Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

Результатом совещаний по вопросам поставок и финансов, которые Черчилль с Лотианом провели в выходные дни в середине ноября, стало длинное письмо Черчилля Рузвельту. Письмо от 7 декабря, содержавшее девятнадцать пунктов, Черчилль назвал «самым важным из всех когда-либо написанных мной». Суть письма сводилась к двум моментам: господство на море, Британия проигрывала сражение; и деньги, которых у Британии почти не было[571]571
  WSC 2, 558.


[Закрыть].

Письмо было деловым и откровенным, в нем не было даже тени намека на просьбы и заискивания, как в предыдущих посланиях. Черчилль был вежлив, но тверд. Он подробно остановился на «смертельной опасности», состоящей в неуклонном сокращении тоннажа торгового флота. «Если сокращение тоннажа будет и дальше идти такими же темпами, то это приведет к роковым последствиям… Фактически у нас остался единственный путь на Британские острова – это северные подступы, на которые противник сейчас бросает все больше подводных лодок и самолетов дальнего действия, простирая свои действия все дальше». Для того чтобы устранить эту угрозу, он попросил «в качестве дара, займа или поставок передать значительное количество американских военных кораблей, и прежде всего эсминцев, уже находящихся в Атлантическом океане»[572]572
  C&R-TCC, 1:107—8.


[Закрыть].

В письме он выразил беспокойство относительно поведения ирландцев по вопросу предоставления баз «на южном и западном побережьях Эйре[573]573
  Эйре – в 1937–1949 годах – официальное название Ирландии.


[Закрыть] для наших флотилий и, что еще более важно, для авиации, действующей к западу от Эйре в Атлантике». «Мы не можем вынудить народ Северной Ирландии против его воли выйти из состава Соединенного Королевства и присоединиться к Южной Ирландии. Но я не сомневаюсь, что если правительство Эйре проявит в период этого кризиса солидарность с демократическими странами мира, говорящими на английском языке, то можно было бы создать совет обороны всей Ирландии, в результате чего после войны в той или иной форме возникло бы единство всего острова».

Это должно было хорошо сработать в Америке, с учетом того, что значительная часть электората Рузвельта состояла из американцев ирландского происхождения, но посеять панику в Белфасте. Черчилль, более озабоченный чувствами американцев, чем ольстерцев, трижды направлял министра здравоохранения Малькольма Макдональда в Дублин к премьер-министру Имону де Валера с предложением об объединении Ирландии, если де Валера присоединится к Великобритании в борьбе против Германии. В 1938 году Макдональд, являясь Государственным секретарем по делам колоний и по делам доминионов, заключил торговое соглашение с Ирландией. Черчилль не принимал во внимание соглашение, но решил, что Макдональд именно тот англичанин, который найдет общий язык с ирландцами. Он ошибался. Де Валера трижды отвергал предложения Макдональда, заявляя, что Черчилль может не выполнить обещание[574]574
  C&R-TCC, 1:107—8; WM/Malcolm MacDonald, 1980.


[Закрыть].

В письме Рузвельту Черчилль поднял вопрос о возможности захвата Японией нефтяных месторождений в Голландской Ост-Индии. Не останавливаясь подробно на этом вопросе, он только сказал, что, «по имеющимся сведениям, японцы готовят пять отборных дивизий для возможного использования в качестве заморского экспедиционного корпуса. А у нас на Дальнем Востоке сейчас нет сил, способных справиться с таким положением, если оно возникнет». И наконец, перейдя к вопросу о финансах, Черчилль дал волю своим чувствам. «Чем быстрее и больше вы сможете посылать нам вооружения и судов, тем скорее будут исчерпаны наши долларовые кредиты. Они и без того, как вам известно, сильно истощены в результате платежей, которые мы уже произвели… Близится момент, когда мы больше не сможем платить наличными за суда и другие поставки… я полагаю, вы согласитесь, что было бы в принципе неверно и невыгодно для обеих сторон, если бы в разгар этой борьбы Великобритания лишилась всех своих активов и оказалась раздетой до нитки после того, как победа будет завоевана нашей кровью». Заканчивая письмо, Черчилль выразил надежду, что Рузвельт расценит «это письмо не как призыв о помощи, а как сообщение о минимальных мерах, которые необходимо принять для достижения общей цели»[575]575
  C&R-TCC, 1:107—8.


[Закрыть].

Рузвельту было над чем подумать. Он получил письмо Черчилля, когда, находясь в двухнедельном отпуске, совершал плавание на крейсере Тускалуза в Карибском море. «Великий друг, – как пишет Черчилль в своих воспоминаниях, – вновь и вновь перечитывал это письмо, сидя в одиночестве в своем кресле на палубе, и в течение двух дней казалось, что он не принял никакого определенного решения.

Он был сосредоточен и молча размышлял». Черчилль ясно дал понять в письме: Великобритания потерпит поражение, Соединенные Штаты останутся в одиночестве и не готовыми к войне, изоляционисты склонят их к смертельно опасному нейтралитету, что может привести к примирению с Гитлером[576]576
  WSC 2, 567—69.


[Закрыть].

Рузвельту, чтобы избежать таких последствий, требовалось найти способ помочь американскому ставленнику до того, как он обанкротится. Он обдумывал возможное решение проблемы в течение нескольких месяцев под давлением Гарольда Икеса, который в августовском письме объяснил президенту, что, если «Великобритания падет», это плохо отразится на Америке, которая не послала эсминцы, чтобы предотвратить вторжение. «Мне кажется, – добавил Икес, – что мы, американцы, подобны домовладельцу, который отказывается дать или продать огнетушитель, чтобы выручить соседа, дом которого объят пламенем, и ветер дует в его сторону». Ко времени возвращения в Вашингтон Рузвельт понял, что нашел законный способ оказать помощь Великобритания: федеральный закон позволял отдавать в аренду собственность армии, если в ней не нуждалось государство. 17 декабря Рузвельт сообщил журналистам, не вдаваясь в подробности, свой план оказания помощи Великобритании. Для наглядности он привел пример (вариант примера, приведенного Икесом): «Представьте себе, что загорелся дом моего соседа, а у меня есть садовый шланг длиной 400–500 футов. Если он возьмет мой шланг и подсоединит к своему насосу, то я смогу помочь ему потушить пожар. Каковы мои действия? Я не говорю ему: «Сосед, этот шланг обошелся мне в 15 долларов, ты должен заплатить за него 15 долларов». Нет! Мне не нужны эти 15 долларов, я хочу, чтобы он вернул мне шланг после того, как потушит пожар». «Господин президент, – сказал один из журналистов, – прежде чем одолжить соседу шланг, вы должны его купить». Для выполнения британских заказов американским заводам придется работать во вторую и третью смены; Америка не сможет помочь Великобритании, работая в одну смену. Журналист был абсолютно прав. В своем рассказе Рузвельт не стал упоминать тот факт, что сосед нуждался не только в шланге, но и в пожарных[577]577
  GILBERT 6, 694.


[Закрыть].

12 декабря в Вашингтоне внезапно скончался лорд Лотиан, игравший столь важную роль в отношениях между Великобританией и Соединенными Штатами. Лотиан, последователь учения «Христианская наука», отказался от медицинской помощи, когда почувствовал недомогание. «Возмутительно, что Лотиан не позволил вызвать врача!» – воскликнул Черчилль. Смерть Лотиана создала политический вакуум в Вашингтоне в самый неподходящий момент. Черчилль должен был назначить нового посла, и быстро. Для этой работы подошел бы Ллойд Джордж, но только, сказал Черчилль Колвиллу, «если я смогу ему доверять». В противном случае, добавил Черчилль, «я всегда могу его уволить». Но в ранге посла бывший премьер-министр попадает под начало Галифакса, который, утверждал Колвилл, «будет препятствием с точки зрения Л. Д.». Если же Галифакс отправится в Вашингтон, то в ссылке окажется еще один бывший миротворец. Черчилль остановил свой выбор на Галифаксе. Позже он написал: «Его высокое положение везде пользовалось уважением, но в то же время результаты его деятельности в предвоенные годы и то, как развивались события, привели к тому, что он был подвергнут осуждению и даже испытал враждебность со стороны Лейбористской партии нашей национальной коалиции». Черчилль сказал Колвиллу, что, если Галифакс останется в Великобритании, ему «никогда не удастся исправить свою репутацию миротворца» и что у него «нет будущего в этой стране». Если Соединенные Штаты не вступят в войну, сказал Черчилль, самое большее, на что может надеяться Великобритания, – это на невыгодный со всех точек зрения мир и что у него, Галифакса, «есть великолепное будущее в Америке», если ему удастся вовлечь в войну Соединенные Штаты[578]578
  Colville, Fringes, 309, 321; WSC 2, 570.


[Закрыть].

В последние недели месяца, когда Рузвельт обдумывал свою стратегию в конгрессе, Черчиллю ничего не оставалось, как наблюдать за горящим Лондоном и размышлять над двумя вопросами: что именно собираются делать американцы и когда? куда собирается двигаться Гитлер и когда? В течение многих месяцев Испания и Гибралтар вызы вали серьезную тревогу. «Ультра» недавно разгадала немецкую операцию под кодовым названием Felix («Феликс»), но об операции ничего, кроме названия, не было известно. Черчилль считал, что операция «Феликс» предполагает нанесение удара по Ирландии или Испании. Наиболее вероятно, сказал он Колвиллу, что по Испании, поскольку именно туда он и пошел бы, будь он Гитлером. Именно туда стремится Гитлер, но Франко, находящийся у власти во многом благодаря поддержке Гитлера и Муссолини, возражает. Если Гибралтар будет захвачен, сказал Франко Гитлеру, то испанскими войсками, а не немецко-испанской коалицией[579]579
  Colville, Fringes, 314.


[Закрыть].

На самом деле генералиссимус не собирался нападать на Гибралтар. Британцы позволяли доставлять продовольствие испанцам только потому, что Испания сохраняла нейтралитет. Франко понимал, что стоит ему обеспечить немцам доступ к Гибралтару, как Лондон путем блокады заставит Испанию умирать от голода. Поэтому, несмотря на долг перед Гитлером, Франко решил, что лучше предвосхитить призыв Гитлера к оружию. Лучше всего, считал он, не принимать участие в войне. В конце ноября Черчилль телеграммой предупредил Рузвельта о возможности потерять Гибралтар и посоветовал Рузвельту предложить Франко «поставки продовольствия месяц за месяцем до тех пор, пока испанцы не вступают в войну». Потеря Гибралтара, сказал Черчилль Рузвельту, «станет тяжелой добавкой к нашему и без того серьезному положению на море»[580]580
  C&R-TCC, 1:86.


[Закрыть].

Если Гибралтар будет захвачен, то весь британский Средиземноморский флот окажется в ловушке, но только в том случае, если будет захвачен и Суэцкий канал. Франко, коварный, мысливший глобальными категориями, сказал фюреру, что если Германия захватит Суэцкий канал, тогда Испания захватит Гибралтар. Немецкий гроссад-мирал Редер уже давно понял важность Суэцкого канала для Лондона и в сентябре пытался убедить Гитлера следовать той же стратегии. Захват Гибралтара и Суэца, доказывал Редер, откроет пути на Ближний Восток, и тогда «едва ли будет так уж необходимо атаковать Россию с севера». Черчилль не знал, что 13 декабря Гитлер отменил операцию «Феликс» и что 18 декабря подписал директиву, которая начиналась словами: «Германские вооруженные силы должны быть готовы сокрушить Советскую Россию в ходе скоротечной кампании до окончания войны против Великобритании». К 15 мая требовалось закончить всю подготовку к операции под кодовым названием «Барбаросса»[581]581
  WSC 2, 530.


[Закрыть].

Позже Черчилль написал, что, когда в мае 1940 года немцы сосредоточились на французской и бельгийской границах и затем хлынули через них, он понял, что «нам предстояло узнать, что такое тотальная война». Действительно, тотальная война пришла во Францию и велась в Атлантике и в небе над Англией. Но в декабре 1940 года в большей части континентальной Европы – и в Маньчжурии, и в Сомали – мир при посредничестве штыка был намного страшнее тотальной войны.

Сталин, который в прошлом году вместе с Гитлером участвовал в уничтожении Польши, переваривал балтийские, финские и румынские территориальные захваты. В декабре министр иностранных дел Молотов, пользовавшийся наибольшим доверием Сталина, вернулся из Берлина после переговоров с Риббентропом относительно того, как лучше поделить трофеи, включая скелет Британской империи. Черчилль назвал Молотова человеком «выдающихся способностей и хладнокровно беспощадным», чья невероятная живучесть в большевистском мире лжи, оскорблений, интриг и постоянной угрозы «личной ликвидации» способствовала тому, чтобы стать «агентом и орудием» такого лидера, как Сталин. Но Гитлер был еще большим лгуном и более безжалостным, более хладнокровным интриганом, чем Сталин и Молотов. Хотя в декабре Гитлер направил армии на запад, его взгляд был уже обращен на восток[582]582
  WSC 3, 568—69.


[Закрыть].

На Дальнем Востоке пошел десятый год, как японцы захватили Маньчжурию, поработив население под идеей паназиатского единства. «Япония ест Китай как артишок, лист за листом», – написал Черчилль в 1937 году. Теперь шел четвертый год китайско-японской войны на границе между националистическими войсками китайского генерала Чан Кайши и армиями японского генерала Хидёки Тодзио. 400-тысячные коммунистические силы Мао Цзэдуна заставляли императора дорого платить за китайскую недвижимость. Премьер-министр Японии, принц Фумимаро Коноэ, придерживавшийся умеренных взглядов, пытался утихомирить милитаристскую партию Тодзио, делавшую ставку на грубую силу при завоевании империи. Если бы верх одержал Коноэ, то большая часть Тихоокеанского региона могла бы жить в мире и спокойствии. Если бы сильнее оказался Тодзио, то пантихоокеанской войны было бы не избежать, хотя Черчилль считал, что Япония дважды подумает, прежде чем связываться с державой столь же могущественной, как Великобритания[583]583
  Winston S. Churchill, Step by Step, 1936–1939 (New York, 1959), 137.


[Закрыть].

27 сентября в Берлине Германия, Япония и Италия подписали Трехсторонний пакт, согласно которому обязались оказывать взаимную помощь, если одна из трех договаривающихся сторон подвергнется нападению со стороны какой-либо державы, которая в настоящее время не участвует в войне. Тем самым ось противопоставила себя остальной части мира. Позже Черчилль написал, что пакт «открывал более широкие горизонты», но представлял для него загадку относительно Бирманской дороги – 700 миль извилистой дороги от Лашио, бирманского города в 400 милях к северу от Рангуна, до Куньмина в провинции Юньнань на юго-западе Китая имели жизненно важное значение для националистической армии Чан Кайши. Британцы закрыли дорогу в августе, написал Алек Кадоган, в соответствии с соглашением между Англией и Японией о необходимости «специальных усилий для установления прочного мира на Дальнем Востоке». Япония не предпринимала усилий, ни специальных, ни каких-либо других, потому что действовала с позиции силы. Японские императорские армия и военно-морской флот, получавшие основную часть топлива из Америки – 7 тысяч баррелей нефти в год, – могли двинуться куда пожелают, чтобы привести свои угрозы в действие. Спустя почти три месяца, в октябре, Бирманскую дорогу вновь открыли, но возник вопрос: как на это отреагирует Япония? Если Токио ответит силой, то что сделают Италия и Германия? Нападут на Англию (снова)? И что сделает Америка?[584]584
  WSC 2, 497, 523; Dilks, Diaries, 329.


[Закрыть]

Держа в памяти эти вопросы и не имея в достаточном количестве боевых средств, чтобы отговорить японцев от необдуманных действий, Черчилль обратился к Рузвельту с предложением послать военную эскадру – «чем больше, тем лучше» – в Сингапур для предотвращения военных действий со стороны Японии. То, что демонстрация американской морской силы может спровоцировать японцев на решительные ответные действия против американцев, безусловно приходило в голову Черчиллю, понимавшему истинный смысл Трехстороннего пакта. Держава, которая в настоящее время не участвует в войне, являлась ключевой идеей пакта, разоблачавшей его как откровенную попытку оси предвосхитить вмешательство единственной импортирующей страны, еще не находившейся в состоянии войны: Соединенных Штатов. Черчилль рассчитывал, что американский флот, пересекающий японские морские пути в Малайю и Индонезию, может стать причиной того, что Соединенные Штаты вступят в войну. Американский флот не пошел в Сингапур[585]585
  C&R-TCC, 1:74.


[Закрыть].

Весь год у Соединенных Штатов не было настроения решать сложные проблемы, подбрасываемые Черчиллем. Командующий военно-морскими силами адмирал Гарольд Старк (Бетти) не хотел отправлять свои корабли, находившиеся в безопасности в Пёрл-Харборе, в Сингапурский пролив для оказания помощи империи Черчилля. Но даже если бы захотел, то Америка еще была не готова к противоборству с Японией. Соединенные Штаты все еще боролись за выход из кризиса, наполовину осознавая, что приближается буря, и наполовину готовые, чтобы встретить ее. Америка пребывала в состоянии блаженного мира, на горизонте появился отблеск возрожденного экономического процветания. Если бы этот мир был нарушен, то никакое трехстороннее соглашение оси не могло помешать Америке вступить в войну, и при этом просьбы Черчилля не могли заставить Америку вступить в войну, если этот мир не был нарушен. Нельзя сказать, что Америку совсем не интересовали события в мире или, по крайней мере, в Европе. В 1940 году речь Рузвельта «кинжал в спину» собрала наибольшее количество слушателей. Миллионы италоамериканцев все еще считали дуче настоящим парнем. Американцы знали старую Европу, откуда приехали их родители, но Тихий океан – это совсем другая история. Для большинства американцев десятки островов – Гуам, Коррегидор, Уэйк, Мидуэй, Гуадалканал – были неизвестной землей. Только в последние недели 1941 года они – и большинство британцев – узнают, где находится Пёрл-Харбор[586]586
  Time Capsule 1940: A History of the Year Condensed from the Pages of Time, edited by Henry R. Luce (New York, 1968).


[Закрыть].

Америка понемногу перевооружалась. С целью усиления глобального присутствия военно-морской флот США (160 тысяч офицеров и матросов, меньше итальянского и германского флотов) заказал восемь новых авианосцев. Срок сдачи – 1945 год. Армия, слабая, 500-тысячная (включая Национальную гвардию), проводила полевые испытания нового транспортного средства общего назначения (General Purpose vehicle, GP). Кандидат от Республиканской партии на президентских выборах Уэнделл Уилки, а не изоляционист Роберт Тафт выступил против Рузвельта, дав понять миру, что ни одна американская политическая партия полностью не закопала голову в песок изоляционизма. Рузвельт утвердил законопроект о призыве в армию в мирное время; 800 тысяч человек были призваны в армию сроком на один год. Опустив слово «проект», когда объявлял о законе, Рузвельт назвал его возрождением «старого американского обычая трехсотлетней давности проводить смотр». Если верить его заявлению, что американские парни не будут отправлены за океан на войну, то возникает вопрос: где будут служить 800 тысяч человек, призванных в армию?[587]587
  Time Capsule 1940.


[Закрыть]

С мая Черчилль безуспешно настаивал, приставал, просил Рузвельта присоединиться к нему в борьбе за выживание Великобритании. Его официальные письма Рузвельту, заполненные фактами и цифрами относительно британских потерь в воздухе и на море, производства оружия и финансов, за исключением длинного письма от 7 декабря, по тону были подобны письмам, которые девятилетний Уинстон писал из школы Сент-Джордж, ища одобрения матери и отца. В детстве Черчиллю казалось, что его отец «владел ключом от всего или почти от всего, имеющего ценность». В 1940 году этот ключ был у Рузвельта[588]588
  C&R-TCC, 1:65–66; Churchill, Early Life, 33 (from Manchester, The Last Lion, vol. 1, and Cowles, Churchill).


[Закрыть].

Черчилль добился властных высот только для того, чтобы сверху обозревать страну, оказавшуюся в критическом положении. Он был защитником королевства, которое, вполне возможно, в скором времени могло оказаться беззащитным. Победы Королевских военно-воздушных сил – ограниченные и без гарантии, что будут продолжаться, – давали ничтожную надежду на будущую победу. Позже Черчилль напишет об этих месяцах, что «это было время, когда в равной мере было хорошо и жить и умереть». В те декабрьские дни прогноз Черчилля, ставшего свидетелем гибели Франции, мог как осуществиться, так и нет; в середине июня, во время последнего полета из Франции, Черчилль, повернувшись к Исмею, спросил: «Вы осознаете, что нам, вероятно, осталось жить максимум три месяца?» Эти три месяца превратились в шесть, но при отсутствии союзника они просто явились отсрочкой смертной казни. Звездный час Британии уступил дорогу ее самым длинным ночам. Немцы не вторглись с моря, но, когда в апреле – мае Канал успокоится, когда сирень объявит о наступлении весны – и Hitlerwetter, – немцы, конечно, придут. Но Черчилль верил, что если немцы и появятся, то непременно потерпят неудачу[589]589
  Celia Sandys, Chasing Churchill (New York, 2005), 138; Shirer, Rise and Fall, 782—83.


[Закрыть].

6 декабря из североафриканской пустыни пришло известие, что британская имперская армия на марше и, в отличие от британского экспедиционного корпуса в июне, продвигается вперед. Сразу после полуночи началась операция «Компас», – план Уэйвелла по выдворению итальянцев из Западного Египта, – когда британские войска, танки и грузовики покинули Мерса-Матрух и двинулись на запад, к лагерям итальянцев в Сиди-Баррани, находившемся в 75 милях и двух днях пути от Мерса-Матруха, города на берегу лазурного моря, который был оживленным портом и центром по ловле губок еще до основания греками Кирены (находился на территории современной Ливии). Отсюда приблизительно в 500 году до н. э. персидские войска Камбиса II вышли в пустыню на поиски оазиса Сива, и это была первая остановка на древнем караванном пути в Судан. Камбис со всей своей армией бесследно исчез где-то в пустыне, может, в большом «песчаном море» на юго-западе, может, во впадине Катара, огромной, безводной впадине, дно которой покрыто песком и солончаками, одной из самых ужасных географических особенностей планеты. В 331 году до н. э. Александр Великий, тоже в поисках оазиса Сива, прошел маршрутом Камбиса. Когда македонский царь пришел в оазис, оракул храма бога Амона в Сиве признал его новым фараоном Египта. Александр покинул оазис с верой в свою судьбу и завоевал мир. Спустя три века в Мерса-Матрухе (тогда он назывался Параитонион) любили проводить время божественная Клеопатра и ее возлюбленный Антоний.

Мерса-Матрух был связан с Александрией одноколейной железной дорогой, тянувшейся вдоль побережья рядом с дорогой, по которой шел Александр Великий. У британцев не было проблем с обеспечением поставок, но линии поставок итальянцев отстояли за сотни миль; это было их слабым местом. Согласно плану операции британский полевой командир, генерал-лейтенант Ричард О’Коннор переместил свои силы Западной пустыни – 30 тысяч человек, шестьсот пулеметов «Брен» и множество легких и тяжелых танков – из Мерса-Матруха в Сиди-Баррани, незаметно для противника. По обычаю сарацинов, тысячу лет назад понявших необходимость жить и умирать по законам пустыни, вдоль маршрута были спрятаны цистерны с топливом и водой для танков и солдат О’Коннора. Согласно плану О’Коннора, подойдя к стоянке итальянцев, его армия и танки должны были незаметно зайти с тыла к разрыву между лагерями Нибейва и Бир-Софари. Затем О’Коннор намеревался бросить свои танки и пехоту прямо на открытые фланги и атаковать с тыла – смелый маневр, учитывая, что в численном отношении итальянцы почти втрое превосходили силы О’Коннора.

Практика показывает, что для успеха атакующих сил их численность в месте атаки должна как минимум втрое превосходить силы соперника. Кроме того, к западу от Сиди-Баррани находились еще почти 150-тысячные итальянские войска. Исходя из этого 30-тысячная армия О’Коннора не имела практически никаких шансов на успех. О’Коннор планировал нанести одновременно удары с тыла и фронта. Его армия вполне могла занять место в военной истории рядом с 7-м кавалерийским полком Джорджа А. Кастера (битва при Литтл-Бигхорне, 1876 год), легкой кавалерийской бригадой (Балаклавское сражение, 1854 год) и частями АНЗАКа[590]590
  АНЗАК – Австралийский и Новозеландский армейский корпус. В 1915 году корпус был расформирован, но термин остался и во время Второй мировой войны использовался для обозначения австралийских и новозеландских подразделений на всех театрах и во всех операциях. (Примеч. авт.)


[Закрыть] в Галлиполи (1915 год)[591]591
  Celia Sandys, Chasing Churchill (New York, 2005), 138; Shirer, Rise and Fall, 782—83.


[Закрыть].

Еще одним врагом О’Коннора было расстояние. Как только он покинул Мерса-Матрух, с каждой милей он отдалялся от линий поставки. Большую часть территории Ливии занимает пустыня, за исключением узкой полосы вдоль побережья, где единственная дорога петляет от Бардии на востоке до Триполи на западе. Море песка и слоистого камня, бездорожье, местность, лишенная растительности, каких-либо особенностей ландшафта. Итальянцы в Ливии не испытывали проблем с поставками благодаря безопасным морским линиям снабжения между Италией и Ливией. Армия О’Коннора оказалась одна в пустыне, настоящее экспедиционное подразделение, полностью оторванное от всего, что поддерживало его.

Уэйвелл и О’Коннор знали, как воевать в пустыне, в то время как итальянцы знали, очевидно, только то, как располагаться лагерем в пустыне. Британцы понимали, что мобильность является ключом к успеху в войне в пустыне. В этой войне уничтожение сил противника намного важнее, чем сохранение территории, – удерживать территорию в пустыне все равно что удерживать участок воды в открытом океане. Ближайшая цель Уэйвелла состояла не в том, чтобы армия О’Коннора пересекла песчаные моря Ливии, а просто разбить итальянцев в Сиди-Баррани и, если дело пойдет хорошо, продвинуться на 25 миль на запад. И для того чтобы осуществить задуманное, требовались: хитрость, огромная удача, внезапность нападения и враг, не имеющий особого желания сражаться.

Они получили все, что требовалось. В течение ночи с 8 на 9 декабря пехота О’Коннора при поддержке танков «Матильда» проложила путь между лагерями Нибейва и Бир-Софари. Итальянский летчик заметил британцев и немедленно доложил о «внушительном количестве единиц бронетехники», но ему приказали представить отчет в письменном виде. Если он и представил письменный отчет, то на него то ли не обратили внимания, то ли не прочли. В два часа ночи 9 декабря войска О’Коннора обошли с тыла лагерь в Нибейве.

Это была настоящая имперская армия, состоявшая из англичан, индусов, сикхов, ольстерцев, горцев и новозеландцев. Два полка «Матильд» были готовы поддержать пехоту – для этого и создавались эти 26-тонные чудовища. «Матильды», отличавшиеся мощным для своего времени бронированием, обстреливали из 40-миллиметровых QF 2 pounder пушек (двухфунтовки) легкие итальянские танки, прикрывая имперскую пехоту. После завтрака, состоявшего из бекона, горячего чая и глотка рома на дорожку, солдаты О’Коннора оживились. Со стороны итальянских лагерей ветер принес запах свежезаваренного кофе и горячих булочек[592]592
  Collier, War in the Desert, 26–33.


[Закрыть].

Британцы прервали их завтрак. Волынщики горцев Кэмерона сыграли сигнал к атаке; вопли волынок долетели до Нибейвы вместе с первыми выстрелами «Матильд». Танки двинулись вперед, за ними наступали горцы; под лучами утреннего солнца ослепительно блестели их штыки. Итальянцы яростно защищались с помощью пулеметов и гранат; генерал Пьетро Маллетти выскочил из палатки, начал стрелять и тут же был убит. Двадцать легких итальянских танков были превращены в груду дымящегося металла британскими «Матильдами», которые неуклонно двигались вперед и безжалостно давили итальянцев своими гусеницами. Менее чем за три часа все закончилось: лагерь был уничтожен, более 2 тысяч человек взято в плен. В 10 милях к северу ждали еще два лагеря. 1-й полк королевских фузилеров наступал на позиции итальянцев, гоня перед собой футбольный мяч. В итальянских лагерях выбросили белые флаги. В одном из лагерей британцы нашли пятьсот итальянцев, построенных в шеренги; перед строем стоял бригадный генерал, ожидавший какого-нибудь британского офицера, чтобы сдаться.

В течение двух дней танки и солдаты О’Коннора двигались вперед. 12 декабря были уничтожены все укрепления и, после обстрела «Матильдами» и крейсерами королевского флота, взят Сиди-Баррани. Успех был столь ошеломляющим и неожиданным; взятые в плен – 39 тысяч человек – превосходили в численном отношении победителей. Один британский командир батальона сообщил, что захватил «5 акров офицеров и 200 акров рядовых». Черчилль, в восторге от первых докладов, сослался на борьбу греков с итальянцами, когда сказал Колвиллу: «Что ж, нам не пришлось прибегать к помощи генерала Папагоса». Черчилль позвонил королю: «Мои скромные поздравления, сэр, с большой британской победой, большой имперской победой». «Впервые с начала войны мы смогли с полным основанием использовать слово «победа»[593]593
  Collier, War in the Desert, 27–28; Colville, Fringes, 308—9.


[Закрыть].

О’Коннор продолжал двигаться на запад, к Бук-Буку, где, согласно первоначальному плану, следовало прекратить наступление. Уэйвелл в Каире получил сообщение: «Мы достигли второго Б в Бук-Буке». О’Коннор наступал, беря в плен все больше и больше итальянцев. Муссолини был в ярости. «Пять генералов взяты в плен и один убит», – сказал он Чиано[594]594
  Collier, War in the Desert, 29.


[Закрыть].

Перед началом операции «Компас» Черчилль сказал Диллу, что Уэйвеллу следует действовать осмотрительнее и «не бросать в бой все имеющие силы». За неделю с начала операции Уэйвелл, – застенчивый, косноязычный Уэйвелл – которого всего несколькими месяцами ранее Черчилль считал несколько «глуповатым», превратился в героя. Черчилль узнал, что Уэйвелл написал две книги; не зная ни названий, ни темы, он приказал Колвиллу найти эти книги. Выяснилось, что молчаливый Уэйвелл был поэтом, историком, биографом и воином. В 1928 году он написал «Палестинские кампании» и только что издал свою последнюю работу «Алленби», в которой рассказал, как фельдмаршал виконт Алленби[595]595
  В «Харперской энциклопедии военной истории» Р.Э. и Т.Н. Депюи говорится: «Действия Алленби в этой кампании [Палестинской] действительно выше всяких похвал. Четверть века спустя его достижения в пустыне превзойдет лучший тактик Второй мировой войны Э. Роммель». Заслуги британского главнокомандующего были оценены по достоинству. Эдмунд Генри Алленби был произведен в фельдмаршалы, ему был пожалован титул виконта и 50 тысяч фунтов стерлингов. В военной истории Алленби считается самым выдающимся английским полководцем Первой мировой войны.


[Закрыть] во время Первой мировой войны сделал в Палестине то, что не удалось сделать ни одному британскому генералу в ту войну: полностью уничтожить противника при минимальных потерях со своей стороны.

Уэйвелл служил под началом Алленби на Ближнем Востоке и разделял точку зрения главнокомандующего: доверяйте подчиненным, давайте им четкие приказы и позволяйте им выполнять их. Демонстрируйте там, где это требуется, храбрость, моральную и физическую, но не из любви к опасности, а для того, чтобы выполнить тяжелую работу[596]596
  GILBERT 6, 935; Colville, Fringes, 309; Mark Mayo Boatner, The Biographical Dictionary of World War II (New York, 1999), 602.


[Закрыть].

16 декабря О’Коннор пересек ливийскую границу. Черчилль телеграфировал Уэйвеллу: «Теперь ваша цель измотать итальянскую армию и насколько возможно очистить от нее африканское побережье». Его телеграмма Уэйвеллу от 18 декабря звучала следующим образом: «Евангелие от Матфея, глава 7, стих 7» («Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам»). Черчилль рисковал всем, отправляя солдат и танки из Великобритании в Египет, когда вторжение казалось неизбежным. Он рисковал и пока побеждал[597]597
  GILBERT 6, 935; Collier, War in the Desert, 29.


[Закрыть].

К концу года налеты становились все ожесточеннее. 8 декабря бомба попала в здание палаты общин. На следующий день Генри (Чипс) Ченнон[598]598
  Ченнон (1897–1958), американец по рождению, в 1935 году был избран членом британского парламента от Консервативной партии. Согласно Джоку Колвиллу, сэр Генри был «первой знаменитостью лондонского cafe’s socity, другом леди Кунард и Р.О. Батлера. Его произведения отличались утонченностью и остроумием. (Примеч. авт.)


[Закрыть] увидел Черчилля, бродящего по развалинам.

«Неожиданно я столкнулся с Уинстоном Черчиллем, одетым в пальто с меховым воротником и курящим сигару… «Это ужасно», – заметил он… и я увидел, что он очень взволнован, поскольку любит Вестминстер». Ченнон, разглядывая дымящиеся руины древнего здания, заметил: «Хорошее попадание». Черчилль проворчал в ответ: «Здесь Кромвель подписал смертный приговор королю Карлу». Вечером Ченнон написал, что «почувствовал историческое значение этой сцены – Уинстон, оглядывающий давно предсказанное им разрушение места, которое он любил»[599]599
  Cv/2, 1204.


[Закрыть].