Текст книги "Саркис и Лаппочка"

В культпросвет-училище преподавала Ирина Алексеевна Тиме. Она была личностью легендарной, потомственный балетмейстер, бабушка ее, Елизавета Тиме, готовила танцоров для императорского театра. В 1958 году Ирине Алексеевне предложили создать хореографический кружок при ДК завода Ростсельмаш. Через несколько лет кружок вырос в Народный театр балета (НТБ), который имел в своем репертуаре «Бахчисарайский фонтан», «Вальпургиеву ночь», «Тщетную предосторожность», «Мирандолину», «Барышню и хулигана», «Корсара», Класс-концерт. Балеты исполнялись на вполне приличном уровне, в 1963-м «Корсар» ставили на кремлевской сцене в Москве. Народные драмтеатры были тогда привычны, а вот народный театр балета! Их в СССР можно было по пальцам пересчитать: в Москве, в Ленинграде, Новокузнецке, Ярославле, Таганроге и вот – в Ростове-на-Дону.

Ирина Алексеевна всегда просматривала все «танцующие» классы в училище. Она заметила нас с Поляковым и позвала к себе в театр. Узнав об этом, наша преподавательница народного танца Валентина Ивановна Нечаева устроила скандал: «Она вечно всех соблазняет своим театром! Да что ж это такое?! Не ходите туда!» Существование НТБ вызывало у преподавателей приступы ревности, хотя реальная практика в театре балета дала мне знаний намного больше, чем училище. Мы были сами и актерами, и осветителями, и декораторами, и костюмерами.

Как-то Нечаева поставила нам русский танец и послала от училища на конкурс. Мы удачно прошли два тура, оставался третий, и нас называли фаворитами. Но по иронии судьбы третий тур совпал по времени со спектаклем «Бахчисарайский фонтан» в НТБ. Тиме сказала: «На ваше усмотрение, хотите – приезжайте танцевать спектакль, хотите – дотанцовывайте третий тур, вы там точно награды получите». Мы с Сережкой сбежали с конкурса в Ростов-на-Дону танцевать спектакль. Что творилось в училище! Валентина Ивановна чуть нас не съела! Она обиделась. Конечно, понять ее можно, но мы посчитали, что спектакль важнее.

В Народном театре балета занимались обычные люди, приходили после работы или учебы 5 раз в неделю с 8 до 11 вечера. Когда, посмотрев спектакль, журналисты с недоверием спрашивали, сколько в труппе профессионалов, Тиме серьезно отвечала: «Ну много! Литейщик, старший мастер, инженеры…»

Ирина Алексеевна выбирала спектакли, исходя из наших возможностей, но это были настоящие полноценные версии, не облегченные и не адаптированные. «Не надо, чтобы на любительской сцене шли облегченные Петипа и Фокин, не надо, чтобы зритель испытывал раздражение, глядя на грязное исполнение шедевров». За сложные вещи мы брались, когда чувствовали в себе силы. Хоть театр наш был самодеятельным, но дисциплина была жесткой: что можно сделать без постоянного профессионального тренажа? Часто, проходя вечером мимо ДК в свободный от занятий день, можно было увидеть свет в окнах балетного класса – мы уговаривали вахтера пустить и занимались самостоятельно.

Тиме была против любых поблажек со стороны администрации завода. Даже в горячие деньки, когда мы готовились к премьере, наши артисты никогда не освобождались от работы: «Не нужно, чтобы у нас занимались из-за каких-то привилегий». У нее была любимая шуточка на случай, когда до премьеры оставалось мало времени и много работы:

– Будем теперь встречаться если не каждый день, то, по крайней мере, два раза в день.

Мне было интересно само отношение Тиме к коллективу: взаимопонимание, самонастраивание на творчество, четкая постановка задач. Ни разу здесь не видел никого в плохом настроении – только шутки, смех, оживление. Тиме потрясающая была, удивительная, научила нас внутренней чистоплотности и порядочности, готова была простить технические ошибки, но не прощала лени и равнодушия. Она взращивала в нас творческое начало: «Ищите, фантазируйте, ошибайтесь, главное, чтобы вы думали. Все хорошее мы используем»… И каждый искал в роли свои краски, свое откровение. Даже те, кто исполнял совсем маленькие партии.

И еще она говорила: «Если у тебя все хорошо в жизни – это плохо. А вот когда у тебя будут трудности, ты начнешь мужать и физически, и интеллектуально». Это очень важный момент для любого человека. Когда у тебя все хорошо, тебя по головке погладили – и ты не ощущаешь, где плохо сработал. «Честолюбца задушили фимиамом». Это абсолютно точно. Похвалили раз-два – и ты уже думаешь, что гений, а на самом деле ты – никто, ты должен работать, не останавливаясь. Я ей благодарен за то, что она настроила меня: трудности это хорошо, ты должен их преодолеть, не опускай руки, будь бойцом. В балете нужны бойцы. Потому что театр есть театр: есть интриги, есть неприятные истории, есть большие физические нагрузки. Преодолевая все это, люди выходят возмужавшими…

Была в жизни театра драматическая история, почти как в балете «Барышня и хулиган», только в роли барышни выступил наш народный театр. Парень из одной ростовской банды случайно попал в ДК Ростсельмаша и всю нашу репетицию простоял под дверью, подглядывая в замочную скважину. В конце занятия он осмелился зайти и, переминаясь с ноги на ногу, попросил, чтобы «его взяли в балет». Он стал ходить на занятия. Бывшие приятели с улицы не простили предательства: встретили его после репетиции в подворотне и пырнули ножом. К счастью, все закончилось благополучно. Врачи успели его спасти, ребята из театра ходили к нему в больницу навещать.

Как мы делали очередной балет, Ирина Алексеевна рассказывала в одном из интервью: «Нам для выпуска спектакля нужно 15 репетиций с оркестром. Обязательно с профессиональным, потому что самодеятельный симфонический не вытягивает целый спектакль. Каждая репетиция с профессиональными музыкантами стоит Дворцу культуры 190 рублей. Умножьте эту сумму на 15, и вы поймете, почему мы даем 5–6 премьер подряд и все. Больше бюджет не выдерживает. Ведь в ДК есть и другие коллективы, им тоже деньги нужны». Между прочим, так сейчас работают многие профессиональные театры в мире: постановочный период, несколько подряд премьерных спектаклей и все.

Наши спектакли шли бесплатно и всегда при переполненном зале, каждая премьера ожидалась с нетерпением, заводская многотиражка печатала после премьеры рецензии и отзывы зрителей. Может быть, это и было самым важным. На заводе образовалось сообщество сотрудников, их друзей и детей, в котором понимали балет и поддерживали его. Как сказал артист в театре и инженер в миру Виктор Кравченко, «может, это и звучит выспренно, но красоту мира и место мое в этом мире открыл мне балет. Серьезно. Если бы я не занимался им, я был бы другим человеком. Я был бы хуже. Понимаете, душевно хуже…»

Для репетиций театр выдавал каждому по паре балетных туфель и сапог, которые потом не менялись, а только постоянно ремонтировались. Собственной житейской обуви мы с Сережкой Поляковым не имели и нашли отличный выход: ходили в танцевальных сапогах целыми днями, независимо от погоды, и в дождь и в снег. Если честно, сапоги были только видимостью – ноги замерзали через 3 минуты, подошва была такая тоненькая, что чувствовалась каждая неровность, а через пару дней и вовсе отклеивалась. Мы ехали зайцем на общественном транспорте от культпросвет-училища до ДК Ростсельмаша и являлись на репетиции НТБ уже в мокрых сапогах. Как ни скрывали, однажды Тиме нас все-таки застукала. Узнав о плачевном финансовом положении, ребята собрали деньги и купили нам ботинки. И еще с тех пор три раза в неделю мы с Сережкой ходили к Ирине Алексеевне домой на обед: так она помогала нам растянуть стипендию до конца месяца.

Душой театра балета был Володя Деружинский. Талантливый человек и танцовщик, настоящий товарищ, с хорошим вкусом и теоретическими знаниями, он мог в двух словах объяснить движение или сцену, и ты потом сам удивлялся, как все легко и просто.

Балеты ставила обычно сама Ирина Алексеевна. Но некоторые сцены и даже целые спектакли она доверяла поставить Володе. Он сочинял свои либретто и свои балеты. Два из них – «К звездам» и «Заря над Доном» – получили потом в Москве золотые медали на Всесоюзном смотре самодеятельности.

У него была буйная фантазия, интуиция, он делал интересные мизансцены, выразительные пантомимные куски и динамичные бои. Помню его хитрого, сильного предателя Бербанто в «Корсаре» и воинственного Нурали в «Бахчисарайском фонтане».

Отправить Сергея Полякова, Нину Павлову, Свету Масаневу и меня в Минское хореографическое училище предложили Раиса и Николай Красовские. Они были в то время ведущими артистами белорусского балета, приехали в Ростов-на-Дону на гастроли, прослышали от кого-то о Народном театре балета и пришли посмотреть, что это такое.

Тут надо отдать должное Ирине Алексеевне, она долго не раздумывала:

– Да, вам надо учиться дальше, танец будет вашей профессией.

Первой в Минск поехала Нина Павлова, потом – мы с Сережей Поляковым, следом – Света Масанева, на следующий год братья Федякины отправились в Питер, а Василий Клейменов – в Вагановское училище. Ирина Алексеевна не побоялась ослабить свой театр, думала не о себе, а о нашем будущем.

…В начале 70-х Ирина Алексеевна Тиме уехала вместе с мужем в Догомыс, и на этом эпоха Народного театра балета Ростсельмаша закончилась. Это к вопросу о роли личности в истории. Я благодарен судьбе, что встретил так много хороших людей. Я получил от них так много помощи и внимания, что это обязывало меня работать предельно честно.

* * *

Кроме Виктора Саркисьяна, народного артиста Беларуси, многие ученики Ирины Тиме стали профессиональными артистами, вот некоторые имена:

Нина Павлова тоже получила звание Народной артистки Беларуси. Нина – казачка, открытая, эмоциональная, с прекрасными данными, с высокими прыжками и эффектными вращениями. Ее знаменитые фуэте называли неповторимыми, она вертела их двойными и всегда больше положенных тридцати двух. Вот как описывали ее партнеры: «У Нины, как и у Саркисьяна, природное чувство позы, чувство меры, они оба никогда не сделают лишнего, в их исполнении роль всегда гармонична и убедительна… С Павловой легко танцевать, она надежная, редко ошибается… Нина – прямолинейный человек, всегда говорит, что думает… Мы танцевали вместе «Кармен-сюиту» Елизарьева, в финале, когда отношения с Хозе накалялись до предела, я оборачивался к ней, видел ее взгляд, и меня била дрожь. Такое погружение, когда забываешь, что ты на сцене, редко бывает…»

Десяток лет назад Нина Павлова уехала в Канаду, успешно преподает там в балетной школе и налаживает творческие связи с Беларусью: ее заокеанские ученики приезжали в Минск, где с ними занимались наши балетные педагоги;

Света Масанева после окончания Минского хореографического училища уехала в Вильнюс, стала прима-балериной и заслуженной артисткой Литвы, потом вернулась в профессиональный театр в Ростов-на-Дону;

Братья Федянины уехали в Ленинградский театр имени Кирова. Сергей Федянин танцевал в фильме-балете Александра Белинского «Галатея» вместе с Марисом Лиепой и Екатериной Максимовой. Владимир Федянин был главным балетмейстером Красноярского театра и поставил балеты «Конек-Горбунок», «Сотворение мира», «Ромео и Джульетта», «Тщетная предосторожность», рок-балет «Иисус Христос – суперзвезда», рок-балет по поэме Андрея Вознесенского «Авось»;

Василий Клейменов начал карьеру в Московском театре «Ромен», затем ставил спектакли, цыганские танцы в кино («Табор уходит в небо»), работал в фигурном катании с Н. Линичук и Г. Карпаносовым, с М. Дробязко и П. Ванагасом. Сейчас является художественным руководителем и балетмейстером Московского Театра Танца Фламенко.

Ирина Алексеевна Тиме, руководитель Народного театра балета завода «Ростсельмаш» (Ростов-на-Дону)

1969 год. Слева направо: С. Опатовская, И. Тиме, И. Шнейдер, В. Саркисьян, А. Лосев

Народный театр балета «Ростсельмаша» (фотографии Дмитрия Ухтомского, журнал «Огонек», 15 июля 1962 года):

После спектакля «Корсар»

«Гопак». Постановка – В. Деружинский, Тарас Бульба – В. Деружинский, Остап – В. Саркисьян

Сцена из балета «Барышня и хулиган». Слева направо: В. Саркисьян, В. Майборода, В. Деружинский, С. Поляков

Нина Павлова…

Студенты культпросвет-училища и артисты Народного театра балета «Ростсельмаша»:

Т. Филипова, В. Кузнецов, В. Деружинский, Т. Лысяная, студент Николай, В. Запорожкин, студентка по прозвищу «Березка»

Еду в Минск…

(Страницы дневника В. Саркисьяна)

Финансов на поездку не было. Володя Деружинский придумал собрать для нас деньги, их вручили перед отъездом с пожеланиями удачи. Для ребят это было простым и естественным делом, само собой разумеющимся, а на меня их поступок произвел сильное впечатление.

Денег было немного – мы с Сережкой решили приберечь их для Минска. Билеты покупать не стали и, улучив момент пока нас никто не видел, проскользнули в плацкартный вагон. Сутки ехали спокойно. Недалеко от Харькова в вагон вошли контролеры, чтобы проверить билеты. Сережка сразу побежал в туалет, заперся там и сидел тихо, как мышка. А я не знал, что делать, и признался соседям по купе:

– У меня билета нет.

Пассажиры запихнули меня вниз под лавку, в отделение, где лежат чемоданы, а сами сели сверху. Как я там уместился? Скрючился, как эмбрион, – дышать не могу, тело затекает. Стучу в крышку, а пассажиры ничего не слышат: сидят себе, беседуют. Стучу снова и кричу:

– Я задыхаюсь, не могу больше, выпустите меня!

Наконец они услышали, открыли крышку, и в это время зашел контролер.

– Ты откуда?

– Я из Ростова.

– Из Ростова?! Столько ехал до Харькова? Выходи немедленно из вагона!

В Харькове меня с позором вывели из поезда. Сережка Поляков выскочил из вагона сам и убежал – я его больше не видел, встретились уже в Минске.

Кто-то из работников вокзала подсказал, где формировался нужный мне состав. Поезд стоял на другой платформе, я пошел узнавать время отправления и, спускаясь по лестнице, упал в голодный обморок. Потом ничего не помню. Очнулся в медпункте вокзала на кушетке. В тот день дежурила медсестра Мария Корнильевна Безпечная. Она сделала мне укол, отпаивала чаем и расспрашивала:

– Что такое? Что случилось?

Я рассказал, что еду поступать в хореографическое училище. Она достала из сумочки деньги, кто мог из работников медпункта, добавил. Мне купили билет, накормили, напоили, посадили меня в поезд и отправили в Минск.

Мы навсегда подружились с Марией Корнильевной. Когда приезжали в Харьков на гастроли, обязательно встречались, а иногда и жили у нее. Она из тех многих хороших людей, которые очень помогли мне в жизни.

Мария Корнильевна Безпечная с мужем

Поезд прибыл в Минск. Я вышел из вагона, не очень представляя, куда идти, где жить. Когда упал в Харькове в обморок, сильно подвернул ногу – теперь она опухла и болела, но проверяться надо было в любом случае, иначе ради чего вся эта эпопея затевалась?..

Сережка Поляков ждал на вокзале, он уже все разведал. Мы сели на трамвайчик и приехали к училищу, которое тогда располагалось в здании Оперного театра.

Директором училища была Клавдия Федоровна Калитовская, в прошлом балерина театра. Величественная и строгая, на шпильках, с приклеенной к губе папироской «Беломорканал» шла она по коридору. Пробегавшие мимо аккуратненькие мальчики и девочки быстро говорили «Здравствуйте!», делали поклон или книксен и исчезали. Нам казалось, что они ее немножко боятся.

Позже, когда мы узнали Калитовскую получше, выяснилось, что она на самом деле за всех очень переживает и всех любит: не зря родилась в деревне с названием Вселюб.

Она носилась с учениками как вторая мама. В одном из интервью Володя Комков рассказывал, что долго не мог сделать выбор между боксом и балетом. Клавдия Федоровна решила за него – конечно балет! Она приходила на тренировки и уводила его за руку. На возмущенные аргументы о том, что гениальный Марис Лиепа параллельно с балетом занимался спортивной гимнастикой и стал чемпионом Латвии по плаванию, коротко отрезала: «А ты не Лиепа». Кстати, между боксом и балетом в свое время выбирал и другой знаменитый белорусский танцовщик – Народный артист Республики Беларусь Валерий Павлович Миронов. Так что балет, вопреки многим сплетням и стереотипам, – это тяжелая работа для серьезных мужчин…

…Клавдия Федоровна назначила нам просмотр на завтра и велела идти ночевать в общежитие хореографического училища. Мы не могли заснуть: все расспрашивали ребят, что будут проверять. Мальчишки показывали, а я думал:

– Как буду показываться, ничего же не знаю…

Нужно будет сделать экзерсис у палки – специальный набор движений классического урока: плие, батман-тандю, батман-тандю-жете, деми-плие, гранд-плие. Это азбука танца, как «а-б-в-г-д». Потом надо будет «сделать середину»: прыжки, вращения, пируэты. Экзаменаторы обратят внимание на данные, статность в ногах, осанку, постановку корпуса, головы, рук. Мы переживали, потому что в то время все делали как бог на душу положит, открывали позиции как попало: не было хорошей школы.

Все учащиеся класса пришли на просмотр и сидели на лавочках. Я с трудом справлялся, поскольку прыгать было тяжело из-за болевшей ноги. Когда исполнял прыжок двойной тур анлер, в воздухе сообразил, что закончу раньше музыки, а ведь это плохо, немузыкально, поэтому приземлился и сразу сделал второй раз. Все выдохнули:

– А-а-а! Такого еще не было!

– Ну что, берем? – спросила Клавдия Федоровна у ребят.

– Да-а-а, бере-е-ем!!! – закричали все хором.

И нас взяли, наверное, разглядев перспективу.

(Из воспоминаний Клавдии Федоровны Калитовской)

– Пришел тоненький, худенький паренек, говорит: «Хочу учиться». А тогда мы набирали только ребят из Беларуси. Хорошо, говорю, пойдем, посмотрим. До сих пор у меня осталось ощущение неожиданности. Мальчонка завис в воздухе, потом сделал какое-то безумное вращение. Природа дала ему огромный талант танцовщика, талант от Бога.

Хулиганистый, но откровенный, если где-то нашкодит, придет и скажет – это я. И всегда приносит несколько цветочков. Я спрашиваю: «Где ты срываешь их, с каких газонов? Около театра?» Он говорит: «Да. Но там не видно».

Появление Вити Саркисьяна произвело впечатление и на меня, и на других педагогов. Артисты театра приходили на репетиции посмотреть на новенького. Никаких слов не нужно было, все было сразу понятно…

Клавдия Федоровна сказала «берем» – и я попал сразу в предпоследний восьмой класс к Александру Ивановичу Коляденко, одному из первых выпускников Минского хореографического училища, который, между прочим, совершенствовался в Ленинграде у самого Александра Пушкина.

Далекие от балета люди сейчас улыбнулись, наверное. Про гения поэзии Пушкина знают все. Но ведь его тезка, педагог классического русского балета Александр Иванович Пушкин, тоже был гением! С помощью уникальной методики последний превращал тело танцовщика в точнейший инструмент, приспособленный к самым сложным задачам. На уроках Александра Ивановича всегда был аншлаг: приезжали ведущие танцоры всех театров. Он выучил Барышникова, Виноградова, Макарова, рассмотрел в маленьком мальчике из Уфы гений Рудольфа Нуриева. Позже Нуриев рассказывал, что Пушкин был «единственным по-настоящему близким человеком в училище». Совпадение имени и фамилии обернулось для Александра Ивановича трагедией: в 63 года у него на улице случился инфаркт, он просил помощи, но прохожие, услышав, что зовет Александр Пушкин, думали, что человек пьян, смеялись и уходили.

Александр Коляденко также стал педагогом со счастливой рукой и множеством знаменитых учеников в лучших театрах мира: Иван Васильев, Иван Урбан, Игорь Колб, Олег Ивенко…

…Итак, меня приняли в хореографическое училище. Теперь-то я понимаю, что впрыгнул тогда в последний вагон. Мне было уже 18. Это критический возраст для серьезных занятий классическим танцем. Сверстники к этому времени уже несколько лет фундаментально работали над своим телом, последовательно нарабатывали классичность и легкость, укрепляли кости, развивали мускулатуру, которая нужна для исполнения прыжков и поддержек. 18 лет – это слишком поздно для того, чтобы начинать «ломать» тело и «строить» его заново. Обычно педагоги не хотят браться за таких учеников, считая, что это бесполезная трата времени, что человек, скорее всего, навсегда останется на уровне самодеятельности и хорошего танцора из него не получится. Победить стереотип удается крайне редко.

В балете бывают исключения, например, Асаф Мессерер, дядя Майи Плисецкой, начал серьезно заниматься танцем в 16 лет. Или его ученик, Геннадий Ледях, начал в 17 при балетной студии Новосибирского Оперного, в 20 поступил в Московское училище в класс к Мессереру, а в 23 уже был принят в Большой театр. Но сейчас балет так быстро развивается, что подобные примеры становятся почти невозможными. Поэтому, мальчишки и девчонки, не теряйте времени, балет – искусство молодых…

Я лихорадочно пытался наверстать упущенное. Кроме своего 8-го класса, ходил в 5-й класс к педагогу Евгению Михайловичу Глинских и занимался там с мальчишками, которые были на 4 года младше. Глинских многому научил меня, поддерживал во мне желание танцевать. Он был высокий, красивый, импозантный, любил пошутить над кем-нибудь из учеников, но делал это очень мягко, интеллигентно, никогда не обижал и не называл фамилии. При этом все понимали, о ком идет речь, и объект шутки тоже понимал и краснел…

У меня было страстное, невероятное желание танцевать, я не мог спать по ночам, не мог дождаться утра, чтобы скорее бежать в класс…