Текст книги "Записки репортера"

О чем мы тут говорим? О нашей бедности и их там богатстве? Об уважении к правам человека? О давности гуманистических традиций? О злости русского народа? О наших тоталитарных привычках? О рабском нашем прошлом, которое все никак не забудется? О том, что культуру надо взращивать 300 лет, как английский газон? О том, что культура – это слой не толще яблочной кожуры, под которой – огненная бездна, по определению Фрейда?

Не знаю…

Но, думаю, устройство такой тюрьмы у нас поколебало бы устои нашего общества. Стало быть, тут вопрос принципиальный. Вот на днях я прочел в «Огоньке» заметку человека, который посидел в СИЗО, где собраны бывшие менты. По обвинению в коррупции. Он подробно рассказал, что вся водка и все мобильные с воли доставляются операми, тем сподручнее, они ж как раз и следят за строгостью режима. А один товарищ сидельца пошел учиться в вуз в системе МВД, а в академию ФСБ его не взяли – там взятка за поступление неподъемная: 5 тысяч долларов. Все менты или служат, или сидят, всем все понятно, жизнь идет. Такой порядок всем ясен и оттого удобен.

Впрочем, одну тюрьму типа той, швейцарской, я видел в России. Это было псковское СИЗО. Там его начальник полковник Борис Федотов устроил удивительные камеры: без ресничек, но с настоящим санузлом с горячей (!) водой. Там сидели либо за деньги, официально, либо за работу на стройке и ремонте камер. Начальство злилось, ему было непонятно, зачем такой комфорт зэкам, Федотова долго давили, потом как-то выгнали с работы, а потом он умер; короткая и простая история. Он был крепкий, сильный, уверенный в себе и наивный, похожий на медведя. Ходил брать бандитов без пистолета – на своей прошлой службе, – но система его уничтожила. Она чужда ему, он не нужен ей, и когда его уничтожили, снова установилось равновесие. Жалко человека, он был прекрасен, но разрушал то, что было всем вокруг мило… С чем все были согласны.

Что там сегодня, в Псковской тюрьме? Небось воду горячую отключили, ее вольным-то не хватает, ишь, санаторий им устраивать. Похоже, все там кончено…

Как начинаю думать про русскую тюрьму, всякий раз вспоминается полковник Афанасьев, о котором уже была речь, подслеповатый толстяк наподобие Пьера Безухова. Я раз пять, наверно, ездил к нему на зону, и одной из приманок была Любовь Сасина, взрослая дама с профилем Данте Алигьери, которая сидела за какую-то ерунду, одна кража, другая, и во время одной из отсидок после инсульта вдруг начала лепить – из глины, из даже земли, из чего попало – всякие фигуры; это чистейшей воды наивная скульптура. Покойный Афанасьев сделал невероятное, хотя ему это ничего не стоило: он позволил самодеятельной скульпторше застроить своими работами всю территорию зоны – приблизительно так Лужков поступил с Церетели. Там в натуральную величину были установлены русалка, львы, ангелы, Чехов и прочая и прочая. У русалки, как сейчас помню, было белое алебастровое тело, накрашенные губы и голубой хвост. Роскошь! Зона стала выглядеть совершенно неказенно. Не скажу уютно, но близко к этому. Появилось что-то человеческое… Сасиной даже разрешили работать на заказ. Она за копейки, а то и бесплатно – хватало и художнического тщеславия – лепила разные фигуры… После смерти ее благодетеля Юрия Яковлевича (который ей, когда она освобождалась, выбил комнату в зоновском поселке) все скульптуры с территории колонии убрали. Все, finita la comedia! Все стало как прежде, как всегда.

Эти всплески и их последующее погашение – проявление и выражение важнейших правил русской жизни… Которые можно сломать только истребив русский народ. Наивные либералы и прочие прекраснодушные люди думают: ну ничего, еще пару-тройку усилий приложим, еще год-два понадрываемся, поучим общественность западному абстрактному гуманизму – а дальше все пойдет само собой замечательно. В их мечтах видятся русские тюремные камеры чистыми и светлыми и добрыми. И зэки там перевоспитываются, и не вшивают себе в член пластиковых шариков, но изучают полезные ремесла для последующего труда на воле. Видят они и войсковые части, где старослужащие не насилуют молодых бойцов, а, напротив, приветливо встречают их и помогают освоить ратные науки. А также и чистые, не залитые грязью кладбища с аккуратными надгробиями, и по дорожкам осенью можно пройти даже без резиновых охотничьих сапог!

Но нет, эта маниловщина – не для нас, трезвых и ответственных людей. Мы должны сперва понять устройство русской народной жизни, прежде чем тратить силы на ее улучшение и переделку. Нельзя допустить, чтоб в нашей скудной стране (богатую бюрократическую и сырьевую верхушку мы тут не рассматриваем, она выходит за рамки настоящего исследования) бедный ресурс тратился туда, где он сгорит без пользы, без света и тепла…

Прежде всего надо понять, что ценность человека низка в России даже на воле; вот с этим надо сперва разобраться, а не требовать сразу уважения к абстрактной, незнакомой тебе личности в местах заключения. Логично, что, если у нас цена жизни вольного русского человека составляет, ну навскидку, 20 процентов от средневзвешенного западника, то жизнь запертого в казарме солдата будет стоить 10 процентов, а зэка – пять, не более. А куда отнести человека, который с воли не от хорошей жизни залег в больницу? Если по блату, за деньги, – то, думаю, чуть ли не 15 процентов! (Это я по свежим следам вычисляю, полежавши.) А если это простая больница, на общих основаниях и все бесплатно, как при коммунизме? Думаю, это будет солдатский уровень, твердая десятка процентов. Туда же, на уровень десятки, попадет и пенсионер. Значит, берем мы 10 процентов, это, выходит, у нас базовый уровень, типа солдатиков с пенсионерами, и сельские учителя с фельдшерами сюда же, и библиотекарши, и студенты разных там техникумов… Это где-то средний уровень средних граждан страны. Если мы видим, что эти люди едят мясо два раза в неделю, имеют возможность помыться горячей водой раз в неделю, в театрах не бывают, ходят в обносках, ютятся в каких-то барачных каморках или в трухлявых избах с тараканами, не имеют возможности покупать свежие книги и прессу дороже «желтой» – то для того чтоб они окончательно не деградировали, не ушли в бомжи, не отравились насмерть стеклоочистителем, но продолжали жалко трепыхаться и сохранили к себе самоуважение, достаточное для того, чтоб не повеситься на гвозде, мы должны каждодневно давать подтверждения их относительно высокого статуса, внушать им, что они не дно общества, а уважаемые люди с довольно высоким уровнем и качеством жизни.

Задача осложняется гламуризацией медийного пространства, в котором полно картинок богатой жизни мелких дешевых певичек, проституток, не говоря уж про звезд и олигархов. Убийственная картина веселой жизни верхних слоев подрывает веру низов в хоть какое-то подобие правды, правды для бедных. Если мы им тут покажем швейцарскую тюрьму, особенно перенесенную в Псков, где в каждой камере горячий душ, и чисто, и отремонтировано, а потом покажем скульптурных художественных русалок, которые создают арт-среду для старых зэчек, то что скажет наш среднестатистичсекий клиент, который моется в корыте или в бане, а окна у него выходят на помойку? Что он подумает, если мы ему расскажем еще про спортзал в тюрьме и про библиотеку в 10 тысяч томов там же? А когда он, ютясь в рабочем общежитии, имея там койку среди блюющих алкоголиков, узнает от нас про отдельную комнату, которую дали отсидевшей воровке, что он подумает про свой бессмысленный честный отвратительный труд? Куда же денутся десятки миллионов этих несчастных, которые пытаются держаться на плаву без надежд? Когда мы вот там бессердечно над ними надругаемся, показав им красивую жизнь людей из низшей касты, официально вроде отверженных обществом? На какое отчаянное безумие, на какой страшный и справедливый бунт мы их обречем? Я даже думать об этом не желаю, хватит.

Для того чтоб сохранить хоть видимость разумного устройства, хоть иллюзию справедливости, хоть чучело добра поставить на огороде (оно всяко лучше повешенного на воротах от отчаяния человека или повесившегося, какая разница) – надо пролетарию и колхознику дать красивую картину его жизни. Чтоб он зауважал свой жалкий статус, мы должны ему показывать картинки из Бутырки или Крестов, а там спят в четыре смены, там ютятся под шконкой, там проигрывают сокамерников в карты и режут, и едят их, и грабят, и заражают разными болезнями, и всякими другими способами повышают статус и самоуважение нищего трудящегося на воле. Он начинает думать, что вон сколько еще у него ступеней до дна! И утром, вместо того чтоб взять топор и зарубить бригадира, который в поселке городского типа сойдет за олигарха или губернатора, человек пойдет трудиться за унизительную плату и будет чувствовать себя свободным высоким гражданином, который кузнец своего счастья и может в любой момент не то что выпить чаю сколько захочет и закурить «Приму», но даже в силах и картошки пожарить, будто он смотрящий или пахан!

В жизни все же должно быть равновесие, и оно всегда есть, если жизнь не угасла и продолжается. Сегодня знак и признак равновесия – отношение общества к зэкам как к низшей касте, отвратительным чужим уродам, которых лучше б спалить напалмом, а если все же позволить им жить, то так, чтоб они не смели показаться на глаза. Если вспомнить дореволюционное отношение к преступникам как к несчастным, то оно уравновешивалось студентами, которым было западло чистить сапоги и они нанимали прислугу. Мы же, которые студентами мели улицы и на стройках ворочали лопатами, того, что было, не поймем. Мы, студенты, были скинуты на дно жизни, куда не опускался добольшевицкий крестьянин, – и нам необходимо было для продолжения усилий увидеть новое дно, которое располагалось бы ниже нашего. И главной задачей общества, которую оно обязано было решить, для того чтоб не погибнуть под обломками рухнувшей конструкции, было отыскать новых изгоев и загнать их в свежевыкопанный подвал, который должен быть непременно ниже общежитских унылых комнатушек без удобств.

За что хвататься сегодня, чтоб поднять в обществе градус гуманности, как создать обстановку, в которой солдатика не забивали б в цинковый гроб, а зэку не отрезали б легкое и не выкалывали глаз шилом? Наверно, не с европеизации тюрем надо начинать, а с чего-то другого. Может, стоит взяться за сельскую учительницу? И подтянуть ее до такого уровня, чтоб она на зарплату могла купить какую-нибудь дрянь, «Жигули» например, и чтоб она могла отдыхать хоть дикарем в Крыму, и чтоб могла раз в год приезжать в Москву или в Питер и оплачивать номер пусть в дешевой гостинице, ночевка в которой встала б ей сегодня в недельную или месячную зарплату? Тогда такая учительница сможет пожалеть чужого зэка, она ужаснется тесноте в камере и еще там чему-то. А сегодня я ничего не могу от нее требовать, у меня нет к ней, бедной, вопросов…

ИТОГО

Однажды я ехал из какой-то тюрьмы с девушками из абрамкинского Центра содействию реформ уголовного правосудия (они помогают зэкам еще с диссидентских времен), весь на нервах, они, как люди более привычные, держались лучше, я же все думал о только что увиденных ужасах. И я в сердцах сказал им:

– Вы молодцы, что вот так мотаетесь по этим печальным местам. Но вы ничего не измените. Это невозможно. Но толк все равно есть, для вас: дела вы не сделаете, а душу спасете.

А что, тоже неплохой результат…

Думаю, это был момент истины. И весь смысл всей благотворительности в сторону зэков ровно в этом и больше ни в чем.

Что тоже немало.

Бендер: в России любят всякое жулье

12 стульев в спину революции

Отчего наш народ так любит разных жуликов, натуральных уголовников, бандитов? Почему наши люди им так страстно отдают свои голоса – причем не только ведь в волжских городах?

Этот вопрос я изучал на примере всенародной любви к Остапу Ибрагимовичу Бендеру. Изучение шло в городе Козьмодемьянске (с которого списаны знаменитые Васюки) на Волге. Там трепетно хранят память о славном персонаже: в городе даже есть Музей Бендера.

Симпатичный Бендер – чисто уголовный тип

Но кто же такой, в сущности, этот Бендер? Взглянем на него трезво.

Остап – страшно веселый и дико симпатичный парень. Таким его знал советский народ, и ровно таким же продолжают знать, извините за выражение, россияне. При том что он, конечно же, профессиональный преступник. Об этом говорят тонкие намеки, раскиданные по тексту рукой Евгения Петрова – бывшего одесского сыщика (переклички с уголовным кодексом, с феней, тюремные шуточки и проч.). Для тех же, кто намекам не верит, сообщен упрямый факт: не далее как в 1922 году Остап сидел в Таганской тюрьме.

Понимайте это как хотите, но наша публика не видит никакого противоречия в том, что этот мошенник, брачный аферист, бомж, у которого ни кола ни двора, и космополит безродный – самый тепло любимый народом герой. Уверенный в себе жулик с честным лицом – вот кто у нас главный. Лишь бы с чувством юмора. Ну, может, не столько жулик, сколько фокусник. Шоумен – вот кем был бы Бендер в наши дни. Он и в книге вел одно сплошное синкретическое телешоу, которое в себе объединяло КВН (кстати, чисто одесское изобретение), «Любовь с первого взгляда» и даже «Про это». Беда Бендера в том, что он просто родился раньше телевидения.

Васюки как они есть

Интересно, из какого сора растут стихи, тем более проза, не ведая стыда? Из такого, что корреспондент газеты «Гудок» Ильф лично плыл по Волге на пароходе с тиражной комиссией. Точно таком, какой описан в «Двенадцать стульях». Вот как это выглядело в «Гудке», в номере за 30 июля 1925 года, ведь любопытно же почитать, а сами в архив не полезете:

«У нефтеналивных барж пароход встречают колонны пионеров и рабочих. Они проходят в тиражный зал, и радио снова разносит вдаль номера выигрышей. Вечером доклады финансовых работников и представителя Коминтерна т. Домского на многолюдном митинге в саду Первого мая».

Авторы изображали свои Васюки вот как: «На правом высоком берегу город… В городе 8 тысяч жителей, государственная картонная фабрика с 320 рабочими, маленький чугунолитейный, пивоваренный и кожевенный заводы. Из учебных заведений, кроме общеобразовательных, лесной техникум». (Эти черты Васюков были авторами позаимствованы у волжского города с названием Ветлуга.)

Сегодняшний Козьмодемьянск – Васюки выглядит куда беднее, чем его прототип в 1926 году. Это маленький городок, наполовину состоящий из полуистлевших хат за кривыми заборами. Два местных оборонных заводика давно лопнули, теперь на их мощностях делают мелкие автозапчасти. Тихо, пустынно, голо, почти все закрыто… Но жизнь идет: местные замечательно кормятся с огородов, а уж тем более с Волги и окружающих лесов. Зависимость их от внешнего мира, от цивилизации проявляется главным образом в хлебе и водке.

За полтора часа от Васюков можно добраться до Чебоксар, часа за три – до Йошкар-Олы, это все автобусом. А если плыть на теплоходе двое суток, так доберетесь и до Москвы.

Некоторым неподготовленным читателям может показаться, что Козьмодемьянск был связан с образом Бендера случайно. Но нет, ни чудес, ни случайностей в жизни не бывает. Козьмодемьянск (основанный Иваном Грозным по дороге со взятия Казани в праздник святых бессребреников Косьмы и Дамиана) – это тот еще городок. Васюковцы (или васюкинцы), например, примкнули к Пугачеву. А он был посильнее Бендера комбинатор, он себя выдавал за сына не лейтенанта (пусть и Шмидта), а – бери выше – самого государя императора.

А вот еще типично васюкинская, бендеровская ситуация. В 1918 году в город заплыла выставка передвижников. В связи с обострением Гражданской войны и взятием Казани (на этот раз белыми) картины оставили в Васюках – на время. Так васюкинцы теперь этими картинами пользуются как своими и никому отдавать не собираются. И почти 70 лет местные патриоты беспрепятственно гордились своей коллекцией, жемчужиной которой была картина работы самого Брюллова, – до тех пор пока московские реставраторы случайно не распознали подделку. Тогда табличку с гордым словом «Брюллов» отодрали и прицепили несколько более скромную: «“Итальянка у источника”. – Неизвестный художник школы Брюллова. 40—50-е годы».

– Еще у нас есть Айвазовский! «Лунная ночь на Черном море», – гордо рассказывает экскурсовод Лена.

– Настоящий? – Я лезу поколупать полотно ногтем.

Она обижается:

– Ну разумеется! А вот еще у нас есть интересный подлинник – «Мадонна с Младенцем». Работы неизвестного художника середины девятнадцатого столетия – подлинная копия с Рафаэля.

В этом музее муляж Бендера из папье-маше сидит как родной. Вообще говоря, в прошлой жизни этот муляж был марийской женщиной, игравшей на гуслях (тамошний народный инструмент). И вот музыкантше сделали операцию по перемене пола.

– Нос у него маловат…

– А у марийцев у всех такие.

Этих гуслярш было, собственно, две, так из второй сделали одноглазого шахматиста. Граждане специально плывут от Москвы на теплоходе двое суток, чтоб засняться на фоне этой парочки.

А что братва думает про социально близкого Бендера?

– Бендер! Приехал на день, побегал как дурачок и смылся. Да и что он кому хорошего сделал? – пренебрежительно характеризовал комбинатора местный авторитет Олег.

В соответствии с планами Бендера в городе построен причал для дирижаблей, на которых сюда должны были слетаться гроссмейстеры. Честно сказать, он задумывался как речной порт, но воду в реке не удалось поднять на шесть метров (что должно было произойти после построения Чебоксарской ГЭС). Теплоходам до новых причалов не достать, но дирижаблям будет в самый раз.

Вы помните, что васюкинцы когда-то купились на идею комбинатора «не платить, а все получать». Заветам Бендера они верны и сейчас. Поэтому нынешний мэр Николай Павлов, из коммунистов, рассчитывает поднять экономику при деятельном участии Остапа. Президент торгово-промышленной палаты республики Марий Эл г-н Емельянов эту линию одобряет. Последний даже выступал в прессе с идеей: «По примеру Дня танкистов учредить День предпринимателя, приурочив его к высадке Бендера в Васюках, где особенно гениально раскрылся талант главного концессионера». Ну вот что за талант имеется в виду? Взять денег и смыться на специально для этого угнанном транспортном средстве? Хотя, впрочем, что можно сегодня украсть в Васюках…

Ильф и Петров как зеркало дискуссии с троцкистами

«Двенадцать стульев» – это фактически наш доморощенный Джеймс Джойс; кругом сплошной, как говорится, подтекст и разные аллюзии. Только вместо Гомера у нас привязка к классикам марксизма-ленинизма. Сюжет этой нашей одиссеи вместился не то чтобы в один день, но в исторические полгода между апрелем и осенью 1927 года – самый острый период дискуссии Троцкого со Сталиным. (Эту подоплеку вскрыли литераторы Одесский и Фельдман в своем мудром комментарии к юбилейному изданию «Стульев», предпринятому издательством «Вагриус» летом 1998 года.) Дискуссия между классиками впоследствии закончилась, как вы помните из курса истории КПСС, полной победой последнего в результате применения такого убийственного аргумента, как ледоруб.

Вы скорей всего уже этот курс забыли как страшный сон, и потому не лишне напомнить, в чем приблизительный и внешний смысл дискуссии между троцкистами и бухаринцами: леваки требовали мировой революции, а ныне покойные государственники Сталин с Бухариным считали себя опорой нэпа. Надо ли говорить, что смешливые одесситы Ильф с Петровым оказались за нэп. А восторженный романтик Маяковский, страшный путаник и любитель абстрактных безжизненных конструкций (взять хоть странную любовь, которой он занимался с семейством Брик), вышел вроде как сторонником мировой революции, которая, впрочем, как поэтическая идея очень ярка.

Ильф с Петровым всячески пытались уязвить этого троцкиста. Они хищнически придумали персонаж Хину Члек (это, конечно же, Лиля Брик), а дурацкая надпись на скале «Здесь были Ося и Киса» содержала в себе интимные клички супругов Брик, с которыми революционный поэт состоял в любовных отношениях.

Богатая пряность, добавленная к этому литературно-политическому противоборству, такова: одесситы были на стороне сильного, побеждавшего, а Маяковский оказался этаким троцкистом как бы из 1968 парижского года. Неизбежны, конечно, были взаимные обвинения. Одни как бы прислуживали Сталину, в то время как другой осмеливался спорить с титаном и не продавался. Или напротив: одни служили идеям рынка и свободы, а другой продался большевикам, но при этом не уследил за сменой конъюнктуры и продолжал за деньги и парижские командировки прославлять мировую революцию, на которую уж прошла политическая мода.

Ильич и Ибрагимыч – близнецы-братья

Так вот эта полемика между Ильфом-Петровым и Маяковским породила двух персонажей. У Маяковского, мы по школе помним, главным достижением был образ Ленина, у одесситов же – мы это знали и без всякой школы – известно кто. Справедливости ради надо сказать, что в поэме Маяковского тоже была одна хорошая строчка: «Бочком прошел незаметный Ленин». И – все.

Эти два персонажа – как бы полюса нашей жизни. Вот именно «как бы». На самом деле – это один тип, один образ из глубин русской жизни. Ленин и Бендер! Им обоим чужд систематический честный труд, они предпочитают комбинации, им подавай сразу и все, и отличить свое от чужого они одинаково не способны. Оба комбинатора – неясного происхождения, у обоих равно усматривают еврейские корни. «Заграница нам поможет», – это скорее мог бы Ильич сказать, чем Ибрагимыч. Ведь это не Бендер приехал из Германии в опломбированном вагоне, не Остап требовал мировой революции. Оба они знали массу способов отъема денег у населения – не охваченных уголовным кодексом. (Правда, достижения их и размах несопоставимы.) Оба они с легкостью шли на нарушение законов, оба сидели – впрочем, редко и помалу, не по заслугам… Это все факты, но при этом язык все равно не поворачивается назвать их простыми уголовниками!

Вы что же думаете, зря Бендер говорит ленинскими словами? Иногда дословно: «Учитесь торговать» – частая газетная цитата из Ленина, который звал к нэпу. Бендер еще любит вслед за Ильичем слово в слово повторять, что «каждая общественная копейка должна быть учтена». Бывает, комбинатор допускает в цитировании неточности – впрочем, невинные: «Электричество плюс детская невинность». А наиболее популярная из приводимых Бендером цитат взята, вы помните, из Маркса; эти слова очень любил повторять Ленин: «Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих». Тут просто утопающими Бендер назвал рабочих – тех, которые якобы гегемоны, и якобы правят миром, и якобы передовая сила общества. Надо же так было ребят обдурить… Короче говоря, фабрики – рабочим, деньги – банкирам. А вспомните сцену встречи на конспиративной квартире. Якобы откуда приехал Бендер (с Кисой)? Из Берлина. Правда, ни слова про опломбированный вагон.

В общем, вы уже догадались, что эти смешные параллели не случайны: под личиной Бендера скрывался не кто иной, как В.И. Ленин (1870–1924).

Да, приходится признать: книжки Ильфа и Петрова – страшная, смертоносная политическая сатира! Слегка выйдя за рамки «Двенадцати стульев» и всмотревшись в более поздние претензии Бендера к Корейко, мы леденеем от ужасной догадки: это же пародия на отношения Ленина с классом капиталистов! (Или налоговой полиции с олигархами и естественными монополиями.) Поделись нетрудовым богатством! Поделился, достали его. Ну а много толку с того отнятого чужого богатства? Отобрала его и пропила какая-то сволочь (румынские ли пограничники, русские ли революционные пьяные матросы с люмпенами)… Разбитая же мечта о Рио в белых штанах – это воплощение идеальной мечты о социальной справедливости.

А гляньте на отношения Бендера и мадам Грицацуевой. Он ею просто пользовался в своих корыстных целях. Мадам Грицацуева – большая, рыхлая, бестолковая, малограмотная, вдовая, не прибранная к рукам, доверчивая – это не что иное, как образ России. Последней Ленин очень хладнокровно пользовался для проведения своих экспериментов. Теперь эпизод с почти свершившейся отсылкой миллиона в Минфин – это чистейшей воды ленинское временное отступление, это явная аллюзия…

Вот откуда всенародная любовь к творчеству Ильфа-Петрова: люди все поняли! Но только не сознанием (это я первый только что догадался. – И.С.), а спинным мозгом, или, по-ученому выражаясь, подсознанием… Тут вот еще страшно забавно, что из этих двух кошмарных диссидентов (в данном случае я имею в виду Ильфа и Петрова), заметьте, не сел ни один. Ну талант!

Отгадки комбинатора

Почему Бендер – турецкоподданный? А в Одессе до исторического материализма многие коммерсанты-евреи брали турецкое подданство, чтоб и конфессиональной дискриминации избежать, но в то же время и от воинской повинности откосить.

Почему он носил шарф? А такова была в Одессе 20-х позаимствованная в соседней Румынии мода. Румынская тема закольцовывается, пограничники этой страны его грабят в конце «Золотого теленка».

С чего вдруг он начинает говорить о необходимости чтить кодекс, это на фоне-то своего тюремного прошлого? А просто в 1927 году и в России, и на Украине были введены в действие новые редакции кодексов – со значительным удлинением сроков.

Почему он входит в город в туфлях на босу ногу? При том что на нем относительно приличный костюм? А потому что костюм у него временно отобрали в обмен на робу, после вынесения приговора. Носки же с бельем оставили, и они в камере совершенно износились. Почему он вошел в город пешком? Потому что на вокзале такой типаж непременно бы привлек внимание ментов.

Музей Остапа

Прошло 70 лет. Что интересно, советской власти, первое десятилетие которой вызвало к жизни Бендера, нету, а дело Бендера живет и побеждает. И тут я не провожу параллелей, а просто напоминаю о том, что начиная с 1995-го ежегодно, в последний уик-энд июня, в Козьмодемьянске проводится праздник – Бендериада (ее же иногда называют Бендерианой). Не кто-нибудь, а сам Фарада приезжал, сама Крачковская – Грицацуева лично была и участвовала (именно эти двое показались местным самыми знаменитыми).

Главное событие праздника, разумеется, аукцион стульев. Дороже 350 рублей за единицу продавать не удается. Приз внутри – золотые побрякушки на 8 тысяч новых рублей. Для марийского райцентра это могучая, сверкающая, богатая интрига.

На празднике, кроме обязательного сеанса одновременной игры на 30 досках, еще бывают конкурсы – например, рисунка на асфальте: кто чудовищнее изобразит сеятеля. И соревнования по триатлону: бег, прыжки и питье пива.

Основатель и учредитель праздника – Арнольд Муравьев, местный житель, кандидат технических наук.

– Это все для того, чтоб родной город поднялся.

– Вы за что любите Бендера? – Вопрос не оставляет меня в покое.

– Бендер – хороший человек, который наказывает плохих людей, например дармоедов. Одним словом, талантливый человек. Вот только у нас в Васюках он ошибся…

– А вы каким видите будущее Васюков?

– Каким? Процветающим! Скоро газ проведут в нижнюю часть города.

Пока, правда, заметного прогресса в деле подъема васюкинской экономики не видно.

– Ничего, скоро начнется! Все заметят! Теперь, когда за дело взялся я! – страстно излагает Георгий Иосебадзе, главный хранитель Музея Бендера, что на базарной площади им. Ленина.

Георгий в Васюки приехал в 98-м и за прошлые слабые успехи ответственности нести не собирается.

– Я подниму Бендериану на небывалую высоту! Васюки расцветут и процветут! – ну и далее почти по тексту. Иосебадзе носит значок «Сын лейтенанта Шмидта» и страшно жалеет, что опоздал родиться и прибыть в Васюки, по его расчетам, лет на 70.

– Вот вы, господин Иосебадзе, скажите мне: а что ж в Бендере хорошего?

– Как что? У него был юмор! И – шахматы…

– Но он же не умел играть.

– Однако сыграл! И как! Как умел…

Васюкинцы, правда, еще не все поверили в то, что Бендериада их осчастливит. Некоторые из них связывают задержку пенсий с подготовкой к празднику или с его последствиями. А в 98-м году перед Бендериадой бастовали школьные учителя. Им казалось, что после торжеств деньги будет выбить сложнее. Так дали им денег, они вышли на работу и приняли экзамены.

Порнографические шахматы, как у Лужкова

Как это ни странно, на шахматах в Васюках можно прилично зарабатывать и деньги, и славу, которая достигает самой Москвы (будущих Старых Васюков); таки сбылось ведь предсказание.

И это своими руками доказал местный художник-самоучка Николай Леденейкин. Он скульптор и лепит порнографические шахматы. Один комплект фигур выставлен в Музее им. Григорьева, рядом с пристанью. Васюкинцы немного стесняются, но гордятся.

– А его местные не бьют? – спрашиваю у музейных девушек.

– Нет, но определенное непонимание есть…

По первому требованию посетителя музейные девушки звонят художнику домой, он приходит. Это веселый молодой человек приятной наружности, с оптимистическим взглядом в будущее. Он фактически вундеркинд:

– Я изобразительными искусствами занимаюсь с самого детства.

– И что, отец вас не сек?

– Нет, порнографией я недавно занялся. Я ею всего десять лет кормлюсь – как перестройка началась, я сразу завод бросил, ну и в чистое искусство.

– Население вас понимает?

– Я бы не сказал.

– Не бьют?

– Пока не бьют. А побьют, так за меня есть кому постоять. Власть меня уважает.

Леденейкин уверяет, что один комплект его шахмат попал к Сосковцу, а другой так и вовсе к Лужкову: вроде как правительство Москвы заказывало к 850-летию.

– Вот Бендера мне давно предлагают слепить, но я отказываюсь – образ неуловим, не за что зацепиться; за шарф не хочется.

Эпилог

Бендер въелся в нашу культуру и в наши постсоветские головы, в которых с перестройки еще такая каша. Остапа вспоминают в девяти случаях из десяти, когда ленивые репортеры заводят речь про жульничество или, допустим, пирамиду. Написал слово «Бендер» – и больше ничего объяснять не надо. Подписчик счастлив… Про это все я молча думал в машине по дороге из Васюков в Чебоксары, на вокзал.

Шофер тоже молчал угрюмо, а потом говорит ни с того ни с сего:

– Всю жизнь копил на старость, дальнобойщиком ездил по Союзу, чистых простыней не видел. И набрал пятьдесят тыщ. А в девяносто втором это все пропало. И что? И – ничего!

Вот видите – полно еще законных способов отъема денег у населения, не нарушая УК.

Не зря в гимне Васюков есть мудрые строки:

 
Жизнь Васюков уподобится чуду,
Ляжет на все бендеризма печать.
 

Ну вот и легла, и лежит.

Но это еще не все. Шофер между тем продолжал: