Текст книги "Звёздный табор, серебряный клинок"

Юлий Буркин
Звёздный табор, серебряный клинок

«На свете есть только две вещи, от которых срывает крышу – космос и женщины».

Мой сын Константин

Очень короткое, но очень нужное предисловие

Долго нудил Дядюшка Сэм, уговаривая меня описать доставшиеся на мою долю приключения, уверяя, что потомкам это крайне необходимо. Но я все отбрыкивался, сознавая, что нет, наверное, в этом мире человека более невежественного, чем я. Однако выбранная когда-то профессия и надежда на нечто, о чем я скажу позже, всё-таки заставили меня взяться за перо. В конце концов, это ведь и развлечение.

Для собственного удобства я решил писать так, словно читать эти строки будут мои бывшие современники – жители конца двадцатого – начала двадцать первого века. И не только для удобства: соображение, о котором я обещал сообщить ниже, делают это решение еще более оправданным. (Если уж так не терпится узнать, что я имею в виду, загляните в самый конец книги.)

Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что текст этот не имеет никакой эстетической значимости и может служить лишь своеобразным историческим документом, однако, создавая его, мне удобнее было время от времени сбиваться на откровенно беллетристический, а иногда и буквально опереточный стиль. Когда же мне надоедало это, я возвращался к стилю сухого документального отчета.

Хочу заранее предупредить и о том, что я не имею ни малейшего понятия, что моему потенциальному читателю может быть интересно, а что нет. Потому излагаю я, прежде всего, то, что интересно мне, что запомнилось мне наиболее ярко, время от времени прибегая к помощи и свидетельствам тех, кто кроме меня был участником описываемых событий.

Настоящим подарком стал для меня дневник Квентина, добытый и доставленный на Блиц 12XL Дядюшкой Сэмом. Без него мое повествование выглядело бы, наверное, довольно куце. А так оно даже может претендовать на некоторую законченность фабулы.

Вот, наверное, и все, или почти все, что я хотел бы сообщить тому, кто решился начать чтение этого документа – от скуки ли, из любопытства или же по каким-то иным, неведомым мне, побуждениям. Возможно, мне следует извиниться еще за то, что сам я – человек недостаточно любопытный, я бы даже сказал «поверхностный», и совершенно не склонный вникать в глубинные причины происходившего со мной.

Извиняет меня, пожалуй, лишь то, что мое невольное появление в данном месте и в данное время, в конце концов, положительно отразилось на течении истории целого мира. И пока что единственного известного нам мира. Этого, думаю, не станет отрицать никто. Да и, в конце концов, с какой это стати я взялся извиняться? Вас ведь никто не заставляет читать это. Так?

Ну, а взялись, так – с Богом. Тешу себя надеждой, что текст этот принесет вам несколько приятных минут или хотя бы поможет уяснить последовательность некоторых событий, которые стали для этого мира поворотными.

Книга первая
Звёздный табор

«Решил вести дневник. Потому что дело, похоже, выгодное…»

Игорь Иванов. «Метаморфозы, или Как я стал цыганом»

«Долблёный челн

На лоне вод.

За ним плывёт

Скоблёный плот».

Владислав Куприянов

Глава 1
«Так не бывает!!!»

– Красивые цветы. Спасибо, Рома, – сказала Ольга и помакнулась лицом в припорошенные редким снежком розы.

Мы стояли с ней в рыхлом пятне света, падающего из круглого окна ее подъезда.

– Фирма веников не вяжет, – сообщил я и даже почувствовал, что покраснел от сознания своей беспросветной тупости и никчемности. Придурок. Остряк-самоучка. Ну почему с ней (и только с ней!) я бываю таким идиотом?!

Я знал, что улыбка ее вовсе не высокомерна, и понимал, что если бы не нравился ей, она не стояла бы тут со мной, время от времени стряхивая искрящиеся снежинки с упрямых волос… Но я ничего, НИЧЕГО не мог с собой поделать!

Почти всегда, в любой компании я умел находить слова, которые делали меня «своим»: шутку, байку, анекдот… Но Ольга была так красива, так неправдоподобно красива, что ее улыбка казалась мне приговором, и если я и ухитрялся что-то еще выдавливать из себя, то такие пустые и банальные фразы, что они, с картонным шорохом падая на землю, превращались в промокшие окурки «L&M» или мятые обертки из-под мороженого…

«Есть только два пути, – решил я, наконец, – попрощаться или спросить, не могу ли я зайти к ней… Выпить чашечку кофе. Сама она меня, конечно, не пригласит, но, кто знает, может, и не прогонит… Попрощаться или спросить? Еще не известно, какой из вариантов будет для нее обиднее. Зато второй, – несомненно беспроигрышен. Если откажет, не изменится ничего, я же при этом не буду выглядеть тюфяком. А если не откажет…»

А ведь я знал… К сожалению знал, кто из наших спал с ней. Но такое сегодня время. Никто не может оставаться ангелом. Или это даже к лучшему: не прогонит и меня. Но у нас-то с ней все будет серьезно…

Да! Сейчас я должен поцеловать ее и спросить: «Можно, я зайду к тебе?..»

Я приоткрыл рот, сделал короткий нервный вдох… И с ужасом услышал, как мои собственные губы внятно произносят:

– Ну, я, пожалуй, пойду… Увидимся?

И даже это «увидимся» было не утверждением, а обращенной к хозяину мольбой существа третьего сорта, рассчитывать которому не на что!

– Наверное, – усмехнулась она.

Презрительно? А может быть многообещающе? Хотя, с чего бы?.. Или все-таки?..

Она повернулась ко мне спиной, тронула кнопки кодового замка и скользнула в подъезд. А я, костеря себя на чем свет стоит, двинулся к своему дохлому «Форду-Сиерре» с дядькиного плеча.

Нет на свете машины нелепее моей. Даже «Ока», хотя и является ничем иным, как пылесосом на колесах, на мой взгляд, практичнее и милее. Потому что древняя иномарка – это проклятие российского автомобилиста конца второго – начала третьего тысячелетия. После августовского скачка бакса детали на иномарки подпрыгнули раз в десять, и новая коробка передач, например, стоит сейчас больше, чем вся эта колымага целиком. А «летит» все по кругу…

Да, сам бы я такую не купил… Впрочем, нет, надо быть честным, хотя бы перед собой. Сам бы я И ТАКУЮ не купил. Откуда деньги у студента-филолога?

«Сиерру» эту подарил мне мой дядька. Он у меня «предприниматель» (читай, «бандит»), и эту машину всучил ему какой-то «хачик» в счет погашения долга. Больше хачику отдать было нечего. Беден был хачик на мою беду. «С дурной овцы – хоть шерсти клок», – решил дядька и машину взял. Но ему-то, крутому, этот металлолом зачем? Вот мне и пожаловал, приговаривая: «Запомни Рома: не любят красивые женщины, купи крутую тачку; нет денег на тачку, заведи красивую женщину…»

Подойдя к машине, я даже пнул ее в сердцах… Но, честно говоря, не только для того, чтобы выместить на ней разочарование от бесславного прощания с Ольгой, но и из чисто практических соображений: без этого почему-то не открывается замок водительской дверцы.

Я уселся за руль и повернул ключ зажигания. На удивление машина завелась сразу, не успела еще, значит, остыть. А то бы я попрыгал тут. Я ведь обычно и не езжу при минусовой температуре: хрен заведешь. Сегодня же вывел ее только для того, чтобы пустить пыль в глаза Ольге. Встретить девушку не просто, а на своей собственной тачке!.. Пришлось при этом забашлять какому-то парню на нормальной «девятке» за то, что он кварталов пять тащил меня на буксире, пока моя «Сиерра» не затарахтела самостоятельно. За эти деньги я спокойно проехался бы и на такси. И на обратный путь еще осталось бы.

А «пыль в глаза» пустить все равно не получилось. Ольга села в машину с нескрываемой опаской. Еще бы! Разве на ТАКИХ машинах возят таких девушек?! Тут только я понял, что злобными размышлениями об автомобиле я подсознательно гоню от себя мысли о своей мужской несостоятельности и позорном бегстве от ее подъезда…

Я включил печку, и окна моментально запотели. Но ничего, скоро оттают. Я закурил и тронулся. Запустил дворники, и в тоненьком слое свежего снега образовалось два полукруга. При этом я нечаянно газанул сильнее, чем надо, нешипованная, да еще и лысая, резина секунд пять побуксовала, и машину повело в сторону. И вот так неказисто, как корова на льду, с трудом выровнявшись и взрёвывая, она, наконец, тронулась. Хорошо хоть этого Ольга не могла видеть…

Но, в конце концов, не я ли в детстве из принципа снимал тормоза с велосипеда? За ненадобностью! Я никогда не ладил с техникой, никогда не мог ничего починить, но никогда и не жаловался. Я всегда умел приноравливаться к любым неисправностям и не боялся их.

И вот я иду уже под девяносто. Снег стал гуще, и встречные машины видны только парами огней. С моими водительскими талантами в такую погоду следовало бы встать на обочину, включить аварийку и дождаться конца снегопада. Но если снег будет валить часа два, самостоятельно мне тогда уже не завестись, а цеплять меня ночью никто не остановится… Ладно. «Дотянем до леса, – решили друзья…»

Мне казалось, я еду очень даже рискованно, на весьма приличной скорости… Но какие-то мудаки преспокойно меня обгоняли, и это бесило еще больше.

Перед глазами возникло насмешливое лицо Ольги. Я нервно затянулся, и огонек сигареты обжег пальцы: оказывается, я уже курю фильтр. Я закашлялся и стал крутить ручку окна, чтобы выбросить окурок в промозглую тьму. Как раз в этот миг машина поравнялась с перекрестком, а желтый глаз светофора сменился красным.

Выбрасывая бычок наружу, я машинально отреагировал на сигнал светофора: отжал сцепление и ударил по тормозам. Сознавая, что делаю все неправильно, совсем не так, как полгода назад учил меня инструктор по вождению… Надо было спокойно проскочить на красный «ввиду небезопасности маневра», а еще правильнее было бы плавно снизить скорость загодя… Все я знал… Но было уже поздно, и я лишь вцепился в баранку обеими руками, в то время как машина, словно на коньках, заскользила по обледеневшему шоссе, практически не замедляясь.

Она неслась вперед, слегка разворачиваясь при этом влево. Угловым зрением я видел ряд мчащихся на меня огней. Вот так. Допрыгался… Первый удар пришелся по левому заднему поворотнику. От сотрясения у меня потемнело в глазах. Но лишь на миг. Как раз за этот миг мою «Сиерру» окончательно развернуло – мордой к потоку автомобилей, которые только что мчались позади меня. И я, придя в себя, увидел несущийся прямо на меня огромный джип «Чероки». Я даже успел разглядеть за его лобовым стеклом перекошенное лицо вцепившегося в руль «братка».

Удар!.. Зажмурившись, я приготовился к боли, к хрусту ломающихся костей, рвущих сухожилия и кожу… Но… Почему у меня есть время представлять все это? Я приоткрыл глаза. В висках стучало. Я глубоко вздохнул, и розовая пелена ужаса в моих глазах рассеялась. И я увидел перед собой все те же вытаращенные глаза бритоголового.

Такие, как он, в отличии от меня, страховочным ремнем не пристегиваются. Или он на подушку надеется? Ну, и где она, подушка?.. Подавшись вперед, бритоголовый уже почти касался лбом стекла, как бы готовясь выбить его. Вот, значит, почему это окно называется «лобовым».

Но, что за чертовщина?! Почему со мной ничего не происходит?! Хотя, я много раз читал, что перед смертью течение времени словно бы останавливается. И сейчас я вспомню всю свою жизнь. Она, словно пущенное задом наперед кино, галопом пронесется перед моим внутренним взором. А затем время вновь извергнется гибельным вулканом, и бритая голова водителя джипа все-таки пробьет стекло, а моя грудная клетка лопнет, стянутая серым ремнем безопасности, и машины завертятся, закружатся нелепыми фигуристами на катке магистрали, вовлекая в аварию все новых и новых несчастных…

Но ничего этого не совершалось. Никакого движения. И я с удивлением осознал, что даже поблескивающие в свете фар снежинки за лобовым стеклом не падают, а висят, как малюсенькие елочные игрушки, привязанные к чуть подрагивающим невидимым нитям…

Я попробовал шевельнуться, почти уверенный, что ничего не выйдет. Раз уж весь мир застыл, словно воздух – прозрачный лёд, то и я – вмёрзший в него карась… Но ни фига подобного: двигаться мне ничего не помешало.

Я отстегнул ремень и вышел из машины. Мир продолжал цепенеть. Самое подходящее слово, это я вам как филолог заявляю. Именно «цепенеть». Все окружающее нелепо застыло, мелко дрожа, словно изображение на видео в режиме паузы. Нормально двигаться мог только я.

Хотя нет, не только. Теперь лишь я увидел, что на обочине дороги стоят два персонажа в нелепых светло-розовых плащах. И они делают мне руками знаки. Похоже, они зовут меня. Позади них призрачным зеленым светом мерцает прозрачный куб размером чуть больше человеческого роста.

Я не люблю фантастику… Любил раньше, но после того, как на филфаке почитал НАСТОЯЩУЮ литературу, к фантастике стал относиться довольно прохладно. Но иногда все-таки почитываю… Так вот, картина была явно из романа какого-нибудь Головачева или Лукьяненко. То есть, неправдоподобно-глупая.

Я хотел крикнуть «розовым»: «Кто вы?», и мне казалось, я даже сделал это… Но не услышал собственного голоса, мой вопрос остался лишь мысленным. А им надоело ждать, когда я, наконец, послушаюсь их, и они сами побежали ко мне. Тогда я на подгибающихся ногах шагнул им навстречу, а затем тоже побежал, вдруг осознав, что это невероятное оцепенение мира может прекратиться так же внезапно, как началось, и тогда я погибну под колесами одной из этих машин, уже втянутых в ДТП и стоящих под самыми неестественными углами, порою касаясь друг друга. Ведь я нахожусь в самой их гуще.

Я видел похожих на восковые куклы людей в салонах этих автомобилей. Лица у некоторых из них были перекошены испугом, у некоторых – недоумевающи, некоторые уже успели расквасить носы и лбы, а на лице девушки, вцепившейся в руль новенького белого «седана», я заметил оскал упоительного азарта…

Я даже приостановился. Такой кадр отлично вписался бы в клип на песню Высоцкого: «… чую с гибельным восторгом: пропадаю! Пропадаю!!!» Но тут люди в розовом, встретившись со мной, схватили меня за руки и торопливо поволокли к обочине.

Едва добравшись до зеленого куба, они, отпустив меня, окунулись в его стенку (именно «окунулись») и вытащили из него, держа под мышки, тело.

Впервые за все время этой переделки мне стало по-настоящему дурно. То есть, меня чуть было не стошнило. Это было МОЁ тело с моим же, само-собой, лицом. Было бы странно если бы я не узнал это лицо и эту одежду. Никогда я не любил свое лицо, и мой внутренний взор рисует меня совсем другим человеком, значительно более симпатичным… Но я достаточно часто видел это лицо в зеркале, чтобы смириться и уяснить: это и есть я.

Сглотнув и с трудом оторвав взгляд от открытых глаз мертвого двойника, я глянул на одного из «розовых». Это был усатый, слегка смахивающий на Андрея Макаревича, мужчина с припухшим, словно после вчерашней попойки, лицом, глазами чуть навыкате и вьющимися волосами. Поймав мой взгляд, он недвусмысленно показал мне жестом, что я должен помочь.

Я подхватил своего двойника за ноги, отметив, что и полуботинки на нем такие же точно, что и на мне: потрепанные «Саламандры». Купить что-то поинтереснее или хотя бы поновее не получилось: все деньги ушли на текущий ремонт «Форда», а последняя заначка – на сегодняшний букет Ольге.

Втроем мы доволокли тело обратно до моей машины и усадили его в кресло. Руки от вибрации чуть немели, но я, понимая уже, что мы занимаемся инсценировкой моей гибели, без каких-либо подсказок влез в салон и пристегнул тело ремнем к спинке сиденья так, как недавно был пристегнут сам. Делая это, я коснулся груди, а затем и шеи моего двойника… Меня прошиб пот, и слегка закружилась голова. Это тело не было мертвым, как показалось мне сначала, оно просто пребывало в том же оцепенении, что и всё остальное, кроме меня и «розовых».

Но попереживать по этому поводу мне не дали и из машины выдернули рывком. Бегом мы вернулись к зеленому кубу и тут же вошли в него. Только тут вибрация прекратилась, и это принесло ощутимое облегчение. Все происходящее снаружи было прекрасно видно.

Едва я успел обернуться, чтобы глянуть на место своей чуть было не свершившейся гибели, второй из «розовых» (был он пониже первого ростом, так же пучеглаз, но бледен и лысоват) коснулся рукой продолговатого металлически поблескивающего предмета на груди… И мир ожил. И лопнула ватная тишина.

Завизжали тормоза, заскрежетал и загрохотал коверкающийся металл. Мой «Форд» был уже не виден под грудой наползающих на него машин-айсбергов…

Лысоватый, прищурившись, обернулся ко мне и, скривив рот в улыбке, слегка нараспев произнес:

– Беда-а…

Я согласно кивнул, хотя мне и показалось, что сказал он это почему-то с иронией. Теперь ко мне обратился кудрявый, так же распевно, но с интонацией явно официальной:

– Поздравляю вас, государь. Волею Провидения, вы спасены.

– Спасибо, – выдавил я и не узнал собственного голоса, думая в то же время о том, с какой это стати я стал «государем». Похоже, меня с кем-то спутали. Хотя, главное то, что они вытащили меня из мясорубки, так что пусть называют, как хотят. «Хоть тушкой, хоть чучелом…»

– Служим престолу и отечеству, – проблеяли мои спасители. Я уже перестал чему-либо удивляться, но если бы даже и не потерял эту способность, все равно не успел бы. Потому что как раз в этот миг из гибельной кучи-малы, кувыркаясь по продольной оси, прямо на нас помчался тот самый белый «Седан», за рулем которого я видел азартную девушку.

– Эй-эй! – испуганно выдохнул я и ухватился за руку того, который напоминал Макаревича, по-видимому инстинктивно ощущая в нем большую силу, чем в лысоватом. Хотя у меня и мелькнула успокоительная мысль, что под защитой зеленого куба мы неуязвимы, ведь, наверное, это какое-нибудь сверхпрочное «силовое поле». Но мои спасители так не считали. С поспешностью, явно продиктованной боязнью, лысоватый вновь коснулся брелка…

И все померкло.

А очнулся я уже совсем в другом месте.

* * *

Хотя «очнулся» – не самое точное слово, которое тут подходит. Я ведь и не терял сознания. Но и в реальности в полном смысле этого слова я тоже не оставался.

В тот момент, когда «розовый» задействовал свой брелок, каждая моя клеточка ощутила щемящую, похожую на оргазм, блаженную боль… А еще через мгновение мне показалось, будто бы я раскололся на тысячу разноцветных искр, которые, словно трассирующие пули, растянулись в светящиеся змейки. И, вращаясь вокруг одной оси, они радужным веретеном протянулись через холодную бездонную черноту вселенной…

Сколько длилось это болезненное счастье? Миг? Вечность? И то, и другое?.. И вот, спустя этот миг или эту вечность, я и мои спасители очутились в некоем новом месте. В ушах еще звенело и сладко посасывало под ложечкой, а я уже оглядывался по сторонам.

Вообще-то я догадывался, что спасли меня (или похитили?) конечно же пришельцы из будущего. Прежде всего потому, что уж больно они походили на «рыцарей Джедаев» из «Звездных войн». Но это, однако, не довод… Ну, а кем еще они могли быть? Инопланетянами? Чепуха! Не верю, как Станиславский! Жителями параллельного пространства? Не верю я и ни в какие параллельные пространства. Правда, я и в пришельцев из будущего не слишком-то верю… Но будущее, оно все-таки как-то реальнее, чем параллельные миры.

Ну, а то, что я увидел теперь, догадку мою однозначно подтверждало. Это помещение… Или скорее пейзаж… Это была как бы полянка, и не маленькая, метров двести в диаметре, покрытая темно-зеленой сочной травой, а кое-где и невысокими, причудливо изогнутыми деревцами, словно сошедшими с японских акварелей на шелке. И все же потом, когда я узнал, что это – рубка и единственное жилое помещение космического корабля, я даже не удивился сильно. Из-за прозрачного, усеянного яркими-яркими звездами полусферического купола, накрывающего эту полянку.

Казалось бы, что такого – трава в планетарии. Пусть даже и чрезвычайно большом. Но я почти сразу заметил и то, что делало окружающее по-настоящему невозможным. По прозрачному, как мне сперва показалось, куполу туда-сюда, от звезды к звезде бегали сотни малюсеньких, но отчетливо видимых космических кораблей самых разнообразных форм. При чем, довольно часто корабли эти не ползли куда-то, а просто исчезали в одном месте, а в другом появлялись, и между двумя этими точками в тот же миг возникала и тут же исчезала светящаяся линия… И я понял, что никакой это не прозрачный купол, а огромная звездная карта.

Все эти впечатления и мысли заняли совсем немного времени. Ситуация требовала от меня немедленной адаптации. А я еще во время службы в армии заметил, что способен на это, благодаря чему часто выходил из сложнейших переделок. И еще благодаря чувству юмора. А переживал после, когда опасность была уже далеко позади…

Я переключил внимание на обитателей этого помещения-пейзажа. Теперь кроме меня их было трое: два моих спасителя-похитителя и седовласый с залысинами голубоглазый старик, одетый в нечто, до смешного напоминающее национальный русский наряд. Жаль, не знаю названий его деталей… Длинная белая рубаха с закрытым воротом, подпоясанная тонким пояском, темно-синие широкие штаны, лихо заправленные в черные глянцево поблескивающие полусапожки. А на шее, поверх рубахи, у него висел крестик! Неужели христианство доживет до… До каких времен? Откуда, из каких пучин времени прибыли за мной эти люди?

Моя мысль о живучести христианской религии подтвердилась тут же.

– Благодарение Господу, все прошло удачно, – произнес старец, перекрестился и слегка поклонился мне: – Рад приветствовать вас, государь мой.

– Кто вы, люди добрые? – в тон ему, по-былинному, задал я, наконец, вопрос, который хотел задать еще на автостраде. И тут заметил, что ни старец, ни розовые «Джедаи» не стоят, как я, на траве, а как бы парят в сантиметре над ней.

И мне пришло в голову, что все происходящее – все-таки какая-то загробная фантазия. Просто я разбился в аварии, а в последнее предсмертное мгновение мой мозг сумел впихнуть такое количество образов, ощущений и несуразных видений, что мне кажется, что жизнь продолжается… Говорят, звезда гаснет, а свет все летит и летит… Почему у меня возникли именно такие видения? А кто его знает?! Кто объяснит, почему нам снятся именно такие, а не иные сны? А может быть, я и в самом деле сплю? Сон – всё, в том числе и сама авария? Мысль не оригинальная, но всё объясняющая.

Я немножко увлекаюсь техникой видения осознанных снов, читал в Интернете специальные методики и пару раз ухитрялся управлять своими сновидениями. Это, надо сказать, чертовски занятно. Итак, если это сон, я, дважды посмотрев на какие-то одинаковые мелкие детали, например, цифры или буквы, увижу совершенно разную картинку.

Я глянул на часы. 01.23. Отвел глаза. Посмотрел еще раз. 01.24… Ну, это еще ничего не значит: просто одна минута закончилась и началась другая. Тогда я посмотрел на небольшой участок купола и запомнил расположение нескольких звезд, отвел глаза, посмотрел снова… То же самое. Не сон? Я поспешно поднес ко рту запястье и со всей силы укусил себя… Больно было нестерпимо.

– Полно, Роман Михайлович, – замахал на меня руками старикан, улыбаясь, – не спите вы, не спите! Я сейчас вам все объясню. Возьмите-ка вот это, – подал он мне какой-то предмет.

Машинально протянув ладонь, я принял из его рук нечто бесформенное, на ощупь похожее на кусок подтаявшей замазки… И тут же пожалел об этом. Потому что ладонь обожгло, и огонь, похожий на тот, что бывает, когда натощак или с мороза хватишь полстакана водки, пробежал по всему моему телу… А в ладони уже ничего не было! «Замазка» всосалась в неё!

Я отшатнулся от старца… И неожиданно для себя отлетел от него метров на пять. И повис над травой под углом к земле градусов в сорок пять.

– Успокойтесь, – пряча улыбку, сказал мне старец, – просто теперь тут, в корабле, вы сможете управлять своим телом так же, как и мы.

С этими словами он сперва еще чуть приподнялся над поверхностью, а затем принял горизонтальное положение и, взмыв под купол, сделал кульбит. И тут же вернулся на прежнее место.

– Попробуйте, – предложил он.

Я послушно попробовал и к собственному удивлению без малейшего труда повторил его трюк, сам не понимая, как мне это удается.

– Чего же они ко мне ТАМ не подлетели? – показывая на «розовых», несуразно спросил я, вернувшись к старцу. Но он понял меня.

– Эта штуковина называется «мнемогравитат» или просто «гравитат», и действует только там, где установлены специальные генераторы, – пояснил он. – В нашем мире пользоваться им могут лишь самые высокопоставленные персоны. Всякий раз, когда вы будете входить в зоны действия подобных генераторов или выходить из них, вы будете ощущать во всем теле эдакое легкое жжение, словно… – он замешкался в поисках сравнения.

– Словно водки выпьешь, – подсказал я.

– Точно! – обрадовался старец и хитро прищурился. – А не желаете ли, кстати?

Я уже привык к певучему говору моих спасителей-похитителей, и интонация, с которой седовласый и лысоватый христианин предложил мне выпить, ясно указала мне на то, что сам он это сделать никогда не прочь. Я пригляделся и заметил, как забегали его бездонные глазки…

– Отчего же? – согласился я. – За знакомство, например. Или за мое удивительное спасение.

– Вот-вот, – благостно подтвердил старец. – Водочки? Коньяку? Али чего другого?

– Водки, – выбрал я. Легко.

И тут же, прямо из земли между нами вырос ажурный столик с графинчиком, рюмочками и какими-то закусками. Я вспомнил «Мастера и Маргариту». Пробуждение Степы Лиходеева. Но на Воланда старикан не тянул. Как его зовут-то, хотя бы?

– Меня, Роман Михайлович, Сэмюэлем зовут, – словно отвечая на мой мысленный вопрос, сказал он, разливая прозрачную жидкость в четыре рюмки. Заметив мое удивление, пояснил: – Русские имена, к сожалению, в быту совсем не сохранились. А уж тем паче традиция по отчеству величать. Отца моего, к примеру, звали Сомерсетт. Согласитесь, вряд ли можно было бы услышать что-либо глупее, чем «Сэмюэль Сомерсеттович»?

– Да уж, – промямлил я, принимая рюмку из его рук.

– Так что, хотя я и считаю себя чистокровным славянином и, кстати, горжусь этим, зовите меня просто «Дядюшка Сэм». Я к этому привык.

Я подумал, стоит ли сообщать ему, что когда-то «Дядюшкой Сэмом» было принято называть Соединенные Штаты Америки, да еще и изображать этаким набитым долларами злобным толстяком с сигарой в зубах… Но решил воздержаться. Вместо этого обернулся к «розовым»:

– А вас как звать?

В том, что они – подчиненные «Дядюшки Сэма», и в том, что субординация тут строжайшая, сомнений не возникало. Это было ясно хотя бы уже по тому, как бедолаги притихли и оцепенели. Но распивание спиртного, видно, нарушением дисциплины не считалось: оба «Джедая» уже держали в руках по рюмашке. Услышав мой вопрос, они искательно посмотрели на начальника. Тот, чуть заметно кивнув головой, заметил:

– Подчиненных у нас принято называть по фамилиям.

– Синицын, – представился кудрявый, слегка поклонившись. Затем назвался лысый:

– Семецкий. Можно, Сёма, – добавил он, крякнул и виновато посмотрел на Дядюшку Сэма.

– Так за знакомство! – протянул я рюмку, чтобы чокнуться, но никто из троих не поддержал меня. Я сперва удивился, но потом догадался, что этот обычай людям будущего не известен.

– За знакомство, – повторил я и просто опрокинул рюмку в рот. И остальные последовали моему примеру.

А водка-то оказалась не фонтан. Просто самогон какой-то, а не водка… Взяв с овального блюдца что-то мокрое и твердое, я сунул это в рот и похрустел. Вот это вкусно. Овощ или корешок какой-то. Какой, не понял. Вроде как, маринованный. Сойдет, короче.

– Ну и что вы со мной собираетесь делать? – спросил я, прожевав.

– С вами? – поднял брови старец с деланным удивлением. – Ошибаетесь, дорогой Роман Михайлович. Это вы с нами будете делать… Все, что только пожелаете. Ведь вы, Роман Михайлович, царь наш, батюшка.

Ну вот, приехали… Вообще-то, после повторенного несколько раз обращения «государь» я был готов к чему-то подобному. Но все-таки удивился.

– Царь? – переспросил я тупо.

– Вот именно, – подтвердил он. – Наш символ, наше национальное знамя. Наш оплот и надежда на возрождение.

– С какого хрена? – сбил я елейность его тона грубой интонацией.

– Кровь у вас монаршая, вот с какого, – заявил он.

– Поясняй, – потребовал я и вдруг заметил, что тон, с которым я это произнес, и впрямь какой-то царский. – С каких это пор опять цари появились? В мое время демократия была, президент был – Путин. Туманный, но, вроде, нормальный.

– Поясняю, – кивнул он. – Все просто. Реставрация монархизма в России произошла еще в начале двадцать первого века. Ежели бы вы, Роман Михайлович, в автомобиле не разбились, вы бы это дело и сами застали. После долгой, почти в сто лет, паузы, царем себя провозгласил Никита Михалков…

– Михалков?! Актер?! – не поверил я своим ушам. – Тот который «шагает по Москве»?!

Дядюшка Сэм пожал плечами:

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, я, видите ли, не историк и не в курсе всех политических интриг того времени… Знаю лишь, что избран президентом он был в основном при поддержке провинции, тогда как названная вами Москва была чуть ли не поголовно против… А царем он себя провозгласил, сложив, так сказать, судьбу свою на алтарь служения отечеству. Ибо, будучи монархистом, иного пути реставрации самодержавия он не видел. «Самодержавие, православие, народность» – вот триединый оплот России во все века ее процветания.

Тут я вспомнил, что Михалков в одном своем фильме и в самом деле сыграл царя. «Сибирский цирюльник» фильм называется. Кто бы мог подумать?! Хотя… Другой киношник – Станислав Говорухин – тот, помню, да, выставлял свою кандидатуру на президентских выборах. Опять же, Рональд Рейган… Видно, дурной пример оказался заразительным…

А Дядюшка Сэм продолжал:

– Кончил он худо. Как всякий самозванец. Началась на Руси смута, и то ли на кол его посадили, то ли просто пристрелили, аки пса сбесившегося… Однако ж самодержавие на Руси с тех самых пор так и стоит незыблемо. Так что, спасибо ему, каков бы он ни был.

– За Никиту Михалкова? – предложил я, подняв пустую рюмку, и почувствовав, что на глаза навертываются слезы. – А я ведь его живьем видел. В Доме Кино, на встрече…

– Не может быть! – воскликнул Дядюшка Сэм, всплеснув руками. А затем, недоверчиво на меня поглядывая, стал молча разливать.

– Да, честное слово! – даже обиделся я. – Чего особенного?! Вся группа ходила. После встречи фильм «Утомленные солнцем» показывали. Классный фильм. И мужик классный. Усатый такой, обаятельный, как кот. А еще больше на кота он в «Шерлоке Холмсе» похож. Да я его вот так, как вас видел, правда! Автограф не взял только потому, что я их не собираю.