Текст книги "Святой флотоводец России. Жизнь и деяния святого праведного воина Федора Ушакова, адмирала непобедимого"

[2]

Еще в самом начале 1798 года русскому правительству стало известно, что во французских портах Средиземного моря идет спешная подготовка к какой-то крупной морской операции. В Тулоне, Марселе и ряде других портов велось усиленное вооружение боевых кораблей, оборудование большого числа транспортов и сосредоточение значительного количества войск. Это шли приготовления к задуманной Бонапартом и принятой Директорией Египетской экспедиции. Но для отвлечения внимания от истинной цели экспедиции распространялись ложные слухи о намечаемом вторжении в Англию, десанте на Балканский полуостров, вероятном союзе между Директорией и Оттоманской Портой и вторжении французского флота через открытые Турцией проливы в Черное море.

Обеспокоенный полученными сведениями Павел I уже в начале февраля приказал Черноморскому флоту под начальством Ушакова спешно готовиться к началу кампании, а до готовности организовать с помощью крейсеров наблюдение у берегов Крыма, в районе Керченского пролива и от Аккермана до Тендры.

В указах Павла I Мордвинову и Ушакову высказывалось опасение о возможности вовлечения Турции в союз с Францией и предлагалось, усилив бдительность на море, надежно прикрыть берега от покушений противника. Ушаков деятельно готовил флот в составе 12 линейных кораблей и больших фрегатов, выслав легкие крейсера в море для действий между Севастополем и Одессой.

Распространяемые агентами Бонапарта слухи сеяли тревогу и вызывали усиление военных мероприятий. В начале апреля были получены сведения, что французы уже вводят свой флот в Мраморное море, и Ушакову было приказано выйти в море для отражения покушений противника. 23 апреля последовал новый рескрипт Павла I на имя Ушакова:

«Вследствие данного уже от нас вам повеления о выходе эскадрою линейного флота в море и занятии позиции между Севастополем и Одессой, старайтесь наблюдать все движения как со стороны Порты, так и французов, буде бы они покусились войти в Черное море или наклонить Порту к каковому-либо покушению».

Таким образом, еще весной 1798 года в Петербурге не знали, с кем придется воевать Черноморскому флоту: с французами или с турками? Или с теми и с другими?

И чем более распространялись слухи о загадочных военных приготовлениях в Тулоне, тем более в Петербурге крепла мысль, что удар, вернее всего, будет направлен против русских черноморских берегов.

13 мая 1798 г. последовал новый рескрипт Павла:

«Господин вице-адмирал Ушаков.

Коль скоро получите известия, что французская военная эскадра покусится выйти в Черное море, то, немедленно сыскав оную, дать решительное сражение, и мы надеемся на Ваше мужество, храбрость и искусство, что честь нашего флота соблюдена будет, разве бы оная (эскадра) была гораздо превосходнее нашей, в таком случае делать Вам все то, чего требует долг и обязанность, дабы всеми случаями мы могли воспользоваться к нанесению вреда неприятелям нашим»[13]13
  ЦГВМА, ф. Сборный, д. 7, л. 88-89. Копия.


[Закрыть].

Таким образом, одним из толчков, предопределивших в дальнейшем выступление Павла против Франции, был взволновавший всю Европу выход из Тулона флота с 36-тысячной экспедиционной армией под начальством Бонапарта. Как мы видели, когда сначала готовилась, а затем отправилась в свой загадочный путь эта экспедиция, в Петербурге уже было решено принять немедленно меры предосторожности. Куда направляется Бонапарт? В Ирландию (как сам он нарочно распускал слухи)? В Константинополь? В Египет?

Что Бонапарт высадился в конце июля 1798 года в Александрии и что не успевший помешать этому Нельсон все же разгромил французский флот 1 августа при Абукире, в России узнали очень нескоро. Но одновременно с известиями об этом пришло сообщение и о захвате французами Мальты. Считая себя великим магистром Мальтийского ордена, Павел принял это как вызов. И хотя высадка французов в Египте рассеивала пока опасения за Черное море, но опасность дальнейшей агрессии на Ближнем Востоке побудила Павла предложить Турции союз для совместных действий «против зловредных намерений Франции».

Беспокойство в России внушало именно последнее. Дипломаты, генералы и адмиралы, выросшие в традициях и воззрениях екатерининских времен, знали, что при старом французском режиме неизменным принципом французской политики была всемерная поддержка Турции в ее борьбе против России и что упорное стремление упрочить свои торговые интересы на востоке Средиземного моря, а если повезет, то и на Черном и Азовском морях, долгими десятилетиями руководило всей дипломатической деятельностью Версальского двора. Революция в этом отношении мало что изменила, и, например, марсельская буржуазия с таким же искренним сочувствием приветствовала политику Директории в Леванте, с каким встречала, всегда враждебная России, планы и действия на Востоке министра Людовика XV – герцога Шуазеля или министра Людовика XVI – графа Верженна. Но гремевшая уже по всему свету слава молодого завоевателя Италии Бонапарта придавала всем слухам и предположениям о новом его предприятии особенно тревожный характер. Было ясно, что если Бонапарт направится на Константинополь, то, добровольно или по принуждению, Турция непременно вступит с ним в союз, и соединенная франко-турецкая эскадра и десантный флот войдут в Черное море.

Султан Селим III и его Диван боялись французов именно потому, что на этот раз «союз» с Францией крайне легко мог превратиться в завоевание французами части турецких владений. При этих условиях предложение Россией союза для совместной борьбы против грозящего нашествия было встречено Портой вполне сочувственно, тем более, что кроме России в этом общем антифранцузском наступлении должны были принять участие Австрия и Англия.

Еще до того, как этот внезапный «союз» с Турцией был заключен, последовал высочайший указ адмиралу Ушакову от 25 июля 1798 г. Ему приказывалось «немедленно отправиться в крейсерство около Дарданелл, послав предварительно авизу из легких судов» к русскому посланнику в Константинополе Томаре. Дальше Ушакову предлагалось ждать извещения от Томары о том, что Порта просит русской помощи против французов, и как «буде Порта потребует помощи», Ушаков должен был войти в Босфор и действовать совместно «с турецким флотом противу французов, хотя бы и далее Константинополя случилось»[14]14
  Высочайший указ вице-адмиралу Ушакову 1798 г., июля 25. «Материалы для истории русского флота», ч. XVI, стр. 250.


[Закрыть].

Удивляться, что обратились именно к Ушакову, не приходится. Герой, одержавший несколько замечательных морских побед на Черном море, знаменитый на всем Востоке непобедимый «Ушак-паша» не имел в тот момент соперников между русскими адмиралами. Ушаков получил высочайший указ 4 августа 1798 г. в Севастополе. Немедленно он начал сборы – и уже 13 августа вышел в море с эскадрой в составе шести линейных кораблей, семи фрегатов и трех посыльных судов. Общее число артиллерийских орудий было 794, общее число морской пехоты и команды («служителей») – 7 411 человек.[15]15
  Метакса. Записки флота капитан-лейтенанта Егора Метаксы, Петроград, 1915, стр. 5. Это – единственное полное издание ценнейших «Записок» с предисловием и примечаниями В. Ильинского. По другим данным, было 7 линейных кораблей, 5 фрегатов и 4 авизо. В общем, и по тем и по другим данным, 16 судов (у Скаловского «Жизнь адмирала Федора Федоровича Ушакова» на стр. 219 явная ошибка: «17»).


[Закрыть]

По утверждению летописца и участника похода лейтенанта Е.П. Метаксы, корабли были будто бы лучшие в Черноморском флоте, командный состав и матросы – отборные. Среди капитанов – в большинстве ученики и соратники Ушакова по войне 1787-1791 гг.: Д.Н. Сенявин (командир корабля «Св. Петр»), И.А. Шостак, И.А. Селивачев, Г.Г. Белли (в документах называемый иногда Белле), А.П. Алексиано, Е. Сарандинаки, И.О. Салтанов и другие, уже имевшие во флоте весьма почетную репутацию.

В Константинополе уже велись переговоры о заключении союза с Россией, и когда 23 августа Ушаков с эскадрой прибыл к Босфору или, как его тогда курьезно называли, к «Дарданеллам Константинопольского пролива», в отличие от «просто» Дарданелл, соединяющих Мраморное море с Эгейским, он тотчас послал в Константинополь уведомление о том русскому посланнику B.C. Томаре и уже 24 августа получил ответ, приглашавший его немедленно войти в Босфор.

[3]

С самого восшествия своего на Престол Император Павел I принимал живейшее участие в пагубном положении, в коем находились вся Германия и Италия от мятежного духа, возникшего во Франции.

Омыв руки в крови короля своего и страшась достойной мести за свое злодеяние, убийцы несчастного Людовика не удовольствовались соделать всех французов сообщниками преступления своего: они хотели, чтобы и прочие народы им последовали, и для того обнародовали при всяком удобном случае ненависть свою ко всем венценосцам, явно приглашая вверенных им Провидением подданных к мятежу и неповиновению. Оковав ужасом Францию и гордясь успехами своими, они перешли Рейн и Альпы с кровавым мечом равенства в руках. Австрийский двор, утомленный долговременной войной, которую вел, защищая злополучную свою родственницу, начинал ослабевать. Пруссия, открыв военные действия, с некоторыми успехами подвигалась к Парижу, но после первых неудач оставила союзнику своему Австрийскому Императору все бремя войны и заключила с Французской республикой сепаратный мир. Англия не принимала еще тогда решительных мер и не делала тех чрезвычайных денежных пожертвований, которые впоследствии предали ей, так сказать, в руки судьбу целой Европы. Прочие государства, не в силах будучи полагать оплота сему грозному потоку, помышляли только о сохранении собственного своего бытия. Оставалась одна только Россия: на нее опирались все надежды. Главнейшие министры полагали, что сильная держава эта, будучи, по отдаленности своей, обеспечена от всякой опасности, займется собственными своими выгодами и останется равнодушной зрительницей всех бедствий Европы; но своекорыстные, тонкие сии политики худо знали великодушное сердце Павла I. Мощная его рука, объемля в одно время и сушу, и моря, готовила на поражение общего неприятеля и сухопутные войска, и флот. Государь сей ненавидел Французскую революцию не только от того, что имел в ней непримиримого врага, как от гнусных и богомерзких правил, коими она руководствовалась.

Италия была тогда театром буйственных якобинцев. Все трепетало от нашествия и грабительства французов. Король Неаполитанский, не находя более безопасности во владениях своих на твердой земле, принужденным нашелся укрыться в Сицилию; Сардинский король, соединивший войска свои с австрийскими, день ото дня более терял надежду сохранить свои владения; Папа, окруженный знаменами бунта, не обретал уже защиты в святости своего сана! Всюду колебались престолы и алтари! Император Павел I не в надежде выгодных приобретений или завоеваний новых областей, но единственно по великодушному порыву чувств истинно царских, решается положить предел бедствиям своих союзников. По его велению непобедимый Суворов ведет российские войска в Италию, и в 7 месяцев она вся очищается от неприятеля; храбрый Ушаков является с Черноморским флотом в Адриатическом море, и всюду водворяется тишина, мир и благоденствие. Провидение благословило оружие обоих сих полководцев потому, что они сражались за веру, твердость престолов и благо народное.

В мае месяце 1798 года конвой, состоявший из 400 парусов под прикрытием сильной эскадры и с 40 000 отборного высадного войска, выходит из Тулона под предводительством Бонапарта. Сам Наполеон, сопровождаемый большой свитой и множеством ученых, находился на 100-пушечном корабле «Восток» (L'Orient). Столь сильное вооружение угрожало спокойствию берегов всего Средиземного моря; но когда оно, заняв мимоходом Мальту, продолжать стало путь к югу, то не оставалось сомнения, что турецкие владения были целью экспедиции, вверенной счастливому и отважному предводителю войск французских.

В сих обстоятельствах Император Павел I, забыв вражду, вооружавшую столько раз Турецкую Империю против России, простер великодушно мощную свою руку султану Селиму III, владения которого, равно как и сама столица его, угрожаемы были ополчениями новых республиканцев. Главнокомандующему в Черном море вице-адмиралу Феодору Феодоровичу Ушакову повелено было следовать немедленно со вверенной ему эскадрой к Константинополю, соединиться там с турецким флотом и вместе с ним принять деятельнейшие меры к поиску и истреблению неприятеля везде, где бы он ни находился, особенно в областях Турецкого султана; а в случае возможности содействовать фельдмаршалу Суворову с моря и сделать в пользу его сильную диверсию, обратив внимание и силы французов на Южную часть Италии.

С какими же силами послан был адмирал Ушаков на подвиг столь важный и многотрудный! Ему дано было 7 линейных кораблей, 7 фрегатов и еще несколько мелких судов, называемых авизами, при двух морских батальонах, десантных же войск не было вовсе. В сем ополчении находилось до 800 орудий и до 7 000 мореходцев, вышедших из Севастопольской гавани: горсть людей, можно сказать, против обширного поля, на котором действовать им надлежало!

Правда и то, что корабли эти были лучшие из флота, люди и матросы отборные, корпус офицеров отличнейший; все они не один уже раз бывали в деле, и большая часть из них воспитана и обучена, можно сказать, была самим адмиралом. Никогда не выходило еще из пределов России такого прекрасного и храброго морского ополчения. Н.С. Мордвинов, бывший тогда начальником Черноморского паравления, гордился показать Европе, каковы русские и в малом числе. Эскадра эта везде встречаема была с похвалами и с изъявлениями истинного удивления. Она исполнила ожидания Государя своего, вошла в Архипелаг, действовала удачно против французов, отняла у них все острова, учредила независимые республики, содействовала австрийцам в Генуе и англичанам в Египте, взяла Анкону, усмирила бунты в Риме, возвратила Неаполитанскому королю столицу и королевство и взяла бы самую Мальту, если бы зависть не вооружила козней своих против победителей. Таковы были подвиги этой малочисленной российской эскадры. Она в самое короткое время увенчала себя славой, она кормами русскими избороздила воды от Севастополя до Тибра – и возвратилась, сопровождаемая похвалами и благословениями защищенных ею народов! Эти-то славные подвиги намереваемся мы сообщить читателям нашим в записках этих.

Именные повеления Императора Павла I застали адмирала Ушакова 4-го августа 1798 года в Севастополе. В них (как сказано выше) предписывалось ему следовать с флотом, ему вверенным, к проливу Константинопольскому и там, соединясь с турецким флотом, идти далее через Архипелаг в Средиземное море. На адмирала Ушакова возлагалась особенно обязанность – отвратить от земель, союзникам нашим подвластных, заразу, французской директорией повсеместно распространяемую.

Ушаков сделал немедля распоряжения к отплытию; переменил некоторые старые корабли и фрегаты и взял из гавани на место их другие, которые были благонадежнее. Через неделю флот был снабжен по 1-е декабря провиантом, всякими припасами и материалами, нужными для столь дальнего плавания и действия, а 12-го числа августа оставил он отечественные берега. Предводитель флота шел в поход на 84-пушечном корабле «Павел» под вице-адмиральским флагом; контр-адмирал Овцын находился на корабле «Троица» под контр-адмиральским флагом, командуя передовой, а старший флота капитан Селивачев – задней частью эскадры. За ними следовали отборные и сведущие капитаны. Желая удовлетворить любопытству читателя и сохранить все обстоятельства, которые сопровождали к счастливым берегам Ионии новых наших аргонавтов, мы прилагаем здесь подробное расписание имен флагманов, кораблей, фрегатов и прочих судов, с показанием числа пушек и служителей, отправленных в сей знаменитый поход.

РАСПИСАНИЕ кораблей, флагманов, капитанов и служителей, отправившихся с эскадрой в Архипелаг 1798 года августа 12-го

Адмирал, следуя в точности данному ему Высочайшему повелению не входить в Константинопольский пролив, не связавшись предварительно с посланником, нашим тайным советником B. C. Томарой, отправил 13-го августа к этому министру лейтенанта Тизенгаузена на авизе «Панагия». В одно время посланы были к Государю Императору донесения о выходе эскадры в повеленный путь. В 12 часов пополудни при умеренном Ю.-В. [Юго-Восточном] ветре, по выходе из рейда фрегата «Счастливый» и судна «Красноселье», снялись мы с якорей и пошли к Румельским берегам, прямо на мыс Эмине. Адмирал вел эскадру тремя колоннами, и она в этом порядке сохраняла во всех случаях свои места.

15-го числа усилился ветер, называемый рифмарсельный, от Ю. Ю. 3. [Юго-юго-запада] и развел великое волнение. Некоторые суда от сильной боковой качки начали терпеть повреждение. На авизе «Св. Ирина» оказалась сильная течь и, за невозможностью продолжать путь или починиться на воде, ему дано было позволение возвратиться в Ахтиар[16]16
  Так назывался при Императоре Павле I город Севастополь.


[Закрыть], и приказано, по исправлении, немедленно следовать за эскадрой в Константинополь.

На другой день Тарханов мыс находился от нас в 43 итальянских милях; ветер становился все крепче. В полдень на корабле «Павел» изорвало фок, а на других судах марсели; почему дан был сигнал от адмирала стать в соединение на якоре.

17-го числа ветер сделался умеренный и тогда начали доносить главнокомандующему о повреждениях, которые причинила эта буря целому флоту. На корабле «Троица» поврежден руль, на «Марии Магдалине» и на прочих судах оказались течь и многие другие недостатки.

В сем положении Ушаков созвал военный совет и назначил общий осмотр кораблей. После оного донесено было начальнику, что некоторые корабли могут починиться на воде; но корабль «Троица», оказавшись вовсе ненадежным к столь дальнему походу, отпущен немедленно вслед за авизом «Ирина» в Севастополь. Ему предписано было возвратиться обратно к флоту, как скоро он исправлен будет.

18-го августа при тихой погоде починены были оказавшиеся повреждения на флоте. Адмирал послал между тем донесение о сем происшествии к Государю Императору, в Адмиралтейств-коллегию и в контору главного начальника Черноморских флотов; и того же числа при северо-восточном брамсельном ветре велел сняться с якоря и пошел к Румельским берегам, держа к 3. Ю. Западу [Западо-юго-западу].

22-го числа, на рассвете, увидели с салинга берег. Это был мыс Эмине, от коего к юго-западу виден был Сизеболи; а к юго-востоку мыс Центавр. В числительном и пеленгованном румбах оказалась великая разность, а именно в 52 милях. Эта разность произошла от неизвестного течения моря, которое около этих берегов, где впадает в него множество рек, бывает весьма сильно. В полдень находилась эскадра наша в широте северной 42°2′. Устье Константинопольского пролива отстояло от нас Ю. В. [Юго-Восточнее] 13°30′ в 61 ¹/₂ миле. Подходя в вид пролива, плаватели наши лавировали с эскадрой около него, в ожидании ответа на бумаги, посланные к министру Томаре с капитан-лейтенантом Тизенгаузеном.

24-го августа судно «Панагия» возвратилось ко флоту и принесло известие, что в Константинополе с нетерпением ожидают прибытия нашей эскадры. С Тизенгаузеном был чиновник российской миссии для объявления, что при входе в пролив должно остановиться на якоре и пушечными выстрелами отдать честь крепостям, защищающим оный и что таким же образом будет ответствовано нам. Наступившее утро открыло плавателям берега Анатолии. Русские стояли в виду того неприступного пролива, в который никогда еще военные их суда не были впускаемы по доброй воле. Прошли прежние годы, не те были уже времена! – Не гром пушек нас встречал, но восклицания безчисленного народа, наполнявшего оба берега. Враги наши сделались ныне друзьями и ожидали нас с радостью. По странному политическому перевороту, турки являлись союзниками непримиримого и собственного своего гонителя, великого магистра Мальтийского.[17]17
  Известно, что после занятия Мальты французами и разрушения ими Мальтийского ордена, Гроссмейстерская корона и магистерское достоинство были оставшимися кавалерами поднесены Императору Павлу I, который благоволил оные принять на себя.


[Закрыть]

Тот же Ушаков, коего имя одно наводило страх на турок в царствование Екатерины II, ныне теми же турками приветствован как союзник и избавитель; но какой славы чужды русские вожди!»

[2]

24 августа Ушаков со своей эскадрой вошел в пролив, а 25 августа утром русская эскадра расположилась перед Буюк-дере. На следующий день султан прислал к Ушакову драгомана адмиралтейства с разными «многими учтивостями» и с бриллиантовой табакеркой. А 28 августа состоялась первая конференция Ушакова с представителями Порты.

[3]

Едва плаватели наши опустили паруса, как прибыл на корабль Ушакова посланник Томара. Тут имели они долговременный разговор между собой.

После него в скором времени явился придворный чиновник (Кехая) от великого визиря с поздравлением о счастливом прибытии в Константинополь российского флота. Он поднес адмиралу в знак благоприятства, по азиатскому обыкновению, множество всякого рода цветов и плодов и свежих припасов для эскадры.

В тот же день под вечер сам Султан прибыл инкогнито на шестивесельной шлюпке. Он объехал эскадру российскую и осматривал снаружи все суда с большим любопытством. Ему особенно понравилась конструкция корабля «Св. Павел», с которого чертеж был немедленно доставлен Его Султанскому Величеству посредством российского министра.

26-го августа в 8 часов пополудни прибыл в Буюк-дере в дом российского посольства великий драгоман Оттоманской порты князь Ипсилантий[18]18
  Тот самый, который был потом Молдавским Господарем.


[Закрыть], который поднес адмиралу Ушакову именем Султана табакерку, осыпанную бриллиантами, за скорый приход его с флотом. Он вручил ему также повеление Порты в рассуждение свободного прохода судов наших через пролив из Черного в Белое море и обратно.

По утру вытащены были на берег рули корабля «Павел» и фрегата «Николай», которые оказались неблагонадежными; почему и сообщено турецкому лиман-рейзу (капитану над портом) о сделании новых. Тотчас были присланы из Терсаны (адмиралтейства их) мастеровые люди, которые принялись поспешно за эту работу.

Главной целью этого похода были французы. Бонапарт был тогда в Египте; Совет Пятисотных, управлявший Францией, беспрестанно высылал отряды войск в Европу, чтобы занять дворы различными движениями своими, а между тем безопаснее владычествовать мечом равенства.

Один из этих отрядов, отделенный от завоевателей Италии, втеснился на берега Албании, занял приморские области, Превезу, Паргу, Вонницу и Бутринто, которые принадлежали венецианам; потом распространил власть свою на все Ионические острова и сделался властителем Архипелага.

Другой сильный отряд французских войск приготовлен был в королевстве Неаполитанском и при берегах Венецианского залива, для высадки их в Морею. Совершенное истребление французского флота лордом Нельсоном при Абукире делало отчаянным положение Бонапарта, высадившего войска в Египте. Он поставлен был в необходимость покорить эту страну или погибнуть в ней со всей своей армией, ибо не имел средств к возвращению во Францию. Абукирская победа, конечно, обеспечивала прочие владения Порты от покушений со стороны Наполеона, но Султан, начиная ощущать и у себя пагубное влияние французской вольности, похитившей изменой Ионические острова, столь смежные с берегами, державе его подвластными, желал извлечь [выгоду] из могущественного союза России и от пособий державою сею, столь великодушно ему предлагаемых.

Адмирал Ушаков был приглашен Султаном Селимом очистить прежде всего вышеупомянутые острова и обеспечить этим берег Албании и Эпира от происков французских эмиссаров, разжигавших всюду пламя мятежей и неповиновения. Ушаков, находя эти требования Оттоманской Порты сообразными с предписаниями, содержавшимися в инструкциях Императора, согласился удовлетворить желанию Султана касательно Ионических островов. 28-го августа отправился он с российским посланником Томарой в Тарапию и имел там особенную конференцию с рейс-эффендием[19]19
  Министр иностранных дел.


[Закрыть], с великим драгоманом и морскими чиновниками Порты; на ней рассуждаемо было о делах союзников и решено устремиться соединенными силами против островов Цериги, Занта, Цефалония, Итака, С. Мавры, Накса и Корфу, прилежащих к Морейским берегам. Первыми шестью, по достоверным известиям, не с великой трудностью можно было завладеть, при помощи жителей, недовольных французскими угнетениями; для правильного же нападения на последний, который почитался превосходно укрепленным, положено было соединенный флот разделить на три части: двумя облечь блокадой Корфу, охраняя в то же время и берега Албании от внезапной высадки, а третьей, протянув ее до острова Родос, прикрывать устья Архипелага.

Эти предположения сообщены были начальствующему над английской эскадрой в Сицилии лорду Нельсону, от которого соглашающиеся стороны равномерно просили уведомления и содействия по делам, к общей пользе союзников касающимся. Потом сделано было постановление о продовольствии нашей эскадры и исправлении ее за счет Порты, во все продолжение похода.

Адмиралу Ушакову предлагаемы были наличные деньги на все издержки, но он на это не согласился, а требовал снабжения всего натурой в свое время, почему Порта и определила в качестве военного комиссара при российской эскадре Каймакана Калфоглу, которого снабдила не деньгами, но фирманами ко всем пашам и градоначальникам в Эпире, Пелопонесе и Архипелаге, о заготовлении провианта к ноябрю месяцу с означением, сколько и что именно в каждом месте потребно будет. В фирманах этих предписано было равномерно, чтобы во всех владениях Турецкой Империи выполняемы были неукоснительно все требования российского адмирала.

Вскоре за тем (30 августа) последовало другое собрание в Константинополе. На нем присутствовали со стороны Порты – рейс-эффенди, терсан-эмини (генерал-интендант) и прочие чиновники Порты, с нашей – посланник г. Томара, начальник флота Ушаков и английский министр г. Шмит. По собранным из разных мест известиям усмотрели они, что главная сила неприятеля находилась при берегах Нила, и что особые предосторожности на водах Архипелага, после успехов лорда Нельсона, были бы излишними. Посему и положили вместо отделения третьей части соединенного флота, для оберегания Ионийских вод, послать по два надежных фрегата из той и другой эскадры, вместе с десятью канонерскими лодками к острову Родос; потом немедленно сообщить свои намерения начальствующему в Александрии отделением английского флота с тем, чтобы он уведомил, нужны ли ему означенные суда и может ли он с помощью их истребить неприятельские, находящиеся в Александрийском порту, и по решительном от него ответе отправить их куда следует со всевозможной скоростью. Этим мнением заключено было второе собрание, прочие же положения о действии соединенных эскадр остались на прежнем основании.

На другой день главноначальствующий со своими офицерами, с драгоманом капитана паши, с. Лиманрейзом и с некоторыми чиновниками турецкими, по изъявленному желанию Султана, осматривал турецкую эскадру, стоявшую в канале при Бешикташе. Он нашел ее во всех частях исправной, но еще не совсем готовой к походу. Корабли, фрегаты и прочие суда отделаны были прочно и красиво, обшиты медью, хорошо отакелажены и снабжены дорогой медной артиллерией.

Везде внутри судов видна была отменная чистота; служители хорошо одеты и вооружены. На некоторых из этих судов сделано было в присутствии начальника нашего примерное учение пушками. Турецкие чиновники с отличным удовольствием слушали отдаваемые им похвалы от такого человека, которого имя сделалось им слишком известным в прошедшую войну и которое они произносили не иначе, как с уважением.

Наш флагман по тамошнему обыкновению роздал чиновникам некоторые подарки, а служителям турецких судов велел отпустить часть денег. Потом Ушаков отправился в Терсану или турецкое адмиралтейство.

* * *

К вечеру 31-го августа адмирал Ушаков, возвратясь с осмотра турецкой эскадры в Буюкдере, отправил в Севастополь судно «Ирина» с донесением к Его Императорскому Величеству о положении дел в Константинополе, о мерах, взятых с общего согласия, для начатия военных действий, о плане кампании и о прочих делах. Адмирал сильные делал представления о необходимости десантного войска, без которого полагал он невозможным завладеть сильно укрепленным островом Корфу. На этом судне, в сходство Высочайшего повеления, отправился туда же и контр-адмирал Овцын. Этого же числа послал он письмо к контр-адмиралу Нельсону, в котором поздравил его со славной победой над французами при Абукире, сообщил ему о предприятиях соединенных эскадр. При этом отношении препроводил он и тайные сигналы, по которым мог бы он распознавать российские суда, на этих водах действующие, и просил от него подобного же сообщения. С этого времени началась регулярная переписка между обоими адмиралами. По прибытии на другой день из Севастополя исправившегося корабля «Троица» главноначальствующий отдал приказ приготовиться к скорейшему выходу в море для соединения в Дарданеллах с ожидающей нас турецкой эскадрой.

2-го числа сентября приезжали на корабль «Павел» в 4 часа по полудни иностранные посланники союзных дворов, чтобы пожелать адмиралу Ушакову счастливого пути перед отбытием его из пролива. Он принял их со всеми почестями и учтивостью; посещение их продолжалось до вечерней зари, и после угощения возвратились они в Буюкдере. На другой день привезены на эскадру нашу из Терсаны полевые легкие пушки, со всеми к ним принадлежностями для действий на берегу. Вскоре за ними прибыл и сам лиман-рейз, который представил Ушакову искусных лоцманов для провода соединенных эскадр в Архипелаг. С ним привезены были из адмиралтейства и новые рули вместо старых, в последнюю бурю поврежденных. Когда таким образом все было уже готово к выходу из пролива, Султан, желая изъявить свое благоволение отходящему флоту, приказал выдать нижним чинам нашим две тысячи червонцев.

6-го числа главноначальствующий намерен был следовать в предназначенный ему путь; но, предвидя бурливую погоду, решился переждать ее. В это самое время прибыл из Синопа двухдечный 74-пушечный новый турецкий корабль, который на пути выдержал сильную бурю и лишился стенег и бушприта. Он остановился не в дальнем расстоянии от Буюк-дере. Прозорливость адмирала была основательна, ибо в самой скорости последовал от северо-востока ветер, который, становясь час от часу крепче, произвел наконец жестокую бурю со шквалами, с сильным дождем, необычайным громом и молнией. Ночью разбило громом на фрегатах наших «Григорий» и «Сошествие», на первом форт-стеньгу, а на последнем грот-стеньгу. Ветер не переставал дуть с той же силой в продолжение двух суток. По утишении его разбитые на фрегатах стеньги тотчас переменены были запасными.

Наконец (8-го числа) в полдень, при умеренном северо-восточном ветре, эскадра наша, снявшись с якорей, вступила под паруса и начала спускаться далее по проливу. Любуясь живописными окрестностями Буюк-дере и Босфорского канала вообще, мы не воображали, чтобы можно было видеть что-нибудь прелестнейшего, но вскоре представившаяся нам панорама привела нас еще в большее восхищение.