Текст книги "Цена крови"

Прежде чем заговорить, Ситрик бросил быстрый взгляд на Идрика.

– Эти проклятые приливы, милорд… Брихтрик потонул, а с ним и многие из его людей, да упокоит Господь их души.

Этельреду показалось, что в королевской зале вдруг потемнело, как будто половина факелов разом погасла. Люди за столом подняли крик, отовсюду слышались возгласы смятения и недоверия; король поднял руку, но это не помогло унять поднявшийся шум.

– Молчать! – Эта громогласная команда исходила уже от Идрика.

Когда этот приказ был исполнен, Этельред сделал глубокий вдох. Конечно, это настоящая катастрофа, и ему необходимо знать ее размах и последствия.

– Продолжайте, – мрачным тоном сказал он. – Я хочу услышать все.

– Был ужасный шторм, милорд, – сказал Ситрик, и голос его задрожал. – Мы пытались опередить негодяя, рассчитывая достичь безопасной гавани в Камбере, в бухте за большой галечной косой в Уинчелси. Однако ветер пронес нас мимо входа в пролив, а затем мы оказались во власти стихии. Море поглотило по меньшей мере дюжину кораблей, а остальные понесло к берегу, где волны били их друг о друга. Корабль лорда Брихтрика был одним из тех, что потонули вместе со всей командой. – Он умолк в нерешительности, беззвучно шевеля губами, но в конце концов выдавил из себя: – В общей сложности, милорд, мы потеряли в море почти пятьсот наших людей.

И вновь воздух прорезали крики и проклятья. Этельред, не веря своим ушам, смотрел на сжавшегося перед ним человека, но затем юноша добавил:

– И это еще не все, милорд.

Идрик снова призвал всех к тишине, и, хотя Этельреду безумно хотелось, чтобы Ситрик наконец умолк, он кивнул, чтобы тот продолжал.

– Этельнот приказал нам перетащить корабли, которые удалось спасти, за линию прибоя, но и они были серьезно повреждены. Он намеревался, когда утихнет шторм, отправить гонца за помощью в Уинчелси, чтобы отремонтировать их. Мы изо всех сил старались выполнять его команды, хотя в этом нам мешали дождь, ветер и кромешная тьма, поднявшаяся, казалось, из самой преисподней. Когда мы уже выбились из сил, мы спрятались под прикрытие обрыва, который тянется вдоль берега в тех местах.

Он перевел дыхание, и Этельред ощутил, как на плечи ему начинает давить бремя дурного предчувствия.

– Мы не знали, – продолжал Ситрик, – что флот Вульфнота прибыл в гавань Камбера еще до начала шторма. Когда буря утихла и пока мы спали, эти предатели выплыли из бухты, подожгли наши корабли и при попутном ветре на всех парусах отправились на запад. – Он вновь перевел дыхание и, всхлипнув, закончил: – Мы не смогли спасти корабли, милорд. Мне очень жаль, но корабли погибли. Все до единого.

Последние его слова превратились в вопль, подхваченный всеми, кто был в зале. Этот звук пронзил тело Этельреда, словно копьем. Колени его подогнулись, и он тяжело рухнул на свое кресло, схватившись за стол, чтобы не потерять равновесие. Ему не было нужды искать глазами тень своего брата, поскольку он ощущал ее присутствие как невидимую руку, сжимающую его сердце.

Сотня кораблей потеряна, полторы тысячи людей утонули или пропали без вести. Все это дело рук проклятого Эдварда, и Бог допустил все это, потому что Он безжалостен в своей мести. Время, деньги и человеческие жизни – все потрачено напрасно. Его враги, живые и мертвые, тянут его к погибели, и все его усилия по защите своего королевства заканчиваются крахом.

Он протянул руку к Вульфстану, который молча стоял рядом с ним, неподвижный, словно каменная статуя.

– Вы ведь слуга Господа, – сказал он архиепископу. – Вы должны найти способ ублажить Всемогущего. Он отвернулся от нас, и, если вы не сможете воззвать к Его милосердию, тогда все мы пропали.

1009 год от Р. Х

В этот год отправился король домой вместе со своими элдорменами и знатью; вот так просто они потеряли свои корабли… Вот так легко пропал труд стольких людей; а страх между тем не уменьшился, как на то рассчитывала Англия. Когда морской поход завершился таким прискорбным образом, в Сандвич вскоре после Праздника урожая пришла огромная вражеская армия, которую называли армией Торкелла…

Англосаксонские хроники

Глава 17

Июнь 1009 года

Лондон

Этельстан ехал верхом по многолюдным и шумным улицам Лондона и размышлял об обстоятельствах, которые привели его сюда в это солнечное летнее утро. Отчаяние короля в связи с гибелью его могучего флота; хитрость коварного Идрика, пытавшегося свалить всю вину за это на изгнанного Вульфнота и мертвого Брихтрика; настоятельное требование совета старейшин, чтобы оставшиеся корабли вернулись в Лондон; и, наконец, странное решение его отца назначить его командовать своим поредевшим и покинутым флотом. Пока король со своим двором удалился в Винчестер переживать по поводу рухнувших ожиданий и восстанавливать разыгравшиеся нервы, он вчера вечером поднялся вверх по Темзе вместе с сорока кораблями, которые были предназначены для защиты города от проникновения сюда врага со стороны гаваней викингов за морем.

«Но, боже милостивый, – думал он, – это ведь такой ужасный риск!» Да, когда весь королевский флот стоит на якоре здесь, Лондон действительно хорошо защищен, в то время как все южные берега остаются без защиты. И в случае нападения датчан – а он не сомневался, что они уже очень скоро атакуют их опять, – они в очередной раз направят свой удар на плохо укрепленные города на побережье, от Кентербери до Эксетера. Англичанам оставалось только надеяться, что выступившие против них войска захватчиков будут малочисленны и плохо подготовлены.

Но эти надежды казались ему тщетными. Он не видел причин, почему бы какому-нибудь датскому военачальнику или даже самому Свену Вилобородому не вернуться сюда с еще одной большой армией, чтобы поживиться золотом и серебром, имевшимся у британцев. Для датчан это стало стилем их жизни, а сейчас вести о гибели английского флота, конечно, уже должны были достигнуть портов Дании. Эти жадные северяне будут лезть друг у друга по головам, лишь бы только попасть на корабли, отправляющиеся грабить Англию.

Он обогнул восточный конец обширной, огражденной стеной территории собора Святого Павла и поехал по кишевшей людьми базарной улице Вест Сип. На некотором удалении справа от себя он видел частокол, окружавший королевский дворец с единственным по-настоящему дорогим для него сокровищем в Англии. Ему казалось невероятным, что после стольких лет, когда он избегал двора своего отца и терзался искушениями в отношении Эммы, сейчас король поручил ему ее защиту. Если Господь решил устроить ему испытание, отдав королеву ему прямо в руки, то Он поступил глупо, потому что Этельстан этой проверки, без сомнения, не выдержит. Он уже пытался выбросить ее из своего сердца, падал в объятия многих других женщин, чтобы забыть одну-единственную, но все это были бесплодные попытки. Он до сих пор любил ее, не стыдясь этого и нисколько не раскаиваясь, помоги ему Господь.

В который раз он задумался над тем, почему Эмма до сих пор находится в Лондоне, а не уехала в Винчестер ожидать приезда короля там. И почему, кстати, она не прибыла на сбор кораблей флота в Сандвич? Вместо нее там привилегией сидеть подле короля воспользовалась Эдит. А это, безусловно, место Эммы. Тогда ее отсутствие встревожило его, однако последующие катастрофические события в Сандвиче вытеснили из его головы все остальное.

В безуспешных поисках ответа он продолжал раздумывать над этим, проезжая мимо дурно пахнущих мясных лавок на флэсстрэт. В какой-то момент ему даже пришлось смирять своего коня, разволновавшегося от запаха крови, но очень скоро они повернули на широкий проход, который вел в сторону Алдерсгейт и дороги на север. Через несколько мгновений он уже проезжал между двумя квадратными башнями из камня, отмечавшими въезд в королевский дворец.

Впереди него в широком проходе, который вел от королевской залы и покоев к находящимся позади дворца конюшням и хозяйственным пристройкам, на помосте для усаживания на коня рядом со своей белой кобылой стояла Эмма. На ней была рыжевато-коричневая шерстяная мантия, свободно свисавшая с ее плеч, и, взглянув на ее профиль в лучах солнца, он нашел ответ на загадку, которая мучила его.

Королева была беременна, и он подумал, что уже одного этого было достаточно для того, чтобы воздержаться от тягот путешествия в Сандвич.

Когда он подъехал ближе, она подняла голову и глаза их встретились. На мгновение ее напускная сдержанность исчезла и лицо ее осветилось радостью. На это короткое мгновение она принадлежала только ему. Молчаливое взаимопонимание искрой проскочило между ними, словно отблеск света на поверхности ртути, и тут же исчезло, а на лице ее появилась еще более печальная маска, предназначенная для слуг и стражников, которые кружились вокруг нее.

Он приличествующим образом с официальной учтивостью поприветствовал ее и поинтересовался, куда она направляется.

– Я еду за город, в церковь Святого Петра, – ответила она. – Местный аббат, который строит придел Богоматери, чтобы поместить там реликвию Пресвятой Девы, пригласил меня посмотреть, как продвигается строительство. Я могла бы поехать туда и в другой день, милорд, если у вас есть ко мне что-то срочное. – Она нерешительно взглянула на него. – Или же, возможно, вы согласились бы сопровождать меня?

Он развернул своего коня и медленно поехал с их маленькой компанией сквозь начавшую собираться толпу обратно, вокруг собора Святого Павла в сторону ворот Лудгейт. Впереди них шагали несколько нормандских стражников, раздававших милостыню, а Эмма улыбалась и кивала народу, который провожал ее радостными выкриками. Он обратил внимание, что иногда стражники останавливались и, прежде чем положить монетку в протянутые руки, что-то говорили людям.

Он догадался: Эмма старалась, чтобы у жителей Лондона сложилось хорошее мнение не только о ней самой, но и о нормандцах. Его брат Эдмунд осудил бы это как неискренний и предосудительный поступок, нашел бы в этом далекий политический замысел. С другой стороны, они с Эдмундом никогда не находили согласия во всем, что касалось Эммы.

Пока они ехали через западные ворота Лондона и дальше мимо беспорядочно разбросанных за городской стеной хижин и лавок торговцев, у них было мало возможностей поговорить. Однако после того, как они пересекли Флит, люди по обочинам дороги больше не встречались. Они ехали среди колосящихся полей созревающих злаков, и он отвечал на ее вопросы по поводу событий в Сандвиче, а затем сообщил о приказе организовать защиту Лондона, несмотря на все подозрения отца, которые тот к нему питал.

– Король, должно быть, по-прежнему питает к вам большое доверие, – заметила она, – если поручил Лондон вашим заботам.

– Я подозреваю, что здесь все как раз наоборот, – сказал он, – и мой отец поставил меня защищать Лондон именно потому, что не доверяет мне.

Она удивленно взглянула на него и нахмурила брови.

– Я не понимаю.

– Король знает, что, какие бы ни были настроения народа в остальной части его королевства, люди в Лондоне горячо преданы ему. Самые зажиточные землевладельцы и купцы в городе являются его танами, и он раздал им такие права и привилегии, которых не найти в других частях королевства. Я полагаю, по его мнению, что бы я ни говорил и ни делал, это все равно не настроит лондонцев против него, вот он и послал меня туда, где я не смогу нанести ему вреда. Что же касается защиты города, то все, что осталось от нашего флота, сейчас стоит на якорях ниже моста через Темзу. Эти сорок кораблей, вероятно, отпугнут наших врагов и удержат их от попыток добраться до Лондона. Само присутствие здесь флота уже гарантирует городу безопасность, вне зависимости от того, кто поставлен командовать обороной.

Некоторое время они ехали в молчании, а затем она спросила:

– А почему вы так уверены, что они все-таки нападут? Прошлым летом датчане не показывались. Может быть, они и сейчас не придут.

– Это ведь ваш брат сообщил нам, что они строят корабли, разве не так? Датчане не стали бы строить флот просто напоказ. Они придут, и придут очень скоро. И мы ничего не можем сделать для того, чтобы остановить их. Народ напуган, и больше всех – сам король.

– Но, если наш флот удержит датчан от удара по Лондону, куда они направятся вместо этого?

Он нахмурился, поскольку и сам уже много дней пытался разрешить эту задачу.

– Снова в Сандвич, наверное. Город и крепостные стены были полностью перестроены после того, как три года назад их сожгла армия Тостига, но защищать это место непросто. Побережье Сассекса также очень уязвимо, потому что, когда бежал Вульфнот, он забрал с собой большое количество защитников этих земель.

– А как насчет областей к северу от Лондона? Могут ли они ударить со стороны этой болотистой местности?

– Ни одно из мест не является полностью безопасным, – сказал он, бросив на нее тяжелый взгляд. – А почему вас интересуют эти болота?

Она нахмурилась, глядя куда-то вдаль, как будто видела там скрытую угрозу, невидимую для других.

– Король отослал Эдварда в Или, на учебу в аббатство, – сказала она.

– Вот как! – ахнул он. – Я не знал. – Он должен был догадаться, что это как-то связано с мальчиком: если бы тот был в Лондоне, то ехал бы сейчас рядом с Эммой.

– В Или есть много соблазнительных сокровищ, – сказала она, – и сын короля стал бы не последним из них, если бы его там нашли.

– Вероятно, но аббатство неплохо защищено этими самыми болотами. На побережье расставлены дозорные, и монахи смогут вовремя получить от них предупреждение о нападении, чтобы спастись бегством. К тому же Эдвард имеет надежную охрану, не так ли?

Он почти ничего не знал о своем сводном брате и пребывал в неведении предумышленно. Этот мальчик был для него сводящим с ума напоминанием о претензиях его отца на тело Эммы.

– Да, у него там есть своя свита.

– Я полагаю, что они позаботятся о безопасности Эдварда и что вам не стоит волноваться по этому поводу. – Он хотел утешить ее, но, вновь взглянув на ее располневшую фигуру, вдруг почувствовал резкий укол горечи и обиды, пронзивший его, словно кинжалом. – Я вижу, что его место вскоре займет новый ребенок.

Один удар сердца, второй – она все молчала; но затем он увидел, как выражение ее лица стал жестким, а губы вытянулись в тонкую линию. Еще до ее слов он уже понял, что совершил грубый промах, сказав такое.

– Один ребенок никогда не сможет занять место другого, милорд, – сказала она, и в голосе ее чувствовалась боль.

Этельстан мысленно выругался. Он сказал это из ревности и отчаяния, не подумав, что его слова могут быть неправильно поняты матерью, которую разлучили со своим единственным ребенком. Подхватив у нее уздечку, он заставил лошадей остановиться.

– Вы знаете, что я не это имел в виду, – сказал он. – Эмма, прошу вас не истолковывать превратно мои слова. Если вы хотите держаться от меня подальше, пока я нахожусь в Лондоне, вы должны сказать мне об этом. Но не нужно придумывать причины, чтобы оттолкнуть меня.

Эмма смотрела в эти пронзительные голубые глаза и видела в них чувство, которому не смела дать имени. Прошло много месяцев с тех пор, как она разглядывала это лицо, и сейчас она заметила перемены, которые оставили на нем время и произошедшие события. Он пережил смерть двоих братьев, прошел через кровавое сражение, в котором видел, как вокруг него гибнут люди. Ей показалось, что он стал выглядеть старше своих лет и что он принял на свои плечи ряд забот, которые должны были появиться у него только после восхождения на трон.

Она знала, что ее кортеж остановился на лондонской дороге вдалеке у них за спиной, чтобы из вежливости оставить ее наедине с сыном короля. Здесь их никто не мог слышать, и она могла говорить с ним открыто. Но что она ему скажет? Должна ли она высказаться о его горе по поводу потери братьев? О своей обиде на короля и страхе за своего сына? Или же должна рассказать ему о том, как ей нужен кто-то, с кем можно было бы поговорить по душам, кому можно довериться?

Нет, ни о чем этом она сказать ему не могла. Вероятно, он был прав. Возможно, она действительно придумывала причины, чтобы оттолкнуть его от себя, потому что почти так же, как она боялась за Эдварда, она испытывала страх перед властью, которую Этельстан получит над ней, если она ему это позволит.

Она перевела дыхание и произнесла:

– Сейчас я – опальная королева. И у меня нет ни сил, ни желания отталкивать от себя друга.

Она умышленно сделала упор на последнем слове, чтобы у него не было никаких сомнений насчет того, что она имеет в виду.

Его голубые глаза вспыхнули, а губы скривились в печальной улыбке.

– Я всегда буду для вас искренним другом, Эмма, – сказал он. – В действительности я стал бы для вас кем-то намного большим, чем просто друг, если бы вы мне это когда-нибудь позволили.

Эти слова повисли в воздухе между ними – пьянящие, как вино, опасные, как обнаженное лезвие. Она не дала ему того ответа, которого он так явно жаждал, поскольку в конце этого пути их обоих ждала гибель. Стремясь отойти от черты, за которой, как она боялась, их поджидала бездна, она сказала:

– Тогда будьте моим защитником и моим советчиком, потому что и то и другое мне сейчас крайне необходимо.

Какое-то мгновение он молчал, но затем опасный огонь в его глазах угас.

– Как пожелаете, миледи, – сказал он подчеркнуто учтивым тоном.

Он отпустил уздечку ее лошади, и они поехали дальше в сторону Вестминстера в холодном и гнетущем, как ей показалось, молчании. Долго вынести этого она не смогла, ей нужен был его совет, и она сказала:

– Милорд, я считаю, что у нас с вами есть один общий враг в лице лорда Идрика. С вашей стороны было бы очень любезно, если бы вы рассказали мне, что вам о нем известно. Многие в Лондоне сейчас называют его Хапугой. Вы знаете об этом?

– Да, я слышал о таком, – ответил он, – и прозвище это более чем соответствует действительности. Он использует свое положение элдормена для собственного обогащения за счет тех, чьи интересы он должен защищать.

К ее немалому облегчению, он уже превозмог возникшее у него унылое настроение и продолжал рассудительным тоном, которым был отмечен весь их предыдущий разговор:

– Мой отец слишком доверяет элдормену Мерсии, и, видит бог, я многое отдал бы за то, чтобы понять, как их разъединить. Но, как вам, без сомнения, известно, Идрик пленил мою сестру Эдит. Если король не слушает Идрика, он слушает Эдит, а у них что говорит один, другой повторяет, как «Отче наш». – Он скорчил болезненную гримасу. – Я подозреваю, что за обвинениями против Вульфнота в Сандивче стоял Идрик.

Он описал ей встречу этелингов с Вульфнотом прошлой осенью в Корфе – этот тайный совет, организованный Эдмундом. Ей вдруг пришло в голову, что, если бы этого собрания не было, Эдгар был бы сейчас жив и Вульфнот по-прежнему оставался бы в Англии. А великий королевский флот не лежал бы сейчас на дне пролива.

Ей показалось, что Эдмунд должен в полной мере ответить за это, но она не высказала своих мыслей вслух. Хотя она считала Эдмунда своим врагом, но даже она вынуждена была признать, что последствия этой встречи вышли далеко за пределы того, что он задумывал первоначально.

Этельстан между тем продолжал:

– Я думаю, что Идрику каким-то образом стало известно о нашей встрече с Вульфнотом в Корфе. О чем там говорилось, Идрик знать не мог, однако он мог догадываться, что Вульфнот планировал выступить против него. И для Идрика не имело значения, что я отказался присоединиться к этим планам. Сам факт этой встречи оказался ему на руку, поскольку послужил поводом обвинить Вульфнота в измене и таким образом избавиться от явного врага. – Он нахмурился и покачал головой. – Еще одним показателем растущей власти Идрика является то, что его шпионы есть даже среди моих слуг.

«И, вероятно, даже среди этелингов», – подумала она. Она перебрала в памяти воспоминания о его младших братьях. В первые годы после своего замужества она мало видела их, поскольку Эдрид и Эдвиг были тогда юношами, которых отослали из королевского двора на воспитание. Даже сейчас она видела их крайней редко, лишь по большим праздникам. Эдриду, более приятному из этих двоих, было в какой-то степени свойственно обаяние Этельстана, хотя, как она подозревала, ему не хватало уверенности в себе, характерной для его старшего брата. Эдвиг же заработал себе репутацию легкомысленного и жестокого человека.

Поэтому она не удивилась, когда узнала, что он связался с Идриком.

– И тем не менее, – заметила она, – ничто из этого не объясняет, почему король в первую очередь доверяет именно Идрику. Неужели ваш отец не видит, что все советы, которые дает Идрик, берут начало в его жажде власти?

– В этом смысле Идрик ничем не отличается от других танов короля, – задумчиво сказал Этельстан. – Я думаю, что мой отец, как у него водится, каким-то образом испытал возможности и преданность Идрика, и тот прошел эту проверку. Короля не пугают его амбиции, вот он и доверяет ему так, как не доверяет даже собственным сыновьям.

«Или своей королеве», – подумала Эмма. Этельред не позволил ей даже воспитать их общего сына. Он считал ее обязанностью лишь рожать королевских детей, а не оказывать на них влияние. Именно это подсказывал ему Идрик – и, без сомнения, Эдмунд, потому что он тоже никогда не доверял ей. В их представлениях она навсегда останется враждебной королевой, нормандкой и пешкой в руках ее брата. Собственные амбиции мешали им хотя бы представить себе, что она может хотеть лишь того, чтобы передать своему сыну умения и навыки, которые понадобятся ему, чтобы править королевством, хотеть достойно подготовить его к той роли, которую предопределил для него Господь.

Но у нее нет ни малейших надежд осуществить это, если она и ее сын будут отлучены от короля. «Сколько же времени может длиться это изгнание?» – думала она.

Ребенок внутри нее шевельнулся, напомнив ей, что она не только жена короля и королева, но еще и будущая мать. Она обязана найти способ совместить все эти роли, но в данный момент на первом месте стоит ее долг родить этого ребенка. Этельстан заверил ее, что Эдвард будет в безопасности в Западной Англии, и на сегодняшний день она должна быть довольна уже этим. Но когда родится новое дитя, ей придется найти пути, как вернуть себе Эдварда и во что бы то ни стало вновь возвратиться в ближайшее окружение короля, где она сможет как-то влиять на него.

Она вновь взглянула на Этельстана. Ему тоже следует найти свой путь к королю; а еще он обязан смириться с тем, что Этельред раз и навсегда встал между ними непреодолимой стеной.