Книга: Вакханки - Еврипид

На данный момент это самое древнее произведение, которое я прочитала. Но благодаря переводу И. Ф. Анненского текст кажется удивительно простым и понятным. Меня всегда завораживали истории о безумных вакханках, которые в своем поклонении Дионису были готовы на все, не думая о последствиях. Не ожидала, что сам Вакх будет главным героем, но, приятный сюрприз, он - не только сила, во имя которой творят безумства, а предводитель этих безумств. Дионис - все равно что суперзвезда, а вакханки - его верные фанатки, групи, которые готовы на все ради кумира. Он остер на язык и одержим местью. Это удивительно человеческое желание. Да, древнегреческие боги больше других похожи на людей, с их страстями и драмами. Как бог, Вакх мог покарать своих родственников издалека, но он непременно хотел дойти до Фив и лично устроить расправу. Там его встречает царь Пенфей, двоюродный брат Диониса. В их противостоянии можно увидеть противоборство нового и старого. Вакх, конечно же, представляет новое. Забавно, что дед Пенфея и Диониса, Кадм, сразу решает сдаться божественному внуку, а вот Пенфей сопротивляется и жестоко за это расплачивается.

P.S. Я впервые услышала об этой пьесе, когда узнала, о постановке с Аланом Каммингом в роли Диониса и Тони Карраном в роли Пенфея. Не смогла найти полного спектакля, но даже по отрывкам можно увидеть насколько они прекрасны в этих ролях и как осовременив вид пьесы можно оставить ее дух.

«Мне вспомнились “Вакханки”. От первобытной жестокости этой пьесы, от садизма её кровожадного бога мне в свое время стало не по себе. По сравнению с другими трагедиями, где правили пусть суровые, но все же осмысленные принципы справедливости, это было торжество варварства над разумом, зловещий и недоступный пониманию триумф хаоса. — Нам нелегко признаться в этом, — продолжил Джулиан, — но именно мысль об утрате контроля больше всего притягивает людей, привыкших постоянно себя контролировать, людей, подобных нам самим. Все истинно цивилизованные народы становились такими, целенаправленно подавляя в себе первобытное, животное начало. Задумайтесь, так ли уж сильно мы, собравшиеся в этой комнате, отличаемся от древних греков или римлян? С их одержимостью долгом, благочестием, преданностью, самопожертвованием? Всем тем, от чего наших современников бросает в дрожь?

<…>

— Для всякого разумного человека, особенно если он, подобно древним грекам и нам, стремится к совершенству во всем, попытка убить в себе ненасытное первобытное начало представляет немалое искушение. Но это ошибка.

<…>

Потому что игнорировать существование иррационального опасно. Чем более развит человек, чем более он подчинен рассудку и сдержан, тем больше он нуждается в определенном русле, куда бы он мог направлять те животные побуждения, над которыми так упорно стремится одержать верх. В противном случае эти и без того мощные силы будут лишь копиться и крепнуть, пока наконец не вырвутся наружу — и окажутся тем разрушительнее, чем дольше их сдерживали. Противостоять им зачастую не способна никакая воля. В качестве предостережения относительно того, что случается, если подобный предохранительный клапан отсутствует, у нас есть пример римлян. Римские императоры. Вспомните Тиберия, уродливого пасынка, стремившегося ни в чем не уступать своему отчиму, императору Августу. Представьте себе то невероятное, колоссальное напряжение, которое он должен был испытывать, следуя по стопам спасителя, бога. Народ ненавидел его. Как бы он ни старался, он всегда оставлял желать лучшего. Ненавистное эго всегда оставалось с ним, и в конце концов ворота шлюза прорвало. Забросив государственные дела и поселившись на Капри, он предался дикому разврату и умер безумным, презираемым всеми стариком.»

Во многом, именно после приведённой цитаты я решил прочитать эту пьесу Еврипида. Или перечитать. К сожалению, я очень быстро забываю прочитанное… Я практически не увидел того, о чём рассуждали персонажи Донны Тартт. Какого-то красочного хаоса и описания этого умопомешательства изнутри. Вместо этого передо мной предстал какой-то непонятный мир, лишённый признаков традиционной морали, обычных причинно-следственных связей, разумеется, в рамках сюжетной канвы. Видимо, сказывается, эта огромная культурная пропасть, что разделяет нашу культуру и античную… Многие эпизоды сюжета показались мне совершенно неясными и загадочными. Не очень понятно это принуждение к столь странному служению богу, как пьянство. Ладно бы ещё это, но наказанию подвергается тот, кто не желает вести себя столь странно. Причём наказание это настигает правителя Фив – Пенфея как раз от менад, в числе которых была его мать, то есть от самых верных сторонниц нового бога. Потом этот самый бог наказывает и этих своих верных сторонников – вакханку Агаву и деда Пенфея – Кадма, обрекая кого на смерть, кого на долгие скитания, и всё за то, что некогда они не отнеслись уважительно к его матери, которая была небожественного происхождения. То есть целым после этих событий не останется никто. То есть этот, якобы, бог, новый, между прочим, и мало кому знакомый ведёт себя не как верховное существо, а, скорее, как буйнопомешанный.

Интересно, что при всём этом моменты архаичной грубости и примитивного несовершенства перемежаются великолепными и проникновенными диалогами. Где Дионис, предвидящий судьбу Пенфея, будто бы сочувствует ему человеческой стороной своей личности:

«Пенфей Веди меня прямо через Фивы; я - единственный гражданин этого города, решившийся на такой подвиг. Дионис Да, ты один приносишь себя в жертву за город, один; за то же и битвы тебе предстоят, которых ты достоин. (После нового крайнего усилия над собой.) Пойдем туда; я буду твоим... (после некоторого колебания) спасительным проводником; а оттуда уведет тебя... (сударением) другой. Пенфей (с блаженной улыбкой) Ты хочешь сказать: моя мать? Дионис (с выражением ясновидящего, дрожащим от жалости голосом) Высоко надо всем народом... Пенфей Для этого я и иду туда! Дионис Обратно ты будешь несом... Пенфей Что за блаженство! Дионис На руках матери... Пенфей Нет, это слишком пышно! Дионис (с выражением ужаса, закрывая лицо руками) О да, так пышно...»

Поистине «Вакханок» стоит прочитать хотя бы только ради этой сцены, которую по степени напряжения и содержательности, не выражающейся словами, следует сравнивать с самыми великими сценами мировой драматургии. Например, с тем самым известным монологом Сирано де Бержерака.

После повторного прочтения отдельных моментов пьесы что-то очень похожее на мысли, изложенные Донной Тартт, начинает приходить на ум. О том, что прекрасное и величественное в искусстве неразрывно связано порой с ужасным и трагичным. И если сцена не залита кровью под конец пьесы, то можно было сочинить и более интересный и захватывающий вариант этого произведения. Вот, что говорится в одном из моментов:

«Слава вам, кадмейские вакханки! славную победную песнь заслужили вы – на горе, на слёзы себе! Что за прекрасный трофей – схватить обливающуюся кровью руку своего дитяти!»

Греческие трагедии удивительны тем, что прочитав их, и не скажешь, что вообще что-то драматическое было. Многие считают, написанное здесь нападками на веру в божества, но ведь, по сути, правда, иногда боги чересчур жестоки, но не жестоки ли люди, которые нападают на не виновных, особенно на тех, кто защитить себя не в силе. Око за око, зуб за зуб. Да, жестоко, да, безумно, а тут есть над, чем подумать всё-таки. К тому же здесь есть очень хороший юмор. Если честно, я и смеялась и плакала, особенно после таких слов:

Сведи его с ума: он не захочет В рассудке здравом женщиной одеться, В безумье же наденет, что велят. Посмешищем для Фив хочу я сделать Лихого супостата моего, Ведомого средь них в наряде женском.

Дальше...

Смешно и то, с какой завистью Пенфей говорит с Дионисом об его красоте, соблазнительности. Ну а каким ещё должен быть Бог, отвечающий за плотские удовольствия? Только соблазнительным и таинственным. Но не забывайте, он ничего не прощает, особенно тем, кто над ним насмехается. Хитрости тоже есть своё место, как и колкому словечку.

Ночь лучше. Мрак имеет обаянье. Ловушка, чтобы женщин развращать… Как будто днём позорному нет места!

Хотя сейчас бы такие споры сочли бы детскими и равноценными тому, что каждый друг другу показал язык или средний палец.

А суть ведь в чём? Если человек отказывается признавать очевидное, стоит на своём, в конце он получает серьёзное разочарование, хорошо, если не смерть. Однако главное действующее лицо здесь даже не Дионис, а его гнев, в обличии вакханок. И в данном случае женщины, уже не просто восхищают своей красотой и скромностью, а скорее несут демоническое очарование разрушения. Безумен тот царь, кто продолжает сопротивляться, уничтожая свою землю, своей народ, борясь с тем, что ему не подвластно. Злая ирония – иметь всё и из-за гордости остаться без ничего. Строптивец, усмири свою гордыню, преклони колени. Да и вы те, кто не ценит женщин, наивно полагая, что их можно покорить себе, уничтожив их волю, наивно заблуждаетесь. Если питомца вечно наказывать, со временем, он откусит руку. А что была женщина в те времена? Не более чем утехой, за её жизнь даже цены не было, убей женщину, общество тебя бы оправдало. Но не здесь, когда удар нанесли прекрасные воительницы. Вот она обратная сторона, порочная, откровенная красота, разящая и убивающая. Женщина родила – женщина поразила.

Но я все равно рада тому что мне попалась именно эта книга в мини-флэшмобе и дала мне вспомнить какие же все-таки проказники были эти самые древние эллины :)

Медея. Знаете, Софокл сказал об Еврипиде: "Я показываю людей такими, какими они должны быть, а Еврипид - такими, какие они есть". Мне кажется, что именно это и является для меня самым притягательным в трагедиях этого автора. Вот, например, Медея. Это безусловно отрицательный образ, никто не может сказать обратное о женщине, убившей своих детей. Но разве у Еврипида этот образ такой однобокий? О, нет! Разве не сочувствуем мы Медее, особенно в начале пьесы, когда Еврипид показывает весь тот ужас, в котором она оказалась из-за Ясона, который в свою очередь изображен бесхребетным приспособленцем и предателем? Еврипид рисует не только черным и белым, он использует великое множество полутонов и оттенков. Это очень сильное произведение, а образ Медеи ужасен и привлекателен одновременно.

Ипполит. В этой пьесе особо хочется отметить две вещи: лиричность языка, которым она написана (восхительные описания природы и т.п.), и почти исчерпывающую (при известной логике выводов)информацию о положении и роли женщины в эллинистическом мире. Как относились к женщине, какими свободами она пользовалась, а главное - имела ли право на чувства? Федра влюбляется в своего пасынка Ипполита, сына Тесея от амазонки. Федра изо всех сил пытается совладать с собой, душит в себе эти чувства, чтобы не изменять мужу. И что потом? Ее осмеял Ипполит, навесив на ее клеймо исчадья ада, а потом и сам Еврипид поворачивает сюжет так, что она становится самой настоящей тварью бездушной. Показательно, однако. Жаль, нет литературных памятников времен матриархата - интересно было б посмотреть, зеркальная ли там ситуация! Я не феминистка, если что :)

Вакханки. История об укреплении культа Диониса в Греции. Честно говоря, не мое произведение - безоговорочное возвеличивание бога, только потому что он бог, хотя мне Дионис здесь видится исключительно самовлюбленным маньяком. Образы обыкновенных людей тоже ничем не зацепили. Одним словом, в отличии от первых двух пьес, назвать "Вакханок" шедевром я не могу.

P.S. Книга прочитана в рамках лотереи "Дайте две!", которая у меня получилась на удивление древнегреческой :) Кроме Еврипида, меня еще ждут Олди "Герой должен быть один".

8 / 10

О Зевс! Зачем ты создавал жену? И это зло с его фальшивым блеском Лучам небес позволил обливать? Иль для того, чтоб род людской продолжить, Ты обойтись без женщины не мог?

Федра, мать Ипполита, коварно поступает с сыном, влюбившись в него. Его любит и Афродита, но он влюблен в девственную Артемиду. Федра – это эвфемизм «шлюхи» и олицетворение порочных связей, унаследованных от ее матери Пасифаи, которая родила от быка Минотавра.

Если по вине Федры умирает ее взрослый сын Ипполит, то в «Медее» мать перерезает горло своим двум младенцам из-за измены Ясона. Кстати, он же до содеянного обращается к ней с такими словами:

О, зачем не могут люди рождаться без женщин! меньше было бы на свете зла.

Третье произведение в книге – «Вакханки» – не только изобличает женщину как вместилище зла, но и содержит элементы феминизма. Здесь вакханки поклоняются Дионису, напиваясь и таким образом коммуницируя с ним. Обряд этот исключительно женский, мужчинам было запрещено к ним присоединяться. Но переодетый женщиной Пенфей проник на холм, в место поклонения, где его мать Агава под действием вакхической силы (алкоголя) спутала со львом и убила. Отрезвев, прокляла Диониса, за что тот «исчез, оставив Агаву бездыханной лежать на земле».

По пьесам создается исторический образ греков, их представление о богах как об антропоморфных существах, изображение женщин коварными Федрами и даже «эдипова» тема в «Ипполите». Но это не заимствование идей у современника Эврипида – Софокла – из «Царя Эдипа», а мифическое предрелигиозное ощущение мира греками, которое было обособлено культурными рамками того времени. Для современного читателя все эти трагедии уже воспринимаются на каком-то духовном архетипическом уровне.