Текст книги "Саркис и Лаппочка"

Нас поселили в новой гостинице «Россия», которая считалась тогда самой большой в мире. Там все еще шли строительные работы – до сих пор звук отбойного молотка и разговоры рабочих-строителей напоминают мне про прекрасное и радостное время конкурса. Жалко, что сейчас гостиницу снесли, она для меня – свидетель эпохи…

На третий тур поддержать меня приезжал Дадишкилиани c женой Кларой Малышевой. Вечером накануне решающего соревновательного дня Отар Михайлович, Клара, Ольга и журналист Пореченков сидели в нашем номере в гостинице «Россия», я лежал в кровати с ангиной и температурой 39 градусов.

– Витюш, может, коньячку… – шутил Дадишкилиани.

– Не мешало бы… – вздыхал я страдальчески.

– Давай, выздоравливай, ты идешь на серебро, – делился «секретной» информацией корреспондент Пореченков. Как любой журналист на конкурсе, он умудрялся разузнать, что делается за тайными дверями заседаний жюри. Кстати, Малика Сабирова тоже танцевала третий тур с температурой 38,6. Она заболела накануне гриппом, но все равно смогла стать лучшей.

Страсти на конкурсе достигли кульминации. Результатов третьего тура ждали до 6 часов утра. Мы очень сдружились за эти дни, стали почти родными: Ирина Джиндери, Наталья Большакова, Вадим Гуляев, Николай Ковтун из Киева, Люба Кунакова, Людмила Семеняка, Михаил Барышников, Малика Сабирова… Малика, царство ей небесное, была одареннейшая балерина, статуэточка с блестящей школой, просто бриллиант. Она выступала за Таджикистан, где еще недавно зрители закрывали в смущении лицо, когда видели балерин с голыми ручками и ножками…

В жюри не было единогласия. Кроме того, на членов жюри «сверху» оказывалось негласное идеологическое давление – победителями должны быть советские танцовщики (пропорция – три советских исполнителя и один иностранец, говорят, соблюдается до сих пор). Председатель жюри, женственная, спокойная, дипломатичная Галина Уланова, билась как тигр за американскую балерину, любимицу публики Еву Евдокимову, которой начальство велело не давать приза. Такое количество сильных танцовщиков участвовало, что организаторы вынуждены были срочно менять условия конкурса: вручили 6 первых премий, три вторые премии и 10 третьих премий.

Мне дали третью премию. Как рассказал потом в кулуарах один из членов жюри, вместо второй премии получилась третья из-за Арама Ильича Хачатуряна. Он отдал решающий голос другому, смущенно объясняя:

– Мне неудобно голосовать за Саркисьяна, он танцевал все мои произведения!

Обидно, конечно. Но все равно я был счастлив, это была грандиозная победа, и лично для меня, и для республики. Окончание конкурса и завершение гала-концерта мы отмечали с Александром Богатыревым в пельменной неподалеку от балетной общаги…

Белорусская балерина, профессор, писатель Юлия Чурко была в те дни в Москве:

– Я до сих пор помню изумленный взгляд Саркисьяна и его недоверчивые вопросы после объявления результатов заключительного тура. Впервые белорусский танцовщик выступил на конкурсе такого уровня, выдержал столь острую конкуренцию и получил настолько высокую оценку зрителей и большого жюри.

Эпизод с голосованием Хачатуряна можно назвать, скорее, комическим, но были на конкурсе по-настоящему драматические моменты:

…Вот объявляют выступление француза Патриса Барта, но его все нет и нет. Зрители волнуются, а в это время врачи колдуют над танцором, который не может выступать из-за травмированной ноги. Наконец, он появляется на сцене, совершает невероятное и получает первую премию и золотую медаль…

…Вот рядом со мной ожидает своего выступления Нина Сорокина. Накануне у нее был спектакль (артистов Большого театра не освобождали во время конкурса от текущего репертуара). Нина должна сейчас танцевать па-де-де из балета «Пламя Парижа» со своим партнером Юрием Владимировым. Объявляют их выход. Нина проходит к кулисе и замирает, словно впадает в ступор. То ли она так сильно сконцентрировалась, что не слышала объявления диктора, то ли отключилась из-за волнения. Возникает пауза, тишина в зале. Пауза становится слишком длинной. Нину подталкивают, но она не идет, как будто перед ней стена. Подходит врач, что-то шепчет ей на ухо раз, другой, потом буквально выставляет ее на сцену. Нина приходит в себя, бежит на исходную позицию, прекрасно исполняет номер и их пара с Владимировым тоже получает Первую премию и золотую медаль…

…Вот церемония награждения. Американке Еве Евдокимовой присуждают всего лишь поощрительную премию – публика восстает против вопиющей несправедливости и устраивает овацию в знак протеста. По внутреннему радио несколько раз просят: «Прекратите, пожалуйста, хлопать!», но овация не стихает. Министру культуры Екатерине Фурцевой, которая награждает лауреатов, зрители пятнадцать минут не дают продолжить…

Этот первый конкурс открыл много нового и зрителям, и артистам. Мы впервые увидели так близко иностранцев, ведь держался «железный занавес», впервые так явно почувствовали разницу русской и западной школ.

Русская балетная школа более эмоциональная, страстная, мы танцуем душой, мужской танец широкий, мощный, c большими прыжками. Иностранные исполнители показывали идеальную точность позиций, филигранную технику мелких движений. Про них говорили, что они – эстеты с холодной техникой. Но в этом такая красота была неповторимая! У них многому можно было учиться. Конкурс стал прорывом, он выпал на тот период, когда мы начали терять классику. Мы ушли от своего, но не добрались до уровня западных школ. Мы варились в собственном соку. Такое близкое знакомство с английской, французской, американской школами во многом помогло и дало нам толчок в развитии. После конкурса в Союз стали приезжать западные балеты: Роллан Пети привез в Москву свой Марсельский балет в 1969-м, в 1972-м свои труппы привезли Баланчин, Бежар.

На конкурсе впервые москвичи увидели балет Бежара «Бахти» в исполнении Франчески Зюмбо и Патриса Бара. Зрители устроили им 40-минутную овацию, говорят, самую длинную за всю историю конкурса. До этого балет «Бахти» был запрещен в СССР из-за «излишней сексуальности». И имя Мориса Бежара, которого называли «кипящая кастрюля танца», и его хореографический язык были новы для зрителей. Одни стали его ярыми критиками, другие – восторженными поклонниками. Плисецкая тогда просто влюбилась в хореографию Бежара и стала навсегда ее преданной защитницей и исполнительницей.

Зрители оценили благородный и совершенный танец Михаила Барышникова. После конкурса началась его бешеная популярность. Мы подружились: Михаил приезжал в Минск танцевать «Дон Кихота», а я ездил танцевать в Ленинград. Потом Михаил уехал в Америку и стал мега-звездой. Когда сотрудники белорусского МИДа отправились в заокеанскую командировку, я попросил передать Барышникову привет, спросить, может ли он организовать приглашение, чтобы станцевать в каком-нибудь балетном спектакле. После возвращения дипломаты сказали: «Мишу видели, но он в тройном окружении. К нему не подойти, не подступиться».

Юрий Владимиров, ученик Алексея Ермолаева, получивший золотую медаль, свалил наповал жюри и публику своими фирменными невероятными прыжками. Собственно, с этого конкурса и до сих пор началась и длится мода на сумасшедшие мужские трюки. Без их исполнения танцор теперь не может рассчитывать на конкурсные награды. Это как четверные прыжки или сложные прыжковые каскады в фигурном катании.

Конкурс стал проводиться регулярно: раз в 4 года. Теперь, как спортсмены к Олимпийским играм, артисты балета готовятся к Международному конкурсу в Москве. Практически все участники его составляют цвет мирового балета. Каждый из них, и я тоже, говорил: «Конкурс дал толчок в жизни. Он был подарком судьбы. Конкурс – возможность прыгнуть выше головы, сделать невозможное, выйти на новый уровень, обуздать нервы, разрушить стереотип о себе и изменить представление других, самого себя. Это возможность вырасти и профессионально, и морально. Вырасти духом».

Первая премия и золотая медаль:

Малика Сабирова – СССР

Михаил Барышников – СССР

Франческо Зюмбо и Патрис Барт – Франция

Нина Сорокина и Юрий Владимиров – СССР

Вторая премия и серебряная медаль:

Лойпа Араухо – Куба

Хелги Томассон (Ф. Томассо) – США

Хидео Фукагава – Япония

Третья премия и бронзовая медаль:

Наталья Большакова – СССР

Ирина Джандиери – СССР

Людмила Семеняка – СССР

Юкико Ясуда – Япония

Александр Богатырев – СССР

Вадим Гуляев – СССР

Исия Дзюн – Япония

Николай Ковмир – СССР

Евгений Косменко – СССР

Виктор Саркисьян – СССР

Поощрительная премия

Мария Аради – Венгрия

Мирта Гарсия – Куба

Ева Евдокимова – США

Любовь Кунакова – СССР

Ханнелоре Бай – ГДР

Марин Штефанеску – Румыния

Почетный диплом

Анна-Мария Дюбраль Нильсен – Дания

Ольга Де Хасс – Нидерланды

Члены жюри, педагоги, репетиторы, участники

Заседание жюри, председатель – Г. Уланова, фото – А. Макаров

Г. Уланова

К. Сергеев

М. Плисецкая

В. Чабукиани

А. Хачатурян

С. Головкина

А. Варламов

М. Сабирова

Л. Семеняка и Н. Ковмир

Ю. Владимиров

М. Барышников

Х. Томассон

В. Галстян

И. Джандиери

В. Саркисьян

Е. Косменко

Александр Макаров (1936–1989), фотокорреспондент АП Новости, обладатель уникального архива балетной фотографии, работал на I Международном конкурсе балета в Москве в 1969 году

«Команда» Виктора Саркисьяна:

В. Саркисьян

О. Дадишкилиани

О. Лаппо

Информационный бюллетень конкурса на французском языке

Рисунки Заурбека Абоева, народного художника Северной Осетии, посвященные I Международному конкурсу балета в Москве

После конкурса

День без репетиции или спектакля – ощущение, что в жизни не хватает чего-то самого главного.

Виктор Саркисьян

Так шутили коллеги. Театр был взбудоражен: третью премию и бронзовую медаль Саркисьяна на Первом Международном конкурсе в Москве все восприняли как большую и долгожданную победу. Оказывается, все надеялись, верили и очень ждали – и дождались! Виктор стал первым белорусским лауреатом конкурса такого высокого уровня. О Минском театре заговорили. Теперь, если на гастролях слышали слово «Минск», сразу радостно вскидывали руки: «О! Саркисьян!» Письма, телеграммы и открытки в большом количестве шли из Болгарии, Румынии, Чехословакии, Югославии, из всех республик СССР.

Саркисьяна рвали на части. Приглашений после конкурса было очень много. Армяне, услышав родную фамилию, приглашали в Ереван в Государственный академический театр оперы и балета. Том Шиллинг приглашал в Германию в «Комише опера», где работал один из лучших немецких балетных коллективов. Одна из газет напечатала анонс, в котором Саркисьяна назвали артистом Кировского театра. Это была журналистская утка, но Дадишкилиани печально шутил: «Что, уже предаешь нас?»

Получил Виктор приглашение и от Большого театра СССР. Вот она, мечта любого артиста балета! Но Саркисьян от престижного предложения отказался. «Я танцевать хочу. И чем больше, тем лучше. Ведь практика есть практика. Дома мне уже дали ведущие партии. Ну приеду я – опять начинай все сначала, и будут ли у меня роли? В Большом театре такие ассы, очередь из талантливых людей стоит, чтобы спектакль станцевать. И квартиру в Минске театр выделил…» Ольга окончательно развеяла сомнения: «Тебя Белоруссия воспитала, ты должен вернуться домой, никуда тебя не отпущу». Виктора стали звать в зарубежные поездки вместе со звездами балета: Ниной Сорокиной, Юрием Владимировым, Александром Богатыревым, Натальей Бессмертновой, Владимиром Плетневым.

Саркисьян получил еще одно приглашение и принял его с радостью: гастролировать по миру вместе с Ольгой в составе концертной бригады артистов советского балета, которой руководила бывшая балерина Большого театра Наталья Михайловна Садовская. В этих поездках происходили сотни интересных встреч, веселых или драматичных историй, это была новая жизнь: прежняя – в театре, вторая – в команде Натальи Садовской.

(рассказывает Виктор Саркисьян)

Одна из первых поездок была по скандинавским странам. Гастроли заканчивались. Мы улетали из Дании домой, началась регистрация, а я лихорадочно перетряхивал вещи в сумке: исчез билет на самолет. Я подошел к старшему группы, он был из Комитета госбезопасности:

– У меня нет билета. Украли.

– Ага, украли? Значит, никуда домой не полетишь, – с некоторым даже удовлетворением сказал кагэбэшник. – Будет место в самолете – сядешь, а нет – останешься здесь.

– Ну все – думаю, – конец!

Переживал я страшно. Какой смысл было кому-то красть билет на самолет, он же именной – на чужом не улетишь. Билет украли из номера, украли, чтобы я остался. Накануне на банкете ко мне подошел кто-то из местного театра (репетитор какой-то) и стал уговаривать остаться:

– Решайся, все будешь иметь.

К тому времени уже Нуриев сделал свой «прыжок к свободе». Позже Наталья Макарова попросила политическое убежище на гастролях в Лондоне. В 1974 году на гастролях в Торонто остался Миша Барышников.

…Я был тогда мальчишка, чистый лист. Думал: у меня есть обязанности, если останусь, подведу всех. Думал: меня дома ждет Оля, а в театре – мои роли. Ну остался бы я, а что дальше? Ну «имел бы все», а что потом? Родины нет, семьи нет, друзей нет, это тяжело. Тяжело быть чужаком. За границей ты всегда чужак. Это не ложный патриотизм, а вполне рациональное решение. Чтобы я там делал? Поработал бы пару лет, появился бы автомобиль, дом… Но не о том мы думали тогда, а о творчестве, которого за границей, нам казалось, не было. Мы искренне верили в свою балетную школу, эту веру в особую душевность советского балета я сохранил до сих пор.

Не берусь судить и не знаю, кто прав, кто не прав. У меня было несколько подобных ситуаций. Однажды перед спектаклем в Германии местный менеджер очень красноречиво уговаривал нас, так сказать, задержаться на немецкой сцене. В гримерку в это время случайно заглянул Елизарьев и бросил: «Ребята, я на вас рассчитываю!» И сказал он это так просто и доверительно, что все вопросы у менеджера сразу отпали. Кстати, и сам Елизарьев отказался от потрясающего предложения – возглавить английский Королевский балет и поставить там свой новый спектакль «Мария Стюарт». Отказался, потому что хотел, чтобы первая постановка балета состоялась в белорусском театре…

…

– Вот твое место, садись, – позвал меня кагэбэшник.

– Но это же и есть мое место, 47-е.

Столько лет прошло, а до сих пор номер помню!

После победы на конкурсе Отар Дадишкилиани поручил Виктору сразу несколько главных ролей. Любую роль Саркисьян старался максимально наполнить энергией, за это и полюбили его зрители: за лихость, кураж и самоотдачу. Его появление взрывало размеренный ход балета, в действие вливалась новая жизнь, публика оживлялась. К сожалению, сохранившиеся скудные кино– и видеозаписи не передают энергетику артиста. Зрители, видевшие его на сцене, рассказывали об эмоциональной мощи, которая передавалась им, вызывала душевный подъем, восторг и вдохновение.

Эти чувства испытывали люди разных стран и национальностей. Сотни раз на разных сценах мира зрители совершенно одинаково взрывали академичную атмосферу театра громом аплодисментов. Это не красивые слова, а страсть, льющаяся с газетных страниц иностранной прессы тех лет: зарубежные рецензенты всегда были куда более раскрепощены и эмоциональны, чем рецензенты советских газет.

Юрий Троян, бывший коллега, нынче руководитель балета Большого театра Республики Беларусь, рассказывает:

– Я с удовольствием смотрел, как работает Виктор. Он выдающийся танцовщик, который сделал очень много для расцвета белорусского балета. Я учился у него умению завестись на сцене, выложиться на 200 процентов, работать с полной отдачей. Это умение и тогда вызывало уважение, а сейчас, когда я уже зрелый человек, тем более! Виктор очень хотел и очень любил танцевать, и эта жажда танца была видна…

Первая главная роль Саркисьяна – культовая в мужском репертуаре партия Базиля в «Дон Кихоте». Бесшабашный, изобретательный, веселый испанский парень идеально подходил Виктору по темпераменту. Эта роль давала простор для уникальных технических и драматических возможностей актера, его эффектные каскады прыжков и вращений украшали спектакль.

Впервые Виктор исполнил партию Базиля благодаря Николаю Красовскому: тот должен был ехать в Краснодар танцевать в «Дон Кихоте». Виктору, молодому артисту, хотелось танцевать как можно больше, Николай понимал это и подстроил, чтобы вместо него послали Саркисьяна:

– Я сказал, что заболел, ты поедешь, станцуешь за меня.

Их дружба началась после прихода Виктора и Ольги в театр с приглашения на встречу Нового года на улице Коммунистической. Здесь жила семья Раи Красовской (родители Сусанна Еремеевна и Ермолай Павлович, брат Павел с сыном Димкой и женой Людой). С тех пор эта семья стала родной: праздники вместе, работа вместе…

Николай Красовский окончил Минское хореографическое училище, стажировался в Питере у Александра Ивановича Пушкина, отработал в Баку и в Челябинском театре (из этого же театра перебрались в Минск Отар Дадишкилиани, Клара Малышева, Ирина Дидиченко). Николай был танцовщиком классического плана, у него прекрасно получались Спартак, Тибальд в «Ромео и Джульетта», Зигфрид в «Лебедином». На сцене Красовский исполнял романтические и героические образы, а в жизни был хулиган, азартный спорщик. «Есть два мнения: мое и неправильное», – его любимая фразочка.

Николай привез в Минск многих артистов и следил потом за их артистической судьбой, в нем жил педагог, его всегда окружала молодежь. В свободные от работы дни по собственной инициативе он собирал молодежные классы. Приходило много ребят, которые только начинали танцевать в театре. Николай давал уроки, подсказывал интересные приемы, ставил позиции и руки, опекал, шефствовал, учил и поддерживал. Отдавал свои вещи, сапоги, всех старался согреть и накормить.

– Ко мне сегодня приходит молодежь, – сообщал он и делал целую кастрюлю колдунов, голубцов, огромное количество салата. Ребята, которых он учил, жили в общаге и были вечно босыми и голодными.

Раиса Красовская – также личность неординарная. Красивая и яркая, она исполняла характерные партии. Сейчас характерный танец исчезает из балетов, а тогда он был любимым моментом в спектакле. Рая умела за 3 минуты выступления выдать максимум энергии и мастерства. После окончания танцевальной карьеры Красовские организовали самый успешный в советское время танцевальный женский ансамбль «Чараўніцы», расскажем об этом попозже. Николай и Раиса были на 12 лет старше Виктора и Ольги, но стали самыми близкими друзьями. «Сестра моя, Рая», – так называет Ольга Раису Красовскую.

(рассказывает Ольга Лаппо)

За партию Китри я взялась сама, чтобы танцевать вместе с Виктором. Китри – культовая женская роль, партия технически сложная, с виртуозными вариациями, дуэтами. Млодзинская скептически отнеслась к этой идее:

– Не твое… Не берись, нет в тебе резкости. Твой балет – Шопениана.

Но когда увидела мой вариант на сцене, одобрила:

– Ты знаешь, я ошибалась. У тебя получилась не эффектная красотка, а озорная девчонка. Непривычно, но симпатично!

Как ни странно, Виктор оказался для меня самым трудным партнером. При всей внешней легкости, танцевать в дуэте сложно. Виктору тоже пришлось много работать, ведь он всего два года учился в хореографическом училище, все навыки дуэтного танца ему приходилось осваивать в процессе репетиций. Мы и ссорились, и ругались. Но постепенно техника улучшалась, появились свобода и уверенность.

Иногда шла на спектакль «Дон Кихот» и думала, почему я не пошла в осветители? Или в костюмеры. В животе было холодно от волнения, и это все из-за третьего акта, в котором нужно было исполнить 32 фуэте. Их нужно накручивать на одном месте, держать точку, чтобы по сцене не носило, слушать музыку, держать темп и еще улыбаться! Этот трюк исполняют не все балерины, иногда заменяя его двумя кругами туров. Я боялась, но никогда не заменяла. Зато когда открутила – все, точка, и счастье такое, что себя преодолела!

Из интервью Татьяне Мушинской:

«Перед спектаклем прихожу в гримерку, открываю коробку с гримом, смотрю на себя в зеркало: «Выгляжу неплохо». Костюмер принесет костюм, кто-нибудь из ребят зайдет рассказать, как накануне прошел спектакль. Уточню темп с дирижером, послушаю последние советы репетитора, все как обычно, как должно быть. И постепенно успокаиваешься. После спектакля возвращаешься в гримерку опустошенный, как будто прожил за вечер долгую жизнь. Спина болит, ноги устали, пальцы стерты, но приходит внутренняя тишина, спокойствие, удовлетворение. И думаю: «Э не-е-ет, своей профессии я никому не отдам».