Текст книги "Звёздный табор, серебряный клинок"

И тем более знакомыми казались мне его очертания. Наконец, я понял. Это же копия Софийского собора! Когда-то главная церковь православия – Софийский Собор – был воздвигнут в Константинополе силами шестнадцати тысяч рабочих. Затем, в пятнадцатом веке, после двухмесячной осады он был захвачен турками и превращен ими в мечеть. Такое вот поругание христианской реликвии.

Я читал об этом и видел фотографии мечети святой Софии. Вот, значит, каким образом через десять веков вернули себе православные христиане утраченную некогда святыню. Просто построили ее в другом месте, в космосе. А отсутствие силы тяжести позволило архитекторам сделать то, что на Земле было бы невозможно. Новый Храм был двойным: он симметрично повторял себя, словно бы отражаясь в гладе воды.

Купол с «главой» и крестом, так называемый «барабан» с витражными окнами, базилик с примыкающими к нему полукуполами и сводчатой аркой, а затем – все в обратном порядке: полукупола и сводчатая арка, барабан и вновь купол с главой и крестом… Как игрушка-перевертыш. Длиной, правда, не менее пяти километров. А Софийский собор, насколько я помню, был семидесяти семи метров высотой, но и он потрясал при этом своей грандиозностью и великолепием.

Храм был хорошо подсвечен десятками вращающихся вокруг него спутников-прожекторами. Но, в отличии от прочих космостанций, он не мигал соблазнительными рекламными огнями, не привлекал к себе внимание радиопеленгами на всех волнах. И его величественная скромность являлась напоминанием людям о Боге. Который есть, независимо от того, верят в Него или не верят, поклоняются Ему или нет, любят Его или не любят…

Рядом с этим колоссом грузовик моего джуза выглядел примерно, как муравей возле большого лесного муравейника. И чем ближе мы подлетали к Храму, тем большее восхищение он у меня вызывал. Теперь мне уже стало видно, что его стены снаружи маскированы под кирпич, а в огромных цветных витражах уже с расстояния нескольких километров можно было разобрать изображения библейских сцен.

Церковь осталась церковью: взяв на вооружение все достижения науки и техники, она старательно стилизовала их в своем консервативном духе, подчеркивая этим незыблемость древней веры. Резко бросалось в глаза лишь одно внешние отличие каждой из половинок этого исполина от их стамбульского прообраза: на барабанах, в промежутках между витражами, в специальных углублениях, плотно прижавшись друг к другу, таилось множество стандартных космошлюпок. Но это объяснялось соображениями безопасности.

Все-таки и своеобразный радиопеленг имел место: из модуля связи доносились торжественные звуки литургии. Цыгане, затаив дыхание, толпились в штурманской рубке, Ляля прижалась щекой к моему плечу, а Гойка уверенно повел корабль к одному из сотни стыковочных модулей. Замолчал даже непрерывно лопочущий что-то Ромка, когда Брайни, с успехом выполняющий обязанности няньки, взяв его под мышки, вынул из манежика и повернул лицом к экрану. Сперва замолчал, а потом засмеялся.

– Хороший знак, сродственничек, – заметила Аджуяр, оказавшаяся рядом как всегда незаметно и всем своим видом показывающая, что от нее нет и не может быть тайн.

– Домик, – пояснил Брайан Ромке. – Красивый домик? – его глаза возбужденно блестели. Еще бы, с каждым метром он приближался и к собственному освобождению. Его родители, скорее всего, уже потеряли всякую надежду когда-нибудь еще лицезреть свое чадо живым, послать же о себе известие мы ему не разрешали: власти могли быть в курсе истории с его похищением и без особого труда сумели бы тогда вычислить нас.

– Так. Внимание, ромалы, – нарушая благоговение, объявил Гойка. – Приготовьтесь, сейчас тряхнет.

… Крещение тут оказалось делом безумно дорогим. Но обижаться не приходится, все ж таки центр православия, самый роскошный его Храм. Только свечей для того, чтобы осветить гигантский залище, надо было несколько тысяч… Пришлось раскошелиться, и я отдал почти все, что оставалось у меня от денег Дядюшки Сэма. Припрятал только пару кредиток – на самый черный день.

Но был в этой дороговизне и плюс: никакой очереди, никакой волокиты. Крещение назначили на тот самый день, когда мы прибыли. Огни свечей заставляли сиять золотые образа икон и отбрасывать блики на пышное убранство Храма.

Странно было сознавать, что и прямо под нами идет сейчас служба, и прихожане стоят там по отношению к нам вниз головами. Таким образом тут установлены гравитационные генераторы. Кстати говоря, судя по моим ощущениям, управляемые.

Крестным отцом Ромке вызвался быть Зельвинда Барабаш, и я был польщен этим. Он перебрался ко мне, и к Храму пристыковался только мой корабль, так как каждая стыковка стоила тут бешеных денег. Хотя бесплатно прибыть в Храм можно было тоже, но только в шлюпке, оставив свой корабль вращаться на орбите вокруг. Остальной табор так и поступил: семнадцать звездолетов остались ждать нас на орбите, а единицы, самые любопытные, спустились сюда в шлюпках.

Священник, паря в полуметре от мраморного пола (мои ощущения не подвели меня), подлетел к нам, опустился вниз и троекратно осенил Ромку крестным знаменем, распевая что-то о вечном блаженстве. Затем он взял моего пацана на руки и взмыл с ним под купол, а опустился возле купели, которая тоже вылетела откуда ни возьмись, сделала круг под куполом и приземлилась в центре Храма. «Что-то это уже слишком, – подумал я. – Режиссер этого спектакля чересчур увлечен техническими возможностями сценографии…» Батюшка тем временем возгласил:

– … Да изгони из этого человека всякого лукавого и нечистаго духа, скрытаго и гнездящегося в сердце его…

После чего трижды, на каждое «аминь», окунул Ромку в воду, приговаривая:

– Крещается рабъ Божий Роман во имя Отца, аминь; Сына, аминь; и Святаго Духа, аминь…

Я и джипси моего джуза при этих словах крестились и кланялись. Честно говоря, на религиозном обряде я присутствовал впервые. Есть Бог, нету Бога… В прошлом меня это не волновало. Сейчас же я с любопытством оглядывался по сторонам. Красиво. И, скорее всего, все происходит точно так же, как и сотни лет назад. В консерватизме – сила церкви. А что священник и купель летают… Если привыкнуть, это, наверное, выглядит даже естественно. Все ж таки божий человек, божья утварь…

Когда Ромку окунули в воду, он замер от неожиданности и делал только судорожные вздохи. Но вот он пришел в себя и захныкал. И правильно. Кому бы такое понравилось: ни с того, ни с сего – в воду? И все же слезы умиления навернулись на моих глазах. А священник тем временем завернул моего наследника в белую простынку и нацепил ему на шею крестик.

В этот миг Сволочь, которую я захватил с собой, выползла из кармана и, по своему обыкновению, забралась мне на плечо. Совсем не кстати. Я хотел запечатлеть обряд в памяти. Осторожно снял ее с плеча и сунул Брайану:

– Подержи. Надоела.

Тот брезгливо сморщился, но послушно взял зверюгу на руку и, положив сверху ладонь другой руки, прижал ее к груди.

Завороженный монотонным песнопением и огненными бликами Ромка замолк. Священник мазал его миром, а он таращился по сторонам. А тут действительно было на что взглянуть. Особенно хороши были мозаичные фрески. Я поискал глазами и без труда нашел среди прочих ликов портрет Николая II. «Привет, дедуля», – сказал я про себя и ухмыльнулся.

– Роман Михайлович, – совсем некстати зашептал мне на ухо Брайни. Манеру называть меня по имени и отчеству он перенял у Ляли. – А что это у нее такое? – держа Сволочь одной рукой, он пальцем другой показывал мне что-то на ее брюхе.

– Тс-с, – раздраженно приложил я к губам палец. – Потом.

Но тут же любопытство взяло во мне верх над умилением.

– Ну, что там? Нашел время!..

– Так ведь дело-то немножко поразительное, – шепнул он и передал крысу обратно мне. И я увидел, что к ее животу приклеена круглая металлическая пластинка величиной с небольшую монету. Ну надо же! Сколько раз эта Сволочь ползала по мне, и я ничего не замечал, а Брайни взял ее в руки впервые, и – пожалуйста…

– Я пробовал отколупнуть, – продолжал шептать Брайан, – не отколупывается…

Я попробовал тоже. Но стоило мне лишь коснуться пластинки, как она тут же отклеилась от крысиного живота и осталась у меня в пальцах.

– Клей с генным кодом! – восхищенно сообщил мне Брайан. – Я читал про такое!..

Я уже догадался, что у меня в руках. Послание от Дядюшки Сэма! Это не крыса – Сволочь, это я – сволочь, тупая, рассеянная и невнимательная! Ну на кой бы еще Дядюшка Сэм передал бы мне с Семецким эту крысу?! Надо было сразу догадаться искать на ее теле письмо!

Приговаривая: – «Ах ты крыска моя почтовая…» – я сунул ее в карман и в крайнем возбуждении огляделся. Стоящий рядом Гойка истово крестился.

– Эй, – сбил я его религиозный экстаз, ткнув в бок кулаком. – На корабле есть на чем это прочесть? – я показал ему диск.

– Конечно, Чечигла, – недовольно пожал он плечами. – Стандартный сетевой носитель. У меня в рубке дисководов под него штук десять.

– Сколько еще будет длиться церемония?

– Ну… Само-то крещение уже закончилось. Обычно еще минут двадцать – пока облетят вокруг купели, пока локон отстригут… А тут, тем более, все на полную катушку, наверное, еще дольше будет. Минут сорок или час.

Я сгорал от нетерпения.

– Ляля и Ромка на твоей ответственности, – шепнул я Брайану. – А мы скоро вернемся. Проследишь?

– Я вас умоляю!.. – всплеснул он руками. – Со мной они в полной безопасности, – и встал на мое место рядом с Лялей.

– Пойдем, – потянул я за собой Гойку, протискиваясь через толпу джипси и неизвестных нам прихожан. – Надо быстрее прочесть.

Мы выскочили в притвор, Гойка вызвал скоростной лифт, и несколько из десятков расположенных по периметру дверей тут же отворилось. Мы вскочили в кабинку и вскоре стояли на круговой балюстраде с выходами к стыковочным модулям. Но именно наш модуль оказался на противоположной стороне, и к нему нужно было идти по кругу.

– Стой так, – сказал я Гойке, ухватил его сзади за талию и, взмыв в воздух, перенес его по диаметру через пропасть, прямиком к нашему выходу.

– Уф-ф, – перевел дух Гойка. – Я никогда не смогу привыкнуть к этому…

– И не надо, – отозвался я. – Я не нанимался таскать тебя по воздуху. Я не Карлсон, а ты не Малыш.

Гойка непонимающе глянул на меня, но мне не было ни времени, ни желания растолковывать ему смысл своих дурацких шуток.

В корабле Гойка вставил пластинку в один из дисководов, что-то нажал, и на экране возникло изображение. Это был дядюшка Сэм. Но, Боже мой! Что они сделали с ним?! Я не сразу его узнал. Потому что на голове у него росли огромные, похожие на заячьи, уши…

«Что за идиотизм!» – подумали вы, прочитав это. Я, когда увидел эти ушки, подумал точно так же. Но в отличии от вас, я не мог отложить в сторону книгу. Не советую это и вам.

Уши Дядюшки Сэма были настоящими, живыми… Он был абсолютно гол и сидел на травке, в одной руке сжимая погрызенную морковь.

– Мой государь. Слусайте меня внимательно, – взволнованно заговорил он, сильно шепелявя. – У меня появилась возмозность передать вам эту запись, но времени у меня в обрез. Итак, как вы, думаю, узе поняли, я попал в руки врагов. Запрессенным медикаментозным воздействием они без труда выпытали у меня всё, сто я знаю. И, уверенные в своей полной безнаказанности, продолзают ставить на мне бесцеловецные генетисесские опыты. Вот, – скосив глаза, он помахал своими гигантскими ушами, – дазе если бы я и безал, разве смог бы я скрыться в таком виде?

Гойка захихикал, но увидев на моем лице грозное выражение, смолк.

– К тому зе я совсем не могу обходиться без этой гадости, – продолжал Дядюшка Сэм, показывая нам морковку. – Зависимость буквально наркотисесская. – Смачно хрустнув, он откусил от нее. Задумчиво пожевал. Мечтательно возвел очи… Но, с видимым усилием взяв себя в руки, встрепенулся и заговорил опять:

– Но дело не во мне, мой государь, а в вас. Вы – в велицяйсей опасности. Постарайтесь выйти на насых друзей. Это рискованно, но иной возмозности я не визу. Наса секретная стаб-квартира находится на подмосковной планете Петуски, город Ерофеев, угол улиц Путина и Распутина, двести тридцать три, дробь один, корпус восемь. Предъявив пароль, вы найдете там убезыссе и помось. Пока я не могу сказать, цто это за пароль, но позднее вы узнаете об этом сами…

В этом месте Дядюшка Сэм примолк, а за кадром что-то то ли хрустнуло, то ли пискнуло. Доблестный подпольщик опасливо навострил ушки, но тут же успокоился и продолжил:

– И просу вас, показыте им эту запись, возмозно, они сумеют установить, где я нахозусь, и вызволить меня. Тот, кто меня снимает, не говорит мне этого, видно у него есть на это свои присины… – Невидимый нам оператор поводил объективом вокруг. Но ничего кроме лесной полянки, лубяной избушки и корзинки с морковью мы не увидели. Было в этом что-то издевательское. – Цтос, спасибо ему и за то, цто он делает для меня, хотя он и не последователен в своей помосси… – Продолжал Дядюшка. – Так вот. Пусть найдут меня, но пусть запасутся этой гадостью. – Показал он на морковь, вновь хрустнул ею, впал при этом в кратковременный стопор, но встряхнулся:

– Да! Цють не забыл! Насы враги уверены, сто рано или поздно вы обязательно долзны появиться в Храме Николая Романова. Это логисьно. Так вот. Храм заминирован. У Рюрика и его прихвостней он узе давно, как бельмо на глазу. Я слысал разговор. Если вы появитесь там, эти мерзавцы взорвут великий Храм, избавивсись, так сказать, от двух зайцев сразу… – Дядюшка Сэм примолк. Лицо его приняло скорбное выражение, и я понял, кого он остро напоминает мне: персонаж из мультфильма, в котором на оперной сцене играли детскую считалочку – «раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…»

– От двух зайцев сразу… – повторил он печально и задумчиво… Поднес к лицу огрызок морковки… Но вдруг зарычал и, вскочив на ноги, что есть силы отбросил его в сторону. Воля гордого оппозиционера была не сломлена. – Храм опасен! – Выкрикнул он. – Облетайте его стороной! Насы сансы на спасение малы. Но они есть, мой государь. Не отцяивайтесь. Да помозет нам Бог!

Экран погас.

– Живо в Храм! – вскочил я. – Ты слышал?!

Но Гойка остановил меня:

– Подожди, Рома. Пока ты доберешься, пока объяснишь… А людей в храме множество. Одних священников не меньше тысячи. Что будет с ними?

– Плевать! Мне нужно спасать жену и сына! – возразил я, но слова Гойки о том, что я могу опоздать, звучали убедительно. – А что предлагаешь ты?!

Он уже связывался с информаторием Храма. На экране возникло длинноносое лицо молодого человека с усиками, бородкой и скуфейкой на голове.

– Слушаю вас, дети мои, – обратился он к нам.

– В Храме – бомба! – выпалил Гойка, одновременно с этим готовя корабль к вылету.

Юноша сделал короткое движение рукой, и тут же с экрана душераздирающе взвыла аварийная сирена.

– Эвакуация уже началась, – сообщил он, на лице его была написана тщательно скрываемая растерянность. – И откуда у вас эта информация?

– Мы не можем сообщить это, – отозвался я.

– Но, надеюсь, в курсе, что за ложное сообщение вы несете административную и уголовную ответственность, да простит вас Господь? – поинтересовался священник-диспетчер.

– Да, – кивнул Гойка, – я передаю свои позывные и скрываться не собираюсь.

– Уже записаны, – кивнул юноша. – И все же я молю Отца нашего Вседержателя о том, чтобы сообщение ваше было ложным, а за одно и за спасение ваших душ. – Он перекрестился.

– Не молиться надо, – заорал я, – а людей выручать!

– Одно другому не мешает, – мягко улыбнулся юноша. – Я вижу на своих мониторах, что уже стартует первая партия эвакуированных во главе с архиепископом Арсением. При нем и капсула со святыми мощами.

– Во главе с архиепископом!.. – передразнил я. – Не с того начинаете! О людях надо думать! В Храме идет крещение младенца. Я надеюсь, он и его мать будут эвакуированы первыми?!

– Нет никаких сомнений, – кивнул диспетчер. – У нас семьсот пятиместных шлюпок. По тревожному расчету первыми усаживаются и отстреливаются прихожане, а уж затем духовенство, – он перекрестился. – Дети и женщины, само-собой, первыми из первых. Исключением является лишь архиепископ, так как он сопровождает святыню – мощи царя-великомученника…

Я услышал гул двигателей и понял, что Гойка уже закончил расстыковку и корабль стартует.

– Если вам больше нечего сообщить нам, дети мои, – заметил священнослужитель, – я отключаюсь, ибо пора позаботиться и о собственной бренной оболочке.

– Валяй, – кивнул Гойка.

– Правду вы сообщили или не правду, – заметил юноша, прежде чем отключиться, – но следственные органы встретятся с вами.

Его лицо с экрана исчезло. Спасибо на добром слове.

– Гойка, – преодолевая перегрузку, повернулся я к другу. – Что-то мы делаем не так. Мы убегаем, а наши люди – там…

– Уже не там. Посмотри на экран.

И я увидел, что, действительно, шлюпки уже вылетают из под купола Храма.

– А пристыковаться к нам они смогут, – продолжал он, – только если мы будем в открытом космосе. Ты же слышал, твои Ляля и Ромка уже в одной из шлюпок. Не забывай, Чечигла, моя Фанни тоже там. И если я поступаю так, значит именно так я надеюсь еще встретиться с ней.

– Дай-то Бог, – закрыл я глаза, остро осознавая собственное бессилие. – Ты представляешь, какой там сейчас переполох?

– Не думаю, – отозвался Гойка. – У церковников дисциплина жестче армейской… – Шум разбуженных двигателей уже мешал нам говорить. Он нацепил наушники. – Я попытаюсь связаться с нашими.

Шлюпки на экране так и сыпались в открытый космос из под обеих куполов Храма, и мне вновь пришла на ум нехитрая метафора о муравейнике и муравьях.

– Ляля пока не отзывается, – сообщил Гойка. – Может, не разобрались еще со средствами связи? А?

– Конечно, – согласился я. – Ведь с ней крошка Брайни…

Мы переглянулись и, несмотря на отчаянность ситуации, обменялись улыбками. Я почувствовал облегчение. Наверное, Гойка прав. Наверное, мои близкие уже вне опасности.

– От Ляли пока ничего нет, – повторил Гойка, – но некоторые наши уже летят к нам. Скоро нам, между прочим, будет не до смеха. Когда православная епархия предъявит нам счет за ложную тревогу. Тут одного горючего ушло… Чем платить-то будем, Рома? О! – внезапно сменил он тему. – Есть! Вот она! – Он переключил звук с наушников на внешнее вещание, и я услышал встревоженный голос Ляли:

– Роман Михайлович! Ты слышишь меня?! Что случилось?

– Вы в шлюпке?! – выкрикнул я вместо ответа.

– Да! – откликнулась она.

– Уже летите?!

– Да, да, – мы уже довольно далеко от Храма, вас видим и двигаемся к вам, так что приготовьтесь нас принять. Но что все-таки стряслось? Почему нас выпихнули оттуда, едва закончив обряд?

Я облегченно откинулся на спинку кресла и отозвался:

– Есть вероятность, что Храм заминирован. Но не беспокойся, милая. Опасность позади. Как Ромка?

Вместо лялиного мы услышали голос Брайана:

– С ним все довольно прекрасно. Окрещенный жует мой палец. Ты чего, Тела Господня не наелся?.. – это он, по-видимому, уже к Ромке обращался.

– Фанни с вами? – спросил наконец Гойка, и я оценил его выдержанность. Но она-то его и подвела. Вместо ответа послышалось шипение помех. Связь прервалась. И тут я увидел, что Гойкины глаза становятся огромными, как полтинники. Я перевел взгляд с его лица на экран.

Храм менял свою форму. Купола покосились, словно съехавшие набекрень береты с крестами вместо хвостиков. Полукупола отделялись друг от друга. Ажурное сооружение, как бы раздуваясь изнутри, превращалось в шар. А затем этот шар треснул, лопнул и превратился в огромный огненный сгусток.

Наш звездолет тряхнуло так, что я подумал, голова у меня слетит с шеи. Но страшнее этой встряски была мысль о той опасности, которой подвергаются сейчас Ляля и Ромка.

– Ой-йо!!! – вскричал Гойка, пытаясь увильнуть от несущегося прямо на нас колокола размером с наш звездолет, а может и больше. И мне показалось, что от напряжения его усы при этом встали торчком.

Увернуться Гойка сумел, и гигантская хреновина, болтая языком, пролетела мимо. Нас и самих взрывной волной неотвратимо тащило прочь от того места, где только что парил прекрасный и величественный Храм. И слава Богу, что нас уносит оттуда. Несмотря на работу кондиционеров, в корабле заметно поднялась температура. Скорее всего, обшивка снаружи корабля плавится.

– Вы заплатите за это, собаки! – оскалившись, погрозил Гойка кулаком в экран. И я был солидарен с ним. Внезапно сквозь шум помех пробился голос Брайана:

– Роман Михайлович!

Я вцепился в подлокотники кресла и заорал:

– Да?! Слушаю!

– Наша шлюпка немножко повреждена. Вынуждены пристыковаться к ближайшему кораблю. Это жандармский крейсер… Уже пристыковались! Вы слышите меня?!

– Да, я понял! – закричал я в ответ. Но не знаю, слышал ли он меня в прошлый раз, услышал ли сейчас. Его голос вновь захлебнулся в треске статических разрядов.