Текст книги "Кити"

Николай Москвин
Кити

Эпилог (вместо предисловия)

Она исчезла, но перед глазами остался ее образ. Длинное синее полупрозрачное платье (полупрозрачность была скорее выдумкой, чем реальностью), роскошное обручальное кольцо с тремя бриллиантами, русые кудри до плеч, кристально-чистые серые глаза, едва заметная усмешка, спрятавшаяся в уголках губ…

Кити… ты совершенно права: там, на земле, нас еще что-то ждет. Правда, я не знаю, что именно. Возможно, мы просто встретимся, посидим в кафе, выпьем по чашечке латте, поболтаем и разбежимся. Или ты будешь не против, если я сниму номер в гостинице и мы, как говорится, тряхнем стариной. Или ничего этого не будет. Просто ты примешь от меня томик этого романа с моим автографом, поблагодаришь вежливым кивком головы и холодной улыбкой и снова исчезнешь из моей жизни. Сейчас мне всё это кажется смешным и нелепым. Тот мир, в котором я прожил почти сорок лет, в котором у меня когда-то была ты, безнадежно далек, ничтожен и нереален. Но я вернусь. Обязательно вернусь… хотя бы ради любопытства… только бы набраться сил… только бы…

Но что со мной происходит? Что так сдавило грудь? Сознание ускользает от меня… Оно словно мяч, который я крепко держу в руках, но кто-то гораздо более сильный пытается его у меня отнять, вырывает из рук, как в регби… Видимо, это и есть возвращение. Но возвращаюсь я явно не по своей воле. Меня кто-то отсюда тащит. Кто-то тащит…

– А с этим что?

– Передозировка.

– Спайсы?

– Нет, какая-то дрянь похуже…

Кто-то тащит… Я принял сильнейшее психотропное вещество, чтобы оказаться здесь, в идеальном мире. Нет ничего прекрасней и совершенней этого мира. Земля по сравнению с ним – просто невнятный черно-белый сон. Но в этом тусклом сне, где-то в гуще жизни есть один цветок, который еще не отцвел. Он ждет моего возвращения…

– Пришлось делать гемосорбцию.

– Вот нарики… Готовы сожрать и вколоть всё что угодно, лишь бы поскорей на тот свет отправиться…

– Так вроде не малолетка… взрослый мужик… а всё туда же…

– Женат, дочь есть…

Чего? Чего пришлось сделать? Гемор… Херособцию? – гадал я, услышав странные голоса где-то совсем рядом. – Наверное, я попал к инопланетянам. Хотя… вряд ли инопланетяне так хорошо шпарят по-русски…

Я попытался что-то сказать вслух, но язык меня не слушался и казался совсем лишним в моем собственном чужом теле…

– Пока везли, всю дорогу бредил – звал какую-то Кити…

– Кити? Может, Катю?

– Наверное… Видимо, из-за этой Кити и снаркоманился…

– У Толстого в «Анне Карениной» была Кити…

– У моей дочки на планшете есть котенок, которого зовут Кити…

Может быть ты и права, Кити. На земле, в мире, где мы родились и осознали себя телесными существами, счастливыми или несчастными могут быть лишь лентяи. Те, у кого череда дел не дает опомниться, просто не имеют времени задумываться над такими абстрактными вещами, как счастье и несчастье, добро и зло, жизнь и смерть. Не нужно ни о чем думать. Нужно просто жить, делать дела и в редкие свободные минуты наслаждаться чашечкой ароматного кофе. Зарабатывать деньги, любить жену, воспитывать детей, ходить на рыбалку… Если человек действительно произошел от обезьяны, выше этого ему не подняться. Надо просто твердо верить, что мы произошли от приматов, и каждый день повторять это, как заклинание, как мантру. Какая еще магия? Какие иные миры? Грибов или марок с кислотой объелся – вот и увидел всякое. Или просто лодырь с богатым воображением. Или псих. Так ведь, Кити? А любовь… Ладно, что уж теперь об этом говорить… Я снова здесь, в этом мире, на этой земле. Сейчас меня откачают. И всё начнется сначала. «И повторится всё, как встарь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь…» Может быть, и ты… повторишься…

Часть 1

Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви?

М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

Глава 0. Без названия

1998

Эти цифры входят в состав всех моих паролей, потому что тот год был и остается для меня временем, в котором было… то самое, ради чего, наверное, и стоит появляться на земле нашей грешной. Если бы путешествие во времени было возможно, я бы снова и снова возвращался в неповторимы мир, оттачивая его и доводя до совершенства, как ювелиры оттачивают драгоценные камни. Но, к сожалению, машину времени еще не изобрели, и поэтому то время так и останется необработанным сырцом, неотделенным от шлака драгоценным самородком… Я могу забыть, что было позавчера, но я никогда не забуду ни одного дня, прожитого тогда…

Скоро я уйду, исчезну с лица земли. Кем я здесь был? Каким запомнят меня? Нетрудно догадаться. Я уже слышу эти перешептывания: был чудаковатым, со странностями, магией увлекался, баловался психотропными препаратами, немного не в себе, в целом, положительный, семьянин, не пил, курить давно бросил, когда-то стихи писал, однажды победил на конкурсе поэтов, работал в престижной фирме, сотрудником был хорошим, ответственным… Я никогда не жил для того, чтобы меня помнили, как хорошего человека. Но в критический момент, предчувствуя близость конца, вдруг понимаешь: всё, что останется после тебя – это лишь память людей о том, каким ты был. Появляется желание, чтобы кто-то произнес красивую надгробную речь, хочется послушать, что о тебе скажут на поминках. Но нашему ненасытному эго одной памяти и добрых слов мало. Оно хочет оставить после себя еще и как можно больше вещественных доказательств своего пребывания на земле. Дом (чем больше, тем лучше), квартиру, машину, яхту, счета в банках (мы думаем, что это всё для наших детей, но нет – это всё для него, для эго) – вот, смотрите все, не зря я жизнь прожил…

Что здесь останется после меня, кроме памяти? Останется скромная квартирка в спальном районе на северо-западе Москвы, доставшаяся мне от бабушки, останутся коробки с тетрадями моих стихов, дневники (всё это прекрасно подойдет для розжига печки на даче). Останется этот роман, который я перед уходом разошлю по издательствам (его отправить в топку у меня рука не поднимется, но за редакторами я оставлю это право), конечно, останутся мои друзья, мой учитель – Александр Сергеевич, останутся жена и дочь. И еще останется она – та, которой я посвятил эту книгу. Ее зовут Катя, но для меня она всегда была Кити. Так я звал ее тогда, в 1998-м году, когда всё началось…

Москва. Конец 90-х. Кто жил в это время, тот запомнил его на всю жизнь. Сверкающие огни казино и ресторанов, летящие по Садовому кольцу наглухо тонированные «девятки» и иномарки, дымящийся рейв в ночных клубах, какие-то безумные аферы, взлеты, падения, красная рожа Ельцина на экране телевизора, премьера «Титаника»…

В самом начале 1998-го ко мне, как два лебедя, приплыли мои 22 годика. Жил я тогда в однокомнатной квартире в Севером Тушино с бабушкой. Жили мы дружно, так как оба были воспитанными и интеллигентными. Во многом благодаря этому бабушка терпела мои ночные сидения на кухне – ночами я писал стихи и читал книги, так как днем ни в голову, ни из головы у меня ничего не лезло. А я терпел бабушкин телевизор. Бабушка смотрела либо политические передачи, либо модные тогда сериалы… И если последние она смотрела, по большей части, спокойно, то выступления министров и депутатов и всевозможные репортажи «на злобу дня» вызывали в ней живой отклик. Это мягко сказано. Иногда она после таких передач заболевала.

– Нет, Коля, ты слышал, что сказал этот (…)? Что он сказал! Для того, чтобы Россия встала на ноги, нужно, чтобы умерли все пенсионеры!

Я посмотрел на нее с сомнением и ответил:

– Вряд ли так кто-то мог сказать с телеэкрана. Ты, наверное, что-то не так поняла…

– Я-то как раз всё поняла! Они хотят, чтобы все мы сдохли! Тогда не нужно будет пенсии платить! Мы отработали на эту страну по сорок, по пятьдесят лет, пережили войну, а они!.. а они… – ее голос задрожал, на глазах выступили слезы. Мне было ее жалко, но что я мог ей ответить? Что ей сказать?

– Бабушка, той страны, на которую ты работала, уже нет! Ты живешь в новой стране. Так уж вышло. Ты бы не слушала этот телевизор, жила бы спокойно. А с голоду не помрем как-нибудь…

Но остановить бабушку было уже невозможно. Она плакала. Ей было очень больно и обидно. Иногда ей становилось действительно плохо, но телевизор она не выключала…

На моем дне рождения собрались два лучших друга – Максим и Миша – со своими девушками, я был один, с бабушкой, подругу к этому времени как-то не довелось встретить. У меня сохранилось несколько фотографий с того дня рождения. Каким я был? Я был молодым, свежим, довольно симпатичным. Волосы переливались и лоснились, как шерсть домашнего кота, которого моют с шампунем в ванной и кормят витаминами. Кожа (даже на фото с «мыльницы» видно) была гладкая, ровная, упругая – ни прыщика, ни морщинки, как у маленькой феи.

Эдакий мальчик-мечта. Но глаза глуповатые… Какой-то в них наигранный блеск, напускная самоуверенность. Видно, что лох. Хоть и смазливый.

Какой я сейчас, семнадцать лет спустя? Дай-ка гляну в зеркало… Волос значительно меньше, и они совсем не лоснятся, словно кота выбросили на улицу… Морщины на лбу, мешки под глазами, но, подбородок, слава богу, не двойной. Странная особенность – левая часть лица значительно отличается от правой: левый глаз шире и как будто живее правого, носогубная складка слева ярко выражена, справа ее нет… видимо, последствия моих магических практик.

Друзья тоже – совсем еще мальчики. Ни намека на брутальность, ни капли не похожи на воронежских пацанов, с которыми мне довелось служить в армии… Вы знаете, что такое воронежские пацаны? Лучше вам этого не знать, особенно, если вы из Москвы!

Бабушка относилась к моим дням рождения и прочим сборищам лояльно. Мы с ней готовили салаты, жарили курицу, варили картошку. Она не запрещала ставить на стол бутылку водки (для мальчиков) и бутылку вина (для девочек). Обычно она полчаса сидела с нами, произносила первый тост и культурно удалялась на кухню, чтобы не мешаться. Но я старался не злоупотреблять ее лояльностью: дома мы выпивали на троих мальчиков бутылку водки, не более, а уже потом уходили в ночь: на дискотеку, по кабакам, по клубам, в общем, как выражался тогда Макс, в золотые дали. Сначала мы, естественно, как следует догонялись: как правило, покупали в какой-нибудь палатке полуторалитровую бутылку джин-тоника (тогда продавались такие в пластиковой таре) и распивали ее из горла тут же на улице. А дальше… стоит ли писать? Наверное, не стоит… хотя, почему нет? Ничего особо страшного дальше не происходило: просто мы шли, пьяные, по улице и во весь голос орали стихи собственного сочинения, пугая запоздалых прохожих и другие пьяные компании; если вечер заканчивался на танцполе, то, как правило, дотанцовывали мы уже лежа на нем, и в итоге нас выносили охранники, но мы еще не расходились по домам, а ждали на выходе каких-то личностей, которые, как нам показалось, как-то неправильно на нас смотрели, пока мы танцевали; в кабаках мы пьяно философствовали, пытаясь перекричать громкую кабацкую музыку или опять же орали стихи, срывая иногда аплодисменты бухающих за соседними столиками. Стихи в ту пору мы писали одиозные, эпатажные, не без влияния Вадима Степанцова[1]1
  Вадим Степанцов – поэт и музыкант, основатель Ордена Куртуазных Маньеристов и музыкальной группы «Бахыт-Компот».


[Закрыть] и его веселой куртуазной компании. Вот, к примеру, типичный оральный (от слова «орать») стих Макса той эпохи. Представьте: конец 90-х, ночь, мигающие огни реклам, подозрительные личности в черных кожанках у подворотни… По улице шагают трое веселых парней довольно лоховского вида. И вдруг один из них заводит на всю Тверскую-Ямскую:

 
О как мне сладок крик еретика!
Трепещет боль на запредельной ноте.
Пусть палача усталого рука
Святым огнем целит греховность плоти!
 
 
Ведь жизнь есть боль – и мне не скажет против
Ни стадо под ножом у мясника,
Ни гордый Ангел в призрачном полете,
Стирая кровь с мятежного виска…
 
 
Я истину измерил на страппадо[2]2
  Страппадо – средневековое орудие пыток.


[Закрыть],
Слив мудрость мира всю в единый крик.
Познавший мрак небес и счастье ада,
 
 
В предвечность свой стремлю бесстрастный лик,
Как демон, грозен и, как Бог, велик –
Я инквизитор Томас Торквемада!
 

Ничего удивительного, что, услышав такое, гопники обходили нас стороной, нас никто не трогал, все боялись и уважали. Любые шалости сходили нам с рук. Порой, не имея за душой и гроша, неважно одетые, без ножей и пистолетов, вооруженные лишь рифмами, молодостью и вдохновением, мы чувствовали себя королями мира, и будущее нам казалось ярким и манящим, как огни ночной Москвы.

– Колич, поднимаю бокал за то, чтобы в этом году ты встретил девушку своей мечты! – и Миша лихо закинул рюмку водки в рот, после чего стал смачно закусывать солеными огурчиками и маринованными грибочками.

– А я хочу пожелать тебе новых гениальных стихов, ну и, конечно же, пусть явится тебе грезофея! На огненной колеснице, подобная сверкающей комете, пусть она ворвется в твою жизнь и озарит ее божественным светом, – пропел Макс и в свою очередь опустошил рюмку водки. Друзья приобняли своих девушек, а я с грустью посмотрел на бабушку. Бабушка виновато улыбнулась, мол, прости, внучек, хоть я для тебя и готовлю, и стираю, и глажу, и убираюсь, но грезофею тебе заменить не могу.

На том дне рождения у нас всё прошло тихо и скромно. Друзья покинули меня довольно рано, отправившись провожать подруг. Немного посидев за пустым столом, допив остатки спиртного, я помог бабушке помыть посуду и, когда она легла спать, вышел на балкон и долго смотрел вдаль. Золотые огни переливались рубинами и топазами. Я чувствовал, что там, впереди, меня что-то ждет. Что-то необыкновенно яркое и завораживающее. В смутных сновидениях оно уже прилетало ко мне, заставляя просыпаться с бешено колотящимся сердцем, оно будоражило мое воображение, когда я брался за перо, оно не давало мне покоя уже давно, и теперь оно близко. Уже совсем близко. Оно вот-вот появится из-за горизонта. Только что это? Что? Неужели…

Молодость летела лихо и безрассудно. Но не только молодым в ту пору жилось лихо. Многие тогда жили, как в «дурака» играли – на удачу. Высоты брались штурмом. Стратегия не имела решающего значения. Главное – напор и натиск. Наглость и быстрота. Эффект неожиданности. А там пан или пропал. Выживешь и получишь всё – или погибнешь. Риск оправдывал всё, и иногда хотелось рисковать просто ради риска.

Конечно, многие тогда не выдержали: упали, сгорели, погибли, сгинули. Но кто-то выжил и ничего не потерял, даже приумножил и до сих пор жив и здоров, и теперь – почетный гражданин, выдающийся деятель, заслуженный лауреат, член чего-то там и председатель того-то там. Только очень уж часто на исповедь к батюшке ходит и на благотворительность отстегивает подозрительно космические суммы…

Но были и те, кто, живя в лихую годину, оставался как бы в стороне, не пытаясь урвать, ухватить кусок будто свалившегося с неба денежного пирога. Я был как раз из этого числа. Мне падать было некуда: не было у меня той высоты, откуда падать было бы больно. Взлетать я тоже особо не стремился. Но чего-то хотелось. Чего-то быстрого и неожиданного, дерзкого и яркого, чего-то такого, что как будто пряталось в сказочно переливающихся огнях казино и ресторанов Москвы конца 90-х. Мне хотелось, и я это получил. Это были не шальные деньги, не стремительный карьерный взлет, не поездка в экзотическую страну. Это была женщина. Просто женщина. Но в ней было всё.

Глава 1. Любовь с 25-го взгляда

Январь 1998

Январь был осклизлым и желеобразным, как часы Сальвадора Дали. Зимы тогда были совсем «не айс» – серыми и дождливыми. Погода как будто умирала вместе со страной.

Работал я в охране. «Время такое: в охране – поэты.» Так я выражался, будучи в ту пору совершенно уверенным, что я – настоящий поэт, вынужденный прозябать в караулах в силу несовершенства этого мира. Хотя людей, пишущих стихи, в охране действительно хватало. Я знаю еще, по крайней мере, трех поэтов, которые в те годы хотя бы немного, но поработали стражниками.

Работа была не пыльная, сидячая, не требовавшая какой-либо квалификации и, соответственно, низкооплачиваемая. Я был не женат. Потому мне с некоторой натяжкой, но на еду и на сигареты хватало.

Охранял я бэк-офис одной инвестиционной компании, которая до сих пор жива и здорова, потому называть ее не буду. Контора располагалась на Петровском бульваре, была совсем небольшая и тихая. Головной офис компании находился неподалеку, через здание. В него все сотрудники не вмещались, потому и существовал этот дополнительный так называемый бэк-офис.

Потом, спустя годы, я много раз возвращался туда, на Петровский бульвар. Инвестиционная компания там давно уже не живет, но в целом всё осталось неизменным, ничего нового там не построили, ничего старого не разрушили, и там так же в изобилии водится офисный планктон.

Если вы захотите туда попасть с Тверской, идите по левой стороне бульварного кольца. Не пропустите маленькую приземистую арку в середине грязно-желтого шестиэтажного дома. Вам туда и сразу направо. Видите коричневую дверь? Входите, она не заперта. Прямо – лестница на этажи, справа – металлическая дверь. На стене – домофон со встроенной камерой видеонаблюдения. Ну, жмите… Если вы не представитель сетевого маркетинга, не какой-нибудь подозрительный элемент, я вам открою… проходите…

Узенький коридорчик. По правую руку, если идти от входа, маленькие комнатки на одного сотрудника: сначала комната помощника главного бухгалтера, затем – самого главбуха. Потом – комната водителей (они в ней почти никогда не сидели, предпочитая толпиться и обмениваться матерными шутками в холле возле меня). Напротив их комнаты слева – 00. Небольшой поворот направо – и тут некое подобие холла. Вот моя стойка, за которой я, двадцатидвухлетний, сижу в темно-зеленом костюме охранника, моргая голубыми глазами и глядя в черно-белый монитор. Тут уже несколько дверей по всем сторонам. Слева – комната двух специалистов по инвестициям (молодые энергичные дядечки нового коммерческого поколения в дорогих костюмах). Потом – кабинетик специалиста непонятного назначения. Рядом с моей стойкой – относительно просторное помещение финансового отдела, в котором трудятся пять молодых стройных длинноногих женщин во главе с полной невысокой женщиной средних лет, начальницей отдела. Последняя – самая дальняя комната – кабинет моего шефа, начальника службы безопасности, Александра Павловича Чернова.

Нельзя сказать, что служба моя была опасна и трудна. Но нельзя сказать, что у меня была возможность сильно расслабиться, как-никак шеф сидел совсем рядом, и то и дело выходил из своего кабинета. Поэтому я сидел в основном с видом деловым и серьезным, частенько поглядывая в монитор, на котором отображалась картинка с видеокамеры, установленной над входом. В мои обязанности входило нажимать на кнопку, отпирающую запор входной двери, пуская сотрудников компании и клиентов. В мои обязанности не входило мечтать, влюбляться, писать стихи… Однако под журналом прихода-ухода сотрудников у меня всегда лежала толстая тетрадь в клеточку, исчирканная молодым нервным почерком, куда я то и дело записывал все приходившие в голову стихотворные строчки.

Охранником я был достаточно ответственным, несмотря на некоторую поэтическую рассеянность. Но иногда проколы всё же случались…

В то время свирепствовал сетевой маркетинг. Молодые люди, одетые в приличные костюмы, погруженные в измененное состояние сознания на тренингах успешных продаж, целыми стаями ходили по Москве, стремясь проникнуть в офисы и, во что бы то ни стало, продать свой товар. И один раз такой шустрый представитель сетевого маркетинга перехитрил меня, представившись клиентом и наговорив чего-то такого, отчего я напрочь потерял бдительность и нажал заветную кнопку. Костюмированный молодой человек интеллигентного вида мгновенно проник в помещение, буквально пролетел мимо меня и вошел не в какой-нибудь кабинет, а именно в кабинет моего шефа. Уже когда за ним захлопнулась дверь, я понял, что случилось непоправимое.

Я забежал к шефу следом за хитрым пронырой, чтобы попытаться хоть что-то предпринять. Молодой человек уже раскладывал свои побрякушки у начальника на столе…

– Николай, что это? Кто это? Как он сюда попал? – Александр Павлович посмотрел на меня изумленными глазами.

– Александр Палыч, сейчас я его выставлю. Он как-то просочился… я не успел….

– Печати и штампы на любой вкус! Отличная цена! Только сегодня у вас уникальная возможность купить три печати по цене четырех и четвертую получить в подарок! – молодой человек бешено щелкал печатями-перевертышами на столе у шефа и без остановки тараторил свои торговые заговоры.

– Немедленно покиньте офис! – я сделал несколько неуклюжих попыток схватить шустрика за локоть, но он всякий раз ловко уворачивался, не переставая рекламировать и расписывать свой товар. Понаблюдав некоторое время за этим довольно жалким зрелищем, шеф взял дело в свои руки. Он встал, одним точным движением смел все печати и штампы со стола и рявкнул:

– Всё! Товар остается у нас до выяснения обстоятельств. Незаконная торговля в офисных помещениях – срок до пяти лет. Даю пять секунд…

Нужно ли говорить, что хватило и трех секунд для того, чтобы молодой человек полностью испарился вместе со своим барахлом.

Уже не помню, какое наказание придумал для меня шеф за такую оплошность, но с тех пор всех представителей сетевого маркетинга я стал чуять за версту и люто ненавидеть.

В течении долгого рабочего дня, порой изнемогая от безделья, я пытался найти себе развлечение. Иногда меня веселили своей фолклерно-матерной болтовней водители, но слушать их байки довольно быстро надоедало. Порой я погружался в свою поэтическую тетрадь, но, как я уже говорил, в дневное время вдохновение меня открыто игнорировало, а тем более было сложно заставить его работать на работе (простите за каламбур). Можно было тупо пялиться в монитор, ожидая, когда в нем появится очередное лицо, но это занятие совсем уже не подходило моему избалованного романтикой и высокодуховными сферами мозгу. Оставалось одно: смотреть на дверь с двумя нулями, которая была как раз перед моими глазами. В нее постоянно кто-то заходил, а потом выходил. Заходили в нее в основном женщины. Мужчины делали это значительно реже. Вот я и смотрел, как они входят и выходят, входят и выходят…

Надо отметить, что в бэк-офисе не было ни одной некрасивой женщины. Потому я провожал взглядом каждую из них. Подруги у меня не было уже давно, новых отношений в ближайшем будущем не предвиделось (это сейчас, если что, можно через интернет познакомиться), настроение было чаще унылое и мрачное, а так посмотришь на красивых успешных вечно куда-то спешащих людей, поймавших ветер эпохи, и на душе становится теплее.

Главбух. Весьма интересная женщина лет сорока пяти. В сорок пять баба ягодка опять? Далеко не всегда. Но это был тот самый случай. Аппетитная сдобная фигура, спина всегда прямая, темные волосы аккуратно уложены в деловой пучок, на красивом ухоженном лице загадочная полуулыбка. Элегантные костюмы – каждый день новые. Одним словом, женщина с большой буквы. Хотя была у нее одна слабость – гороскопы. Бывали дни, когда она приходила на работу и просто сидела на месте, не включая компьютера, потому что по прогнозам астрологов этот день был крайне неблагоприятен для карьеры. Высшее руководство относилось к этому спокойно и терпеливо.

Видимо, благоприятных дней было значительно больше и их хватало, чтобы успеть свести дебет с кредитом. Конечно, появление такой женщины в поле зрения не могло оставаться для меня незамеченным. Я всегда провожал ее глазами при входе и выходе. Наши взгляды никогда не пересекались, но я чувствовал, что она прекрасно ощущает мое внимание боковым зрением и… ей нравится, что я пялюсь на нее.

Не менее частыми посетительницами двух нолей были длинноногие финансистки. Благодаря болтливым водителям мне было известно о них всё, вплоть до того, что одна из них только-только вылечилась от гонореи.

Финансистка Алена была рыжей красногубой замужней любовницей самого (…)! Муж у нее был военный. В 90-е военные либо распродавали наследие советской эпохи, либо были нищими. Ее муж был нищим и не хотел ни воровать, ни уходить с военной службы в коммерцию. По этой причине она и завела себе любовника, с которым можно было ощутить всю прелесть нового времени. Несмотря на бурную личную жизнь, Алена иногда посматривала и на меня. Порой даже улыбалась и останавливалась возле моей стойки перекинуться со мной парой слов. Безусловно, она была яркой женщиной, но всякий раз, глядя на нее, я представлял себя на месте ее бедного мужа. Представлял, как встречаю поздним вечером жену, задержавшуюся на работе, наспех вытершую влажными салфетками капельки спермы с волос и одежды…

Коротко остриженная брюнеточка в очках… Имени не помню. Черт ее лица тоже не помню (помню лишь стильные очки в тонкой черной оправе), но мне хорошо запомнилось, что фигурка ее была выточена безупречно. Видимо, в финансовый отдел с неважной фигурой попасть было попросту невозможно. Она всегда мне улыбалась и, как мне казалось, ни капельки не стеснялась того, что ей приходится так часто открывать дверь с двумя нолями.

Надя… Черты ее лица были своеобразны и не могли быть однозначно причислены к образцам идеальной женской красоты, но когда она выходила из отдела и следовала в два ноля, всё в коридоре замирало. Если рядом с моей стойкой в этот момент были водители, они тут же затыкались, синхронно поворачивали головы и, сглотнув пару раз, начинали ГЛАЗЕТЬ. Надя не шла, она рисовала одним местом в воздухе тайные послания для мужчин, содержание которых каждый трактовал по-своему в меру своей испорченности.

Еще две красотки из финансового отдела улыбались мне реже остальных, поэтому о них я говорить не буду.

Начальницей финансового отдела была полноватая женщина средних лет с красивым умным лицом. Насколько я мог судить, она была единственной сотрудницей отдела, взятой на работу за мозги, а не за длинные ноги. У нее за плечами был МГУ. Отличалась она еще и тем, что значительно реже других посещала обозреваемую мной комнатку. Как мне вскоре удалось выяснить, потребность в посещении этой комнатки у нее была ничуть не меньшая, но ей было просто некогда. Ей приходилось пулей вылетать из своего отдела и буквально вышибать дверь с двумя нолями, чтобы успеть. Иногда ей везло: туалет был свободен. Но порой она впечатывалась в запертую дверь и ей ничего не оставалось делать, кроме как прыгать на одной ноге, сжимая руками низ живота и, обернувшись ко мне и поймав мой сочувственный взгляд, говорить:

– Ой, не могу! Терплю до последнего! Всё некогда! Работы куча! Ничего не успеваю! И тут как на зло! И кто же там засел? Ой, сейчас умру! – и она выжимала из себя некое подобие улыбки.

Помощница главбуха была самой маленькой и, пожалуй, самой неприметной сотрудницей бэк-офиса. Но я и на нее посматривал. Особенно, когда она приходила в элегантной серой юбке чуть выше колен. Русые кудрявые волосы до плеч, симпатичное личико, хитроватые серые глазки, временами постреливавшие в мою сторону… Я неизбежно отрывал взгляд от монитора или от стихов, когда она появлялась в поле моего зрения. Но она была замужем, и муж почти каждый день приезжал за ней в конце рабочего дня…

Восемь прекрасных «дорогих» женщин и один симпатичный, но бедный охранник – таков был расклад. Мне кажется, что в тот момент я был бы не против «замутить» с любой из них. Разумеется, кроме той, что лечилась от триппера. Но я трезво оценивал свои шансы. Ни одной из них я не подходил ни по финансовым параметрам (с моей весьма скромной зарплатой), ни по эстетическим (из одежды у меня была лишь пара старых джинсов, несколько застиранных белесых футболок и один страшноватый свитер, который мне мама купила еще до армии). Моими неоспоримыми достоинствами были лишь моя смазливая мордашка и поэтический дар, который, к сожалению, никак не конвертировался в доллары. Для меня до сих пор остается загадкой, как такое могло со мной случиться. И было ли это на самом деле?..

Я с детства любил фантазировать. С определенного возраста, когда меня стали интересовать отношения мужчины и женщины, я начал фантазировать и на эту тему. Я рисовал в воображении идеальную встречу двух влюбленных… Среди бескрайних сказочных синих холмов на небе сверкали две пары разноцветных солнц, и с небывалой скоростью по небу неслись облака цвета спелой малины. Пахнущий земляникой ветер кружил в воздухе осколки чьих-то тайных грез… Моя возлюбленная восседала на одном из холмов в полупрозрачном синем платье и ждала. Завидев меня, она устремлялась ко мне навстречу, и миллион неземных колокольчиков, которыми были усеяны холмы, рассыпались хрустальными перезвонами. Мы падали друг другу в объятья, и над нами вставали перламутровые радуги. Ангелы брали в руки золотые трубы, и небо венчало нас, нашедших друг друга. Взявшись за руки, мы оторвались от земли и устремились ввысь, чтобы слиться с вечностью и остаться вдвоем навсегда. Навеки. Насовсем…

В то, что встретить свою возлюбленную мне предстоит не на воображаемых холмах тридевятого царства, а в тесном коридорчике маленького офиса с видом на два ноля, я отказывался верить до последнего. Как в рекламе известного сотового оператора:

– Но я не это загадывал…

– А сбылось это.

Не было холмов и радуг, и ветер не пах земляникой. Разве что освежитель воздуха в туалетной комнате имел именно земляничный аромат…

Это случилось где-то в конце января. Был вечер. Я сидел на своем рабочем месте, передо мной на стойке лежал журнал прихода-ухода сотрудников. Бэк-офис был уже наполовину пуст, и я с нетерпением ждал, когда уйдут все, чтобы поскорее закрыть дверь, сдать ключи и побежать домой к своим тетрадям, к своей поэзии. В коридоре послышались быстрые торопливые шажки. Подошла она… Длинное темно-зеленое пальто нараспашку, во рту жевательная резинка, челюсти интенсивно работают, вид крайне деловой, выражение лица чисто московское: надменное, «как меня всё достало» и «мне некогда». Я всегда внимательно наблюдал за всеми женщинами, когда они расписывались. В основном я изучал их пальчики, стесняясь смотреть в глаза. Вот и сейчас я приготовился в очередной раз полюбоваться красивыми длинными идеально ухоженными пальчиками помощницы главного бухгалтера, которую звали Екатерина. В плане роста ей было далеко до «манекенщиц» финансового отдела, но пальчики у нее были самые длинные и красивые – это я отметил с первого же дня своей работы в бэк-офисе.

– Дайте ручку! Мне что, пальцем расписываться? – раздался довольно низкий приятный голос, и два серых солнца сверкнули в прорезях надетой на лицо деловой маски.