Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

Черчилль опасался, что щедрость Бивербрука в результате обескровит Британию. Все участники, американские и британские, думали, что смогут справиться со Сталиным. На самом же деле Дядюшка Джо не относился к людям, с которыми можно справиться. Он скорее относился к разряду укротителей людей[1133]1133
  Harriman and Abel, Special Envoy, 77, 220.


[Закрыть].

В том месяце Иден, трезво оценив требования Сталина, сказал военному кабинету, что Советы так или иначе получат страны Балтии. У Черчилля было иное мнение по этому вопросу. Еще не пришло время определять границы, сказал он Идену, и вообще, такие вопросы «будут решаться только на мирной конференции, когда мы выиграем войну». Затем он обратился к Идену, чья поездка в Москву на тот момент была самым важным событием в его карьере. Старик посоветовал своему эмиссару «не быть грубым со Сталиным». Вопрос о границах даже не поднимался. Такой была политическая и нравственная позиция Черчилля в отношении Восточной Европы, позиция, которую со временем разрушили события и Сталин[1134]1134
  Elisabeth Barker, Churchill and Eden at War (New York, 1978), 233—35; ChP 20/50.


[Закрыть].

Запертый, по воле погоды, в своей каюте на борту «Дюк оф Йорк», Черчилль надиктовал три длинные записки, в которых сообщил военному кабинету и начальникам штабов свои планы относительно Европы и Азии в 1942 году и планы на 1943 год, подчеркнув «выгоду, которую мы получим, если объявим сейчас о наших намерениях направить освободительные армии в Европу в 1943-м». Эти слова предназначались не только для руководства Британии, но и для Рузвельта с его советниками. В своих записках Черчилль ни разу не упомянул возможность отправки больших союзнических армий в Европу в 1942 году; он прекрасно понимал, что это невозможно. Однако американцы уже думали об открытии осенью второго фронта в Европе. Сталин просил об этом с июля. На несколько месяцев Черчилль превратился в объект критики со стороны американцев, Сталина и британских левых. Они обвиняли его в нежелании открыть второй фронт, хотя на самом деле, по совету военачальников, он не хотел открывать его раньше времени. Он безуспешно пытался объяснить свою позицию – союзникам в течение 1942 года, критикам – оставшуюся часть жизни[1135]1135
  Cv/3, 1644.


[Закрыть].

Пока Черчилль был в море, Адольф Гитлер удовлетворил любопытство всех тех, кто в течение нескольких дней гадал, кто сменит фельдмаршала Вальтера фон Браухича на посту главнокомандующего немецкой армией и руководителя Верховного командования сухопутных войск (ОКХ). Учитывая, что Германия была сухопутной державой, ОКХ традиционно было основным выразителем мнения в вермахте до 1938 года, когда Гитлер создал и возглавил новую структуру Верховного командования вермахта (ОКВ). С этого времени штабные офицеры ОКХ, которых Гитлер ненавидел за аристократическое происхождение, уже не обладали прежним влиянием. ОКВ фактически, в котором хватало гитлеровских холуев, планировало и руководило операциями на всех военных театрах, кроме России, где ОКХ осуществляло руководство немецкими армиями на Восточном фронте под надзором и к удовольствию ОКВ. Гитлер получал удовольствие, стравливая друг с другом две военные структуры. Фон Браухич, которому не хватало силы и смелости спорить с Гитлером, пришедшим в ярость от стратегия Браухича, предлагавшего сначала взять Москву, а уже затем кавказские нефтяные месторождения, вышел в отставку[1136]1136
  Cv/3, 1644.


[Закрыть].

Гитлеру было очевидно, что только один немец обладает необходимым военным талантом, чтобы занять место Браухича, который, как он позже сказал Геббельсу, был «трусом и дураком». Итак, 19 декабря фюрер назначил себя главнокомандующим немецкой армией. Он уже был Верховным командующим немецкими вооруженными силами, но на уровне главнокомандующего принимались не только стратегические, но и тактические решения. Началась чистка рядов; Рундштедта, Гудериана и Эриха Гепнера, еще год назад считавшихся танковыми гениями, отстранили от командования, Бок вышел в отставку. Фельдмаршал Вильгельм Кейтель остался начальником штаба Верховного командования вооруженными силами, впечатляющее название, противоречившее его истинному положению человека без собственного мнения при Гитлере. Франц Гальдер, оставшийся начальником штаба ОКХ, надеялся служить в качестве противовеса растущему губительному влиянию Гитлера на армию. Гальдер относился к тем профессиональным солдатам, которые вызывали неприязнь Гитлера. Неприязнь была взаимной: Гальдер, более преданный армии и Германии, чем Гитлеру, ненавидел фюрера, но долг требовал, чтобы он служил на совесть. Гальдер, бесцветный, похожий на профессора, хранил армейские традиции и был одним из немногих в высших эшелонах, который считал своей обязанностью (и имел достаточно силы воли) указывать Гитлеру на стратегические ошибки. Однако впоследствии Гальдер рассказал историку, что он приносил пистолет на совещания в рейхсканцелярии с намерением избавить Германию от мерзкого австрийца, но, «как человек и христианин», не мог заставить себя сделать это. Но даже если бы и сделал, то свиноподобный Геринг занял бы место Гитлера, а если бы свергли Геринга, то бразды правления принял бы третий человек после Гитлера (и преемник Рудольфа Гесса), жестокий, умный и амбициозный Мартин Борман, если бы еще более жестокий и еще более амбициозный Генрих Гиммлер не оспорил это право. Ни один убийца в одиночку не мог разрушить нацистскую государственную машину[1137]1137
  Louis P. Lochner, The Goebbels Diaries 1942–1943 (New York, 1948), 136; Charles Burdick and Hans-Adolf Jacobsen, eds., The Halder War Diary, 1939–1942 (New York, 1988); Boatner, Biographical Dictionary, 200–201.


[Закрыть].

Решение Гитлера было равносильно рузвельтовскому «перехватыванию» повседневной работы у Маршалла и черчиллевским попыткам навязывать решения Бруку. Но если раздражительный Гитлер не допускал инакомыслия, то Черчилль (хотя часто бывал раздраженным) поощрял обмен мнениями между собой и генералами, в результате которого, в пылу спора, рождались более разумные решения. Гитлер, приняв на себя руководство армейским аппаратом, не только положил конец любым дебатам, но внес больший раскол в командную систему; в немецких вооруженных силах появились «вотчины», докладывавшие напрямую Гитлеру, таким образом, Гитлер, и только Гитлер владел всей информацией. Тем самым он лишил себя совета экспертов, которые могли бы дать ему наилучший совет. Но Гитлеру, который подозревал многих из них, казалось, что он более эффективно сможет достигнуть своей цели, если заставит своих генералов бродить в потемках. Как выяснилось позже, это было катастрофическое решение, но в тот момент оно казалось невероятно удачным, и, как написала Молли Пэнтер-Доунес, «идея Гитлера как сумасшедшего командующего, изображенного Чаплином, который быстро перестает справляться с катастрофой, не так популярна, как раньше, поскольку некоторые из этих предполагаемых чудачеств в конечном итоге оказались вполне здравыми идеями». Если уж кто-то на той неделе плохо справлялся с катастрофическим положением, так это Черчилль с Рузвельтом на Дальнем Востоке[1138]1138
  Panter-Downes, War Notes, 191.


[Закрыть].

22 декабря, в конце дня, после почти десятидневного пребывания в бушующем море, Duke of York причалил в Хэмптон-Роудс[1139]1139
  Хэмптон-Роудс (Hampton Roads) – собирательное название портов и якорных стоянок в устье Чесапикского залива.


[Закрыть] в устье Чесапикского залива.

Планировалось, что они поплывут до реки Потомак, но с Черчилля было уже достаточно. Он полетел в Вашингтон на военном самолете в сопровождении нескольких помощников. Когда самолет заходил на посадку над Потомаком, все прильнули к иллюминаторам и, «замерев от восторга», смотрели на то, что не видели уже более двух лет: «восхитительный вид залитого светом города». Когда самолет приземлился на военно-морской базе Анакостия, Черчилль увидел Франклина Рузвельта, который сидел на заднем сиденье большого черного седана, стоявшего на предангарной бетонированной площадке. Президент переехал реку, чтобы лично приветствовать гостя. Широкий, словно неподготовленный жест; Рузвельт умел производить впечатление. Никто, особенно Черчилль, не мог устоять перед его обаянием. Что касается Рузвельта, то прибытие иностранного лидера было событием, которое нельзя пропустить; ни один американский президент не летал на самолете во время президентского срока, не говоря уже об умении управлять самолетом, в отличие от Черчилля, который умел управлять самолетом. Рузвельт наблюдал из своего лимузина, как премьер-министр Великобритании вышел из аэроплана в вашингтонскую ночь, словно свидетельствуя, что в воздухе запахло переменами[1140]1140
  Thompson, Assignment: Churchill, 246; WSC 3, 682.


[Закрыть].

Черчилля разместили на том же этаже, где находились частные покои президента; Гопкинс жил в рабочем кабинете Линкольна. Редкий случай, когда иностранный гость удостаивался такой чести. Позже вечером два лидера встретились в кабинете Рузвельта на втором этаже, где Черчилль передал Рузвельту наброски трех стратегических документов, которые он составил во время путешествия. В целом документы были пророческими: Черчилль предвидел морскую войну против Японии, пока союзные сухопутные войска будут отвоевывать острова, что послужит стартовой площадкой для наступления на Токио. Он предполагал наносить удары по периферии Германии до тех пор, пока русские и англо-американские армии не смогут зажать Берлин с востока и запада. Он видел необходимость контроля над Атлантикой как залог любого европейского нападения. Он видел стратегическую ценность в очистке Северной Африки и предъявлении прав на Средиземноморье, чтобы вывести Италию из войны до начала наступления в Европе. Рузвельт был знаком с основными моментами, изложенными Черчиллем в этих документах, поскольку Черчилль изложил их в письме, отправленном Рузвельту в конце октября, на которое президент не ответил. Годом ранее, на секретных переговорах в Вашингтоне (известны как переговоры АВС-1), американские, британские и канадские армейские высокопоставленные чины разработали стратегию совместных действий в случае вступления Соединенных Штатов в войну против Германии и Японии. Согласно плану сначала требовалось нанести поражение Германии, начав с воздушных бомбардировок и морской блокады, а затем перебросить часть американского Тихоокеанского флота в Атлантику. Это джентльменское соглашение, надеялся Черчилль, будет закреплено в течение последующих нескольких дней, поскольку он опасался, что, если Япония приведет Америку в бешенство, американские военачальники могут изменить стратегию, решив сначала разгромить Японию, а не Германию, что повлечет ужасные последствия для Британии, если Гитлер расправится с русскими раньше, чем объявятся янки[1141]1141
  Cv/3, 1344—45.


[Закрыть].

Кодовые названия для операций, на которые надеялся Черчилль, встречались в изобилии в планах Черчилля, многие из них он выбрал сам. Операция «Акробат» – наступление, с помощью которого Окинлек мог за несколько недель «завладеть Триполи», а его танки стабилизировать ситуацию «на границе Туниса». У Черчилля не было желания преследовать Роммеля по всей Северной Африке; он хотел разбить немецкие танковые войска и затем расправиться с пехотой Роммеля, когда она будет прижата к побережью. Однако с каждым днем становилось все яснее, что Окинлек, испытывавший нехватку продовольствия и чьи солдаты устали до изнеможения, долго не продержится. Это ставило под угрозу надежды Черчилля на вовлечение американцев в войну в пустыне. Когда Окинлек приступил к операции «Крусейдер», Черчилль сказал в палате общин, что результат битвы в пустыне, как в морском сражении, можно определить через несколько часов. Битва длилась уже более месяца, и, хотя Роммель отошел к границе Триполитании, 8-й армии Окинлека под командованием генерала Нила Ричи не хватало танков, чтобы покончить с Роммелем. Таким образом, операция «Акробат» могла закончиться, так и не начавшись. Тем не менее Окинлек сообщил Черчиллю именно те новости, которые были необходимы премьер-министру: немцы «под сильным давлением», доложил Окинлек, и посоветовал Черчиллю «проталкивать «Акробат». Окинлек был уверен, что в середине февраля сможет перейти в наступление[1142]1142
  John Keegan, ed., Churchill’s Generals (New York, 1991), 86; Cv/3, 1341; WSC 4, 24.


[Закрыть].

Операция Whipcord, наиболее оптимистичный план Черчилля, основывалась на убеждении, что после взятия Триполи британцы смогут сразу «перепрыгнуть» на Сицилию, «пока не пройдет потрясение от сражения» в Северной Африке. Если удастся завладеть Сицилией, остатки немцев и итальянцев в пустыне, скорее всего, поймут, что оказались в безвыходном положении. Это, в свою очередь, подготовит почву для «Гимнаста», операции по захвату французской Северной Африки, с согласия правительства Виши или без него, которая завершится высадкой британских – и, хочется надеяться, американских – сил под командованием героя Дюнкерка, Гарольда Александера, у Дакара и Касабланки. Для поддержки Окинлека Черчилль приказал направить несколько транспортных судов с 18-й британской дивизией, вместе с эскадрильями истребителей, противотанковыми орудиями и сотней новых американских танков в Каир через мыс Доброй Надежды. Несколькими днями ранее он заявил Комитету обороны, что, согласно «руководящему принципу», «никакие ресурсы», предназначенные для операций в Северной Африке, «не должны направляться в другие места»[1143]1143
  CAB 69/2; ChP 20/20.


[Закрыть].

Его стратегические размышления были частью грандиозных стратегических планов, разработанных годом ранее. Он всегда рассматривал Европейский военный театр в виде сжимающегося вокруг Германии кольца, посредством морской блокады на Северном море и Восточной Атлантике, и на суше, от Французской Северной Африки на восток к Каиру, на север, через Багдад до Кавказа, с восточным периметром кольца, очерченным 1800-мильным советским фронтом. Черчилль хотел испытать кольцо на море, в воздухе и на земле, пока не найдет слабые места, а затем воспользоваться выбранной стратегией. Он хотел сражаться сразу на всех фронтах, стратегия, которая приводила в ужас его военных советников (и которая будет приводить в ужас его американских союзников на протяжении последующих трех лет). «Черчилль – величайший военный гений в истории, – сказал Исмей Авереллу Гарриману. – Он может использовать одну дивизию сразу на трех фронтах». Редактор дневников Брука, Артур Брайант, написал, что «до конца 1941 года у Британии не было реальной стратегии, позволявшей выиграть войну», и она просто пыталась избежать поражения, сражаясь «неистово, всеми силами, которые у нее имелись, делая все, на что она была способна, чтобы удержать своих европейских врагов в кольце из соленой воды и песка». Но в отличие от прошлого года у Черчилля теперь был союзник, способный предоставить неограниченное количество людей и оружия. Рождественская конференция, в ходе которой обсуждались все эти вопросы, носила кодовое название «Аркадия» – подходящее название, учитывая, что Аркадия – страна мира и благоденствия, но в то же время в ней есть храм Зевса. В Вашингтоне Черчилль нашел утешение, а в Рузвельте – Зевса, поскольку больше не было сомнений в том, кто создаст молнии, которые уничтожат Гитлера. Оставался вопрос, который не давал покоя Черчиллю: кто решит, где и когда метать молнии[1144]1144
  Harriman and Abel, Special Envoy, 216; Bryant, Tide, 15.


[Закрыть].

Макс Бивербрук считал, что бесчисленное количество черчиллевских операций отвлекает от реальной войны, в России, где, по его мнению, британские танки и войска могли принести больше пользы, чем в Северной Африке. Генерал Джордж Маршалл тоже считал Африку второстепенным театром; он хотел высадиться на побережье Франции в 1942 году. Дуайт Эйзенхауэр мыслил в том же направлении, но отдавал предпочтение другому театру военных действий. «Я настаивал, что решающее значение имеет Дальний Восток, – отметил он в дневнике, – и никакие второстепенные военные действия не стоит предпринимать до тех пор, пока там не будет приведено в соответствующий вид воздушное и водное пространство. Вместо этого мы предпринимаем [операции] «Магнит», «Гимнаст» и т. д.». Эйзенхауэр, не любивший бумажную работу, написал в дневнике, что «отдал бы все, чтобы вернуться на поле боя». Но Аверелл Гарриман разделял точку зрения Черчилля и видел стратегическую значимость Турции и Ближнего Востока, тогда как другие, особенно Бивербрук, этого не понимали[1145]1145
  Dwight D. Eisenhower, Crusade in Europe (New York, 1948), 22.


[Закрыть].

Генерал сэр Алан Брук, всего три недели назад занявший должность начальника имперского Генерального штаба, соглашался с Черчиллем, что первоочередной задачей является освобождение Северной Африки и Средиземноморья, но только в том случае, если туда будут переброшены огромные силы, что не представлялось возможным, учитывая переброску с Ближнего Востока на Дальний Восток, и растущие потери транспортных судов в Атлантике. В течение двух веков британские генералы рассматривали все операции с точки зрения военно-морской стратегии, необходимой для поддержания сухопутных войск. В отличие от континентальных держав Британии не требовалась огромная регулярная армия (4– или 5-миллионная) для защиты своих границ; с этим справлялись Северное море и Ла-Манш. Британская армия всегда была, вследствие островного положения Великобритании, экспедиционной, зависящей от Королевских военно-морских сил. Брук был генералом «соленых вод». Он понимал, что установление союзниками контроля над Средиземноморьем приведет к сокращению маршрута поставок на Ближний Восток – с 14 тысяч миль вокруг мыса Доброй Надежды до менее чем 4 миль через Средиземное море, – благодаря чему на миллион тонн возрастет объем поставок, что соответствует 200 грузовым судам. Эти «освободившиеся» суда можно будет использовать для поставки в Британию большего количества вооружения и продовольствия и для переброски американских войск в Британию и на Дальний Восток. До тех пор пока не будет установлен контроль над Средиземноморь ем, союзники обречены нести тяжелые потери в кораблях. Брук поддерживал предложения Черчилля относительно операций в Средиземноморье еще по одной причине. Он эвакуировался из Дюнкерка и не имел ни малейшего желания возвращаться во Францию до тех пор, пока в его распоряжении не будет армий, необходимых для ведения боевых действий в Европе[1146]1146
  Bryant, Tide, 16 («salt water» general).


[Закрыть].

Брук был согласен с Черчиллем относительно необходимости возвращения во Францию и средиземноморской стратегии, но что касалось желания Черчилля сражаться в Норвегии, на Дальнем Востоке и в Африке одновременно, то Брук понимал, что Британии – всей империи – не хватит людей и вооружения, в особенности судов, чтобы осуществить большую часть черчиллевских операций. Но Брук был в Лондоне, тогда как Черчилль, в Вашингтоне, полностью завладел вниманием президента и его военачальников. Рузвельт согласился с операциями «Акробат», «Гимнаст» и «Магнит», планом по замене британских войск, расположенных в Северной Ирландии, четырьмя или более американскими дивизиями, чтобы освободить британские войска и отправить их в Северную Африку. Подробностями операций должен был заняться недавно созданный Объединенный комитет начальников штабов, в состав которого вошли американские и британские командующие всеми родами войск и их представители. Первые совещания привели Дилла в замешательство, и он телеграфировал Бруку, что американцы не имеют плана действий и не ведут протокол. Дилл сделал вывод, что «на данный момент Соединенные Штаты не имеют, повторяю, не имеют ни малейшего представления о том, что значит война, и их вооруженные силы не готовы к войне больше, чем это можно было бы себе представить»[1147]1147
  Danchev and Todman, War Diaries, 281; Bryant, Tide, 234.


[Закрыть].

Если Черчилль видел возможности в Северной Африке, то Рузвельт видел их в Китае, что вносило еще большую путаницу. Чан Кайши зависел от Бирманской дороги, единственной связи с внешним миром, по которой доставлялись топливо и боеприпасы для армии Чана. Если японцы перережут дорогу, с Чаном будет покончено. Вся союзническая оборона Бирманской дороги состояла из нескольких эскадрилий истребителей королевских военно-воздушных сил в Бирме и порядка семидесяти наемников из американского добровольческого военно-воздушного подразделения (American Volunteer Group, AVG), чьи несколько эскадрилий истребителей были поделены между Куньминем и Бирмой. Американским наемникам платили по 500 долларов за каждого убитого японца. Американские самолеты Curtiss-Wright P-40B Tomahawks украшали акульи пасти. «Летающими тиграми», как называли себя американцы, командовал бригадный генерал Клэр Шеннолт (служил в Воздушном корпусе армии США, затем был заведующим кафедрой истребителей в Тактической школе Воздушного корпуса, в 1937 году вышел в отставку, служил советником Чан Кайши во время японо-китайской войны). Жена Чан Кайши, Сун Мэйлин, называла американцев своими «летающими ангелами». Их было мало, они испытывали нехватку резервных экипажей и боеприпасов, но с Пёрл-Харбора они были единственной союзнической силой, доставлявшей неприятности японцам[1148]1148
  Edward Jablonski, Airwar: Tragic Victories (Garden City, NY, 1971), «American Renegades», 26–42.


[Закрыть].

Во время пребывания Черчилля в Вашингтоне Арчи Уэйвелл, по просьбе Рузвельта, был назначен верховным главнокомандующим на Дальнем Востоке. В его круг обязанностей входило удержание Малайи и координация действий с Чаном по защите Бирманской дороги Чаном; считалось, что бирманцы ненавидели китайцев так же сильно, если не сильнее, как британцев. По мнению Уэйвелла, эта задача была не под силу армии Чана; Черчилль считал Китай второстепенным театром военных действий. Черчилль рассматривал защиту Бирмы исключительно с точки зрения защиты Индии, а не для того, чтобы спасти Бирму и защитить Чана и его маршруты поставок. Командование американскими, британскими, голландскими и австралийскими вооруженными силами (ABDA) (American-British-Dutch-Australian Command), которое возглавил Уэйвелл, должно было по возможности скорее приступить к работе в Батавии, столице Голландской Ост-Индии.

Уэйвеллу, по сути, пришлось принести себя в жертву. Ни Черчиллю, ни британским военачальникам не пришлась по вкусу эта идея, но позже Черчилль написал, что «было очевидно, что мы должны были удовлетворить пожелания американцев». Таким образом Черчилль избежал первой размолвки в партнерских отношениях, которых он так долго добивался. Черчилль и Рузвельт понимали, что должны приспособиться друг к другу, как партнеры в беге парами (правая нога одного связана с левой ногой другого), когда личные качества направлены на решение общей задачи. Разные стратегические, политические и военные цели не должны мешать решению общей задачи. Они понимали, что не могут использовать слабые места друг друга и не могут вступать в соперничество. Они понимали, что должны действовать сообща, говорить в унисон, поскольку их враг в Берлине и новый друг в Москве являются непревзойденными мастерами в деле использования слабых сторон противника. То, что на раннем этапе сотрудничества удалось избежать ссоры, вовсе не означало, что между ними не будет ссор и размолвок, но было понятно, что два этих лидера вполне доверяют друг другу, чтобы справиться с ними в дальнейшем. А их впереди будет много[1149]1149
  WSC 3, 674; Bryant, Tide, 231.


[Закрыть].

24 декабря, в начале шестого вечера, Рузвельт с Черчиллем прошли в южную галерею Белого дома. Президент щелкнул выключателем, и на новогодней елке, тридцатифунтовой живой ели, высаженной на южном газоне, вспыхнула гирлянда из разноцветных лампочек. Рузвельт приказал открыть ворота, и за ограждением газона собралась толпа. После короткого заявления Рузвельта Черчилль добавил от себя несколько слов, которые Би-би-си передала в Лондон. Во время выступления Черчилля из окон Белого дома сочился мягкий золотистый свет, что показалось бы удивительным большинству британцев и практически каждому европейцу, даже немцам-победителям, чей лидер отдал приказ о введении светомаскировки по всей Германии. Черчилль в своей рождественской речи просто сказал, что по крайней мере на одну ночь каждый дом «во всем англоговорящем мире должен стать ярко освещенным островком счастья и мира. Пусть у детей будет вечер радости и смеха. И пусть подарки от Санта-Клауса доставят им радость». Затем были напитки, ужин, затянувшийся допоздна, и, уже лежа в кровати, он составлял речь, которую произнес спустя два дня в конгрессе. Таким было Рождество 1941 года, прошел еще один год, и только начиналась новая война. Теперь гирлянда на рождественской елке перед Белым домом вспыхнет только в 1945 году[1150]1150
  WSCHCS, 6535; Written Archives Center, U.S. National Park Service.


[Закрыть].

В Берлине Адольф Гитлер запретил петь рождественские песни, кроме O Tannenbaum («Ах, елочка!»). Елки олицетворяли растущую мощь арийской расы. Свастика, а не ангел или крест увенчивали новогодние елки берлинцев, но таких было не много, поскольку те, кому повезло достать елку, использовали ее для растопки. Пришла зима, угля не было. Не хватало продуктов питания, несмотря на украденное продовольствие у бельгийцев, поляков, французов и голландцев, которые к концу 1941 года ели вареные луковицы тюльпанов. Берлинцы приветствовали друг друга словами «Ach, das leben ist shwer» («Жизнь тяжела»). Для немецких солдат в России жизнь была тяжелой, жестокой и короткой. Советские пропагандисты тайно провозили в Германию тысячи рождественских открыток с изображением замерзшего поля с рядами деревянных крестов, увенчанных немецкими шлемами, и надписью «Жизненное пространство на Востоке[1151]1151
  William K. Klingaman, 1941: Our Lives in a World on the Edge (New York, 1989), 449.


[Закрыть].

Вскоре после того, как Черчилль обратился к американским детям, три сотни моряков из «Свободной Франции» высадились на островах Сен-Пьер и Микелон, старейшей и самой малочисленной французской колонии, расположенной вблизи Ньюфаундленда. Острова принадлежали Виши, и Рузвельт, который надеялся привлечь Виши к сотрудничеству с Западом, хотел, чтобы острова остались в собственности Виши. Но правительство Виши установило на Сен-Пьере радиопередатчик с целью, как написал Черчилль, «распространения вишистской лжи и яда» и, вполне возможно, «чтобы передавать сообщения немецким подводным лодкам, которые охотились за американскими кораблями». Министр иностранных дел Корделл Халл оказывал давление на Канаду, требуя прекратить работу радиостанции, но Оттава, не желая обидеть Петена, отказалась. Однако де Голль увидел возможность одержать символическую победу над вишистскими прислужниками и, до отъезда Черчилля в Америку, сообщил ему о своих планах по захвату островов. Черчилль сначала поддержал его, но, после того как Халл выразил крайнее неодобрение, сообщил де Голлю, что категорически против его плана. Де Голль все равно начал действовать. Его войска прибыли на канонерских лодках и без боя захватили острова. Победители подняли свой флаг, украшенный Лотарингским золотым крестом. Британцы приободрились. Канадцы вздохнули с облегчением, им удалось выйти сухими из воды. Американцы были в ужасе, точно так же, как и вишистская Франция. Разъяренный Халл (поскольку это было прямым нарушением доктрины Монро) назвал де Голля и его сторонников «так называемыми свободными французами», тем самым вызвав неприязнь между Америкой и французами любых политических убеждений в тот самый момент, когда Черчилль понял, что необходимо срочно добиваться расположения Виши в Северной Африке. Ведь если союзники когда-нибудь вступят в бой от Египта до Марокко, Туниса и Алжира, сговорчивость, а лучше сотрудничество вишистского режима будет куда более важно для успеха, нежели пара бригад смутьянов де Голля[1152]1152
  WSC 3, 666.


[Закрыть].

Де Голль в очередной раз все испортил. Однако оказалось, что он и его солдаты были единственными французами, желавшими умереть в борьбе против Гитлера, и этим он заслужил уважение и (сдержанную) поддержку Черчилля. Корделл Халл относился к де Голлю с ледяным равнодушием, граничащим с презрением. В качестве наказания за наглость Халл – «так называемый министр иностранных дел», как его окрестили многие американские издания, – настоял на исключении «свободных французов» из списка стран-союзниц, которые должны были 1 января подписать присягу на верность друг другу[1153]1153
  Декларация Объединенных Наций (Декларация двадцати шести государств) была подписана 1 января 1942 года во время проведения Первой Вашингтонской конференции. Название «Объединенные Нации» для союзников по антигитлеровской коалиции предложил в декабре 1941 года Рузвельт. Декларация Объединенных Наций от 1 января 1942 года послужила основой для будущей Организации Объединенных Наций. Во время войны термин «Объединенные Нации» стал синонимом для союзников по антигитлеровской коалиции.


[Закрыть].

Черчилль убеждал внести в список «свободных французов», но Халл, при поддержке Рузвельта, одержал победу. Черчилль избежал еще одного конфликта, и Франция, свободная или нет, официально не состояла в союзе, известном в Вашингтоне как Объединенные Нации.

На протяжении целого столетия Гонконг вел имперский британский образ жизни. Гонконг был построен на доходы от продажи опиума и пиратства и фактически управлялся из офисов крупнейшей Гонконгской и Шанхайской банковской корпорации»[1154]1154
  Гонконгская и Шанхайская банковская корпорация – одна из крупнейших финансовых групп всего Азиатско-Тихоокеанского региона и один из старейших банков мира; штаб-квартира расположена в гонконгском округе Сентрал. В преддверии японского вторжения в Гонконг (1941 год) штаб-квартира Корпорации переехала в Лондон и вернулась обратно только в 1946 году (во время оккупации японцы использовали здание головного офиса под штаб военного правительства Гонконга).


[Закрыть].

Гонконг был зоной свободы и беспошлинной торговли, сердцем Британской империи на Дальнем Востоке, готовым торговать с любым капитаном любой национальности, который мог и хотел прибыть туда, включая деда Франклина Рузвельта по материнской линии, Уоррена Делано-младшего, который заработал и потерял несколько состояний на торговле опиумом. Дочь Делано, Сара, которая попала в Гонконг во время Гражданской войны в США, внушила своему сыну, Франклину, романтические представления о Гонконге и Китае и их роли в мире. Гонконг готовился выступить в новой роли. 8 декабря менее 8 тысяч шотландцев, англичан, индийцев, канадцев и местные китайцы были окружены более чем 30-тысячными японскими войсками. Когда японцы перешли с материка и отрезали водоснабжение, битва была окончена. Защитники Гонконга понимали, что Лондон считает город тактической позицией, которую нужно удерживать как можно дольше, чтобы задержать японцев и выиграть время для укрепления более важного города, Сингапура.

Несмотря на черчиллевский приказ, адресованный защитникам Гонконга, сражаться, если возникнет необходимость, «за каждый дом» и его призыв «сражаться до конца», губернатор Гонконга, сэр Марк Янг, капитулировал 25 декабря. Это было первое колониальное владение, потерянное британцами на Тихом океане. Победителя взяли в плен тридцать миссионеров Маринолла[1155]1155
  Миссионеры Маринолла – это представительство американских епископов в миссионерской среде, идея которого возникла в 1911 году. С тех пор ежегодно возникают новые очаги христианской жизни там, где раньше вообще не существовало католических приходов, или там, где есть католики, но нет священников.


[Закрыть] и заставили смотреть, как японские пехотинцы закалывают штыком дюжины связанных по рукам и ногам британских и канадских военнопленных.

Пленников избивали резиновыми дубинками и заливали им «в горло воду, пока они не захлебывались». Японцы насиловали евразийских, китайских и белых женщин. Трех британских медсестер сначала изнасиловали, потом закололи штыками, а затем сожгли. Спустя три дня японские солдаты – Time назвала их «мужчинами-карликами» – гордо прошли по городу триумфальным маршем. К тому моменту их братья из 25-й армии Ямаситы захватили треть Малайского полуострова на пути к своей цели – Сингапуру. Эту крепость, сказал Черчилль Уэйвеллу, «надо удержать любой ценой»[1156]1156
  ChP 20/50; Time, 1/5/42, 22–23; Time, 8/3/42, 15.


[Закрыть].

26 декабря Черчилль выступил на заседании конгресса США. Слушатели в Британии, где Би-би-си вела радиопередачи без поддержки со стороны корпораций, были удивлены, узнав, что речь их премьер-министра передается при поддержке компании по производству зубной пасты. Хотя подобные культурные различия между двумя странами подтверждают высказывание Бернарда Шоу, «две страны, разделенные общим языком», Черчилль считал язык объединяющим фактором и, собираясь продемонстрировать американцам прекрасное владение языком, потратил более двенадцати часов на составление речи. Расслабившись, словно находился в кругу друзей и родственников (он мог проследить свою американскую родословную до пятого колена, до офицера, служившего под началом Вашингтона), Черчилль заговорил, не задумываясь о том, подходящий ли сейчас момент для шуток: «Я не могу не обратить внимания: если бы мой отец был американец, а мать – англичанка, а не наоборот, – я мог бы выступать перед вами как член конгресса. В этом случае я выступал бы перед вами не в первый раз и мой голос был бы вам знаком». Своими аплодисментами собравшиеся дали ему то, за чем он и пришел: одобрение. Подогревая внимание к своей теме – возмездию, он не видел необходимости воодушевлять американцев; Япония уже сделала это за него. Он не видел необходимости рассказывать американцам о возможности огненных бурь в их городах, 4000-фунтовых бомбах, которые способны стереть с лица земли их парламент, соборы и семьи, поскольку им не грозили массированные атаки со стороны немцев и японцев. На самом деле Lloyd’s of London (Лондонский Ллойд или просто Ллойд – известный рынок страхования) ставил девяносто девять к одному на то, что атлантическое побережье подвергнется разрушениям[1157]1157
  Time, 1/5/42, 16; Moran, Diaries, 11; WSCHCS, 6536.


[Закрыть].