Текст книги "От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда..."

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДЖЕЙН ФОНДА

23

В ресторане «Максим» сохранилась традиция ужинов с танцами. Я пришел туда однажды с Аннет, с которой только что познакомился, и с несколькими друзьями и встретил там Кристиана Маркана. Он был с молодой девушкой.

– Это дочь Генри Фонды, – сказал кто-то из моих спутников.

Джейн тогда было лет восемнадцать. Она показалась мне хорошенькой, но я бы не обратил на нее внимание, если бы она не была с Кристианом. Он встал и повел ее танцевать. Джейн была в скромном платье до колен, стянутом на талии и с небольшим вырезом. Своей прической, тоже весьма скромной, она напоминала хорошо воспитанных девушек из американских фильмов. Контраст с несколько вычурными туалетами парижанок производил отрадное впечатление.

Мы любили с Кристианом дразнить друг друга, подчеркивая или преувеличивая недостатки наших подружек. Когда они в танце прошли мимо нас, я сунул ему в карман записку. «Ты видел ее лодыжки?» – написал я.

В тот вечер они действительно были немного опухшие. Прочитав записку, Кристиан смял ее и выбросил в пепельницу. Отвлеченный разговором с кем-то, он и не заметил, что Джейн взяла ее. Она знала меня по фотографиям в газетах и не сомневалась, что в записке речь идет о ней. Ей было интересно узнать, что я написал.

Другую моя записка рассердила бы. Но только не Джейн. Позднее она призналась, что ее эта история даже позабавила.

На другой день она уехала из Парижа в Лос-Анджелес. Спустя три года, встретив ее там, я впервые заговорил с ней. Французский продюсер хотел заинтересовать Джейн ролью в моем следующем фильме. За неделю до отъезда я попросил организовать с ней встречу. Я знал, что американские актеры никогда не соглашаются подписывать контракт, не прочитав сценарий. А он еще не был готов, так что я не рассчитывал на ее согласие. Но мне хотелось с ней познакомиться. Мы встретились в кафе-шоп отеля «Беверли Хиллз», в котором я остановился.

Джейн не была накрашена, а глядя на ее растрепанную прическу, можно было подумать, что она пробежала по пляжу стометровку. На ней были джинсы и рубашка мужского покроя. Я не знал, что все это она сделала нарочно. Импресарио сказал ей: «Постарайся выглядеть „секси“». Она поступила в точности наоборот. Ее смущала и сердила моя репутация «творца „звезд“» и специалиста по эротике. Однако, собравшись шокировать меня своим видом, она достигла обратного результата. Мне очень понравилась ее естественность.

Собираясь встретиться со мной, Джейн и не думала соглашаться на роль, которую я хотел ей предложить. Ей было просто любопытно познакомиться со мной.

Мы проговорили по крайней мере час, уже не помню о чем.

Спустя еще три года Франсис Косн предложил мне экранизировать бестселлер «Анжелика, маркиза ангелов». Он хотел, чтобы роль маркизы – авантюристки и увлекающейся женщины – сыграла Джейн Фонда. И получил из Голливуда телеграмму: «Джейн Фонда не заинтересована сниматься в костюмном фильме. Она просит также передать, что никогда не станет работать с Роже Вадимом». Тогда Косн пригласил Мишель Мерсье, и фильм (в котором я не участвовал) имел огромный кассовый успех, став, можно сказать, событием.

А еще через несколько месяцев Ольга пригласила меня к себе отметить день рождения Джейн. Отснявшись в тот день в «Кошках» (с Аленом Делоном в качестве партнера), она не успела заехать в отель переодеться и причесаться. Выглядела прелестно. Атмосфера у Ольги была приятная и раскованная. Джейн сказала, что чувствует себя в Париже одинокой.

– О вас с Делоном пишут всякое, – заметила Ольга.

– Таковы правила игры. Пресс-атташе намекает на роман между «звездами», и газетчики набрасываются на эту информацию, не удосужась ее проверить. А опровержение лишь подливает масла в огонь. Ведь не просто доказать, что ты никогда не спала с господином, который держит тебя в объятиях полуголой на съемочной площадке в присутствии шестидесяти членов съемочной группы. Ален очень привлекательный мужчина, но мне с ним не о чем говорить. Мой режиссер Рене Клеман – человек удивительно холодный. Сердце у него есть, но он его прячет подальше. Возможно, от застенчивости. В Париже у меня только один друг – продюсер Лоран. Но он женат, отец семейства, и у него нет свободного времени.

Ее французский был еще несовершенным, но изъяснялась она вполне свободно. На английском Джейн выражается очень четко. Ее манера говорить, сопровождаемая намеренными паузами, создает впечатление энергии и подчас некоторой сухости. На французском ее речь была более яркой, а голос поражал богатством оттенков. Недостаточная уверенность, возникающая в результате поиска слов, придавала ее речи мягкость, которая вообще присуща ей, но которую она, сама не зная почему, всячески скрывает.

Джейн призналась, что пока с трудом понимает речь французов, и добавила:

– Люблю в Париже бродить по городу днем и ночью. Если идешь ночью по Беверли-Хиллз, полиция спрашивает документы.

По поводу чрезмерной зависимости калифорнийцев от машин я рассказал ей анекдот. На землю, чтобы выяснить интеллектуальный уровень жителей, отправляется инопланетянин. Прибыв в Лос-Анджелес, он присылает свой первый доклад: «Самые развитые жители этой планеты – экзоскелетны, с металлическим покрытием всех цветов. Они передвигаются на четырех колесах, собираются на митинги на огромных площадях, именуемых „паркингами“, и на ночь поселяются в личных или общественных убежищах под названием „гаражи“. Располагают управляемыми на расстоянии модулями из хрупкой и гибкой материи – черной, белой и желтой, – весьма неловко передвигающимися на двух ногах, необходимость в которых пока мне непонятна».

Не знаю, позабавил ли ее этот анекдот, но она засмеялась. Рассказала, что еще недавно страдала сомнамбулизмом.

– Летом я сплю нагишом и несколько раз просыпалась голая в саду. Однажды открыла ворота на улицу, и когда пришла в себя, едва не умерла от стыда.

Торт с 25-ю свечами оказался для нее сюрпризом. Мы спели «Happy birthday», и она рассказала, почему уехала из Голливуда во Францию.

– Я снялась в США в шести картинах… И сыграла три спектакля. Меня наградили призом: «Лучший молодой талант года»… Но я по-прежнему дочь Генри Фонды и одна из «надежд Голливуда»… Журналисты прозвали меня американской Брижит Бардо.

Она остановилась, улыбнулась мне и продолжала:

– Я очень уважаю Брижит Бардо, но не нахожу, что на нее похожа. В любом случае я предпочитаю быть сама собой. В Голливуде же мне не хватало понимания, кто я такая. Полуфабрикат или пленница системы? Тогда я решила сбежать и приняла предложение Рене Клемана. Может быть, мне удастся найти себя во Франции. Все говорили, что я поступаю опрометчиво. Что ломаю свою карьеру. Еще не было, мол, случая, чтобы, уехав в Европу, американская актриса добилась известности. Мне ставили в пример Грету Гарбо и Ингрид Бергман, приехавших в Голливуд из Швеции. Что Бергман, мол, сломала карьеру, уехав в Италию с Росселини. Посмотрим…

Предупредив, что снимается завтра рано утром, что надо вернуться в отель до 11 часов, и увидев на часах 12, воскликнула: «Да я с ума сошла!» Через двадцать минут позвонила из отеля, сказав, что провела в Париже самый лучший вечер с тех пор, как приехала сюда. Повесив трубку, Ольга улыбнулась.

– Ты обворожил ее.

Но обворожен был я. И вопреки утверждению Ольги без всякой надежды, что это влечение окажется взаимным.

Продюсеры «Карусели» Робер и Раймон Хаким хотели предложить Джейн роль в своем фильме. Я рассказал им про телеграмму, которую однажды получил Франсис Косн.

– Это ничего не значит, – заявили они. – Актеры так непостоянны.

Они сделали предложение Джейн через Ольгу, и, к моему большому удивлению, она согласилась. Это объяснялось не только вечером, проведенным у Ольги. Джейн решила работать во Франции. Престиж автора сценария Жана Ануя, блестящий актерский состав будущего фильма, а также тот факт, что все советовали ей согласиться, победили ее опасения. Она не считала себя ни красавицей, ни «секси» и не понимала, почему я интересуюсь ею. Моя репутация и притягивала ее, и одновременно пугала. Как в жизни, так и в кино.

В свои 25 лет Джейн Фонда, судя по ее разным интервью, выглядела весьма самоуверенной особой, сознающей впечатление, которое производит ее внешность, ее сексуальность. Она была уверена, что станет «звездой», сурово судила отца и брата и всегда была готова шокировать общественное мнение.

Ее характеру было присуще рваться вперед, насмехаться над современными нравами, но на самом деле она была куда менее уверена в себе, чем хотела казаться. Джейн задавала множество вопросов относительно собственной карьеры, отца и даже своей личной жизни. Ей казалось, что она еще ничего не достигла. И это ее беспокоило и смущало.

Крупный музыкальный издатель Эди Барклей давал ежегодно на Рождество костюмированный бал. Залы и парк огромного Арменвильского павильона в Булонском лесу заполнили все (или почти все) самые талантливые и знаменитые люди Парижа. Джейн изображала Чарли Чаплина – с усиками, шляпой и тросточкой. Я оделся офицером Красной Армии.

Всю ночь между нами шла странная игра. Она то исчезала, то появлялась снова и опять исчезала. К пяти утра осталось два десятка гостей. Джейн в том числе.

– Вы забыли о рождественском поцелуе, – сказал я ей.

И поцеловал ее в губы.

Она взглянула на меня, казалось, хотела что-то сказать, но передумала и присоединилась к своему другу Лорану, попросив его отвезти ее домой.

Катрин провела эту ночь с кем-то. Я так и не узнал с кем.

Спустя несколько дней я отправился на студию «Эпиней» повидать Жана Андре, художника всех моих картин. Он наблюдал за возведением декораций для фильма Рене Клемана «Кошки». Мы поболтали за рюмкой виски в маленьком студийном баре. На улице шел проливной дождь.

Внезапно распахнулась дверь, и вошла Джейн. С ее только что причесанных волос стекала вода. За минуту до этого она снималась в постельной сцене и, чтобы пересечь двор, набросила на ночную сорочку плащ. Запыхавшаяся, промокшая, с блестящими глазами, она была чудо как хороша. Увидев меня, Джейн смутилась.

Кто-то сказал ей, что я в баре с Жаном Андре. Повинуясь внезапному порыву, она стремительно покинула съемочную площадку, опасаясь, что не застанет меня там.

Именно в эту минуту я понял, что влюблен.

Два часа спустя я проводил ее в ее отель «Релэ Биссон» и поднялся к ней в номер, окна которого выходили на Сену. В нем стояла большая кровать, потолок украшала лепнина, да еще была софа, на которую мы упали, едва она сбросила плащ. Мы поцеловались. Нежно, страстно, с нетерпением любовников, встретившихся после долгой разлуки. Я наполовину раздел ее, и мы уже собрались заняться любовью на софе, как она вдруг выскользнула и побежала в ванную. А потом вышла оттуда нагая и легла в постель. Я разделся тоже и присоединился к ней. Но… что-то случилось, и я не смог овладеть ею.

Я где-то читал, что, если влюбленный мужчина слишком сильно желает женщину, его порыв может отразиться на потенции. И стал постепенно терять надежду. Через два часа пришлось признать очевидное: я был заблокирован, унижен, бессилен.

После шока в студийном баре и страстных объятий на софе я расценил бегство Джейн в ванную и прозаическое ожидание моих действий, когда она легла голая в постель, как своеобразный вызов. Мечта внезапно обернулась банальностью. Она словно говорила: «Хочешь заняться любовью? Валяй…»

Позднее Джейн мне объяснила, что ее властно тянуло ко мне, и она подумала, что, занявшись любовью, сумеет потом справиться с этим желанием. Она не хотела влюбиться в меня и надеялась, что подобное соблюдение ритуала позволит ей освободиться от наваждения. Моя внезапная и необъяснимая импотенция смешала карты.

В полночь я повел ее поужинать в маленький испанский ресторан «Ла Квинта» возле отеля.

Мы просидели там до четырех утра, смеясь и разговаривая, куда более влюбленные, чем прежде. Я выпил несметное количество текилы, надеясь, что алкоголь подстегнет мои силы. Но фиаско повторилось. Теперь я во всем винил текилу. Чуточку, мол, отдохну, и все будет в порядке.

К утру спеси у меня поубавилось. Я по-прежнему был бессилен. Но, казалось, Джейн подобная непредвиденная ситуация ничуть не трогала. Думаю, она ей даже внушала надежду. Я выглядел более уязвимым и, вероятно, более человечным.

В следующие два вечера она была занята. Мы договорились увидеться на третий день. После ресторана я повез ее в ночной клуб на улице Понтье. Мы много танцевали, и, прижимаясь к ней во время танца, я мог убедиться в своей потенции. Но едва мы оказались в ее постели, как сценарий повторился снова. К чувству неловкости прибавился страх. Джейн была убеждена, что просто не возбуждает меня. Но, ценя мое общество, предложила снова увидеться в следующую субботу.

Я обо всем рассказал моему другу Бурийо, автогонщику и фармацевту, который снабдил меня пилюлями.

– Примешь одну после обеда, – объяснил он, – а другую во второй половине дня.

Я проглотил всю упаковку до прихода в «Релэ Биссон», и меня тошнило всю ночь напролет. Джейн ухаживала за мной, как мать, и чтобы встряхнуться, повела в воскресенье погулять в Булонский лес.

Эта чудовищная история продолжалась три недели. Я никак не мог понять причину долготерпения Джейн. Она могла мне сказать: «Останемся друзьями, но прекрати эту комедию». Она же ни разу не запротестовала, когда я ложился в ее постель. Я до сих пор восхищаюсь своим упрямством. Любой здравомыслящий человек пустил бы себе пулю в лоб или отказался бы подвергать себя такому унижению. Наверное, я действительно был без ума от Джейн.

Как-то вечером я сказал ей:

– Я буду лежать с тобой в этой постели до тех пор, пока не смогу побороть свое бессилие. День, два, неделю, месяц, если понадобится – год.

– Год? – переспросила она. – Клеман с этим никогда не согласится.

Посреди ночи я опять обрел свою силу и стал таким же мужчиной, как всегда.

Мы не пролежали в постели год. Хватило двух ночей и дня, чтобы наверстать упущенное.

Сей несчастный случай для моей гордыни обернулся положительной стороной. У Джейн теперь не было оснований опасаться моей репутации.

После первой фатальной ночи с Джейн я не поехал ночевать домой. Я встречался с Катрин и сыном днем, а ночевал на улице Боссено или в «Релэ Биссон».

Когда ситуация нормализовалась, я уже не покидал Джейн. Она все еще снималась в «Кошках», а я заканчивал подготовку к съемкам «Карусели». Мы встречались каждый вечер.

Впервые в жизни, покинув одну женщину, я сразу оказался в объятиях другой. Я не хотел лгать Катрин, испытывая к ней с тех пор, как мы перестали ссориться, огромную нежность. Казалось, она соглашалась расстаться без большого огорчения. Однако, как выяснилось, страдала больше меня. Вероятно, не из чувства любви, а от сознания того, что я бросил ее.

Однажды Джейн сказала, что уезжает на пару дней в Женеву со своим другом Лораном. Едва она уехала, я понял, как мне ее чертовски не хватает. Чтобы забыть свое одиночество, я вместе с Кристианом Марканом, Морисом Роне и еще несколькими друзьями прокутил до утра.

В сильном подпитии вместо того, чтобы отправиться в «Релэ Биссон», я поехал на авеню Энгр. Открыв своим ключом дверь, я прошел в спальню и тихо разделся.

Катрин взирала на меня, не веря своим глазам.

– Можно узнать, что ты тут делаешь? – спросила она, когда я улегся рядом.

Только тут я понял, что произошло.

– Прости, – сказал я. – Я ошибся адресом.

Катрин что-то сказала мне, но я был в таком состоянии, что уснул раньше, чем она закончила фразу.

Когда я проснулся, рядом никого не было. В столовой Катрин посмотрела на меня как на впервые увиденное животное.

– Что ты мне сказала вчера? – спросил я ее.

– Я велела тебе одеться и убраться вон.

– А когда я уснул, что ты сделала?

– Сначала хотела вызвать полицию. Но ведь это твоя квартира. Тогда я решила придушить тебя подушкой. Но подумала, что идти в тюрьму из-за такого типа, как ты, не стоит. А чтобы вытащить тебя за ноги в коридор, я слишком устала. И тогда я уснула.

После паузы она спросила:

– Тебе не стыдно, Вадим?

– Стыдно. Я говорил правду.

Когда Джейн вернулась из Женевы, я поинтересовался:

– Лоран был твоим любовником?

– Да.

– Ты была влюблена?

– Я была одна. А он такой милый и надежный. Он очень помог мне.

– Зачем понадобилась поездка в Женеву?

– Чтобы уладить мои проблемы с Лораном. Мне хотелось также оказаться подальше от тебя, чтобы разобраться в себе.

Я начинал понимать Джейн. Она была чертовски практична.

– И что же ты решила?

– Я люблю тебя. Позднее я опять спросил ее:

– Ты спала с Лораном в Женеве?

– Да. Я же объяснила тебе, что хотела разобраться.

Слегка оправившись от такого признания, я, как ни странно, почувствовал облегчение. Впервые мне встретилась женщина, которая не лгала.

В дальнейшем мое суждение о ней подверглось некоторой корректировке.

24

Меня привлекали в Джейн отнюдь не те достоинства, которые признают в ней сегодня, – политическая смелость, дар лидера, ее приверженность идеалам феминизма, невероятные достижения в кино и делах. Я восхищался не широко известным образом женщины-интеллектуалки, которая отказывается жертвовать своим домашним очагом ради идей и идеями ради домашнего очага, а уязвимостью, скрывавшейся под видимостью силы и самоуверенности, ее честным стремлением найти свое естество. И конечно, меня притягивали ее лицо, тело и тот факт, что физически мы очень подходили друг другу.

Как известно, наслаждение в любви в такой же мере зависит от головы, в какой и от чувствительности эрогенных точек. В этом смысле Джейн была идеальной женщиной, добавляя к своим природным данным наивность и невинность, шарм и жажду наслаждения.

Хотя было не так просто оценить образованность Джейн, но на меня производило большое впечатление ее интеллектуальное любопытство.

Мы оба были сильно влюблены, и тем не менее Джейн и не думала, что наши отношения затянутся надолго. Она не хотела привязаться ко мне, считая, что еще не пришло время связать свою жизнь с мужчиной.

При всем различии культуры, характеров и образа жизни нас очень тянуло друг к другу. Будучи старше нее всего на десять лет, я давно определил свое место в обществе. Не знаю, был ли я прав, но мне казалось, что я знаю себя.

А Джейн еще не выбралась из своего кокона. Несмотря на свои 25 лет, она еще стремилась разобраться в себе. Я был совершенно не похож на мужчин, которых она встречала до сих пор. Это ее пугало и одновременно завораживало. Не завершив еще своего развития, она вступила в новый для нее мир, надеясь с моей помощью найти ответ на вопросы, на которые ей не могли помочь ответить ни семья, ни образование, ни ее страна.

Я открыл ей дверь в приключение, именуемое жизнью.

По окончании съемок «Кошек» продюсеры больше не оплачивали гостиницу. Из соображений экономии мы решили снять маленькую квартиру. Я нашел идеальное гнездышко в доме 12 по узенькой улочке Сегье, в нескольких метрах от набережной Сены. Трудно было мечтать о более романтическом месте. Огромный камин, лепнина на потолке, источенная временем лесенка, ведущая на антресоли, где все место занимала кровать (сбитая по вкусу хозяина, явно любившего спать в большой компании). Я проводил много времени с продюсерами, готовясь к началу съемок «Карусели». Джейн ходила по музеям, брала уроки французского у Моник Карон, жены приятеля-фотографа в «Пари Матч», и писала письма друзьям, брату, отцу и бывшей мачехе миссис Сьюзен, предпоследней жене Генри Фонда, которую очень любила. Она много читала, но у нее были огромные пробелы в литературной культуре, в частности, относительно всего, что касалось истории и политики. Я посоветовал ей прочитать книгу Андре Мальро «Надежда», «Мать» Горького и «Князя» Макиавелли. Последнего она так и не дочитала. Механика политики пока ее не интересовала.

Мы оба никогда не бывали в Голландии и решили провести один из уик-эндов в Амстердаме. Увидев шлюх в витринах улицы, знакомой морякам всего мира, Джейн пережила первую вспышку активного феминизма.

– Унижать до такой степени женщину постыдно! – воскликнула она. – Шлюха тоже человек, а не животное, которое показывают на ярмарках!

И вознамерилась уже разбить витрину булыжником. Но мои профессиональные обязанности не допускали тюремного заключения, и я кое-как убедил ее отказаться от своего замысла.

Пройдя несколько метров, я схватил брошенную рабочими лопату.

– Что ты делаешь? – спросила Джейн.

Я показал ей на молодого парня-шлюху в обтягивающих колготках, сидящего в кресле за витриной и строящего глазки потенциальному клиенту.

– Унижать до такой степени мужчину постыдно! – воскликнул я. – Сейчас разобью витрину!

Она рассмеялась. В те времена она смеялась чаще, чем теперь.

По приезде в Париж как-то ночью нас разбудил звонок Аннет. Умирающим голосом она сказала, что у нее страшная хандра, что все плохо, что ей все надоело.

– Я плохо тебя слышу, – сказал я. – Не можешь ли говорить погромче?

– Нет. Я приняла сильную дозу веронала.

Через полчаса мы с Джейн были на квартире, которую я снял Аннет десять месяцев назад. Я не стал тревожить мать и Натали, живших на той же площадке, полагая, что все это несерьезно.

Когда мы вошли в квартиру, Аннет, конечно, была слегка оглушена лекарством, но не в таком состоянии, чтобы вызывать врача. Джейн увела ее в ванную и заставила вызвать рвоту. Я же приготовил литр кофе.

Оказалось, что Аннет влюбилась в Омара Шарифа. С невероятной для ее жизненного опыта наивностью решив, что он станет добиваться ее руки. Но надежды эти потерпели крах. Омар был очаровательным человеком и, вероятно, оценил женские достоинства Аннет. Но длительной их связь не считал.

Джейн лучше, чем мне, удалось ее успокоить. Поговорив с ней, она убедила Аннет принять свои доводы о том, что женщина не должна зависеть от мужчины – ни материально, ни в любви.

Аннет поблагодарила Джейн, поплакала, поцеловала ее и сказала, что урок пойдет ей на пользу. Отныне она будет думать только о профессии и о дочери. И научится быть независимой, свободной и сильной женщиной. Больше она не позволит играть собой, не станет лишь источником удовольствий для мужчины.

Я никогда прежде не слышал от Аннет таких слов. И был в восторге от сотворенного Джейн чуда.

Спустя две недели Аннет влюбилась в сахарозаводчика из Касабланки и отправилась к нему в Марокко. Он станет ее вторым мужем.

Снимать Джейн было истинным удовольствием. Она была внимательна к моим указаниям, дисциплинированна, пунктуальна, всегда стремилась сделать все как можно лучше, словом, оказалась истинной профессионалкой. Что не всегда можно сказать об итальянских и французских актрисах.

Профессиональную подготовку Джейн можно было считать идеальной. Будучи ученицей Ли Страсберга (основателя знаменитой «Акторс студио») она связывала теорию с практикой благодаря опыту работы на сцене и в кино. Ведь ее режиссерами были Джошуа Логан, Джордж Кьюкор, Джордж Рой Хилл, Рене Клеман…

И тем не менее ей чего-то не хватало – пожалуй, истинной спонтанности, непосредственности. Она была лишь удивительно способной ученицей, никак не решавшейся отпустить уздечку и дать волю своим чувствам. Джейн слишком много анализировала. Однажды она познакомилась с актером, мечтавшим о режиссуре. Для многих Андреас Вутсинас был макиавеллиевской личностью, а для Джейн – наперсником. Вскоре после приезда Джейн в Париж Вутсинас вернулся в Соединенные Штаты.

Джейн говорила, что Андреас Вутсинас многому научил ее, несмотря на шумный провал пьесы «Смешная пара», которую он поставил для нее в Нью-Йорке, но вскоре убедилась, что, стараясь разложить чувства по полочкам, стремясь все тщательно взвесить, она только сковывала свою индивидуальность. Все мои усилия были направлены в одну сторону – придать ей уверенности в своих внешних данных и понять глубину своей натуры. То есть я старался освободить ее для спонтанных реакций, не посягая на ее уже немалый опыт. Это была трудная и деликатная задача, которая принесет плоды через несколько лет – тогда я никак не хотел ее торопить. Я был лишь гранильщиком: драгоценный камень существовал, ему не хватало блеска, который превращает его в бриллиант, а хорошую актрису – в «звезду». Позднее (с помощью других режиссеров) она пройдет тот путь, который приведет ее к всеобщему признанию, увенчанному двумя «Оскарами».

Когда мы снимали «Карусель», она и представить не могла, что будет удостоена таких почестей, которых был лишен в то время даже ее отец. Сколько раз она повторяла, что никогда не станет «звездой»: «Хорошей актрисой может быть, но „звездой“ – никогда».

Я говорил ей, что она ошибается, что актеру, как и живописцу, нужно на какой-то стадии забыть то, чему его учили, чтобы реализовать себя и стать не просто хорошим исполнителем, а перейти в разряд гениев. Скажем, автогонщик добивается звания чемпиона, когда в такой степени освоит технику, что она станет его второй натурой. Тогда он сможет положиться на свои рефлексы и импровизационный дар.

Будущее покажет, что Джейн воспользовалась моими советами. Но так и не уверовала в свою бесспорную красоту. Что придавало, кстати, ей дополнительное очарование. В актрисах, которые считают себя неотразимыми и путают объектив камеры с зеркалом, нет ничего привлекательного. Поэтому «звезды»-манекенщицы редко делают карьеру в кино.

Джейн не пришлось раздеваться в «Карусели». Но по сценарию у нее была постельная сцена с Жан-Клодом Бриали, игравшим ее любовника. Испытывая любовный порыв, он в самый нужный момент оказывался импотентом и решил изобразить на лице трагедию.

– Незачем делать это, – сказал я ему.

– Тогда что мне изображать?

– Вадим тебе подскажет, – бросила Джейн и расхохоталась.

Вспомнив эпизод в «Релэ Биссон», я подхватил ее смех. Никто на съемочной площадке не понял тогда, почему мы так развеселились.

Мне всегда хотелось посетить родину своих предков. Но я под разными предлогами откладывал эту поездку.

Однажды Джейн сказала, что мечтает увидеть Россию, и по окончании съемок мы решили отправиться в Москву. Визы мы получили без труда. Благодаря Хрущеву СССР переживал период десталинизации. К тому же я был знаком с советским послом в Париже. С нами согласилась поехать в качестве переводчицы Моник Карон, бегло говорившая по-русски. Это позволило нам избежать услуг переводчика «Интуриста».

Русские построили огромный турбовинтовой «Ильюшин», на котором можно было без посадок долететь из Москвы до Кубы. В аэропорту Бурже мы погрузились на этот странный самолет. Чтобы попасть в салон для пассажиров, пришлось миновать пилотский отсек, в котором сидела дюжина молчаливых и в одинаковой синей форме мужчин. Затем мы проследовали по коридору, напоминавшему вагон поезда с купе, снабженными раздвижными дверями, на манер «Восточного экспресса». Миновав бар и своего рода ресторан, мы попали в помещение, уже напоминавшее самолет. Пассажиры размещались здесь в столь же тесных, сколь и неудобных креслах. Потом следовал салон первого класса с роскошными пульмановскими креслами, индивидуальными столиками. Все тут было просторно и комфортабельно.

– Ты ведь не станешь утверждать, что эта штука сумеет оторваться от земли, – забеспокоилась Джейн.

– Тогда мы отправимся в Москву пешком, – сказал я.

Вопреки всякой логике огромная машина сумела взлететь, и несмотря на шум восьми турбин, полет прошел очень приятно. Стюардессы были раскованными и не навязывали пассажирам правила пользования креслами. А при посадке оставили на столике бутылку водки и рюмки. Я горячо поблагодарил их.

К удивлению Джейн, мы миновали таможню в Москве в десять раз быстрее, чем в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке.

Брат монтажницы моих фильмов Тото Меркантон жил с семьей в Москве и имел машину. Он встретил нас в аэропорту.

Проезжая мимо большого жилого дома в предместье Москвы, Джейн увидела мальчика на трехколесном велосипеде.

– Смотри, – сказала она с нескрываемым удивлением.

– Что там?

– Малыш. На трехколесном велосипеде.

Она была убеждена, что у маленьких советских детей нет игрушек, и я тогда только понял, какая огромная пропасть разделяла США и Россию благодаря усилиям пропаганды с обеих сторон.

Я же обнаружил в России то, что ожидал: никакой роскоши, но и отсутствие нищеты, серьезные жилищные проблемы и гнетущую и отвратительную бюрократию, немногочисленных полицейских в форме (полиция тут якобы политическая и, стало быть, невидимая) и туристов, недовольных медленным обслуживанием в отеле и ресторанах, бедные полки магазинов и новый привилегированный класс из партийных руководителей, членов их семей и друзей, столь же мало обеспокоенных материальной стороной жизни среднего русского жителя, сколь король и версальский двор нищетой крестьян в свое время. Но я увидел также теплый народ, любящий посмеяться, выпить, повеселиться, критикующий в личных беседах правительство и бюрократов, но не рискующий высказать свое мнение открыто. В массе своей приспособившийся к такому образу жизни и убежденный, что несмотря на все недочеты, социализм лучше капитализма. Некоторые артисты, интеллигенты и студенты, менее восприимчивые к партийной пропаганде, чем основная масса населения, выглядели настоящей фрондой, мечтая побывать в Париже, Риме, Нью-Йорке.

Джейн же ожидала увидеть угнетенный, напуганный тайной полицией народ, стремящийся поскорее освободиться от коммунистического режима. Больше всего ее поражали простаивавшие часами за дефицитом добродушные «бабушки» и те веселые вечера, которые мы проводили в семьях, живущих в перенаселенных коммуналках. Те, с кем мы встречались, бегло говорили по-французски или английски и лучше Джейн знали историю США и их литературу.

Спешу подчеркнуть, что мы оказались в Советском Союзе в необыкновенное время. Хрущев допустил некоторую либерализацию, и это породило у русских известную эйфорию. Но Хрущев не засиделся на своем посту.

Мы пользовались особым статусом, ибо не нуждались в официальном переводчике, и это внушало нашим новым знакомым доверие. Существование туристов, всецело зависимых от переводчика «Интуриста», способно вызвать чувство жалости. На их месте я бы не продержался и двух дней.

Первую ночь мы провели в просторном номере отеля «Националь». Наши окна на четвертом этаже выходили на улицу Горького. В полночь нас разбудил странный гул, напоминавший приближение землетрясения. Мы подошли к окну. По улице вниз спускался чудовищный кортеж. За танками шли растянувшиеся на километр огромные зеленые сооружения размером в трехэтажный дом. Они напоминали покрытых брезентом и влекомых на какое-то апокалептическое кладбище мертвых гигантов. Рядом с ними танки казались спичечными коробками, а пушки – детскими игрушками.