Текст книги "Саркис и Лаппочка"

III Акт

Конфликт

Это неправда, что балерины желают друг другу упасть, получить травму, потерять роль… Одна балерина может желать другой балерине только одного – смерти!

Разговорчики в интернете

Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния.

Жан-Поль Сартр, писатель

Любимая фраза Саркисьяна: балет – искусство молодых. Фраза привычная, но за ней – жестокая реальность. Получить максимальный результат за короткий отрезок времени, у балетных этот срок – 20 лет. Некоторым удается преодолеть рамки: Плисецкая, Уланова, Барышников, Ананиашвили, в белорусском балете – Николаева, но таких немного. Можно нарисовать график – балерина, годы и ее роли. Тогда станет видна ценность каждого года в профессии. Впрочем, об этом не помешает задуматься каждому.

Поэтому включайся. Ставь цель и добивайся, рискуй, не сиди, будь азартен. Сию минуту и никогда позже. И научись бороться за себя. Но выиграй сражение честно, не завидуй, не донеси, не обмани, не оббеги, не бойся другого состава. Если не дотягиваешь, задумайся: как сделаться лучше.

(рассказывает Ольга Лаппо)

Я мечтала станцевать партию Сольвейг в «Пер Гюнте». Обожала эту музыку, понимала внутреннее состояние героини, чувствовала, что справлюсь.

Эту партию танцевала Людмила Бржозовская. Я подошла к Валентину Елизарьеву и сказала, что хотела бы подготовить партию Сольвейг. Он согласился: «Хорошо, готовьте. Покажитесь, когда будете готовы…»

Репетировала с народной артисткой Беларуси Ниной Степановной Давыденко. Партия Сольвейг сложна не технически, а психологически. Кульминацией спектакля был третий акт, когда состарившийся, опустошенный Пер Гюнт возвращается после своих странствий к Сольвейг. А она, прождавшая его всю жизнь, ослепшая от слез, не видит, а чувствует его появление. У меня у самой каждый раз мурашки по коже бежали, и я тоже действительно ничего вокруг не видела… Зрители тепло принимали эту мою работу, видимо, ощущали, что роль согрета живым чувством. Елизарьев, человек сдержанный и несентиментальный, пришел после спектакля в гримерку: «Последней сценой я потрясен…»

В то время у нас было много шефских выступлений, которые я любила. Даже в колхозных клубах с маленькой сценой и скользким полом. Порой зимой зрители сидели в зале в полушубках, а мы на сцене работали в пачках. Мне нравилось найти контакт со зрителем, взять его, заставить тебе поверить и сопереживать. Такие выступления – почти домашние, доброжелательная атмосфера, можно спокойно нарабатывать опыт, уточнять детали, совершенствовать технику.

После любого спектакля, дома ли, в театре, на гастролях или на шефских концертах, не спишь до утра. Такой выброс энергии и адреналина, что мозг не может успокоиться, анализирует, прокручивает детали, исправляет ошибки…

Я всех своих героинь люблю, и мне интересно переключаться от Сольвейг к Еве, от Золушки – к Марии из «Бахчисарайского фонтана», от Китри – к Фригии.

Но Сольвейг – моя первая главная роль, и для меня она – особенная.

Зрители знают имена балетмейстеров, артистов, композиторов, но почти никто не знает имен репетиторов, а роль их ох как важна. Мне нравилось работать с Сан Санычем Смолянским. У него были очень хорошие уроки, он подготавливал мышцы, не загружал связки, давал возможность отдыхать ногам.

Маленький случай изменил привычный ход нашей жизни. Пытаюсь понять, как происходит разрушение человеческих отношений. И из-за чего. Из-за зависти, из-за ролей? Вот работаешь с людьми, которые тебе близки, у вас хорошие отношения, и творческие, и человеческие. Потом что-то происходит нехорошее, накапливается что-то. Вас стараются столкнуть лбами, перевирают, передают неправильно слова, и пошло разрушение. В такой труппе становится тяжело работать, боишься разговаривать, думая: любой твой разговор переврут, всегда ждешь подвоха, хотя все тебе улыбаются и целуются при встрече. Работа перестает приносить радость. Я пыталась сглаживать неприятные ситуации, а Виктор с его южной вспыльчивостью, темпераментом и внутренним чувством справедливости, как вулкан, вспыхивал и бунтовал…

Летом 74 года театр был на гастролях в Гродно. Мне нужно было вечером танцевать Сольвейг в «Пер Гюнте», но у меня нарывал палец на ноге. Я заклеила пальцы, вырезала в пуанте дырку, но все равно вставать в таком состоянии на пуанты было очень больно. Я попросила Сан Саныча освободить меня от репетиции «Лебединого озера» с кордебалетом, чтобы сберечь силы на вечерний спектакль.

– Вы числитесь в кордебалете, вот и танцуйте. Только с бюллетенем смогу освободить.

– Но у меня вечером спектакль.

– Тогда уходи отсюда вон.

Виктор, который присутствовал на репетиции, вступился за меня:

– Неужели человек не может понять другого человека и в чем-то сделать уступку?

Но Смолянский не захотел слушать. Мы уехали из Гродно в Минск. Директор Оперного Шевчук вызвал нас к себе и сказал, что, если встанет вопрос: Смолянский или Саркисьян, то он оставит в театре Смолянского. Саркисьяна это задело, он решил, что ему намекают, чтобы он покинул театр. Мы написали заявление об увольнении, Шевчук тут же его подписал. Через пару дней нам стали звонить домой, уговаривая забрать заявление. Министр культуры Юрий Михневич при встрече сказал, что если мы уволимся, то больше в театр не вернемся. В театре повесили приказ: Лаппо и Саркисьян уволены.

Отар Дадишкилиани и Евгений Глебов собирались делать «Тиля Уленшпигеля» и рассчитывали, что главную партию будет танцевать Саркисьян. Они пошли к министру культуры Юрию Михневичу:

– Делаем спектакль, нам нужен Саркисьян.

– Нет, нет и нет, категорически нет, – сказал Михневич. – Не будем создавать прецедент.

«Ноги балерины»

Пуанты балерины Марины Вежновец

Мы позвонили в Ленинград Борису Эйфману и Олегу Виноградову в Ленинградский академический Малый театр оперы и балета, договорились приехать показаться. Когда мы летели в Питер, я думала: «Мне не страшно, если самолет сейчас разобьется». И Эйфман, и Виноградов сказали: «Может, взять вас с нового сезона, с 1 сентября. Сейчас театры на гастролях». Было лето, и чтобы стаж не прервался, нам надо было 2 месяца где-то перекантоваться. И тогда Володя Комков говорит:

– Езжайте в Харьков, я там работал, там мои друзья, там у вас все будет хорошо.

Он позвонил, и мы поехали. Нас приняли на ведущие партии, и мы сразу отправились с театром на гастроли. Харьковская труппа – дружная, здесь была атмосфера праздника и какого-то душевного подъема. Нас полюбили. Мы проработали два месяца, но потом всегда возвращались туда с радостью. Нас ждали. Каждый приезд в Харьков был отдушиной. Там мы чувствовали себя счастливыми.

Нам повезло: с нами стали репетировать замечательные педагоги Марианна Борисовна Подкина и Марат Мусаевич Газиев. У них глаза загорелись, когда они Виктора увидели, да и я была еще ничего, в форме. В общем, «взялись» за нас сразу и основательно, мы подружились. Они стали для нас родными людьми.

Марианна Борисовна Подкина – отличница из первого выпуска Пермского хореографического училища, из одиннадцати выпускников ей первой дали звание народной артистки России и первой разрешили выступать «за железным занавесом». «И где же так хорошо учат?» – спросила Плисецкая, увидев, как Марианна лихо накручивала знаменитые 32 фуэте в коронной партии Китри.

Марат Мусаевич Газиев был ярким и непредсказуемым балетмейстером, блестящим педагогом, добрым волшебником для многих. За вклад в балетное дело получил звание «выдающийся деятель пермского балета ХХ столетия».

Марианна Борисовна и Марат Мусаевич много и бескорыстно возились с нами, отрабатывая «Дон Кихота» и «Жизель». Мы почувствовали на себе, что такое настоящий педагог и репетитор. Через два месяца, когда мы вернулись домой, нас не узнали. Все удивлялись:

– Где вы были, что в такой форме приехали в Минск?

Потом все терялось. И мы снова ехали в Харьков к Подкиной и Газиеву, чтобы восстановить форму, усовершенствоваться и вернуться в Минск, чтобы работать… до следующей потери формы.

М. Подкина – народная артистка России, педагог-репетитор

«Сотворение мира», балетмейстер – М. Газиев

М. Газиев – балетмейстер, педагог

Умерла моя мама. Мы с Виктором срочно возвращались в Минск. Я ехала и не верила в то, что произошло, считала себя виноватой в том, что не была рядом. Мама очень переживала за нас, а я, молодая, глупая, не понимала, как ей тяжело и одиноко. Всю жизнь она тянула нас с сестрой, бесконечно работала, никакого света в ее жизни не было. Марианна Борисовна взяла отпуск, поехала с нами поддержать и продолжить работу, чтобы мы не вышли из формы.

В театре нам выделили класс для репетиций «Дон Кихота». Когда мы только подходили к театру, Марианна Борисовна увидела наши глаза и все поняла. Это был наш любимый белорусский оперный театр, и она сказала:

– Вы сделали ошибку, вы должны вернуться. Я же вижу: это все ваше, родное, с этим театром связана ваша жизнь. Вы должны работать здесь.

– Как же мы тут будем работать? – спрашиваю я.

– Пойду в министерство.

Марианна Борисовна была женщина умная и красивая. Нарядившись, она пошла на прием к министру культуры Юрию Михневичу. Увидев столь эффектную женщину в дверях своего кабинета, министр радостно пошел ей навстречу. Разговор за закрытой дверью продолжался два часа. Михневичу пришлось непросто. Он краснел и обливался потом под ее взглядом, а когда Подкина ушла, позвонил Виктору Саркисьяну:

– Слушай, давай все забудем.

И, между прочим, пригласил Марианну Борисовну в белорусский оперный театр работать репетитором.

Вечером пришел Валентин Елизарьев:

– Вы мне нужны, будем новый балет делать – «Сотворение мира».

Приехал Отар Михайлович, взяв для поддержки Евгения Глебова. Мы сказали, что раньше нас связывала и удерживала в Минске моя мама, а теперь нас ничто не обязывает. Мы свободны и возвращаться в атмосферу, где тебя хотят унизить, не хотим. Но Глебов ничего не слушал, и продолжал возмущаться:

– Какое вы вообще имели право уехать от моего спектакля!

Постепенно напряжение спало, и мы помирились.

Нас вызвали на прием в ЦК КПБ к секретарю компартии А. Т. Кузьмину, сказали: то, что случилось – единичный случай, и такого повторяться не будет, нужно вернуться в свою колыбель.

– Пожалуйста, вы – наши, мы вас воспитали, мы хотим, чтобы вы здесь работали. Забудем все разногласия.

Александр Трифонович Кузьмин, умница и прекрасный человек, сглаживал конфликты так умело и дипломатично, чтобы было не больно обеим сторонам. Все уходили от него со вздохом облегчения. Ситуация нормализовалось. Нам выделили квартиру на Горького, мне дали ставку солистки, а через год в Минске проходил Всемирный форум женщин. Виктор станцевал на концерте партию Тореро так, что зал встал и устроил овацию. После концерта к Виктору лично подошел Петр Миронович Машеров:

– Ну что, народный артист… Поздравляю! Молодчина!

Так Виктору дали звание народного артиста БССР. Петр Миронович Машеров любил балет. Часто вместе с женой и дочерью приходил в театр как обычный зритель без предупреждения, знал по именам всех актеров, знал, кто какие партии танцует. В молодости он занимался в самодеятельном драмкружке, увлекался театром. Машеров и был как артист: красавец, высокого роста, говорил замечательно…

После всей этой истории отношения со Смолянским были прохладные, «здрасьте-досвидания». Обида осталась сильная. Сан Саныч, чувствуя себя виноватым, стал вместе с Ниной Степановной Давыденко репетировать с нами «Альпийскую балладу» и «Дон Кихота». Репетитор он был блестящий, и мы благодарны ему за помощь.

Через некоторое время Сан Саныч развелся с женой и ушел из дому. У Смолянского было много друзей в театре, но, оказалось, идти ему не к кому, и пришел он к нам:

– Ребята, можно я у вас поживу немного?

Он был худой, как щепка, не мог есть из-за болезни. Обида прошла, мы помирились окончательно.

Смолянский привел к нам в дом своих близких друзей – Людмилу Недремскую и Виталия Поклитару, солистов балета Молдавского академического театра оперы и балета.

– Помогите им. Можно, они у вас поживут?

Людмила и Виталий привозили в Минск своего сына Раду. Радусик занимался в Пермском хореографическом училище, у него были тугие связки, а в нашем хореографическом училище работал в то время Александр Васильевич Гладченко. Бывший тренер по единоборствам придумал систему упражнений на тренажерах В. Т. Назарова для растяжки и формирования мышц артистов балета. Раду привозили в Минск на растяжку.

Каждый год во время школьных каникул семья молдаван поселялась у нас в квартире. Знаете, как приезжают молдаване? Веселые, шумные. С чемоданами, баулами и канистрами молодого молдавского вина в каждой руке и в зубах. Каждое утро Виталий готовил для всех мамалыгу – кукурузную кашу. Молдаване заполонили квартиру, мы, как бедные родственники, сидели в театре, я боялась зайти на кухню, потому что там все шкварчало, кипело, варилось. А посреди квартиры сидел с книжкой маленький Раду. Иногда он отрывался и вежливо спрашивал Саркисьяна:

– Дядя Витя, а можно костюмы померять?

– Давай.

И начиналось веселье: Раду примерял сценические костюмы Саркисьяна – Дьявола, Филиппа, Тореро – и принимал перед зеркалом эффектные позы.

В 1991 году Раду уже танцевал в Белорусском оперном. Потом он закончил Белорусскую консерваторию как хореограф (у Валентина Елизарьева) и как искусствовед (у Юлии Чурко), создал свой театр «Киев модерн-балет», поставил вместе с Д. Доннелланом «Ромео и Джульетту» в Большом театре России, был хореографом церемонии открытия и закрытия Олимпийских игр в Сочи в 2014 году.

Слева направо: Виктор Саркисьян, Ольга Лаппо, Александр Смолянский, Людмила и Виталий Поклитару

Раду Поклитару, первое выступление в балете «Лучафэрул» на сцене Белорусского оперного театра, 1985 г.

О. Лаппо и Р. Поклитару

В. Саркисьян, А. Смолянский, Л. Поклитару, Р. Поклитару

О. Лаппо, В. Саркисьян, Р. Поклитару, Л. Поклитару

(рассказывает Виктор Саркисьян)

И еще несколько слов про Марата Мусаевича Газиева. Он работал с нами над «Дон Кихотом». И сам был в жизни Дон Кихотом. Его уважали все цеха театра за абсолютное чувство справедливости, внутреннюю чистоплотность и честность. Он хорошо разбирался в людях. Часто в театрах отношения построены на интригах. Когда к нему приходили с такими разговорами, Марат Мусаевич выпроваживал сплетников. Он сам был дружелюбен и внимателен и другим не позволял делать гадости.

У Марата обнаружили онкологию в 1988 году в Кишиневе, куда они перебрались с Марианной Борисовной. Он лежал в больнице, мы приехали из Минска навестить его. Он сказал Ольге:

– Обними меня, Лаппа, я не заразный. Купи мне мороженого простого за 10 копеек.

Когда мы выезжали из Кишинева на машине, три часа кружили по городу, путаясь в указателях, город как будто не отпускал нас, в это время умер Марат Мусаевич…

Наталья Михайловна Садовская

(рассказывает Ольга Лаппо)

Наталья Михайловна Садовская – из знаменитой династии русских актеров, служивших в Малом театре, балерина, искусствовед и первый балетный импресарио в СССР. Всю жизнь объединяет артистов и зрителей разных стран вокруг балета.

В начале семидесятых по просьбе Госконцерта Садовская создала балетную бригаду «для покорения Востока». Она знала всех артистов Советского Союза, ездила по стране, собирая в группу молодых исполнителей из Москвы, Ленинграда, Перми, Одессы, Алма-Аты. Ее «балетный десант» одним из первых выехал за рубеж, гастролировал в Италии, Венгрии, Румынии, на Кипре, в скандинавских и других странах, где до этого не было своего классического балета. Цейлон, Мальта, Турция, Сирия, Ливан, Кувейт, Иордания, Индия… Артисты Садовской выступали в древних римских амфитеатрах, танцевали перед королем Иордании Хусейном, встречались со Святославом Рерихом и были приглашены на его день рождения.

Наталья Михайловна и все ребята из команды стали родными и близкими. Мы дружим до сих пор, и до сих пор у нас дома висят афиши с надписью «Балет Советского Союза» на фоне силуэта лебедя, исписанные трогательными шуточными пожеланиями товарищей по команде. Мы подписывали их друг другу на добрую память, когда разъезжались по домам, в разные концы страны: Малика Сабирова и Музафар Бурханов – в Таджикистан, Рамазан Бапов – в Казахстан, Татьяна Таякина и Валерий Ковтун – на Украину, Лариса Матюхина – в Россию, Тийт Хярм – в Эстонию, Элита Эркина – в Латвию…

Наталья Михайловна – организатор многих балетных фестивалей, в том числе знаменитого фестиваля классического балета имени Рудольфа Нуриева в Казани. Она из тех людей, кто наполняет жизнь радостью, интересными и красивыми делами. Она открыла нам мир… и второе дыхание.

Мы познакомились в 1976 году в Минске на знаменитом оперно-балетном фестивале. После выхода первых спектаклей Елизарьева и Лысика критики писали, что центр балетной жизни переместился в Минск. На фестивале Садовская присматриваясь к белорусским артистам, выбрала в свою бригаду четыре человека: Людмилу Бржозовскую, Юрия Трояна, Виктора Саркисьяна и меня.

Первая поездка в балетной бригаде Садовской проходила по маршруту: Индия, Малайзия, Шри-Ланка и Сингапур. Индия потрясла нас своей экзотикой. Делийский аэропорт. Нас не выпускают из автобуса. Грязь и великолепие вперемежку. Множество темнокожих людей в пестрых одеждах, в чалмах. Женщины в ярких сари. Маленькие дети бегают вокруг, попрошайничают.

Поселили нас в потрясающий отель с малахитовыми унитазами и кроватью размером с комнату. Кормили так, что Наталья Михайловна с тревогой заглядывала в наши тарелки: «Девочки, вы с ума сошли, скоро ваши пачки уже не застегнутся».

Каждый свободный от выступлений день Садовская будила нас рано утром, поливая водой из чайника, и тащила на очередную экскурсию, чтобы мы увидели мир во всей его красоте и многообразии… Мы ныли, мы уставали, мы хотели отдохнуть, но она была неумолима. Со временем все привыкли к ее энергичному жизненному ритму.

Мы залезали в пещеры, поднимались в горы, ездили исследовать Тадж-Махал или Красный форт. Однажды по дороге на фестиваль в Кулу мы с Виктором умудрились отстать в горах от автобуса. Вокруг никого, одни горы. Мы по-индийски можем сказать только «Кулу», да и говорить-то некому. Побежали по дороге до ближайшей деревни, там нам дали велосипеды, потом нас подобрал попутный бензовоз. Когда я рассказывала о наших приключениях, в группе стоял гомерический хохот, а мы думали, что большего страха в жизни не испытывали. На каждом приеме Садовская просила: «Ну, Лаппо, расскажи, как вы потерялись в Гималаях».

Наталья Михайловна посмеивалась над нашим умением влипать в истории.

Однажды во время поездки на Кипр в свободный от спектакля вечер, мы отправились в кино на эротический фильм «Эммануэль». Разгоряченные вином и фильмом пришли в гостиницу. Впереди – мы с Юрием Трояном, сзади – Люда Бржозовская и Виктор. Открываем наш номер, а там на кровати, разметав белокурые волосы по подушке, спит женщина…

– Во-первых, не женщина, а девочка, – шепотом говорит Юра, показывая на башмачки возле кровати. – А, во-вторых, пошли отсюда, это провокация!

Мы вылетели из номера и прибежали к консьержу гостиницы. Оказалось, что девочка была дочкой хозяина гостиницы, просто шофер перепутал номер. Наталья Михайловна всплеснула руками:

– Ну, Лаппо и Саркисьян! Вечно с вами что-нибудь происходит! То вы отстанете, то вы размножитесь!

Когда у человека за спиной длинный род, это особое воспитание чувствуется. Садовская задает высочайшую планку и в работе, и в человеческих отношениях. В ее большой душе хватает места всем: и узбекам, и русским, и армянам, и грузинам, и украинцам, и белорусам. Она нас всех объединила. Мы стали родными людьми, как братья и сестры. Я не помню, чтобы девочки таскали свои костюмы и чемоданы – этим занимались парни. Мы всегда собирались у Натальи Михайловны на ужин. Мы писали друг другу письма с гастролей. Письма шли месяцами, и это было такое счастье получить исписанные странички, узнать, что происходит у товарищей на Родине.

У Натальи Михайловны отличный вкус. Мы учились у нее умению так логично выстроить программу концерта, чтобы создавалось впечатление, будто идет целостный спектакль, и чтобы артистам было удобно исполнять свои номера. Мы учились у нее умению понять исполнителя, выбрать для него репертуар, который подчеркнет его достоинства и скроет недостатки.

Она для каждого находила добрые слова после спектакля, мне говорила: «Олечка, ты растешь, в твоем танце появляются новые краски».

Ее дом в Москве – «перевалочный пункт». Туда мы приезжали со своими чемоданами и коробками с гастролей на гастроли, с гастролей на гастроли. У нее всегда кто-то жил, здесь находили пристанище студенты. Она и сейчас любит собирать всех за большим столом. Столу этому 200 лет, за ним сидели Шаляпин, Ермолова, Собинов, корифеи Малого театра.

Наталью Михайловну все любят. На фестиваль Нуриева в Казани, другие фестивали по ее звонку приезжают лучшие артисты и танцуют так, «чтобы ей понравилось».