Текст книги "Цена крови"

Глава 8

Второй день Пасхи, понедельник, апрель 1006 года

Западная Мерсия

Эльгива дрожала, когда, заглянув в полумрак небольшой часовни и убедившись, что там никого нет, шагнула внутрь. Она не любила церкви, но ей нужно было где-то подумать, и это казалось самым подходящим местом: здесь можно укрыться от нежелательной компании, а также и от неожиданно налетевшего пронизывающего ветра, гулявшего по двору поместья.

Поплотнее запахнувшись в свой плащ, она подняла глаза на изображение святого Петра, искусно нарисованное на стенке алтаря. Правая рука святого была поднята в благословении, а в левой он держал красивый серебряный ключ. Голову его окружал золотистый нимб, а в волосах с проседью и бороде она улавливала явное сходство с королем Этельредом.

«Интересно, видел ли тот, кто рисовал это, короля? Но главное, – подумала она, ступая по плитам часовни, – гораздо более существенно, увижу ли когда-нибудь короля я сама?»

Когда она заставила себя в очередной раз взглянуть правде в глаза, полумрак вокруг нее, казалось, сгустился. Даже если король послал кого-то спасти ее от замужества с датчанином, означавшего для нее погребение заживо, никому и в голову не придет искать ее в крепости на западной окраине Мерсии. И все же она была именно здесь, несмотря на все ее протесты и заверения, что ей нездоровится и что ее нельзя заставлять ехать так далеко, чтобы посетить пасхальное пиршество у какого-то захудалого местного дворянина.

– Ты чувствуешь себя достаточно хорошо для этого, – рявкнул тогда на нее отец. – А у меня с Идриком дела.

«Да уж, – с горечью подумала она, – дела, состоящие в том, чтобы охотиться, пьянствовать и раздавать друг другу разные обещания». Ничего из этого не имело к ней никакого отношения. Этот Идрик, который совсем недавно появился в поместье отца, оказался, как выяснилось, человеком непростым. Ее отец явно старался склонить его на свою сторону и использовать в каких-то своих целях, заполучив еще одно прочное звено в цепи своих союзников. Это уже само по себе было достаточно стоящей задачей, хотя она догадывалась, что у ее отца, будь он проклят, были в отношении него какие-то более далекие планы, о которых он ей не говорил. Что же касается Идрика, она полагала, что он пригласил их сюда, чтобы добиться благосклонности своего могущественного сюзерена.

Но и это тоже не имело к ней никакого отношения.

Она прошла через полоску света, пробивавшегося сюда через высокое окно, и внезапно у нее в мозгу вспыхнула картина, как они накануне вечером собрались в ярко освещенной зале поместья Идрика. Если он пригласил их в гости, чтобы произвести впечатление на ее отца, то в этом он преуспел. Пир вчера был весьма щедрый и обильный, а сам он обращался с ее отцом с великими почестями. Он даже приятным образом был внимателен и к ней, что несколько смягчило ее после утомительного путешествия через всю Мерсию, которое ей пришлось проделать, чтобы попасть сюда.

По правде говоря, она находила манеры молодого тана настолько обворожительными, что даже начала удивляться, почему раньше не обращала на него внимания. Черноволосый, с аккуратно подстриженной бородкой, со смуглой кожей и темными глазами, он был похож на иноземца, хотя предки его жили в Мерсии уже несколько сотен лет. По крайней мере, он так говорил. Она заметила в его взгляде коварную искорку, из чего сделала вывод, что полностью доверять ему нельзя, – но как раз это интриговало ее в еще большей степени.

Он снился ей прошлой ночью, и наутро она хотела рассказать ему об этом, однако все мужчины уехали на охоту. Ей было неприятно оказаться в доме совсем одной, если не считать нескольких слуг, разглядывать разрисованные стены захудалой церквушки в ожидании колокола, зовущего к обеду.

Завершив обход часовни по кругу, она вновь оказалась перед ликом святого Петра и сердито взглянула на него, поскольку он напоминал ей короля, безучастного к ее положению. Она уже хотела отвернуться, когда чья-то ладонь зажала ей рот, а рука, обхватив ее за талию, привлекла к крепкому мужскому телу. Она сопротивлялась, пытаясь вырваться, но не могла даже пошевелиться.

– Это Алрик, – торопливо шепнул ей на ухо мужской голос. – Только не кричите! Ваш отец уже мертв, а сами вы, леди, находитесь в страшной опасности. Это все была искусная ловушка, и, если хотите ее избежать, вы должны немедленно уходить со мной, пока еще не слишком поздно.

На мгновение она застыла на месте, парализованная ужасом и неуверенностью. Алрик был одним из танов ее отца, и ему она доверяла. Но то, что он говорил, было просто чудовищно! Немыслимо!

А еще она знала, что выбора у нее нет. Она кивнула, после чего он тут же схватил ее за руку и потащил к двери. Здесь он на мгновение остановился, выглянув в сторону дома, а потом в сторону конюшен, и повел ее за угол здания. Тут были привязаны две лошади, уже оседланные. Он помог ей взобраться на одну из них, а когда сам вскакивал на вторую, она сквозь туман шока, накрывшего ее, словно саваном, услышала звук охотничьего рога вдалеке.

– Идрик и его люди уже возвращаются, и им придется открыть ворота, – сказал Алрик. – Мы не должны терять времени. Держитесь все время рядом со мной и не останавливайтесь, что бы ни случилось. Готовы?

Она заколебалась, потому что не чувствовала себя готовой, особенно к такому повороту событий. Ей хотелось забросать его вопросами, сыпать проклятиями, хотелось выть, но, взглянув на его угрюмое сосредоточенное лицо, она промолчала. После ее кивка он пришпорил коня, а она последовала за ним, пробираясь к воротам под прикрытием стен церкви.

Слуги, оказавшиеся посреди двора, бросились перед ними врассыпную, словно перепуганные гуси. Страж на воротах оставался на своем посту, отчаянно размахивая руками, но в последний момент все-таки отскочил в сторону, чтобы не оказаться сбитым лошадью Алрика. Она промчалась за Алриком через зияющий створ ворот, после чего они устремились прочь по дороге, ведущей в противоположную сторону от вновь раздавшегося звука рога, который на этот раз прозвучал уже ближе.

Он вел ее за собой, подгоняя лошадей, стараясь выиграть время и как можно больше оторваться от погони, которая вскоре должна была за ними начаться, – если то, что он сказал ей, было правдой. Она не могла задать ему ни одного из вопросов, переполнявших ее, как не могла унять и эхо его слов, отдававшихся в ее голове, словно звон набата: «Ваш отец мертв».

Ей казалось, что весь мир вокруг нее просто обезумел.

Второй день Пасхи, понедельник, апрель 1006 года

Кукхэм, Беркшир

Эмма стояла в одиночестве на вершине деревянного бастиона, который с недавнего времени превратил королевское поместье в Кукхэме в хорошо укрепленный бурх. Внизу перед нею ровными рядами выстроились палатки и шатры, освещенные кострами и призрачным светом месяца, сиявшего в безоблачном ночном небе. Из ближайшей палатки доносилось тихое пение женщины, убаюкивавшей свое хнычущее дитя. А в ее покоях, скрытых от глаз в данный момент массивным зданием с главной залой, ее собственный сын лежал в колыбели рядом с маленьким Робертом, сыном Уаймарк. Когда она уходила, Эдвард спокойно спал под присмотром Уаймарк, Марго и Хильды.

Здесь же были и дочери Этельреда, и именно вид двух старших девочек, Эдит и Эльфы, которые перешептывались и хихикали, склонившись поближе друг к другу, заставил Эмму сейчас искать уединения. Они слишком напоминали ее саму с ее сестрой Матильдой, когда они были еще детьми.

И как раз сегодня пришла весть о Матильде – точнее, о ее смерти в Нормандии. «Умерла от лихорадки на Святки», – было написано в письме ее матери.

Она поплакала о своей сестре; Марго, которая принимала на свет их обеих, тоже горевала вместе с ней, укачивая ее, словно она снова стала маленькой девочкой.

Бедная Матильда. Даже в детстве она постоянно страдала от болезней и недомоганий и, казалось, половину времени проводила в постели. А теперь вот проиграла свое последнее сражение с недугом.

– Как же так случилось, что я об этом ничего не знала? – спросила она у Марго. – Мы с ней когда-то были очень близки. Я должна была своей кровью, каждой своей косточкой почувствовать, что она покинула этот мир.

И тем не менее этого не произошло.

Сейчас она вглядывалась в ночь, вспоминая другие времена и другие места. Как и у дочерей Этельреда, между ею и Матильдой был год разницы, и все у них было общее – кровати, уроки, обязанности. Они искали друг в друге дружбы и совета, они ссорились и мирились, они вместе плакали. Пока ее замужество не разделило их навеки.

Именно Матильда должна была ехать в Англию, чтобы стать женой Этельреда и королевой, как старшая дочь. Однако их мать рассудила иначе, так что Эмма вышла за короля, а Матильда через год стала невестой франкского графа. Была ли она хоть когда-нибудь счастлива в этой жизни? Эмма пыталась узнать об этом, но, хотя она посылала сестре много писем, прося ее сообщить о себе хоть что-нибудь, ответа от графини Блуа не было.

Свадьба младшей сестры оказалась для Матильды слишком тяжелым ударом, чтобы его простить. А теперь этого прощения не будет никогда.

Глаза ей застилали выступившие слезы. Решив уйти, Эмма сделала шаг вперед, но сразу остановилась, поняв, что она здесь не одна: перед ней возле парапета стоял мужчина, смотревший через бойницу на темную долину, уходившую к реке.

– Вам, леди, следует вернуться в дом, – сказал он. – Ночью холодно, и вы можете простудиться.

Из темноты к ней обращался Этельстан, и ей следовало бы прислушаться к его совету, если она хотела вести себя благоразумно. Но сегодня ни о каком благоразумии речь не шла, и ее тянуло к нему от одного лишь звука его голоса.

Она догадывалась, что у Этельстана также было горестно на душе.

После смерти Экберта она с ним еще не говорила, поскольку попросту не было случая, чтобы перекинуться хотя бы словом наедине. Теперь же, под бременем своей потери, ей очень хотелось просто побыть рядом с ним, пусть даже недолго.

Стоя подле него и глядя на быструю реку, освещенную лунным светом, она издала долгий тягостный вздох – у нее болело сердце за них обоих.

– Я хотела раньше сказать вам, – произнесла она, – как сильно я переживаю по поводу смерти вашего брата.

Теперь же эта скорбь усилилась горем по поводу кончины сестры, но сегодня вечером она не хотела взваливать на его плечи еще и этот груз.

– Вам нет нужды говорить об этом, – сказал он. – Я хорошо знаю, что у вас на сердце.

Она внимательно изучала его лицо, ту его сторону, на которую падал лунный свет. Действительно ли он понимает, что она сейчас чувствует? Его брат Эдмунд не верил, что она может искренне горевать по Экберту, и некоторое время она боялась, что недоверие к ней Эдмунда, точно какая-то заразная болезнь, может перекинуться и на Этельстана. Но уже в следующий миг, когда он повернулся к ней лицом, его взгляд развеял все ее сомнения.

– Я не Эдмунд, – тихо сказал он, словно отвечая на вопрос, который так и не сорвался с ее губ.

Глядя в его глаза, переполнявшиеся одновременно печалью и страстным желанием, она внезапно испугалась. Как же ей хотелось потянуться к нему, обнять и утешить, как это сделала бы сестра!

Однако она не могла предложить ему такое утешение, потому что в сердце ее горела вовсе не сестринская любовь к нему.

– Нет, – мягко ответила она. – Вы не Эдмунд. Простите, что усомнилась в вас.

Едва не касаясь его, Эмма положила свою руку на частокол, где та оказалась совсем близко к его руке. Но она все же справилась с искушением и отвернулась в сторону реки, понимая, что должна сейчас же уйти в дом, однако все же не в силах заставить себя сдвинуться с места.

В полумраке она вспомнила о другом случае, когда они остались наедине и когда оба, не выдержав, уступили соблазну. Когда желание и страсть превозмогли рассудок, чувство долга и торжественные клятвы.

Она уже давно исповедовалась по поводу этого греха и пообещала Господу, что больше не будет грешить. Но она также поняла, что управлять человеческим сердцем совсем не просто. И хотя она знала, что эта крошечная часть ее тела – уже не более чем иссохшие мощи, спрятанные в золотой ларец, сейчас она чувствовала, как оно разрывается от любви к мужчине, стоявшему рядом с ней.

Прошло некоторое время, прежде чем Этельстан нарушил воцарившееся между ними тягостное молчание.

– Похоже, ваш сын благоденствует, – сказал он, – и мой отец пока не теряет своего доверия к нему. В этом я ему завидую.

Она услышала звучавшую в его голосе боль, острую, как нож, и сделала все возможное, чтобы хоть немного смягчить ее.

– Эдвард еще слишком мал, чтобы заботить ум своего отца, – ответила она. – Боюсь, что король приберегает большую часть своего недовольства для сына, ближе всего стоящего к трону. – Она знала, что произошло в королевских покоях накануне Пасхи, поскольку ее юный шпион очень старательно передал все гневные слова, которые Этельред в тот вечер бросил Этельстану.

Он лишь невесело улыбнулся.

– Похоже, что бы я ни предпринял, это все равно не принесет мне расположения моего отца. Поскольку он больше не выносит моего вида, завтра я вернусь в Лондон. И пусть он делает все, что пожелает.

Она закусила губу, испугавшись за него. Король чувствует себя неспокойно на своем троне – именно поэтому сыновья Эльфхельма сегодня сидят, закованные в цепи, в темнице под усиленной охраной.

– Отец подозрительно относится к вам, потому что вас не было с ним рядом, – настойчиво сказала она. Почему он сам этого не замечает? – Когда вас нет при дворе несколько месяцев подряд, он воображает, что вы тайно готовите заговор против него. Этельстан, – умоляющим тоном прошептала она, – не уезжайте пока в Лондон. Останьтесь со своим отцом. Помиритесь с ним. Поезжайте с ним на охоту. Примите участие в собраниях советов. Вы не сможете завоевать его доверия, если не будете находиться поблизости.

Он пристально смотрел куда-то в темную даль, не желая встречаться с ней глазами.

– Я уеду в Лондон с первыми лучами солнца, – твердо сказал он, словно и не слышал ее. Затем он повернулся к ней, и страсть, которой горели его глаза, иссушила ей душу до самого дна. – И вы сами знаете почему.

Да, она это действительно знала. Короткий миг они пристально смотрели друг на друга. Они молчали и не прикасались друг к другу, но в его глазах она прочитала то же томление и отчаяние, которое в ее взгляде должен был видеть он.

– Возвращайтесь в дом, леди, – мягко сказал он, – пока мы с вами не дали моему отцу повод беспокоиться о нас обоих.

Глава 9

Второй день Пасхи, понедельник, апрель 1006 года

Западная Мерсия

Эльгива не могла припомнить, чтобы когда-нибудь так замерзала. Она лихорадочно растирала руки, чтобы согреться, пока Алрик возился с кремнем, пытаясь разжечь огонь. Они укрылись в ветхом сарае-мазанке – вероятно, в убежище какого-то свинопаса, – хотя она не могла сказать, где именно они сейчас находились. После заката она полностью потеряла чувство направления, но до этого Алрик вел ее по узким тропкам, в основном через местность, заросшую лесами. Иногда, когда они выезжали на прогалины, слева от них она видела земляной вал, отмечавший границу Англии с валлийскими королевствами.

Она придвинулась поближе к Алрику и кострищу и подальше от лошадей, которых, по его настоянию, они тоже завели в сарай, причем оба тщательнейшим образом обтерли уставших животных соломой еще до того, как он занялся разведением огня. Она следила за тем, как он, не обращая внимания на упавшую на глаза копну густых темных волос, вызывал к жизни крошечную искру. Она видела его обычно чисто выбритое лицо, на котором за день пути уже пробилась щетина, только сбоку – оно было бледным и угрюмо сосредоточенным. Его руки дрожали, когда он осторожно подкармливал тонкими веточками первые маленькие языки пламени.

Значит, и он тоже мерзнет. Но не от ночного холода и не больше, чем она.

Когда огонь начал лизать дрова и куски торфа, уложенного в углу, он положил их седла на землю у костра – получилась своего рода скамейка. Он подал ей знак садиться, и она, запахнувшись в свой плотный плащ, села, протянув руки к дымному пламени. Он снял свою портупею с мечом и положил ее рядом с собой. Затем он сел рядом с ней, протянул ей кожаную флягу с водой и поделился наполовину съеденной буханкой хлеба и куском сыра, которые он извлек из седельной сумки. Внезапно осознав, как ей хочется пить, она надолго припала к воде.

Когда-то, много лет назад, она уже путешествовала в таких же суровых условиях – они с ее братом Вульфом спасались бегством из Эксетера, преследуемые датчанами. Но тогда их сопровождал большой отряд вооруженных солдат и у них было много провизии, поскольку случилось это в разгар лета, когда земля щедро одаривала их. И те датчане все-таки были не более чем отдаленной угрозой.

По сравнению с этим то бегство казалось просто развлечением. Тогда она так не боялась.

Она взглянула на сухой хлеб у себя в руке, но при мысли о еде ее желудок сжало спазмом. Она могла думать лишь о своем отце и о том, что он уже мертв.

Ранее, когда они останавливались, чтобы дать лошадям передохнуть и немного попастись, она задала Алрику вопрос насчет того, что же произошло. Но он зажал ей рот ладонью и зашикал на нее, прислушиваясь к звукам погони. Она и раньше была напугана, а после этого случая ей стало еще хуже, так что она проглотила все вертевшиеся на языке вопросы.

Но теперь она должна была это узнать. Как бы страшно это ни было, она должна это услышать.

– Как был убит мой отец? – Глядя в огонь, она склонилась вперед и крепко обхватила себя руками, готовясь к тому, что сейчас прозвучит.

Алрик рядом с ней тоже подался вперед.

– В грудь ему попала стрела.

– Стрела! – Она резко выпрямилась и уставилась на него. – Но он же был на охоте! Это, наверное, просто несчастный случай.

Все это в итоге могло оказаться недоразумением. А ее отец, возможно, жив. И утром она сможет покинуть этот вонючий хлев и вернуться в Шрусбери, чтобы выяснить, что с ее отцом.

– Это случилось не только с вашим отцом, – сказал он, после чего сделал большой глоток воды из фляги и, поставив ее на землю, утер рот рукавом. – Но и со всеми его людьми – сокольничим, его конюхами, четырьмя домочадцами и двумя слугами, которые ехали вместе с ним. Все они мертвы.

Она пристально смотрела в его лицо, черты которого, казалось, обострились при свете костра. Значит, никакой это не несчастный случай. И нет ни малейшего шанса, что отец ее все еще жив. Искра надежды, вспыхнувшая было в сознании, дрогнула и погасла. Ей вспомнились слова Алрика в часовне, когда он сказал ей, что это с самого начала было ловушкой.

– Но тебе же удалось скрыться, – прошептала она. – Каким образом?

– Я опоздал на охоту, потому что выпил слишком много медовухи на пирушке накануне вечером. Когда я проснулся, остальные уже ушли, но я знал, что они планировали пускать своих соколов на заросшей вереском пустоши ниже Шрусбери. Поэтому я напрямую поехал туда, рассчитывая присоединиться к охоте. Я еще не выехал из лесу, когда услыхал крики и догадался, что здесь что-то не так. – Он перевел дыхание и скривился, словно снова увидел перед глазами страшную картину. – К тому времени, когда я выехал на опушку леса, ваш отец и все остальные уже лежали на земле с торчащими из них стрелами. Идрик и его люди как раз осматривали их тела, чтобы убедиться, что они… – Он вдруг запнулся, но, взглянув на нее, продолжал: – Это была засада, Идрик, должно быть, все подстроил заранее. Его лучники прятались среди деревьев, превратив этот луг в смертельный тир.

Она представила себе, как это должно было выглядеть: кони и люди беспорядочно мечутся под градом стрел, раздаются проклятья, крики боли, а затем наступает тишина. В самом конце ее отца, вероятно, убила все-таки не стрела, а чей-то нож или меч. И все же она не могла поверить, что все это правда. Это казалось ей нереальным, как история, рассказываемая скопом, который по ее команде может в любой момент изменить конец, сделав его счастливым.

Однако Алрик еще не закончил.

– Негодяи не заметили меня, – с горечью бросил он. – Они были слишком заняты тем, что раздевали убитых, сдерживая охотничьих собак, чтобы те не… – Он выругался и умолк. – После этого я вернулся в поместье, собираясь найти вас. Через частокол я перебрался довольно легко, но мне было бы трудно вас найти, если бы я не видел, как вы шли в часовню.

Она закрыла глаза. Дрожа так, что у нее стучали зубы, она крепко обхватила себя руками, стараясь сосредоточиться – не на том, что произошло, а на том, что она должна делать дальше.

– Я должна добраться до своих братьев, – прерывисто дыша, наконец произнесла она. – Должна рассказать им, что сделал Идрик, чтобы они могли потребовать с него вергельд. Король обязан заставить Идрика заплатить за это.

Но Алрик лишь покачал головой.

– Нет, леди, – сказал он, – Идрик никогда этого не сделал бы, если бы король сам не отдал такой приказ. Должно быть, Этельред узнал о переговорах, которые ваш отец вел с датчанами. И захотел убить его. Так что Идрика за его сегодняшнюю работу ждет награда, а не наказание.

Внезапно у нее закружилась голова. Стены вокруг нее завертелись с такой скоростью, что ей пришлось уронить голову на колени, чтобы как-то остановить их. Это был ответ Этельреда на то послание, которое она ему передала. Но она и представить себе не могла, что король может поступить так жестоко и беспощадно. То, что он приказал убить первого элдормена Англии, говорило о такой сильной ненависти, которая вряд ли на этом остановится.

А ведь ее братья были сейчас с королем.

– Что он сделает с Вульфом и Уфгетом? – шепотом спросила она.

– Если они все еще живы, – сказал Алрик, – я уверен, что жить им осталось недолго. Вы ничем им не сможете помочь, леди. Я должен позаботиться о вашей собственной безопасности.

Неожиданно вся жестокая реальность событий этого дня настигла ее, и она принялась раскачиваться взад-вперед, прижав ладони ко рту, чтобы заглушить скорбный вопль, рвавшийся из ее горла. Почувствовав, как рука Алрика обняла ее за плечи, она отдалась во власть ужаса всех тех событий, развитие которых сама подтолкнула своими действиями. Она на самом деле хотела, чтобы ее отец был наказан, но не таким страшным образом.

Ну почему этот старый дурень решил обручить ее с датским лордом? С ее точки зрения, в этом решении не было никакого смысла, и теперь им всем нужно за него расплачиваться. Причем платить приходится даже ей самой.

Эта мысль заставила ее отстраниться от Алрика и вытереть глаза руками. Она не станет оплакивать своего отца. Если бы он лучше обращался с ней, был бы сейчас жив, а она не оказалась бы в этой глуши.

«Вы должны думать о своей безопасности», – сказал ей Алрик. И он был прав. Она по-прежнему жива. И хотя мир вокруг нее резко изменился, она оставалась тем же, кем была всегда: дочерью элдормена Эльфхельма, внучкой Вульфрана из Тамуорта и потомком Вульфрика Черного. У нее были земли и деньги, и существовали люди, которые обязательно помогут ей, если она сможет до них добраться.

– Таны моего отца в Нортгемптоне защитят меня от короля, – сказала она. – Ты должен доставить меня туда.

Алрик фыркнул.

– Идрик и король будут думать, что вы двинетесь именно туда. У ворот имений вашего отца вас также могут поджидать люди короля, а к завтрашнему дню они начнут охотиться за вами по всей Мерсии.

Разумеется, за поместьями ее отца будут следить. Скорее всего, она даже не сможет передать послание людям, которые в этой ситуации были бы для нее наиболее полезными. В любом случае многие из ближайших союзников ее отца на Пасху находятся при дворе короля, так что и сами будут рисковать, подвергаясь опасности.

Она могла только догадываться, насколько жестоким будет мщение короля и как далеко оно зайдет. Если Этельред поймает ее, как он поступит с ней? Убьет ли, как и ее отца? Или, может быть, просто посадит в тюрьму, запрет в какой-нибудь мрачной камере, где ее уже никто и никогда не найдет? И уж совершенно определенно не выдаст замуж за одного из своих сыновей.

И все же именно в этом заключалась ее судьба – она была уверена в этом. Пророчество пообещало ей, что она станет королевой, хотя как это теперь может осуществиться, она не понимала. Пока что не понимала.

– Я должна убраться от Этельреда как можно дальше. Уехать туда, где он не сумеет меня достать.

Ей следует найти покровителя, человека, у которого есть свои люди и оружие и который не побоится использовать все это против короля, если в том будет необходимость.

– Тогда вам нужно ехать либо на запад, либо в валлийские земли, – сказал он. – Или же на восток, в Дейнло.

– Только не на запад, – сказала она. – Там я окажусь в пределах досягаемости для Идрика, и там у меня нет родственников, которые могли бы меня защитить. – Значит, ей необходимо податься в Дейнло. Там Этельреда недолюбливают – по крайней мере, так говорил ее отец. Но кому она может довериться, кто сможет одолеть соблазн золота, если король назначит награду за ее голову? Она мысленно перебрала союзников своего отца и нашла ответ на свой вопрос. – Мы отправимся к Турбранду, – сказала она, – к лорду Холдернесса.

Турбранд никогда не польстится на то, что может предложить ему Этельред. Она один раз слышала, как отец называл его старым пиратом и упрекал за то, что тот отказывается от почестей, которые раздают тем, кто прислуживает королю. Однако Турбранд торжественно заявил, что не хочет ни наград, ни обязанностей, которые появятся у него, если он преклонит колено перед Этельредом. Таким он оставался и теперь в своей крепости на берегу Датского моря, борясь со своими английскими врагами в Йорвике, лишь на словах поддерживая королевский дом Кердика и правя своим народом почти как король.

– Тогда нам нужно сесть на корабль, – сказала Алрик. – Нам никогда не пересечь Мерсию, если за нами будут гнаться люди короля. С первыми лучами солнца следует двинуться в Честер, а там сесть на борт любого судна, какое только сможем найти.

– Сколько у нас может занять путь в Холдернесс?

Он пожал плечами:

– Этого сказать невозможно. Многое будет зависеть от погоды и от того, как быстро мы найдем суда, следующие туда, куда нам нужно. Это может занять несколько месяцев, а если и так, то какая разница? Вам будет полезно на некоторое время исчезнуть из Англии. Пусть Этельред гадает, что с вами сталось.

Такая перспектива взбодрила ее. Она станет пропавшей фигурой на шахматной доске, которую представляла собой Англия. Вероятно, ее будут искать в монастырях, и король придет в бешенство, когда не сможет найти ее. Конечно, небольшое возмещение за смерть ее отца, но это станет только началом.

– Нам нужно как-то сообщить Турбранду, что я еду к нему, – сказала она. – Можно это как-то устроить?

– Да, но… – Он поднял ее руку, и в отблесках пламени сверкнуло золото и драгоценные камни, украшавшие каждый из ее пальцев. – Это может стоить вам кое-чего из этих безделушек.

Он перевернул ее руку и провел кончиком пальца по внутренней стороне ее ладони, и она была удивлена собственной реакцией – желание пронзило ее, словно летняя молния, и его жар ослабил страх. Ее тело, похоже, хорошо помнило Алрика, потому что он и раньше, много лет назад, уже ласкал ее так, и она испытывала мучительное искушение потеряться в чувствах, которые, как она знала, он мог в ней возбудить. Но, если она ступит на эту тропу, возврата назад уже не будет, а у нее не было ни малейшего желания стучаться в ворота Турбранда, нося под сердцем отпрыска Алрика.

Она зажала его руку между своими ладонями и крепко придавила ее.

– Теперь я являюсь твоей госпожой, Алрик, – сказала она, – и я рассчитываю, что ты будешь служить мне так же верно, как служил моему отцу.

Она подумала, что он мог бы изнасиловать ее, если бы захотел. У нее просто нет физических сил, чтобы сопротивляться ему. А если бы и были, куда ей бежать? Впрочем, ее отец доверял Алрику и был щедр к нему; она надеялась, что сможет действовать так же. Она отпустила его руку, сняла с пальца одно кольцо и положила ему в ладонь.

– Ты хорошо послужил мне сегодня, – сказала она, – и я даю тебе это как знак намного более значительных милостей с моей стороны в будущем. Берешься ли ты защищать меня, пока мы не доберемся до Холдернесса?

Глядя на него в упор, она отметила нахмуренный лоб и задумчивое выражение в его глазах. Похоже, ни одна из женщин не отказывала Алрику. Вероятно, она была первой.

Он коротко кивнул и сунул кольцо в карман.

– Я стану вашим человеком, моя леди, – сказал он, – до самого Холдернесса и потом, если понадобится.

– Хорошо. – Она подняла вверх ладони. – Прочие побрякушки мы используем, чтобы добраться туда. В Честере ты купишь мне тонкую тунику и бриксы. Люди короля будут искать мужчину и женщину, а не молодого аристократа в сопровождении слуги.

Затем они расположились для сна по разные стороны костра. Но еще долго после этого она лежала с открытыми глазами, глядя на умирающие языки пламени и раздумывая над своим будущим. Если ее братья мертвы, нет больше такого мужчины, кроме короля, который мог бы командовать ею. А если ей удастся миновать сети, которые Этельред раскинул, чтобы поймать ее, она сможет заявить о своих правах на семейную недвижимость и выйти замуж. Причем за любого мужчину, за кого только пожелает.

Она закрыла глаза и, уже позволяя себе погрузиться в сон, подумала о том, где сейчас находится лорд Этельстан. Интересно, осознает ли он, насколько ценной супругой она могла бы стать для него?

Апрель 1006 года

Вблизи Солтфорда, Оксфордшир

Этельстан придержал своего коня возле каменного столба, напоминавшего направленный в небо узловатый палец. Перед ним в неглубокой лощине, окруженной низкорослыми корявыми дубами, из камней был выложен круг, в центре которого сидела одинокая фигура, ожидавшая его.

Поворачивать обратно было уже слишком поздно, зато было не поздно продолжить свой путь в Лондон, как он и намеревался, когда покидал дом отца. Но даже теперь он не знал, приехал ли он сюда по своей доброй воле или его притянула какая-то непонятная ему таинственная сила.

Он знал только, что боится – за себя, за короля, за Англию.

Уже несколько дней в его голове бесконечной вереницей прокручивались варианты зловещих событий, которые могли произойти. Любой шаг, который его отец предпримет против Эльфхельма, может расколоть королевство. Любое действие его самого, направленное против такого раскола, лишь увеличит те подозрения, которые его отец и так уже питал в его отношении. А любой намек на разногласия, возникшие между королем, его сыновьями и его танами, притянет к их берегам набеги викингов, которые набросятся на них, как волки на блеющего ягненка, и все вместе это просто уничтожит Англию.