Текст книги "Звёздный табор, серебряный клинок"

Остановившаяся перед нами громадина согнула ноги и присела на корточки, словно собираясь помочиться. Передняя дверца с тонированным лобовым стеклом откинулась вверх, и на снег соскочил невысокий лысоватый человечек. Я не поверил своим глазам. Это был Семецкий. Убитый Семецкий! Он стоял передо мной в нерешительности, видно, сомневаясь, тот ли я, кого он ищет. Ведь внешность моя основательно изменилась.

– Семецкий! Вы живы?! – шагнул я ему навстречу.

– Приветствую вас, государь! – чуть отступив, обрадовано воскликнул он на русском языке двадцатого века и поклонился.

– А Дядюшка Сэм сказал мне…

– Я был серьезно ранен, но я выжил, – перебил он меня. – Товарищи по борьбе подобрали мне кое-какие б/у-шные органы на подпольном биоразборе и поставили меня на ноги. Простите, что перебил вас, но я должен немедленно вам сообщить…

Но тут уже его прервал громкий посторонний звук – шум с напором текущей воды. Одновременно повернув головы, мы уставились на его «страуса». Тот писал. Специфический запах мочи на морозе, знакомый мне по деревянным дачным сортирам, не оставлял места для сомнения. Булькающий звук длился минуты две, и за «страусом» образовалась обширная проталина, от которой поднимались клубы пара. Чистоплотный «страус» сделал шажочек в сторону и замер вновь.

– Беда, – сказал Семецкий. – Эти биороботы отвратительны, но другого транспорта тут не нашлось. А как они спариваются… – его лицо исказила гримаса брезгливости. – Впрочем, я тут вовсе не для того, чтобы описывать вам это. Времени у нас в обрез. За мной погоня. Я должен немедленно сообщить вам…

– Они уже близко! – снова перебил я его. – Расскажите в корабле! Гойка, улетаем! – крикнул я по цыгански.

Мы бросились к трапу. Первым по вертикальной лестнице поспешно лез Гойка. Вторым был я. Резко затормозив, «страусы» встали полукругом и одновременно, словно по команде, присели. Гойка стал подниматься еще быстрее, опасаясь то ли их пассажиров, то ли предстоящей вони. Дверцы откинулись, и в тот же миг морозную тишину нарушило характерное шипение, с которым воздух рассекает плазма бластеров. В нас стреляли.

– Скорее! – заорал Гойка. – Они пробьют обшивку!

Позднее я понял, что преследователи не решились бы поставить бластеры на столь мощный режим, ведь случись им повредить реактор, они погибли бы сами. Но в тот момент слова штурмана подстегнули нас, как хорошая плеть.

Мы стремглав взлетели к дверной диафрагме шлюзового отсека, Гойка рухнул на пол и, откатившись подальше, вскочил на ноги. Так же поступил и я. В проеме показалась фигура Семецкого… Но именно тут ему в спину угодил плазменный заряд, предназначенный, скорее всего, мне. Я кинулся к нему, протянул руки к его вытянутым рукам… Но схватить не успел.

– Спасайтесь! – выдохнул Семецкий и рухнул назад. Но еще до этого какой-то серый комочек, сорвавшись с его ладони, шлепнулся передо мной. Не обращая на это внимания, я, несмотря на опасность, хотел высунуться из люка, но, видно, Гойка уже нажал клавишу замка, и диафрагма моментально задраила выход.

Обессиленный, я повалился на пол, и тут же серый комочек взбежал мне на плечо. Это крыса! Милая Сволочь! Как же я, оказывается, скучал по тебе!

Я сгреб ее в ладонь и поднес к лицу. Уж ты-то знаешь, что хотел сообщить мне бедняга Семецкий. Но нет, ты не сможешь мне этого рассказать… Я глянул вглубь коридора, Гойка уже исчез. Раздался нарастающий гул, и корабль охватила предстартовая вибрация. Поднявшись и вернув Сволочь на плечо, я побрел в рубку.

Гойка, мрачный, готовился к взлету. Я забрался в кресло второго пилота. Непоседливая Сволочь сбежала вниз и пропала из виду. Заснеженный пустырь космодрома на штурманском экране был как на ладони, только клубы густого пара несколько усложняли видимость. Двое наших преследователей волокли тело Семецкого к одному из переминавшихся с ноги на ногу «страусов». Его же био-машина так и оставалась неподвижной. Участь ее была решена: она будет сожжена огнем наших дюз.

Корабль рванулся в высь, и перегрузка распластала меня по креслу. Гойка! Идиот! Трус! Я ведь строго-настрого запретил на период лялиной беременности брать с места слишком резко! Я с трудом повернул голову, но он уже и сам осознал свою ошибку:

– Прости, Чечигла, – простонал он, снижая мощность двигателей. – Запамятовал.

– Если с ней что-нибудь случиться, ты будешь сам рожать мне сына, – пообещал я осипшим голосом. Я переключил экран модуля связи на интерком и глянул на верхнюю палубу. Там, слабо шевелясь, вповалку валялись цыгане, захваченные перегрузкой врасплох.

– Ляля! – позвал я.

Одно из тел пошевелилось. Ляля приподнялась и глянула прямо в камеру. Ее глаза на бледном, как у манекена лице, казалось, смотрят сквозь меня. Мое сердце сжалось от жалости и страха.

– Что случилось? – еле слышно проговорила она.

– В нас стреляли, – ответил я, оправдываясь за этого идиота Гойку. – Нам нужно уносить ноги. Как ты?

– Нормально, милый, – она вымученно улыбнулась. Тем временем и остальные джипси начали садиться, потягиваясь и разминая плечи.

– А как… Как ребенок? – не унимался я.

– Посмотрим… Но я ведь – джипси. Не бойся, Роман Михайлович. Вряд ли с ним случится что-то худое.

Я вздохнул почти облегченно. Будем надеяться, что она права. Почему, все-таки, она так упорно величает меня по отчеству? Даже в такой ситуации. Возможно для того, чтобы я не забывал, кто я для этого мира? Но не скрою, это приятно.

– Я скоро буду с тобой, – пообещал я, отключил связь и закрыл глаза.

– Рома, прости… – опять затянул Гойка.

– Заткнись! – огрызнулся я. – Не мешай мне думать.

Так что же хотел передать мне Семецкий? Теперь мне это не откроет никто. Ясно лишь одно. Моя спокойная жизнь главы цыганского джуза закончилась. На меня объявлена охота. А это значит, что, скорее всего, Дядюшка Сэм все-таки попал в руки врагов, а не друзей. И они сумели выпытать у него правду о моем происхождении. И они каким-то образом следят за мной.

Так что же я должен делать? Да понятия не имею!.. И тут до меня дошло. Нас будут преследовать. Я обернулся к Гойке:

– Немедленно отключи все наши навигационные маяки! – приказал я, а затем вызвал корабль Зельвинды.

– Хай, Рома, – хмурясь отозвался атаман. – Что стряслось? Кто вам на хвост наступил?

– За нами погоня, – пропустил я мимо ушей его вопрос. – Прикажи звездолетам отключить все маяки.

– Ты понимаешь, что говоришь?! – выпучил глаза Зельвинда. – Мы исчезнем со всех карт, и кто-нибудь выскочит из гиперпространства прямо у нас перед носом! Свобода дорога, но она бывает только у живых.

– Не время спорить! – заорал я сердито. – Вероятность столкновения невелика, а если мы останемся видимыми, нас уничтожат точно!

– Ай-ай-ай-ай-ай! – мотая головой, состроил свирепую гримасу Зельвинда. – Во что ты нас втягиваешь, Чечигла Рома?

– Уже втянул. Но давай обсудим это потом! – взмолился я. – Отключите маяки, а я сейчас же переберусь к тебе в шлюпке.

– А знаешь ли ты, что если жандармы застукают нас на этом, нам раз и навсегда запретят пилотировать звездолеты?

Ах ты, какой законопослушный гражданин… Я молчал, подыскивая убедительн довод. Но неожиданно Зельвинда сдался сам:

– Ладно, – сказал он. – И на какой срок?

Если б я знал. Больше всего мне хотелось ответить, – «навсегда», – ведь когда целый табор вновь включит навигационные маяки, нас обнаружат мгновенно. Из гиперпространства звездолеты толпой не выходят. Но я не мог позволить дискуссии затягиваться.

– Убери маяки и встречай шлюпку, – ответил я уклончиво. – Мы всё решим вместе, атаман.

«Голова – хорошо, а два сапога пара»…

* * *

Пристыковавшись к кораблю Зельвинды, благо, пилотируется шлюпка автоматически, я направился в рубку. Давненько же я тут не бывал. Все-таки мой и этот корабли – небо и земля. В мой джуз перешли самые дисциплинированные и чистоплотные джипси табора. А тут… Грязь, вонь и вечная атмосфера вялотекущего пьяного дебоша. Пробираясь в рубку и здороваясь с соплеменниками, я не на шутку беспокоился о том, чтобы не нахватать в бороду вшей.

И вот я предстал перед сердитым ликом кольценосого Зельвинды Барабаша. Я уже почти решил признаться ему во всем и получить по заслугам. Но не захочет ли тогда Зельвинда купить покой своему племени, выдав меня властям. У него достаточно твердые понятия о чести, и мы – почти друзья, но я обманул его, и когда он узнает, что я – не джипси, что я – чужак… Пристав к табору, я подверг опасности всех его людей. Хотя осознал это только сейчас… К счастью, Зельвинда сам подсказал мне, как обманывать его дальше. Едва завидев меня, он взревел:

– Говорил я тебе, Рома, что воровать корабль мытаря – опасно! Видно, рано дал я тебе имя Чечигла!

Итак, он уверен, что преследуют нас только из-за корабля. Моя голова моментально стала работать в этом направлении.

– Я должен отвести опасность от табора, – заявил я. – Придется вам еще некоторое время оставаться невидимыми для жандармских навигационных систем. Я же включу все маяки и поиграю с ними в кошки-мышки, пользуясь гиперпространственным приводом. Пусть попробуют поймают.

Зельвинда моментально оттаял.

– Ха! – сказал он и щелкнул ногтем по кольцу в носу. – Ты хитер. И ты справедлив. Но есть загвоздка. Ни один штурман нашего табора не умеет протыкать пространство. У нас никогда не было таких кораблей. – Сказав это, он сунул в рот трубку, пустил клуб дыма прямо мне в лицо и прищурился, ожидая ответа.

– Мы доберемся до ближайшего порта и выкрадем себе штурмана, – продолжал я гнать напропалую.

– Смелый и глупый, – сообщил мне Зельвинда сведения обо мне. Я не позволю тебе опять рисковать нашими головами. Красть корабли это одно, а красть людей – совсем другое.

– Зельвинда, – решил я сменить тактику спора, – не надо корчить из себя ангела. Я, между прочим, знаю, что перед самым моим появлением в таборе, вы не просто угнали корабль, а захватили и продали его вместе с капитаном. А двух его помощников – прикончили.

– Девка разболтала?! – нахмурился атаман. – Нет юбкам веры!

– Муж и жена – одна сатана, – парировал я. – Что это за секрет, о котором знает весь табор? Что ли, только мне знать не положено? Она моя жена, и она должна рассказывать мне все, что знает.

– Ладно, прав, – смирился Зельвинда. – Ну, прикончили. И что с того? Табор голодал, а тут подвернулся случай. Не тебе меня учить, что можно, а чего – нельзя! Так и так было помирать. Но нашелся шанс выжить, и все получилось. Как раз потому, что жандармы никогда не заподозрили бы в грабеже мирных джипси. А сейчас ты предлагаешь играть с законом в открытую.

– Да. Но я один. Все наши корабли без маяков разлетятся в разные стороны, а потом по очереди включат их, как будто бы выныривая из гиперпространства. Это не вызовет подозрений. Ты был прав, не стоило связываться с налоговой инспекцией. Когда я уведу погоню подальше, я постараюсь украсть обычный грузовик и пересяду в него. И все мы встретимся вновь.

– А люди твоего джуза?

– Ты заберешь их на свои корабли. Мы все провернем вдвоем с Гойкой.

– Не выйдет, – Зельвинда покачал головой. – Тебя воспитывал странный табор. Наши люди не покидают своего капитана в беде.

– Но это нужно. Я прикажу.

– Даже не пытайся. Джипси – народ вольный. Они скорее убьют тебя, нежели выполнят такой приказ.

Вот, блин, логика! Они не покинут меня в беде, они скорее убьют меня…

– Но табор таким образом мы спасем, – продолжал он. – Что же касается тебя и твоего джуза… План слишком сложный, чтобы сработать. Но это – дело твое и твоих людей. Что ж, рискуй. Если пропадешь, про тебя сложат новую песню, – он ударил меня по плечу.

Наверное, последнему его высказыванию я должен был безмерно обрадоваться. И Зельвинда не был бы собой, если бы в его руках откуда ни возьмись не появился объемистый кувшин вина.

– За риск! За свободу! За доблесть! – провозгласил он, наполнив чаши.

В моем плане было слишком много тонких мест, готовых лопнуть в любой момент. Вот первое. Пока на моем борту не появится штурман, умеющий прыгать через гиперпространство, я не мог включить навигационные маяки. Но как без них садиться в космопорту?

Приходилось выкручиваться. И данную проблему мы с Гойкой решили следующим образом. Мы вдвоем спустимся на планету в шлюпке, а невидимый для навигаторов корабль оставим болтаться на орбите вокруг нее. Если учитывать, что из гиперпространства звездолеты выныривают в некотором отдалении от планет, риска столкнуться с ними нет. А если к планете кто-то будет подлетать в пониженном режиме поглощения пространства, он не сможет не заметить наш корабль.

– И он не станет никому сообщать о нас, – подмигнул мне Гойка. – Мало ли почему звездолет мытаря, отключив маяки, затаился на орбите? А?

Хотя я и был уверен, что все будет именно так, как предсказывал атаман, я все-таки собрал своих людей на сход. Я рассказал им о том, что за кораблем охотятся власти, о нашем плане, а закончил свою речь тем, что считаю, им безопаснее было бы на некоторое время перебраться на другие корабли табора. Освещение палубы имитировало сумерки, блики костра выдергивали из толпы непроницаемые лица моих цыган. Они молчали.

– Ну?! – не выдержал я тишины. – Чего притихли? Разве я не прав?

На помощь мне пришла Ляля:

– Не серчайте, ромалы, – сказала она. – Он ведь даже язык наш не знал, когда я его в табор привела, что же он может знать о наших порядках?

Похожий на старого облезлого волка старик Хомук проскрипел:

– Ты была бы права, девка, коли б он не был нашим джуз-атаманом. Мы доверяем ему нашу жизнь, а он до сих пор не знает наших главных законов.

Цыгане тихонько загудели.

– Ты считаешь, он не достоин? – с вызовом спросила Ляля.

– Я считаю, что его надо учить, – ответил Хомук и вновь повернулся ко мне: – Только смерть может заставить джипси покинуть капитана. И еще – переход в новый джуз. Но и то, и другое может случиться только один раз.

Я пошел ва-банк:

– Знаю. Но прежде чем подвергнуть вас риску, я хотел узнать, готовы ли вы идти за мной, или предпочтете выбрать на мое место другого. Таков закон моего родного табора.

– Да-а, – протянул Хомук, – из далеких краев ты прибыл к нам, Рома… Хватит болтовни. Делай то, что считаешь нужным, и пусть все будет так, как будет.

Что ж, пора снять напряжение и закрепить удачу. Предвидев недовольство, я загодя приидумал, как это сделать. Рояль в кустах. Правда, балисет имеет только пять струн, но к этому нетрудно было приспособиться, и несколько раз я бренчал на нем Ляле, а больше никто в таборе не слышал, как я играю.

Я убедился, что инструмент строит, потрогал клавиши темброблока, и добился того, что звук стал почти фортепианным. Затем я провел по струнам и огляделся. Цыгане замерли в ожидании. Блики костра играли на лицах… Когда-то в студенческом театре мы ставили оперетту «Мистер Икс». Ария из нее будет сейчас, пожалуй, как нельзя кстати. И я запел:

 
– Снова туда, где море огней,
Снова туда с печалью моей.
 

Цыгане пооткрывали рты.

 
Светит прожектор, фанфары гремят,
Публика ждет, будь смелей аккробат…
 

Тут какой-то кусок у меня вылетел из головы… Собственно, вот строчка из-за которой я вспомнил это произведение. Она актуальна:

 
– … Устал я греться у чужого огня…
 

А следующая уже не актуальна:

 
– … Ну где же сердце, что полюбит меня…
 

Ляля подозрительно уставилась на меня. Она ведь знает мой русский язык… Слова окончательно перепутались. «На автомате» я ещё пропел:

 
– … Да, я – шут, я – циркач, так что же?
Пусть меня так зовут вельможи.
Все они от меня далеки, далеки…
 

И все. Следующая строчка стерлась напрочь. Как отрезало. Потому, невольно выдержав эффектную паузу, пришлось импровизировать:

 
– Дураки, мудаки, говнюки!
 

Я остановился и замолчал. Бедный Кальман.

– Ты – великий менестрель, Рома! – воскликнул Гойка восхищенно. – Твоя песня странна и прекрасна!

– И что же она означает? – поинтересовался Хомук скептически.

Ляля, укоризненно покачав головой, опередила меня:

– «Я одинокий. Я выступаю с номерами в балагане, богатые люди не уважают меня. Они – глупые и плохие».

– Справедливая песня, – кивнул Хомук.

И цыгане захлопали. Ведь на ярмарках все они ходили по канатам, жонглировали, показывали фокусы и дрессированных животных. И нельзя сказать, что они были так уж счастливы своим положением.

Что ж. Мой подорванный было авторитет восстановлен. А моя совесть – чиста. Я предупредил их, а они сделали свой выбор.

* * *

Ближайшая к нам планета называлась просто, но со вкусом: «Рай». И это наполнило меня самыми недобрыми предчувствиями. Наша шлюпка приземлилась в удаленном от конторы уголке космодрома. Если нас и засекли, то смылись мы раньше, чем к шлюпке кто-либо приблизился. Возможно, посудину в наше отсутствие арестуют, но тогда и будем действовать по ситуации. В конце концов, в таком рискованном предприятии, как наше, все до мелочей предугадать невозможно.

Пока мы летели к Раю, Гойка учил меня, как следует вести себя на планете, слегка удивляясь моей неосведомленности. Главной проблемой, с которой мы могли столкнуться, было отсутствие у нас обоих кода социальной значимости. Но если мы сразу двинем в портовый кабак, заверил меня Гойка, обойти это обстоятельство будет нетрудно. Главное, чтобы при нас были тугрики. Хозяева подобных заведений редко бывают чересчур щепетильны.

Когда шлюпка приземлилась, я испытал забытое уже ощущение: словно огонь пробежал по телу. Значит, я могу летать тут с помощью гравитата. Но делать этого снова нельзя. Провожаемые подозрительными взглядами служителей космодрома мы, воспользовавшись самодвижущимися дорожками, довольно резво добрались до ворот и соскочили на обычный тротуар. Теплый ветерок обдувал наши лица. Если такая погода держится тут всегда, происхождение названия планеты легко понять.

За воротами меня вновь окатило огнем: зона действия антигравитационных генераторов закончилась, видно, они установлены только на космороме. Гойка моментально определил, какое из зданий является кабаком, и мы направились туда.

Впервые за все время пребывания в двадцать пятом веке я увидел негра. Он был толст и похож на Луи Армстронга. Одет он был в коричневую ливрею с золотыми отворотами. Это был швейцар. Стоило нам приблизиться к дверям, как над ними с препротивнейшим звуком замигало табло. Негр шагнул нам навстречу, и белки его глаз угрожающе сверкнули.

– Спокойно, – выставив вперед ладонь, остановил его Гойка. – Мы – свои. – Он сунул в карман руку и всучил швейцару одну из тех кредиток, которыми я его заранее снабдил. – Это тебе на чай. Для начала.

Негр хмыкнул, положил карточку во внутренний карман ливреи и, коснувшись петлицы, произнес:

– Босс, тут двое джипси. Без кодов.

Он помолчал, по-видимому получая наставления. Затем выдал:

– Но они дали мне пятьдесят хрустящих.

(Я точно видел, что Гойка дал ему сотню.) Негр опять немного помолчал, закатив глаза выслушивая шефа, затем еще раз коснулся петлицы и, растянув в улыбке пухлые губы, указал нам на дверь:

– Добро пожаловать в «Преисподнюю».

Только тут я обратил внимание на вывеску. Заведение называлось именно так. Ад в раю. Предчувствия мои стали еще более тягостными.

Однако, войдя в ресторан, ничего особенно адского, кроме пламени газовых горелок в форме факелов, я не заметил. Да нарочитую мрачность красно-черных костюмов официантов, которые все поголовно были неграми. Один из них, слегка пританцовывая под ритмичную музыку, провел нас через несколько комнат к свободному столику, парящему над полом.

Итак, наша задача – сидеть и наблюдать за посетителями. Выяснить, кто из них – штурман современного гиперпространственного корабля и любым способом доставить его на наш звездолет. Купить, запугать, споить или просто связать по рукам и ногам… Решим по ходу.

В кабаке, состоящем, словно улей, из множества небольших сообщающихся друг с другом зальчиков, было людно и шумно. Большинство присутствующих были мужчины, выглядевшие заправскими головорезами и прожженными космическими волками. Женщин было мало, но все они были полуодеты, а их вид и поведение также не оставляли сомнений в роде их деятельности. Поголовно все посетители были пьяны и болтали, стараясь переорать музыку и друг друга.

Ловко орудуя дистанционными пультами, официанты отправляли плавающие под потолком подносы со снедью в нужные места. Но некоторых посетителей такая манера не устраивала, и к их столикам напитки и яства официанты приносили сами.

Наши цыганские одеяния вызвали всеобщее оживление, и приковали множество глаз. Просмотрев меню, Гойка сделал заказ, и официант исчез. Тут же от соседнего столика отделилось плавающее сидение и, неся на себе грузную фигуру, пристыковалось к нашему.

Перед нами возник здоровенный верзила со светлыми, словно выгоревшими на солнце, волосами, заплетенными в косу. Коса, в свою очередь, словно толстый ошейник, была обмотана вокруг его шеи. Верзила наклонился к нам, обвел нас пьяными красными глазами, а затем сообщил, вперившись взглядом в Гойку:

– Джипси.

– О, да, – подтвердил Гойка.

– А где табор?! – с нажимом произнес наш непрошеный сотрапезник и вдруг заржал так, словно чрезвычайно удачно пошутил. Просмеявшись, он все так же безапелляционно сообщил Гойке:

– Цыгане петь умеют. Цыганские песни. – И вновь разразился хохотом.

«Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь…» Я видел, как Гойка потянулся к кушаку, под которым был спрятан плазменный кинжал. При этом он демонстративно не смотрел на своего собеседника, а повернул застывшее лицо ко мне. Нужно было срочно вмешаться и разрядить обстановку. Я торопливо заговорил:

– Все нормально. Нас никто не пытается оскорбить. Человек просто пьян, понимаешь? Просто пьян.

Несмотря на то, что говорил я на диалекте русских джипси, верзила понял меня и взревел:

– Кто пьян?! Я пьян?! – он угрожающе выпрямился… И тут же сник: – Да. Пьян. И что?

Гойка убрал руку от кушака.

– Нет, ничего, – сказал я примирительно. – Через полчасика мы будем такими же.

– Хо! – слегка взбодрился верзила. – Шутка. – И, словно пытаясь удостовериться, спросил: – Шутка?

– Да, – подтвердил я.

– Хо-хо! – развел руками мой собеседник. – Никогда не слышал, чтобы джипси шутили. Впрочем, я вообще с джипси еще никогда не разговаривал. Джипси не ходят в наши кабаки. Как это вас занесло сюда?

Два подноса с едой и пивом проплыли над головами и аккуратно приземлились перед нами.

– Эй! – заорал верзила в сторону. – Фредди! Принеси-ка пива и мне. И ножками, ножками! – Он повернулся к нам: – Не люблю я эти штуковины, – сообщил он, щелкнув пальцем по моему подносу. – За мои кровные пусть меня обслуживают как следует!

Пять минут спустя мы уже пили втроем. Выяснилось, что верзилу зовут Бенедикт, и он не звездолетчик, а портовый заправщик. И сегодня у него выходной. Мы в свою очередь назвали ему свои имена и изложили легенду, из которой следовало, что мы ищем опытного штурмана, который обучил бы нашего человека гипер-прыжкам. Это было почти правдой.

– Украли звездолет? – простодушно спросил Бенедикт.

– Купили, – возразил я, прекрасно понимая, что он не поверит. И правильно сделает.

– Хо, – покачал он головой. – Опять шутишь. Никогда еще не слышал, чтобы джипси покупали корабли.

– А что ты вообще о нас слышал, а?! – агрессивно спросил Гойка. – В кабаки мы не ходим, шутить не умеем, корабли не покупаем… Какого дьявола вы держите нас за дикарей? Если бы все наши корабли были ворованными, жандармы от нас не отставали бы. Да мы бы все уже давно по тюрьмам сидели.

Это традиционная песенка джипси для чужаков. На самом деле они научились находить спрятанные в корпусе звездолета контрольные датчики, и им почти всегда удается перепрограммировать их, да так, что комар носа не подточит.

– Хм-м, – выпятил губу Бенедикт. – Вообще-то, верно. Только не надо мне говорить, что вы вообще никогда не угоняете звездолеты.

– А мы и не говорим, – пожал плечами Гойка.

– С кем не бывает? – добавил я.

– Хо-хо-хо! – радостно закатился Бенедикт. – И правда! С кем не бывает?..

Мы выпили и принялись за еду.

– Значит, репетитор вам нужен? – полувопросительно сказал Бенедикт. – Ладно. Подыщем. Я всех тут знаю. Только заплатить придется.

– Сколько? – полез я в карман.

– Не-е, – помотал головой Бенедикт. – Не мне. Деньги будете учителю платить.

– А ты что, бесплатно нам поможешь? – недоверчиво усмехнулся Гойка.

– Конечно нет, – ответил ему Бенедикт с еще более наглой ухмылкой на роже. – Вы мне петь будете. Как джипси поют, легенды ходят, а я никогда не слышал.

– А что ты слышал? – опять завелся Гойка. – В кабаки мы не ходим, шутить не умеем…

Я положил под столом руку на его колено, и он осекся.

– Как мы будем петь без инструмента? – спросил я. – Да еще в таком шуме.

– Это мы решим, – помахал ладонью Бенедикт.

– А учителя нам точно найдешь? – прищурился Гойка.

– Будь спокоен. Лучшего!

– Тогда давай, решай, – согласился Гойка.

– Будет инструмент, будут и песни, – добавил я.

– Виолину, балисет или аккордеонус?

– Балисет, – не задумывался Гойка.

– Фредди! – вновь позвал Бенедикт, и перед нашим столиком вырос чернокожий юноша-официант. – Ну-ка, живо слетай к Дьяволу и скажи, что Бенедикту нужен балисет. И еще – каждому, – обвел он нас троих пальцем, – по пиву.

Юноша рванулся к выходу, но Бенедикт остановил его:

– Стоп! Я тебя отпускал? Правильно, не отпускал. А чего тогда ты дергаешься, словно тебя укусил кто-то? Отключи в нашем зале музыку, а выходы перекрой сайленс-полем. Все понял?

– Всё, – торопливо кивнул официант. Но опасливо добавил: – Только другие клиенты могут быть недовольны.

– Это моя проблема, – заявил Бенедикт. – А твоя задача состоит в том, чтобы остаться живым. Повтори, что для этого ты должен нам обеспечить?

– Тишину, балисет и пиво.

– Не правильно, – капризно покачал головой Бенедикт. – Все наоборот. Сначала – пиво. Потом летишь за балисетом, а потом уже и тишину делаешь. Теперь ясно? Всё. Исчез.

Когда инструмент появился у Гойки в руках, он повертел его и неодобрительно поморщился:

– Автомат. Терпеть не могу.

Он нажал на клавишу автонастройки, и ослабленные до этого струны натянулись. В зале к тому времени установилась почти полная тишина. Музыка прекратилась совсем, раздавались только голоса посетителей, но теперь, чтобы их услышали, им не приходилось орать во всю глотку. Однако, это и впрямь понравилось не всем.

– Какого черта выключили музыку?! – крикнул кто-то.

– Успокойся! – рявкнул Бенедикт. – Раз выключили, значит надо! Сейчас нам джипси будут петь!

Видимо, это сообщение действительно заинтересовало народ, так как возражать никто не стал. Поставив аккорд, Гойка провел по струнам ногтем. Я приготовился к очередной цыганской балладе. Но вместо этого он замолотил по струнам словно балалаечник. Аккорд был минорным, и звучание получилось тревожно-трагическим. Неожиданно для меня Гойка запел на русском (само-собой образца двадцать пятого века):

 
– Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
Месяц на монаха беглого глаз скосил свой злой,
Тот бежит от звездолета, по тропе лесной.
 
 
Вымокнув до нитки, сушит рясу в кабаке, от леса в трех верстах.
Пьяному монаху отказались наливать, и он кричит в сердцах:
"У греховности и святости – равная цена;
Что ж вы, суки, я пришел к вам, дайте мне вина!"
 
 
Но все смеялись. Лишь блудница одна
Подала с молитвой чашу вина,
И он испил до дна…
 

Пел он страстно и разливисто. Было в его исполнении что-то рок-н-рольное. Драйв. Но все-таки это был не рок-н-ролл. Иногда он приглушал струны ладонью и произносил целые фразы речитативом без аккомпанемента. Люди вокруг окончательно смолкли, и многие стали подтягиваться к нам.

 
– Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
В свете молний путник движется по тропе лесной,
И вертепы, и святыни – за его спиной!..
 

Гойка остановился. Последний аккорд затих не сразу. Затем несколько секунд в зале царило безмолвие. А потом оно взорвалось восторженным ревом, свистом и топотом.

– Еще! Еще! Давай еще! – кричал Бенедикт, перекрывая остальных. – Да ты, братец, умеешь! Умеешь, братец!

Гойка снисходительно усмехнулся.

– Спой им про Бандераса, – посоветовал я. Гойка кивнул.

– Теперь нашу, – сказал он и запел по-цыгански в своей коронной испано-индийской манере:

 
– Эй, ромалы, слушайте правдивый рассказ,
Что ветер нашептал, который бродит меж звезд…
 

И вновь, по окончании, разразилась восторженная буря.

– Не знаю, о чем ты пел, – сказал Бенедикт, – но и не надо. И без того душа трепещет.

Люди одобрительно кивали, били Гойку по плечам и заказывали кружку за кружкой. А Бенедикт заявил:

– Кстати, о штурмане. Я уже приглядел тут для вас кое-кого. Брайни, поди-ка сюда. – Он потянул за руку худощавого парнишку ярко выраженной семитской наружности и выволок его к самому столу.

– Вот, пожалуйста. Видите, какой штурман. Зовут Брайан. Из колледжа недавно, так что и теорию еще помнит. Но и на практике… Ну-ка, Брайни, перечисли-ка свои маршруты.

– Беня, я тебя умоляю…

– Давай, давай!..

Парнишка поднял глаза к потолку и, загибая пальцы, затянул:

– Москва – Новые Фермопилы, Москва – Петушки, Четвертая Альдебарана – Рай, Е-272/87 – Долгожданная Эрекция, Алмазный Край – Юпитер Гелиоса, Челябинск – Рай…

– Ну хватит, хватит, – остановил его Бенедикт. Видали?!

– Что-то молод он больно, – недоверчиво помотал головой Гойка.

– Молодой, да ранний, – заверил Бенедикт. – Вам как раз подойдет.

– А чего им надо? – поинтересовался парнишка. – Ты меня, Беня, как какую-то тварь бессловесную продаешь…

– А ты и есть тварь, – заявил Бенедикт. И добавил, выдержав паузу: – Божья.

Народ заржал, а парнишка, пытаясь вырвать руку из мертвой хватки Бенедикта, заявил:

– Не, я к джипси не пойду. Если им надо корабль украсть, то я – пас.

– Нам нужен репетитор, – вмешался я. – Обучить нашего штурмана гиперпрыжкам.

– А-а, – протянул Брайан. – Это-то мне – раз плюнуть. Хоть и сложно. Только я все-равно не могу.

– Как это не можешь?! – возмутился Бенедикт. – Я пообещал!

– Ты пообещал! А меня начальник транспортной службы графа Ричарда Львовского к себе вербует, сулит немножечко деньжищ заплатить.

А вот это видел? – показал ему Бенедикт кулак. – Сулит ему! Еще вякнешь, и будет тебе обрезание по самые уши! Ты уж лучше молчи. А вот ты – пой, – повернулся он к Гойке.

– Пусть-ка брат мой споет, – отозвался тот, вручную перестраивая балисет для меня. – Я по этой части против него – пацан, не более. Хотите верьте, хотите – проверьте.

Этого мне только не хватало. Хотя, с другой стороны, почему бы и не спеть? Я принял инструмент из рук Гойки и на миг задумался… И решил взять слушателей контрастом. В противовес разухабистым гойкиным песням спеть что-нибудь щемяще-грустное. Типа «Ночной птицы» Никольского или его же «Музыканта»: «Повесил свой сюртук…» Интересно, смогу ли я заставить их слушать меня на русском языке двадцатого века так, как они слушали Гойку на цыганском? Я опрокинул в глотку рюмку водки, которая уже тоже появилась на нашем столике, поморщился и сказал: