Текст книги "Цена крови"

Эмма же восхищалась своим сыном и ни за что не соглашалась разлучаться с ним надолго. Это было неудобно, и это необходимо было изменить. Не то чтобы он уже видел в этом какую-то проблему, однако он не мог позволить Эдварду быть настолько привязанным к материнской юбке. Бог даст, он вскоре наградит ее еще одним ребенком – возможно, даже сегодня ночью. Когда в животе у нее зародится еще одно дитя, станет проще оторвать от нее Эдварда. Этому же определенно способствовало и то, что, находясь здесь, она много времени проводила в главной зале, слушая дебаты относительно отпора Англии датчанам или же советуясь со священниками и дворянами, откликнувшимися на призыв короля. Это означало, что она меньше времени проводила со своим сыном, однако это, как он понимал, было палкой о двух концах. Потому что она пользовалась такой возможностью, чтобы заводить союзников среди его советников, а он не приветствовал, чтобы его народ распространял свою преданность к королю еще на кого-то.

Он должен побыстрее сделать ей сына. Место Эммы в его кровати, под ним, а не за столом совета среди самых мудрых.

В дверь постучали, и вошедший слуга принес еще одно послание, с которым тоже нужно было разобраться.

– Это из Йорвика, милорд, – сказал Хьюберт, – от архиепископа Вульфстана.

Этельред пробормотал под нос проклятия. С тех пор как король скоттов обложил осадой Дарем, на Севере тянулось зловещее затишье и оттуда ничего не было слышно. Получить же вести от Вульфстана сейчас, после недели мрачных ожиданий, не предвещало ничего хорошего.

Он сел, мысленно приготовившись к катастрофе.

– Читай.

Хьюберт сломал печать и развернул свиток.

– «Архиепископ Вульфстан, lupus episcopus[4]4
  Lupus еpiscopus (епископ Волк) – подпись, которой Вульфстан (дословно это имя переводится как «волчий камень») подписывал свою корреспонденцию.


[Закрыть], приветствует Этельреда, Rex Anglorum[5]5
  Rex Anglorum – король Англии (лат.).


[Закрыть], и шлет ему свое апостольское благословение, – своим высоким голосом прочел Хьюберт. – Спешу уведомить вас, что Ухтред из Бамбурга нанес поражение войску скоттов под Даремом».

«Ну наконец-то, – подумал Этельред. – Наконец-то я смогу заявить о своей победе, а не о разгроме».

– «Король Малькольм бежал, спасая свою жизнь, – продолжал читать Хьюберт, – но большая часть его армии была истреблена. По приказу лорда Ухтреда головы убитых скоттов были выставлены на крепостном валу в качестве военных трофеев. Отсюда вы можете понять, что Ухтред – это неистовый и беспощадный воин. Пренебрегать этим рискованно. Если вы не используете его военное искусство, это быстро сделают другие». – Хьюберт поднял на него взгляд. – Это все, милорд.

Этельред фыркнул.

– Если бы Ухтред был сейчас здесь, я бросил бы его против этих датских негодяев, которые разоряют Кент. – Он махнул на Хьюбрета рукой. – Составь подобающий ответ. Я просмотрю его завтра утром. – Когда Хьюберт ушел, он повернулся к Эмме и заметил на лице ее все то же тревожное выражение, и это несмотря на хорошие новости из Йорвика. – Что беспокоит вас? – спросил он. – Разве вас не радует поражение наших врагов?

– Милорд, – ответила она, – я получила новости от моего брата Ричарда, что я…

– Нет! – рявкнул он, с силой стукнув чашей по столу. – Не утомляйте меня вашими нормандскими заботами сегодня вечером! Я буду смаковать добрые вести из Дарема как можно дольше, прежде чем вы взвалите на меня то, что ваш брат передал вам у меня за спиной. – Он встал и взял Эмму за руку, чтобы подвести ее к кровати. – Ступайте под одеяло, миледи. Исполнение вашего долга этой ночью будет происходить там.

Он стащил с себя одежду и стал наблюдать, как она через голову снимает сорочку. Ее плотно сжатые губы говорили ему, что она, как обычно, была не в лучшем настроение для постельных забав. Она покорится ему исключительно из чувства долга, чтобы выполнить свои обязательства как королевы, и не более того.

Бывало и такое, когда она забывалась и пыталась выворачиваться из его хватки, капризничая, как одна из его гончих во время течки. В таких случаях заниматься с ней любовью было даже лучше. «Возможно, – думал он, укладываясь на нее, – это превращалось в борьбу мужчины и женщины, производящих на свет сыновей».

Теперь же, однако, она отдалась ему спокойно, без всякого интереса, и от этого ему стало скучно. Он быстро покончил с этим и, опустошенный, остался лежать на ней, насытившийся, но неудовлетворенный. В голове его все еще вертелись воспоминания о гротескно меняющемся лице Эльгивы. Когда же он наконец скатился с Эммы, она сразу села на кровати, видимо, намереваясь вернуться в свою комнату. Чтобы остановить ее, он хлопнул ее по руке.

– Сегодня ночью вы останетесь со мной, – сказал он. – В последнее время я часто просыпаюсь под утро, и вы можете мне понадобиться. А тем временем, – он провел пальцами по выпуклости ее гладкой груди, – пока мне еще не хочется спать, вы как раз можете рассказать мне свои нормандские известия.

Эмма подтянула простынь под самый подбородок, но он снова стащил ее. Она уже некоторое время не проводила ночи в его постели, и ее тело напоминало одно из его поместий: он чувствовал необходимость время от времени посещать его, чтобы убеждаться, что там все в порядке. «Что ж, – решил он, – тело Эммы действительно находится в идеальном порядке». Оно казалось золотистым в пламени свечей, все еще горевших в стоящих вдоль стены подсвечниках. Проводя осмотр ее грудей, живота и островка светлых волос между ног, он почувствовал, как член его вновь твердеет.

– Милорд, – сказала она, – Ричард пишет, что король Дании Свен возобновил поставку припасов в форты своего отца.

Он нахмурился, и рука его, небрежно гулявшая по ее груди, замерла.

– Лагеря, вы имеет в виду? Те самые, где Харальд тренировал свои войска?

– По меньшей мере три из таких лагерей, – сказала она. – Датский король издал указ, созывая воинов.

Мгновение он смотрел на нее, читая тревогу в ее глазах, а затем встал с кровати и вновь наполнил свою чашу.

– В северных королевствах Свена полно молодых головорезов, у которых нет своей земли, – сказал он, – и им нужно найти занятие. Один из способов удержать их от выступления против своего короля – это обучить их сражаться и забросить куда-нибудь еще. Однако такая подготовка требует времени.

Он изучающе смотрел на свою жену, и в нем боролись противоречивые чувства: удовлетворение тем, что она принесла ему полезную информацию, и раздражение, что та попала к ней раньше, чем к нему. Сфера влияния Эммы ширилась, и пока что это было ему на руку. Но что еще она могла узнать такого, что использовала уже только в своих целях? В конце концов, обеспечивающие мир невесты связывали его с двумя королевствами, и кто мог с уверенностью сказать, какой из этих союзов окажется крепче?

– А откуда стало известно об этом вашему брату?

– Один из его епископов посещал новую церковь в Роскилле. Здесь до него долетели слухи, что датский король присягнул свергнуть вас с трона. Поговаривали, что он торжественно поклялся, милорд, одновременно Одину и Христу. – В голосе ее зазвучали настойчивые нотки, а зеленые глаза пристально изучали его лицо. – Что вы предпримете, чтобы остановить его?

– Остановить его? Господи! Мы не можем остановить весь этот сброд, который даже сейчас расползается по нашим полям и деревням. Напишите своему брату, что я благодарен ему за предупреждение, но обязан сначала вырезать волков внутри своего дома, прежде чем воевать с врагом у его дверей.

Тем не менее информация эта была ценной, и она встревожила его. Было ли это угрозой того, что его черные сны начинают воплощаться в жизнь? Что Свен, который заключил союз одновременно с Богом и с дьяволом, строит свою армию исключительно для того, чтобы уничтожить Англию?

Это было вполне вероятно. Армия Свена, рожденная в это опасное время, однажды доберется до берегов Англии. Высадятся они, конечно, еще не скоро, пройдет, наверное, несколько лет, но все равно дело идет к этому. И, если, как убеждает его королева, он не найдет способа остановить их, тогда эта громадная армия и человек, который ее поведет, будут искать способ уничтожить его самого.

1006 год от Р. Х

В этот год король приказал всему народу из Уэссекса и из Мерсии; и они отдали весь свой урожай для войска, сражающегося против врага; но выгоды из этого было не больше, чем когда они делали это много раз ранее. И тогда, примерно к середине зимы… под Кеннетом была собрана их армия; и они пришли, чтобы биться там…

Англосаксонские хроники

Глава 12

Декабрь 1006 года

Уилтшир

– Теперь уже недолго.

Слова архиепископа Эльфеха тонули в непрерывном реве тысячи голосов, и Эмме приходилось напрягаться, чтобы расслышать его. Они с ним стояли на высоком бруствере бурха, венчавшего вершину пустынного холма у деревни Кеннет. Вокруг них собралась горстка женщин из окружения Эммы и несколько священников, путешествовавших вместе с архиепископом. У них за спиной, за стенами крепости, женщины и дети из деревни и близлежащих ферм ютились вокруг костров под импровизированными навесами, ожидая решения судьбы их мужей, отцов и сыновей. По крепостному валу через равные промежутки стояли на страже вооруженные воины из местного фирда, а далеко внизу перед ними, в долине между безлесными холмами, в тусклом свете зимнего дня две армии готовились сойтись в сражении.

Она дрожала под своей меховой мантией, поскольку мягкая до этого погода сегодня ночью обернулась настоящим морозом и все небо было укрыто темными тучами, грозившими разразиться снегопадом.

Там, на поле битвы, сейчас находилось и ее домашнее войско из нормандцев, тридцать прекрасно обученных и хорошо вооруженных воинов, которые входили в состав отряда, возглавляемого Этельстаном. Ей было видно, как он со своими знаменосцами за спиной торопливо расставляет своих людей на позиции.

«Милостивая Пресвятая Дева, – про себя молилась она, – защити и сохрани его».

Взглянув на вершину большого пологого холма слева от долины, она смогла рассмотреть короля верхом на коне в окружении всадников в доспехах и шлемах – это были вассалы, которые помогут ему скрыться, если, не дай бог, сражение будет проиграно.

В самой же долине солдаты выстраивались шеренга за шеренгой; англичане стояли к ней спиной, и хотя из-за дальнего расстояния она не могла быть полностью уверена, но ей показалось, что у датчан таких шеренг больше.

– Их слишком много, – едва расслышала она чей-то невнятный голос за еще более усилившимся ревом голосов, хоть это казалось уже невозможным. – Господь отвернулся от нас.

Реакция Эльфеха была быстрой и резкой:

– Никогда не сомневайтесь в Господе нашем! Верьте в Него, и Он не покинет вас!

«Однако многие в нашем королевстве, – подумала Эмма, – считают, что Господь поступил с нами именно так». Весь конец лета и всю осень заморские захватчики грабили и разоряли их землю; англичане пытались препятствовать им, но это не мешало им продолжать свое грязное дело. Мужей убивали, их жен насиловали, а детей уводили на невольничьи рынки. В ноябре ранние снегопады прогнали датчан через пролив Солент на остров Уайт, так что защитники Англии, которые до этого лишь незначительно беспокоили своих противников, просто разошлись по домам.

Но где-то ближе к середине зимы погода стала теплой, и датчане налетели вновь, двигаясь настолько быстро, что англичане не успевали даже зажечь предупредительные сигнальные огни – их роль выполняли уже деревни, подожженные на пути захватчиков. Теперь же, когда датчане начали угрожать богатым аббатствам и поместьям в Беркшире и Дорсете, король просто вынужден был действовать. Он собрал хорошо вооруженное войско из числа английских дворян и их вассалов, чтобы сбросить датчан обратно в море. Однако и датчане тоже были хорошо вооружены. И, Пресвятая Дева Мария, их было очень много!

Теперь она услышала еще один звук, прорывавшийся сквозь рев голосов, – низкий грохот, превратившийся в ритмичный стук: солдаты стучали мечами в сделанные из липы щиты и кричали, доводя себя до требующегося в бою безумного экстаза.

– Начинается, – пробормотал Эльфех.

Священники вокруг нее начали монотонно распевать псалмы, и в этот момент Эмма почувствовала, как на щеку ей упала снежинка.

Снизу раздался громогласный крик, и просвет между двумя армиями быстро исчез, когда одна стена воинов ударилась в другую. Затаив дыхание, она переводила взгляд от людей в долине под ними, сражавшихся за своими щитами, которые, казалось, представляли собой очень ненадежную защиту, на Этельстана, сидевшего на коне и, похоже, не обращавшего внимания на летевшие со стороны датчан копья и стрелы.

Она видела, как люди в шеренгах падали, но линия продолжала держаться, потому что их место тут же занимали те, кто шел сзади. Над полем битвы стоял непрекращающийся громкий рев, как будто шум разбивающихся о скалы волн, а среди него – резкий звон металла о металл, когда мечи рубили доспехи и шлемы. Слышались также и другие крики – высокие, раздирающие душу вопли раненых и умирающих.

Стоявший рядом с ней Эльфех продолжал усердно молиться, но она могла лишь с ужасом, стиснув зубы, следить за этим жутким человеческим спектаклем, кровавой бойней, развернувшейся внизу. Шеренги воинов не рассыпались, но англичане отдавали территорию, тогда как датская линия неумолимо продвигалась вперед, не обращая внимания на раненых, которых они топтали своими ногами.

Ей казалось, что она уже давно даже не дышит, как будто время остановилось для всех, кроме тех людей, которые, сыпля проклятиями, отчаянно сражались и умирали в этой долине между холмами. Внезапно на правом фланге англичан образовалась брешь, и датчане тут же хлынули в нее. К месту прорыва ринулась английская конница, но сейчас снег, подхватываемый северным ветром, валил уже основательно, и Эмма больше не могла разглядеть Этельстана среди защищавшихся.

Вскоре линия английской армии вновь была разорвана в центре, и датчане, словно могучий прилив, бросились вперед. Англичане, кто еще мог это сделать, развернулись и побежали, удерживаемые задними рядами, пытавшимися выстоять позади них, и она с ужасом и отвращением смотрела на то, как датчане, орудующие своими секирами на длинных рукоятках, бьют бегущих людей в спину и топчут их.

Она хотела отвести глаза в сторону, но не могла, потому что отчаянно пыталась разыскать в этом хаосе Этельстана. Из ее глаз ручьями текли слезы, и ей приходилось утирать их, чтобы хоть что-нибудь увидеть, но, как она ни старалась, все равно не могла найти его из-за слепящих слез и густого падающего снега.

А затем, казалось, в один момент все было кончено. Датчане, видя, что враг побежал, издали дикий победный вопль, от которого кровь застыла в ее жилах, и она очень четко поняла, что имели в виду мужчины, когда говорили о кровавой бойне.

Вдоль бруствера раздавались крики отчаяния священников, проклятия и ругань солдат, плач женщин. А на поле битвы далеко внизу датчане начали грабить убитых и раненых, забирая у них оружие и трофеи.

Она стояла неподвижно, продолжая искать глазами Этельстана, и наконец, вглядываясь сквозь пелену снега, увидела его на вершине холма, откуда за всем этим наблюдал король. Значит, Этельстан жив. Он цел и невредим, и она поблагодарила Господа за это. Но, даже произнося шепотом благодарственную молитву, она вновь посмотрела на поле сражения, где снег уже начал заметать тела убитых и раненых. Датчане двинулись оттуда, возвращаясь в свой лагерь где-то в лесах к востоку отсюда, где их ждали женщины и добыча.

– Что они теперь будут делать? – спросила она.

– Праздновать свою победу, вероятно, – сказал Эльфех. – Но эта непогода стала для нас благословением Божьим. Она загонит их кратчайшим путем на корабли, поскольку теперь их главной заботой станут не трофеи, а прибежище. К тому же, – тяжело вздохнув, продолжил он, – они пришлют своих эмиссаров, чтобы потребовать от короля дань, которая способствовала бы тому, чтобы весной они убрались отсюда. Сколько бы они ни запросили, после этого поражения у короля не будет другого выхода, как заплатить им.

Она смотрела вниз на поле битвы, по которому ходили люди: женщины, искавшие свои сыновей и мужей; мужчины, подбиравшие раненых, чтобы отнести их в церковь в Кеннете. Она судорожно сглотнула подступившую к горлу желчь и повернулась, чтобы спуститься с крепостного вала. Нужно было позаботиться о раненых, и там найдется работа для многих рук, даже для рук королевы.

1007 год от Р. Х

В этот год была заплачена дань вражеской армии; и было это 30000 фунтов. В тот же год также Идрик был назначен элдорменом над всем королевством мерсийцев.

Англосаксонские хроники

Глава 13

Июнь 1007 года

Рингборо, Холдернесс

Эльгива, сидевшая за столом подле Кнута, отодвинула от себя тарелку свежего сыра, которую поставили перед ней. Ей не нравился его вид – какой-то скользкий и липкий, – а запах был и того хуже. Господи! Она ненавидела дитя у себя в животе за эти приступы тошноты, хотя повивальная бабка сказала ей, что это верный признак того, что у нее будет мальчик.

А ее ребенок просто обязан быть мальчиком. Она сделала все что могла, чтобы гарантировать это, начиная с того, что расталкивала Кнута рано по утрам, когда, как каждому известно, мужчины наиболее пригодны к зачатию, и кончая тем, что сжимала руки в кулаки, когда он входил в нее, – практика, результатом которой, по словам одной женщины из прислуги Турбранда, стали шестеро ее сыновей.

Она нахмурилась, вспомнив, что несколько раз за зиму и весну она, лежа с Кнутом, настолько наслаждалась их совокуплением, что забывала сжать кулаки. А бывало, что он брал ее не только утром, но и ночью, и даже среди бела дня. Что, если дитя зародилось в неправильное время? Что, если это не мальчик?

Ответа на этот вопрос ей придется ждать еще несколько месяцев, до самых Святок, если верить ее рабыне Тире, которая утверждала, что разбирается в таких вещах. Сейчас же Эльгива знала лишь то, что ее тошнит настолько, что она уже готова покончить с этим бременем, а долгие месяцы, которые пройдут, прежде чем она освободится от него, казалось, растянулись на целую вечность.

Когда подле нее возник слуга, который поставил рядом с сыром тарелку вареных угрей, она закрыла ладонью рот и нос, чтобы ее не вырвало прямо за столом. Кнут быстро взглянул на нее, после чего забрал угрей и, сунув их обратно слуге, потребовал буханку хлеба и миску земляники. Эльгива сомневалась, что сможет съесть хотя бы это, но эта еда по крайней мере не источала запаха, от которого ее выворачивало наизнанку.

Она подумала, что должна поблагодарить мужа за заботливый жест, но не сделала этого. Она была слишком зла на него, чтобы даже говорить с ним. Теперь, когда она носила под сердцем ребенка, он собирался оставить ее, уплыть в Данию завтра с отливом. Кнута призывал его отец, и он явно хотел уехать. Единственная причина, по которой он до сих пор оставался здесь, состояла в том, что он до своего отъезда был полон решимости убедиться: она действительно беременна и чувствует себя хорошо. Это была задача, которую поставил ему отец, а Кнут, как она успела выяснить, придавал большое значение выполнению своего долга.

Имея в виду, конечно, что долг этот был приятным для них обоих. Ее молодой муж оказался неудержимым любовником, который, к немалому ее удивлению, мог заставить ее хотеть его даже тогда, когда она была уставшей и не в настроении. В отличие от короля Этельреда, который укладывал ее в постель исключительно для своего собственного наслаждения, Кнут бывал удовлетворен только тогда, когда ему удавалось распалить ее. А может быть, он просто хорошо выполнял свой долг. Потому что, хотя занятия любовью приносили удовольствие им обоим, по сути своей это все же была обязанность. А теперь ей придется сидеть взаперти в Холдернессе, как какой-то жеребой кобыле, пока Кнут будет выполнять другие свои обязанности где-то еще. Поскольку он был мужчиной, она не сомневалась, что он сразу заполнит вакантное место в своей постели первой встречной, которая попадется ему под руку.

Раздраженная этой неприятной мыслью и угнетенная видом и запахом еды, она уже хотела встать из-за стола, когда увидела Алрика, который широким шагом направлялся к помосту, и сердце у нее, на удивление, слегка екнуло. Его не было видно несколько месяцев, и она вдруг поняла, как скучала по нему и каким унылым казался ей этот дом без него.

– Алрик, – возбужденно приветствовал его Кнут, – подходи, садись, расскажи, какие ты привез нам новости.

Эльгива приказала принести еще еды, а Алрик тем временем уселся на скамью напротив них и занялся хлебом и земляникой. Она с удовольствием разглядывала его лицо, эти знакомые правильные черты, локон темных волос, упавший ему на правую бровь. Должно быть, он почувствовал, что она смотрит на него, потому что бросил на нее короткий взгляд, и в этот момент между ними проскочила какая-то искра, от которой по телу ее побежали мурашки. Оно на месте, подумала она, никуда не делось, это влечение между ними, которое всегда тлело, словно огонь в очаге, присыпанный сверху углем и тем более манящий, поскольку ему никогда не позволяли разгореться.

Кнут ничего этого не замечал. Его мысли были слишком заняты Этельредом и Уэссексом, и он засыпал Алрика вопросами. Надежные вести о событиях, происходящих за пределами Холдернесса, поступали очень редко, и поэтому Алрик, принявший присягу на верность Кнуту в день ее обручения, был послан на юг за новостями. «Интересно, – подумала она, – когда Кнут уедет, распространит ли Алрик эту свою преданность на меня, как это было раньше?» Ей стоило в этом убедиться, поскольку в своем окружении ей обязательно понадобятся люди, которым она могла бы доверять.

Слушая его рассказ, ей приходилось напрягаться, поскольку датский язык все еще давался ей с трудом. Когда он сообщил о деньгах, которые Англия заплатила Тостигу, и о политических назначениях, проведенных Этельредом весной, она взглянула на Кнута, который хмурился. О чем он сейчас думает? Конечно, он обязан решить, что должен последовать примеру Тостига. Вместо того чтобы на следующий день отплывать в Данию, ему следовало бы убедить свого отца, короля Свена, привести свои армии в Холдернесс. Этельред слаб! И сейчас самое время для нападения!

Все это она высказала ему, когда они остались одни в комнате, однако он отверг все ее доводы.

– Я уезжаю завтра утром, Эльгива, как и намеревался до этого.

Он накинул тяжелую шерстяную тунику, готовясь идти на пристань, чтобы проследить за последними приготовлениями его корабля. Его спокойная решимость привела ее в бешенство, но она усилием воли заставила себя не показывать свой гнев. Кнута было проще склонить к выполнению ее воли не требованиями, а просьбами.

– Но разве вы не видите, что эти известия все меняют? – сказала она. – Этельред наградил Идрика – человека, который убил моего отца, – сделав его элдорменом Мерсии. И вы останетесь в стороне, позволив, чтобы возвышение этого мясника осталось без ответа? – Она вглядывалась в его лицо в поисках признаков того, что задела его за живое, но увидела лишь раздражение.

Конечно же, он ничего не мог сделать с Идриком – она это уже понимала. Пока что не мог. До тех пор пока на английский трон не сядет датский король, потому что лишь королям дано раздавать награды и наказания. И если она действительно хочет удержать Кнута возле себя, ей следует найти аргумент посерьезнее.

– А что, если Идрик и король узнают, где я сейчас? – Став прямо напротив него, чтобы ему были лучше видны ее душевные страдания, она подпустила немного слез, которые тут же наполнили ее глаза. – Как вы думаете, что они сделают, если узнают, что я ношу вашего ребенка – внука короля Дании? Разве не должны вы остаться, чтобы защитить свою жену и сына?

– Мы уже обсуждали это ранее, – возразил он. – Вы останетесь под опекой Турбранда, и вас в крепости будут охранять его вассалы. Мое присутствие в любом случае ничего в этом не изменит. Я сделал все что мог, чтобы обеспечить вашу безопасность. Если же вы боитесь, поезжайте вместе со мной в Данию.

Но она не покинет Англию. Ее судьба лежит здесь, и именно здесь она должна однажды стать королевой. Если она уедет, она может сюда уже никогда не вернуться. На самом деле она боялась, что и Кнут сюда не вернется.

– А что будет, если вы не приедете обратно? – спросила она. – Если с вами что-то случится, как я смогу хотя бы…

– Не накликайте беды, – оборвал он ее. – Я пообещал, что вернусь, и я это сделаю.

– Но почему вы вообще должны куда-то ехать, когда здесь предоставляется такой шанс? – не унималась она. – Вы же сами слышали Алрика. Этельред заплатил Тостигу и его воинам тысячи фунтов серебром, чтобы только они оставили его королевство с миром. Он не готов сейчас воевать.

– Как и мы! Корабли не готовы, договоренности с союзниками не достигнуты, и мой отец не склонен оставлять Данию в руках моего брата. Вы не знаете всех сложностей…

– Зато я знаю, что Идрик стал элдорменом Мерсии! Я знаю, что Ухтред, который является смертельным врагом вашего союзника Турбранда, был поставлен элдорменом Нортумбрии! И я знаю, что, если вы не нанесете удар в ближайшее время, Англия объединится против вас, потому что Этельред уже плетет паутину, собирая отряды своей знати, чтобы выбросить вас отсюда!

– Этельред в этом не преуспеет. – Он пересек комнату, чтобы взять с кровати свой плащ. – Мой отец вынашивал планы завоевания Англии долгие годы. И ничто не помешает ему эти планы осуществить. Однако ударит он не раньше, чем будет к этому готов.

– Но с этим выжиданием он рискует всем.

«И почему, – подумала она, – именно Свен должен быть тем человеком, которому достанется корона Англии?»

– Чем выше риск, тем больше награда, – сказал он, набрасывая плащ на плечи и устремив на нее тяжелый взгляд. – А все, что требуется вам, леди, это терпение.

– Нет у меня этого терпения, – ответила она, – и замуж я вышла не за вашего отца, а за вас.

Он завозился с застежкой своего плаща на горле – как она надеялась, это был знак, что она достучалась до него, что ее слова его обеспокоили. Эльгива снова встала прямо перед ним, отодвинула его руки и сама быстро застегнула золотое кольцо. Затем она обеими руками схватилась за тонкую шерстяную ткань и, сосредоточившись на выборе слов чужого языка, чтобы он правильно понял, что она имеет в виду, прошептала:

– Почему вы должны дожидаться своего отца? Вызовите своих людей, я же призову своих родственников. Вместе мы захватим Нортумбрию, прежде чем Этельред успеет собрать против нас свою армию. Вы станете королем Севера, а я буду править рядом с вами. После этого мы поставим на колени Мерсию, затем Уэссекс. И это сделаем мы. Не Свен.

Она возбужденно и с надеждой всматривалась в его лицо и ждала. Он был очень привлекателен, этот ее молодой супруг – она могла сказать такое об очень немногих мужчинах в Холдернессе. Сейчас его широкоплечая жилистая фигура возвышалась над ней, поскольку был он так высок, что кончик его подбородка с бородой цвета меди находился на уровне ее макушки. Она хотела, чтобы он наклонился и поцеловал ее, чтобы забыл обо всем, кроме желания сделать ей приятное. Она хотела, чтобы он завоевал Англию и бросил к ее ногам.

Однако устремленный на нее взгляд был холоден.

– Всем, что у меня есть, я обязан своему отцу. Моя преданность и покорность его воле для меня на первом месте, они превыше всего остального. Даже превыше вас, Эльгива.

Он схватил ее за запястья и отбросил ее руки в сторону, как будто ему было неприятно прикасаться к ней, после чего быстро вышел, даже не попрощавшись.

Она думала о том, чтобы окликнуть его, побежать за ним, попытаться устранить образовавшуюся между ними брешь, но не могла заставить себя покориться ему таким унизительным образом; к тому же в этом было мало толку. Она никогда не окажется для Кнута на первом месте – он дал ей это понять довольно прозрачно. Он мог быть ей мужем, но в первую очередь он оставался все-таки сыном Свена.

Потерпев поражение, она вернулась к своей кровати и легла, свернувшись калачиком вокруг ребенка в своем животе. Она поступила неразумно, попытавшись восстановить его против своего отца. Он ей этого никогда не забудет и не простит. В своей попытке склонить его к себе она преуспела лишь в том, что оттолкнула его еще дальше, чем он был раньше.

Она закрыла глаза, чувствуя себя разбитой, больной и глупой. Впрочем, через некоторое время она села на кровати и, положив подбородок на согнутые колени, стала размышлять. Не все еще потеряно, в конце концов решила она. Кнут будет выполнять свой долг по отношению к ней, в этом она была почти уверена, а их сын станет связующим звеном между ними. Рождение ребенка вернет его отца, и тогда все изменится. Хватка Свена на Кнуте ослабнет, когда у того появится свой сын, и ее собственное влияние значительно усилится.

Это правда, что ей нужно быть более терпеливой, но для нее нет необходимости дожидаться, пока Свен умрет, чтобы получить то, чего она хочет. Ей нужно всего лишь подождать рождения своего сына.

Октябрь 1007 года

Винчестер, Гемпшир

– Эндж обязательно захочет морковки, Эдвард, – сказала Эмма, – надеюсь, что ты взял ее с собой.

Дело шло к вечеру, и они с Хильдой быстро шагали в сторону конюшен, держа маленького Эдварда за руки. Ему было уже почти три года, и они играли с ним в одну из его любимых игр, время от времени поднимая его над вымощенной камнем дорожкой, так что он взвизгивал от восторга.

Уловив запах свежих фруктов, прилетевший со стороны близлежащего сада, Эмма прошептала благодарственную молитву. Этим летом в Англии стоял мир, и после трех лет голода урожай был обильным. Армия викингов, сотворившая такой хаос в прошлом году, оставила остров Уайт в распоряжение рыбаков и морских птиц, – предводители войска были удовлетворены громадной данью, которую заплатил король. Этим летом они не вернулись, так что, наверное, Господь все-таки внял молитвам англичан. Возможно также, что предупреждения ее брата о вторжении, которое готовилось датским королем, были беспочвенными.

Возможно, сын ее будет подрастать в мирном королевстве.

Она опустила глаза на маленькую головку с шелковистыми волосами: Эдвард, который в данный момент не висел у них на руках, а стоял на своих ногах, освободил одну руку и похлопал себя по кожаному мешочку, висевшему у него на поясе, – недавнему и высоко ценимому подарку короля.

– Морковка для Эндж лежит в моем кошельке, – сказал он, – вот здесь.

Она рассмеялась и снова взяла его за руку.

– В таком случае я уверена, что тебе здесь будут очень рады.

– А конь моего отца тоже здесь? – спросил он. – Такой большой и черный? Я и для него тоже взял морковку.

– Да, конь короля тоже здесь.