Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

12 июня Черчилль понял, что необходимо встретиться с Рузвельтом. Им предстояло решить проблемы, возникшие в ходе апрельского визита Маршалла, определить задачи для армий и обсудить Tube Alloys («Трубные сплавы»), проект создания атомной бомбы. Что касается последнего, то обсуждать было почти нечего; не поставив в известность Черчилля, американцы готовились заключить контракт на весь канадский уран (пройдет почти год, прежде чем Черчилль узнает о масштабах американских операций с ураном). В любом случае в британском казначействе не было денег на создание атомной бомбы, даже если бы британцам удалось достать уран. Американцы взяли на себя ответственность за ядерные исследования и действовали весьма активно. В Вашингтоне и Лондоне было хорошо известно, что немцы пытаются использовать тяжелую воду – завод по производству тяжелой воды находился в Норвегии и был расположен рядом с гидроэлектростанцией – в качестве замедлителя для получения элемента 94 (плутония) из урана. Несколько месяцев назад Геббельс написал в дневнике пророческие слова: «Исследования в области атомного уничтожения продвинулись настолько, что их результаты, возможно, будут использоваться в этой войне… Удастся добиться огромных разрушений… Нам важно опередить всех, поскольку тот, кто использует это новшество в войне, имеет больше шансов на победу»[1329]1329
  Lochner, Goebbels Diaries, 140.


[Закрыть].

Черчилль спешил встретиться с Рузвельтом, чтобы обсудить не только будущее ядерных исследований и сроки открытия второго фронта, но и морское сражение, которое началось 4 июня в Тихом океане. В январе Черчилль заявил, что американцы смогут восстановить превосходство в Тихом океане к маю или июню; оптимистичное заявление, не подкрепленное доказательством. Он попросту не принял к сведению тот факт, что адмирал Ямамото уже доказал: он является самым смелым и удачливым военно-морским стратегом столетия, если не всех времен. Правильнее было бы считать, что если американцы построят еще больше больших кораблей, то Ямамото их тоже потопит.

Однако черчиллевские предчувствия оправдались утром 4 июня у острова Мидуэй. В тот день Ямамото собирался захватить Мидуэй и уничтожить американский флот, который, по его предположению, будет искать его флот. Как обычно, Ямамото разработал сложный план, который зависел от того, будут ли американцы делать именно то, что он от них ожидал. В операции участвовали пять японских оперативных соединений МВС; в этом случае японский флот был сильнее, чем Королевский Атлантический флот и Флот метрополии, вместе взятые, и, конечно, превосходил американский флот, отправленный на его поиски. Одно японское соединение направилось к Алеутским островам, подвергло обстрелу военно-морскую базу Датч-Харбор и захватило острова Атту и Кыска. Четыре японских соединения направились к острову Мидуэй: в авангарде 16 подводных лодок, 12 транспортов с 5 тысячами солдат, два линкора, крейсеры и эсминцы. За ними шли крупные корабли: ударное соединение Пёрл-Харбора Нагумо из четырех тяжелых авианосцев, которых надежно прикрывали крейсеры, следом шли семь линкоров, на одном из них был поднят флаг Ямамото. Всего в операции участвовало более 160 японских боевых кораблей и судов для обеспечения прикрытия высадки. Нападение на Алеутские острова, которое должно было отвлечь силы адмирала Честера Нимица, началось на восходе 3 июня. У Ямамото все шло как планировалось, и вечером он готовился приступить к выполнению двух последних этапов: захватить остров Мидуэй, пока американцы (предположительно) направятся на север в погоне за недостижимым, а затем развернуть свой флот, чтобы нагнать и уничтожить флот Нимица. Но дешифровщикам Нимица удалось взломать японский код, благодаря чему Нимц точно знал, куда направляется Ямамото со своими основными силами: на Мидуэй[1330]1330
  Morison, Two-Ocean War, 150—51.


[Закрыть].

Пока Ямамото шел к Мидуэю, Нимиц подготовил засаду к северо-востоку от острова, куда бросил основные силы: авианосцы Hornet, Yorktown и Enterprise, крейсеры и эсминцы. Он не направил туда линкоры, которых у него попросту не было. Поначалу для японцев все шло хорошо. 4 июня сразу после рассвета они начали бомбить Мидуэй, а затем уничтожили 43 палубных торпедоносца и бомбардировщика Devastator, которые имели несчастье обнаружить японский флот. 60 американских пикирующих бомбардировщиков, которые вылетели с Мидуэя вместе с самолетами с американских авианосцев, не смогли установить местонахождение кораблей Ямамото. Вскоре после десяти утра, в течение пары минут Ямамото думал, что выиграл битву и войну. Он приказал своим бомбардировщикам перевооружиться и заправиться, чтобы снова атаковать Мидуэй. Для того чтобы сбивать низколетящие американские торпедоносцы, самолеты Ямамото кружили над его кораблями на незначительной высоте от уровня моря, вместо того, чтобы защищать их с воздуха. Но никто из японских командующих этого не заметил. Затем, в 10:26, три десятка пикирующих бомбардировщиков «Даунтлесс» с «Энтерпрайз» с высоты 14 тысяч футов заметили четыре японских авианосца, самые большие объекты и гордость флота Ямамото. На палубах авианосцев творилось что-то невообразимое: заправлялись самолеты, были открыты бензопроводы, валялись бомбы и торпеды. Американские Пилоты ВМС США спикировали на японские авианосцы. За шесть минут ход войны в Тихом океане изменился: на полетных палубах трех авианосцев Ямамото горело топливо и взрывались бомбы, включая авианосц «Акаги», который принимал участие в атаке на Пёрл-Харбор, Дарвин, Коломбо и Рабаул, порт на острове Новая Британия, который, после его захвата в январе, служил японцам базой для военных операций в южной части Тихого океана[1331]1331
  Morison, Two-Ocean War, 150—51.


[Закрыть].

Шесть минут. Именно такие моменты, являясь поворотными моментами судьбы, доставляли особое удовольствие Черчиллю.

Черчилль отправил Рузвельту телеграмму с «самыми искренними поздравлениями». Битва, написал он, «действительно изменила ход войны на море». Он опять преувеличивал, но в этом случае был прав. Ход войны в Тихом океане изменился настолько сильно, что теперь Черчилль волновался, что адмирал Кинг, которого полностью поддержат все американцы, сможет уговорить Рузвельта сначала покончить с японцами, прежде чем браться за немцев. Кинг, который именно так и думал, обратился за помощью к Маршаллу, и они приступили к разработке планов, в которых на первое место выдвигалась тихоокеанская стратегия. Рузвельт отверг их предложение. Несмотря на это, Маршалл планировал отправить в пять раз больше солдат Макартуру, чем в Британию, и уже отправил часть самолетов B-17s, которые предназначались для Британии, в Тихий океан. Американские военачальники были готовы отказаться от «Европы в первую очередь». Эта пугающая перспектива – в сочетании с последними действиями Роммеля – заставила Черчилля в той же телеграмме просить Рузвельта о встрече: «Я чувствую, что должен приехать и увидеться с Вами»[1332]1332
  C&R-TCC, 1:510.


[Закрыть].

Ситуация в Африке вызывала беспокойство. Роммель сделал недельную паузу в начале июня, после того как обошел с тыла южный фланг Ричи и заставил 8-ю армию начать беспорядочное отступление. Если первоначально британцы превосходили Роммеля в танках, то к середине июня у немцев уже было вдвое больше танков, чем у британцев. Тобрук, в котором находились 35 тысяч солдат, в основном южноафриканцев, по большей части неопытных, находился всего в 30 милях в тылу Ричи. Штаб сообщил гарнизону Тобрука, что если события будут развиваться так, как они развиваются сейчас, то следует эвакуироваться, а не обороняться. Однако Ричи не удалось ни эвакуировать город, ни обеспечить его защиту. Он потерял контроль над ситуацией и над битвой. Окинлек считал, что Ричи будет придерживаться плана отступления и эвакуации; Черчилль считал, что Окинлек будет удерживать город. Тремя месяцами ранее Окинлек разозлил Черчилля, когда заявил, что не будет готов атаковать до середины июня. Когда Роммель нанес первый удар в конце мая, возник вопрос: а будет ли готов Окинлек обороняться к середине июня? Ответ не вызывал сомнений, когда 13 июня Роммель перешел в наступление, заставив армию Ричи откатиться дальше на восток[1333]1333
  Keegan, Atlas, 64–65.


[Закрыть].

Итак, фортуна была благосклонна к американцам в Тихом океане, а британцам не везло в пустыне, и Черчилля волновал вопрос, не отразится ли негативным образом подобное положение дел на стратегии «Европа в первую очередь». Хотя Рузвельт упорно отвергал планы своих военачальников относительно войны в Тихом океане, планов для нанесения удара в Европе до сих пор не было. Рузвельт хотел, чтобы хоть что-то было сделано по этому вопросу. Спустя много лет Маршалл сказал Сэмюэлу Элиоту Морисону, что «вынес один важный урок из 1942 года: политические лидеры должны «что-то делать»; они не могут позволить, чтобы создалось впечатление, что они ведут еще одну «странную войну». Но подводная война не была странной, и союзники ее проигрывали. Роммеля, казалось, не остановить. Россия вновь стояла на краю бездны, и Гитлер думал, что осталось только подтолкнуть ее. Через три дня после поздравления Рузвельта с победой на Мидуэе Черчилль был готов вернуться в Вашингтон[1334]1334
  C&R-TCC, 2:510.


[Закрыть].

Лидерам двух стран нужно было понять, где атаковать немцев и как сделать это наилучшим образом. Их отчаявшийся союзник в Москве хотел знать не только где и когда, но, главное, как скоро это произойдет. 16 июня, перед тем как отправиться из Лондона в Вашингтон, Черчилль написал письмо королю Георгу, в котором попросил короля назначить Идена – «выдающегося министра» – сформировать новое правительство, если он [Черчилль] погибнет во время поездки. Затем Черчилль с сопровождающими, их было несравнимо меньше по сравнению с январской поездкой, покинул столицу. Вместе с премьер-министром в Вашингтон отправились доктор Уилсон с запасом снотворного, Гастингс Исмей, Джон Мартин, стенографист Патрик Кинна, камердинер Фрэнк Сойерс с черчиллевским запасом виски и инспектор Томпсон с револьвером, капитан Томми Томпсон, помощник Черчилля, и генерал Д.Дж. Стюарт, начальник отдела военного планирования. Вскоре после прибытия в Странрар, город на юге Шотландии, поздним вечером 17-го, они поднялись на борт Boeing, капитаном которого был все тот же Келли Роджерс, который привез Черчилля домой с Бермудов. Черчилль, помахивая тростью с золотым набалдашником, в комбинезоне siren suit[1335]1335
  Комбинезон из плотной темной ткани, который быстро надевался и снимался, использовался во время воздушной тревоги. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и черной шляпе «гамбург» был крайне оживлен. Но, вспоминая, каким долгим и опасным был январский полет домой, Брук услышал, как Черчилль напевает любимую песню томми во время Первой мировой войны: «Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь…»[1336]1336
  Danchev and Todman, War Diaries, 266; WSC 4, 375.


[Закрыть].

Они летели на высоте 5 тысяч футов над землей, достаточно высоко, чтобы увидеть красный отблеск заходящего на горизонте солнца. Брук, впервые совершивший трансатлантический перелет, был в полном восторге. Незнакомый с жаргоном летчиков, он написал в дневнике, что он хорошо спал «после того, как посетил пилота в его водительском отсеке на мостике». Они пересекали часовые пояса, и Брук, не переводивший стрелки часов, высчитывал, когда придет время завтрака. Черчилль не сверялся ни с часами, ни с солнцем, только с собственным желудком. Во время войны, в длительных поездках, подобных этой, Черчилль ел, «когда ему об этом напоминал желудок», вне зависимости от того, что ему подсказывало время или солнце. Томми Томпсон вспоминал, что во время того путешествия, когда самолет приблизился к берегам Америки, пассажиры обсуждали «целесообразность ланча или чая перед прибытием». Черчилля спросили об этом, и он «легко решил проблему, заявив, что пришло время для «виски на высоте». Сойерс принес напитки. Капитан Роджерс пролетел над окутанным туманом островом Нантакет и взял курс на Вашингтон. Черчилль занял свое обычное место в кресле второго пилота. Три часа спустя, когда Роджерс снижался над Потомаком, Черчилль, увидев монумент Вашингтона – Черчилль всегда выполнял обязанности штурмана, – сказал Роджерсу, что «будет весьма некстати, если все закончится тем, что мы врежемся именно в этот объект из всех, в которые мы вообще могли бы врезаться». После почти 27-часового перелета самолет совершил посадку на зеркальную гладь реки Потомак. На борту наступило время приема пищи по «желудочному времени». Поужинав, они вышли из самолета в зловонный неподвижный воздух вашингтонского летнего вечера, признак приближающейся жары, из-за которой все президенты Соединенных Штатов, начиная с Джона Адамса, предпочитали уезжать за город. Именно так поступил Рузвельт, уехавший в свое родовое поместье Гайд-Парк на реке Гудзон[1337]1337
  Harry C. Butcher, My Three Years with Eisenhower (New York, 1946), 24; Danchev and Todman, War Diaries, 266; WSC 4, 376.


[Закрыть].

Черчилль со свитой провел ночь 18 июня в британском посольстве. Роммель провел эту ночь, давая указания своим инженерам – у британцев они называются «саперами» – относительно британских минных полей перед Тобруком. В тот день его танки прорвали линии Ричи, который стоял в 30 милях к югу от Тобрука. Когда две недели назад его линия Газалы была прорвана, Ричи решил стоять там до конца. Лучше бы он решил уйти из Тобрука и отступить к египетской границе. Именно это пытался теперь сделать Ричи, поскольку здесь его линии тоже были прорваны. Но в этот день битва так быстро сместилась в восточном направлении, что Тобрук попросту обошли. К ночи город был окружен, отступить или пополнить запасы было уже невозможно. Три дня назад Черчилль в разговоре с Окинлеком выразил надежду, что он надеется, что Тобрук удастся удержать. У Роммеля были другие планы.

19 июня, когда Черчилль отправился в Гайд-Парк, Ром мель – путь через минные поля был расчищен – направился прямо к Тобруку[1338]1338
  Collier, War in the Desert, 92.


[Закрыть].

Черчилль приехал в Гайд-Парк с меморандумом, который он составил для Рузвельта. В нем он утверждал, что любая попытка вторжения во Францию в этом году «не имеет шанса на успех, если только немцы не будут совершенно деморализованы, что абсолютно безосновательно». Что же делать, спрашивал он Рузвельта, в той манере, в которой задавал вопросы себе: «Есть ли у американского штаба план? Где они собираются нанести удар?» Что относительно транспортов и десантных судов? У Рузвельта не было ответов. Операция «Болеро», концентрация военных сил в Британии, должна продолжиться, но, сказал Черчилль, следует подумать о нанесении удара в каком-нибудь другом месте, не во Франции. Как представлялось Черчиллю, в качестве альтернативы можно рассматривать операцию на севере, в Норвегии («Юпитер») или в Северной Африке («Гимнаст»). Два дня на берегу Гудзона прошли в непринужденных разговорах. Рузвельт обдумывал черчиллевский меморандум, но не делал никаких комментариев. Неофициально, на словах, он согласился обмениваться информацией по проекту атомной бомбы. Но что более важно – он обещал финансировать весь проект. Однако, как Черчилль понял через несколько месяцев, американцы, по причинам безопасности (или по политическим причинам, которые скрывались за безопасностью), намеревались обмениваться только той информацией, которую Британия могла использовать, создавая оружие на собственной земле. Поскольку Британия не могла построить объекты для создания атомной бомбы, американцы начали утаивать информацию[1339]1339
  WSC 4, 381, 382; GILBERT 7, 426.


[Закрыть].

Черчилль с Рузвельтом вернулись в Вашингтон рано утром 21 июня. Позже в то же утро, когда Рузвельт, Черчилль и Исмей разговаривали в кабинете президента, вошел помощник Рузвельта и вручил ему телеграмму. Рузвельт прочел ее и протянул Черчиллю. В ней говорилось: «Тобрук капитулировал. 25 тысяч солдат взято в плен». Черчилль, решив, что это, должно быть, ошибка, отправил Исмея разобраться. Вскоре Исмей вернулся; он не только подтвердил капитуляцию Тобрука, но и сообщил Черчиллю, что большая часть оставшегося в Александрии британского флота отошла в южную часть Суэцкого канала, чтобы избежать нападения люфтваффе, которого можно было ожидать в любой момент. Черчилль, как ни странно, молча выслушал Исмея. Позже он написал, что испытал сильное потрясение, узнав о потере Тобрука, но еще сильнее его потрясло поведение армии. Сингапур, а теперь Тобрук погубили репутацию британской армии. «Одно дело – поражение, – написал он, – но другое дело – бесчестье». После минутной паузы Рузвельт спросил: «Чем мы можем помочь?» Черчилль попросил президента отправить столько новых «Шерманов», сколько может себе позволить. Рузвельт вызвал Маршалла, который сообщил, что несколько сотен новехоньких «Шерманов» направляются в американские танковые дивизии. Он добавил, что крайне неприятно забирать их у своих солдат, но если Британии они необходимы, то они отправятся туда. Спустя несколько дней триста новых танков, многие настолько новые, что были без двигателей, погрузили на пять грузовых судов. На шестое судно погрузили двигатели. Когда это судно потопили немецкие подводные лодки, Рузвельт отправил еще одно. Помимо этого президент отправил британцам сотню 105-миллиметровых самоходных орудий. Этот жест Черчилль запомнил на всю жизнь. Но в тот момент, учитывая талант Роммеля в ведении танковой войны и плачевное состояние британской армии в пустыне – нехватка людей, техники и боевого духа, – он думал о том, успеют ли американские танки прибыть вовремя, чтобы спасти Каир[1340]1340
  WSC 4, 383—84.


[Закрыть].

Через четыре дня Роммель уже был в Египте; 25 июня он взял Мерса-Матрух, всего в 140 милях от Александрии. В тот день вечером Окинлек приехал на фронт, отставил Ричи от должности и принял на себя командование 8-й армией. Жители Каира и Александрии были в таком же бедственном положении, как распадающаяся 8-я армия. Охваченные паникой александрийцы устроили ажиотаж в Барклайс банке. Торговцы в Каире за несколько часов продали все чемоданы. Каирские улицы были усыпаны пеплом – британское высшее командование сжигало секретные документы. Роммеля ждали, и скоро. Тем временем Окинлек отвел свою потрепанную армию на 70 миль восточнее, под защиту песчаной гряды, протянувшейся на 40 миль от Эль-Аламейна, на побережье Средиземного моря, до границы впадины Катара, естественное препятствие, которому даже Роммель не решился бы бросить вызов. Роммель тоже сделал паузу. Он собирался подождать и нанести фронтальный удар, как только прибудет подкрепление. А пока будет выжидать подходящего момента, расположившись к западу от Эль-Аламейна – всего 60 миль к западу от Александрии и 140 миль к северу от Каира – с дюжиной танков, готовых к бою[1341]1341
  Collier, War in the Desert, 92–93.


[Закрыть].

Именно тогда Бенито Муссолини решил, что его присутствие необходимо на поле боя. Девиз Муссолини – «Il Duce ha sempre ragione» («Муссолини всегда прав»). К концу июня он был уверен, что Роммель, который выжидал подходящий момент у Эль-Аламейна, пойдет на Александрию, а потом на Каир. Маршал империи – высший военный чин в Италии, который Муссолини создал специально для себя, – отправился в Дерну, где восхитительный белоснежный жеребец, которого специально подготовили для триумфального входа в Каир, ожидал в стойле своего знаменитого ездока. Великолепный в своей кипенно-белой форме, Муссолини провел смотр войск в Бардии, более чем в 200 милях от зоны боевых действий. Там он ожидал приглашения Роммеля. Но Роммель перестал отвечать на сообщения Муссолини. Приключения Муссолини закончились в Бардии. Роммель, чьи войска были стянуты в Эль-Аламейн, ждал обещанные танки, топливо и солдат, которые были ему нужны, чтобы отправиться в Александрию и в Ирак. Но криптографы Королевских ВВС читали переписку Роммеля с Берлином, и в результате, когда Берлин сообшил дату отправки немецких транспортов снабжения из Италии в Тобрук, британские летчики завели двигатели. У крыс пустыни еще была надежда[1342]1342
  Richard Collier, Duce! (New York, 1971), 184—85.


[Закрыть].

Вскоре после того, как Черчилль узнал о катастрофе в Тобруке, Гарри Гопкинс предложил ему встретиться с двумя американскими генералами, о которых президент и Маршалл были высокого мнения: генерал-майор Марк Кларк и генерал-майор Дуайт Эйзенхауэр. Всего два года назад оба были подполковниками. Оба получили повышение в основном благодаря тому, что заслужили полное доверие Маршалла. Эйзенхауэр, ему было 51 год, и он был старше Кларка на пять лет, меньше года назад получил звание бригадного генерала. Через несколько дней он прибудет в Лондон уже в звании генерал-майора и в течение года получит третью и четвертую звездочки на погоны. Его полевой опыт ограничивался штабной работой: он был начальником штаба 3-й дивизии на учениях в Луизиане летом прошлого года, где на него произвела огромное впечатление смелая тактика 2-й бронетанковой дивизии Джорджа Паттона, которая строилась на мобильности и факторе внезапности. Однако Эйзенхауэр показал Маршаллу, на что способен вскоре после Пёрл-Харбора, когда получил приказ помочь своему старому начальнику, Дугласу Макартуру. Эйзенхауэр с задачей не справился, но не потому, что не приложил должных усилий; просто в тот момент ему нечем было помочь. С этого времени он работал у Маршалла заместителем начальника штаба оперативно-планового управления, до прошлой недели, когда Эйзенхауэр – друзья называли его Айк – наконец не получил высшую командную должность: верховного командующего экспедиционными силами, которые формировались в Британии. Кларк поедет в Лондон в качестве заместителя Эйзенхауэра.

Черчилль, расстроенный новостями из Тобрука и измученный вашингтонской жарой, встретился с двумя генералами в своей «комнате с воздушным охлаждением», в которой он жил в январе, через холл от комнат Гопкинса. Это был командный центр Гопкинса, где он исполнял президентские приказы. Важных гостей Белого дома не случайно размещали рядом с Гопкинсом – Гарри было проще управлять событиями, как в этот день, когда он организовал встречу Черчилля с двумя генералами[1343]1343
  WSC 4, 386.


[Закрыть].

Черчилль слушал, как Кларк и Эйзенхауэр обсуждают перспективы вторжения через канал в 1943 году. Они пришли к Черчиллю после первой встречи с Рузвельтом, где основной темой беседы была операция «Раундап», полномасштабное вторжение во Францию в 1943 году. Черчилль дал возможность высказаться американцам, а сам по большей части молчал. После катастрофы в Тобруке его мысли были заняты в основном Северной Африкой; кроме того, назначение Лаваля главой правительства вновь сделало актуальной операцию «Гимнаст». Перед отъездом Эйзенхауэра в Лондон стало ясно, что американским начальникам штабов тоже следует отправиться в Британию для дальнейших переговоров со своими британскими коллегами. Объединенному комитету начальников штабов в Вашингтоне удалось договориться только о необходимости встречи в Лондоне. Черчилль тоже планировал присутствовать на этих встречах – если не председательствовать – и был готов покинуть Вашингтон 25-го числа. Как и в январе, он знал, что дома его не ждет радостная встреча. Об этом его предупредили американские газеты, пестревшие заголовками: «Недовольство в Англии», «Падение Тобрука может вызвать смену правительства», «Черчиллю будет выражено недоверие»[1344]1344
  WSC 4, 386.


[Закрыть].

Вместо того чтобы сразу отправиться в Лондон, Черчилль с Исмеем, Маршаллом и преданным Сойерсом поехали на поезде в форт-Джексон, Южная Каролина, где присутствовали на боевых стрельбах недавно сформированной американской пехотной дивизии. После того как новобранцы продемонстрироли свое умение, Черчилль спросил Исмея, что он об этом думает. Исмей ответил: «Было бы убийством ставить этих солдат против континентальных войск». – «Ошибаетесь, – ответил Черчилль. – Они быстро научатся, и из них выйдут отличные солдаты»[1345]1345
  WSC 4, 386; Bryant, Tide, 333.


[Закрыть].

Вечером 25 июня Черчилль со свитой в сопровождении Аверелла Гарримана (который прихватил несколько шарфов и виргинскую ветчину для Клементины) вылетели в Балтимор. Следующим утром (по их часам было время завтрака) они приземлились в Ботвуде, Ньюфаундленд, чтобы заправить самолет и позавтракать так, как большинство британцев могли только мечтать: «превосходным лобстером с шотландским виски». На той неделе, чтобы успокоить большинство лондонцев, которые не могли себе позволить платить 2–3 фунта (10 или 15 долларов) за еду в общественных местах, правительство установило максимальную стоимость блюда в ресторане – 5 шиллингов (около 1 доллара США). План не сработал; владельцы бизнеса просто добавляли в счет накладные расходы и в три раза увеличили цену на вино. Хуже того, виски, на который давно была установлена норма – одна бутылка виски в месяц, – теперь стал таким дефицитом (спиртные напитки были необходимы для производства бездымного пороха), что даже постоянные покупатели не могли купить положенную бутылку у местных продавцов. В Британии никто не голодал, но очень немногие британцы могли позволить себе есть лобстеров, запивая их выдержанным шотландским виски[1346]1346
  Harriman and Abel, Special Envoy, 144; Panter-Downes, War Notes, 232.


[Закрыть].

С 1940 года в Британии было разрушено почти 700 тысяч домов. 6 миллионов британцев жили без канализации. В Лондоне более 300 тысяч домов, один из восьми, получили повреждения. Были разрушены водопроводные магистрали. Подвалы разрушенных домов превратили (после того как вынесли тела погибших) в бассейны для сбора дождевой воды. Когда британцы предложили прибывшим американцам использовать казармы в качестве Генерального штаба, американец, осматривая помещения, к своему ужасу обнаружил открытую канализацию, а учитывая, что строительство казарм было закончено в 1860 году, там не было системы отопления. Десятки миллионов жителей Европейского континента (и несколько тысяч британцев, живших в метро) были бы счастливы, если бы предложили там жить. Американский офицер не мог представить, как их штаб будет там работать в зимнее время[1347]1347
  Butcher, Eisenhower, 13, 24.


[Закрыть].

В стране не хватало угля и, значит, во всей стране будут холодные печки. Когда Черчилль прилетел домой, в парламенте шло обсуждение введения норм на потребление угля, что означало еще меньше угля для обогрева жилых домов и угольного газа для заводов и фабрик. Между тем более 30 тысяч шахтеров было призвано в армию, но граждане, требовавшие открытия второго фронта, одновременно требовали, чтобы шахтеры вернулись домой добывать уголь. Люди требовали уголь; они требовали второй фронт; они требовали хоть каких-то побед. И они требовали рыбу. Свежий лосось и треска исчезли с прилавков рыбных магазинов. Британцы замерзали в своих домах, в их рационе не было рыбы, в неделю им полагалось два яйца и две тонкие отбивные котлеты, и в буфетах почти не осталось виски. Изголодавшись по сахару, они стояли в очередях за дешевыми леденцами, «словно», написала Молли Пэнтер-Доунес, «это была манна небесная». Но они были готовы переносить любые трудности, лишь бы их лидеры одержали победу. «Люди испытывали замешательство», написала Пэнтер-Доунес, с того момента как Роммель взял Тобрук «так легко, словно отобрал игрушку у ребенка». Газеты твердили британцам, что «все идет хорошо». Но это было не так. Но, заметила Пэнтер-Доунес, британцы оставались верны себе, «они ворчали на своих лидеров, сидя в пабах, но были готовы сражаться за них до последнего вздоха»[1348]1348
  Panter-Downes, War Notes, 233, 234, 235, 238.


[Закрыть].

Кое-кто в парламенте не разделял их решимость. По возвращении домой Черчилль узнал, с каким заявлением выступил в палате общин член парламента от Консервативной партии сэр Джон Уордлоу-Милн: «Воздавая должное героизму и стойкости Королевских вооруженных сил в исключительно трудных обстоятельствах, палата не доверяет центральному руководству войны». Адмирал флота сэр Роджер Кейс, как и Лесли Хор-Белиша, поддержал Уордлоу-Милна. Когда 27 июня Черчилль пришел в зал заседаний кабинета, чтобы продумать план защиты в парламенте, Эньюрин Бивен был погружен в работу по оттачиванию нападок в парламенте. Консерваторы пребывали, заметил Черчилль, в «довольно мрачном настроении»[1349]1349
  WSC 4, 392.


[Закрыть].

Черчилль занимал «номер 10» почти 26 месяцев, во время которых страна не знала ничего, кроме поражений. Он был уверен, что переживет вотум недоверия, и сказал помощнику Рузвельта, что, по его мнению, максимум двадцать членов парламента выступят против него. В других обстоятельствах этого было бы достаточно, чтобы низложить правительство, но не национальную коалицию. Однако Черчилль понимал, что дальнейшие поражения недопустимы. «Всего несколько переходов, еще одна удача, – позже написал он, – и Муссолини с Роммелем вместе вступят в Каир или в его развалины. Все висело на волоске… и кто мог предсказать, куда склонится чаша весов?»[1350]1350
  WSC 4, 386.


[Закрыть].

Дебаты прошли в первые два дня июля. Черчилль молчал весь первый день, но всем сразу стало ясно, что у оппозиции нет шансов на успех. Первый бунтарь, Уордлоу-Милн, шотландский консерватор, хорошо изложил суть дела. Проблема, сказал он, в том, что Черчилль одновременно является премьер-министром и министром обороны. Он предложил снять Черчилля с поста министра обороны и назначить главнокомандующим человека, который будет отдавать все свое время делу победы в войне и нести полную ответственность за вооруженные силы Великобритании». Черчилль часто говорил близким друзьям, что в течение часа уйдет в отставку, если возникнут сомнения в его деятельности. Выдвиженцем Милна был герцог Глостерский, полный и слегка глуповатый брат короля, который меньше всех на острове подходил для этой должности. Во время выступления Уордлоу-Милна по залу пробежал шепот: «Да он же дурак». Гарольд Николсон написал в дневнике, что Уордлоу-Милн начал хорошо, но при упоминании герцога по залу пробежала «волна смущения». Уордлоу-Милн, написал Николсон, «на самом деле был дураком». Молли Пэнтер-Доунес сравнила предложение Уордлоу-Милна со старой детской песенкой про герцога Йоркского[1351]1351
  На русском языке известна как «Королевский поход» в переводе С.Я. Маршала:


[Закрыть]: «Судя по тому, как его приняли в палате… детская песенка как нельзя более подходит для военных походов, возглавляемых королевской особой».

Черчилль не мог ожидать большей помощи со стороны Уордлоу-Милна[1352]1352
  TWY, 231; Panter-Downes, War Notes, 234.


[Закрыть].

Давний друг Черчилля адмирал Кейс – хотя и превратился, по мнению Черчилля, в старого маразматика – примкнул к Милну. Старый адмирал ясно дал понять, что не одобряет военные усилия, предпринимаемые начальниками штабов, но, что удивительно, не выступал за отставку Черчилля, поскольку, по его заявлению, это будет «самой настоящей катастрофой». Один из членов парламента отметил, что, по словам адмирала, Черчилль вмешивался в работу всех родов войск, но недостаточно активно. К счастью для Уинстона, сэр Роджер Кейс выдвигал обвинения, которые вступили в противоречие с выступлением Джона Уордлоу-Милна, что укрепило позицию Черчилля и подорвало силы оппозиции[1353]1353
  WSC 4, 398.


[Закрыть].

На следующий день Эньюрин Бивен показал, что почти не уступает Черчиллю в парламентских боях (Черчилль приводит его выступление в четвертом томе своих воспоминаний о войне, но не называет имени; столь сильна была его антипатия к Бивену). Он начал свое выступление со слов: «Премьер-министр выигрывает одни дебаты за другими, проигрывая одну битву за другой». Затем, после эффектной паузы, он произнес наиболее запоминающееся критическое замечание в адрес Черчилля: «В стране говорят, что Черчилль сражается в дебатах, как на войне, и на войне, словно участвует в дебатах». К несчастью для оппозиции, Бивен, как и Милн, предложил сомнительное решение. По его мнению, командовать британскими войсками должны французские, польские и чешские генералы, которые бежали из своих стран в Лондон. Понятно, что палата даже не стала обсуждать столь абсурдное предложение. Затем Бивен нанес удар по британской армии в целом, заявив, что «она погрязла в классовых предрассудках. Если бы фельдмаршал Эрвин Роммель служил в британской армии, он до сих пор ходил бы в сержантах». Нелепое заявление, учитывая, что Роммель был выходцем из верхнего слоя среднего класса и долго служил в имперской армии, где начал службу с кандидата в офицеры, и закончил Данцигскую военную школу. Заявление Бивена относительно прогнившей классовой структуры британского общества соответствовало истине. Черчилль признал этот факт почти два года назад, когда сказал Колвиллу, что мальчики, выпускники обычных средних школ (публичные школы в Америке), которые выиграли Битву за Британию (более 70 процентов в истребительной авиации), заслуживают управлять страной после войны. Черчилль, старый реформатор, был искренен в своих чувствах, но, поскольку не выражал личные чувства публично, позволил Бивену выдать эту мысль как свою собственную[1354]1354
  WSC 4, 400; Boatner, Biographical Dictionary, 462.


[Закрыть].