось что сообщить. Сэр Эрнест, дабы сократить время процесса и вместе с присяжными удостовериться в том, что дело о смерти мисс Норвуд рассмотрено под всеми возможными углами, предложил суду ознакомиться с официальными протоколами допросов Палмера на его собственном процессе, признав их свидетельскими показаниями. Судья это предложение одобрил, и присяжным раздали машинописные экземпляры протоколов, чтобы они не спеша их изучили.

Согласно этим протоколам, Палмер признался, что в тот вечер посетил мисс Норвуд, но уверял, что покинул ее живой и здоровой не позднее девяти вечера. То, что мисс Норвуд позже девяти видели полной жизни, было установлено как факт, однако свидетельств тому, что Палмер расстался с ней до того, обнаружено не было. Следствие полагало, что мисс Норвуд на тот момент, когда ее видели, оставила гостя на несколько минут, а потом вернулась к нему.

На расспросы сэра Эрнеста Палмер в очередной раз рассказал, что, идя в тот вечер от дома мисс Норвуд к автобусной остановке, слышал, как неподалеку церковный колокол пробил девять, – и запомнил он это потому, что, невольно подстроив свой шаг к бою колоколов, обнаружил, что на каждый удар делает четыре шага. Наблюдение было занимательное, но, разумеется, его можно было сделать когда угодно, так же как и тот вывод, что Палмеру, чтобы добраться до указанного им места к девяти часам, следовало покинуть владения мисс Норвуд не позднее 8:55.

– Уходя из сада, вы кого-нибудь видели? Или, может быть, слышали? – спросил сэр Эрнест.

– Нет, никого. Уже стемнело, и потом я был расстроен. Понимаете, мы повздорили. Сомневаюсь, что я был способен кого-то услышать, если б он даже был в саду, и уж точно никого не заметил.

– Прискорбно весьма, причем для всех заинтересованных сторон… В нашем представлении дела, ваша честь, – конфиденциально заметил сэр Эрнест, обращаясь к судье, – мы высказываем предположение, что свидетель покинул сад как раз в тот момент, когда подсудимый проник туда. – Сэр Эрнест продемонстрировал завидную широту суждений, но с противной стороны возражений не поступило. – Находясь в саду, вы не видели ялика, причаленного к берегу? – продолжал он допрос свидетеля.

– Нет, к реке я не спускался.

– Позвольте… – Сэр Эрнест торопливо перелистал протокол. – Итак, вы утверждаете, что провели во владениях мисс Норвуд не более двадцати минут. И что в течение этого времени вы не видели и не слышали ничего подозрительного, что свидетельствовало бы о присутствии там постороннего?

– Именно так.

Затем вступил адвокат, который задал несколько вопросов касательно встречи Палмера и мистера Тодхантера, случившейся на следующее утро на квартире у Фарроуэя. Но Палмеру и тут почти нечего было сказать. Войдя в квартиру, он увидел свой револьвер у мистера Тодхантера; он понятия не имеет, как револьвер оказался в кармане мистера Тодхантера и почему последний проявил к этому оружию такой интерес. Однако теперь Палмер знает, что у мистера Тодхантера имелся свой, точно такой же револьвер и что миссис Фарроуэй видела его у гостя еще до прихода Палмера (миссис Фарроуэй в своих показаниях это подтвердила). Как бы Палмер сейчас, зная все обстоятельства, отнесся к тому, что намерение мистера Тодхантера подменить собственный, запятнанный преступлением револьвер невинным револьвером Палмера объясняется естественным чувством вины? Что, если, считая себя единственным подозреваемым, он стремился избавиться от инкриминирующих улик? Мистер Палмер несколько насупился, но своего мнения по этому поводу не имел.

А сэр Эрнест знай себе улыбался. Свое мнение он довел до присяжных еще в начале процесса; остальное его не волновало. К примеру, то, что после пары-другой второстепенных вопросов Палмер, не сообщив ничего существенного, так и покинул зал суда под опекой двух надзирателей. Сэр Эрнест показал присяжным несправедливо приговоренного человека, как в цирке, предоставил им случай испытать острые ощущения и надеялся, что они выразят свою благодарность вердиктом.