Текст книги "Обман"

Еще я помню, что Рэйчел пришлось взять все в свои руки, потому что Гэри никак не мог успокоиться, овладеть собой и связно все изложить. Она сделала несколько копий с важными выдержками из истории болезни Эдди, выделенными маркером, раздала их нам и попросила «поделиться» с соседом. Моим соседом, как обычно, был Дэвид. Я, как всегда, умирала от нереально сильного похмелья, и Дэвид как раз тихонько указал мне, что в волосах у меня застрял бычок от сигареты. Не привлекая внимания, он незаметно вытащил его, и мы молча сконцентрировались на бумагах. И хотя это была лишь часть истории болезни Эдди, пачки листов оказались довольно толстыми. Записи были испещрены дополнительными заметками, некоторые куски вычеркнуты, диагноз несколько раз изменен. Кроме того, повсюду были наклеены липкие листочки с различными приписками и другие липкие листочки поверх этих. Это была история болезни, передаваемая от специалиста к специалисту, после того как очередной психолог осознавал, что уже исчерпал свои ресурсы, а Эдди все равно ускользает. Вообще, это очень страшно для человека, работающего с психически больными, – видеть, как кто-то тонет, и понимать, что ты не можешь спасти ему жизнь.

Тогда мы с Дэвидом быстро пролистали копии, задерживаясь на ключевых словах и выражениях, подчеркнутых маркером, и одновременно заметили заключение, подписанное неким В. Д. Р. – чьи это инициалы, мы не узнали, – датированное 2003 годом. «Сломлен окончательно. Неизлечим. Помощь невозможна».

– Что еще за черт? – выпалила я, на полуслове прервав Рэйчел. Моя внезапно вспыхнувшая ярость переливалась через край. – Серьезно, что это еще за белиберда?

– Что такое? – осведомилась Рэйчел.

– «Помощь невозможна»? А разве наша работа – не помогать людям? Не этим ли мы все здесь занимаемся? Нет такого понятия, как «сломлен окончательно». Это человек, человеческое существо, а не дом, разнесенный ураганом. Господи боже.

– Сэм, я согласна с тобой, но вспомни, пожалуйста, – лечение Эдди много лет не дает положительных результатов.

– Прекрасно, но если мы будем отказываться от больных, то что им останется делать? Наша задача, наша цель – не отказываться, не сдаваться. Или я что, сумасшедшая? – Дэвид обнял рукой мое кресло и большим пальцем умиротворяюще погладил мое плечо. И я действительно немного утихомирилась. А когда он прошептал мне в ухо: «Тише, тише, тигрица», я успокоилась совсем.

– Нет, Сэм. Ты не сумасшедшая. Я чувствую то же самое, – сказала Рэйчел.

Тогда я ощущала очень сильную потребность защитить Эдди, потому что он так привязался ко мне и Дэвиду. Я и сейчас испытываю к нему жалость. Он – мое слабое место.

Пока я сижу за столом и вспоминаю то собрание, меня вдруг накрывает, и накрывает не по-детски. Как я могла? Почему же я его не впустила? Нужно было открыть ему дверь и поговорить с ним. Найти для него время. Если все отказываются его спасать, это должна сделать я. Я могла бы нырнуть и вытащить его из пучины. Но моя голова просто лопается от мыслей о Лукасе, об Эй Джее, от параноидального страха, что сделает Лукас, если узнает о туалете в «Никс-баре». Мне никак не собраться с силами, чтобы сфокусироваться на Эдди.

1 декабря, 17:30

Каждый год весь персонал нашего заведения должен проходить тестирование на оценку психологического состояния. Учитывая, что многие из нас – профессионалы с лицензией, вполне способные провести нормальное тестирование, мы уже много лет «оцениваем» друг друга и отдаем результаты представителю Нью-Йоркского государственного департамента по вопросам психического здоровья, который мы для простоты называем ДПЗ. Если кто-то из персонала признается по тем или иным причинам непригодным для работы в столь напряженных, вызывающих стресс условиях, принимаются соответствующие меры. Разумеется, все эти предосторожности кажутся просто нелепыми, если обратить внимание на тот факт, что только безумец добровольно согласится здесь работать.

Однако в этом году, благодаря смене политики в области здравоохранения и все более возрастающему беспокойству о психическом здоровье нации, нам не позволено проводить тестирование самим. Вместо этого к нам приедут несколько независимых профессиональных психиатров с большим опытом, нанятых ДПЗ по контракту, совершенно бесстрастные и холодные специалисты (не то что свои, родные коллеги), и в течение недели, наблюдая за нами и задавая вопросы, дадут собственную оценку нашему психологическому состоянию. Каждый член персонала, особенно те, кто имеет доступ ко всем пациентам, всем документам, не говоря уже о всех наркотических веществах, будут опрошены особо двумя отдельными психиатрами. Эти «интервью» будут включать в себя целый ряд диагностических вопросов, тесты, а также тщательную проверку бэкграунда. Понятное дело, в ожидании всего этого я уже готова обделаться от страха. Все начинается в понедельник. Я твердо обещаю себе не напиваться до ступора в выходные, потому что в понедельник мне понадобится ясная голова. Ясная голова в понедельник, ясная голова в понедельник.

Весь день я считаю часы до той минуты, когда мы с Дэвидом сможем сбежать из реальной жизни и потихоньку спуститься в кроличью нору пьянства. Дни в «Туфлосе» всегда длинные и крайне утомительные, но с наплывом новых пациентов и возросшей ответственностью и количеством работы возможность выйти отсюда пораньше и по-настоящему расслабиться значительно уменьшается. Я с нетерпением жду, когда мы с Дэвидом выскочим отсюда как пробка из бутылки и я наконец смогу хоть на некоторое время спрятать голову в песок от всего, что может считаться обязательствами взрослого человека.

– Погоди секунду, Джули мне только что написала, – говорит Дэвид.

Я театрально закатываю глаза, прозрачно намекая на то, что мне совершенно не хочется, чтобы к нам присоединилась еще и Джули. Но пока Дэвид сочиняет сообщение с отказом, в поле зрения возникает сама Джули, тошнотворно жизнерадостная, во всем своем кашемировом великолепии от «Берберри».

– Привет! Дэвид, а я только что послала тебе эсэмэс. Как дела, ребята?

Как можно оставаться настолько энергичной после рабочего дня в «Туфлосе»? Для меня это загадка из загадок.

– А я как раз писал тебе ответ, – сообщает Дэвид и убирает телефон в задний карман.

– А вы собирались куда-то отправиться? Если да, я бы так хотела пойти вместе с вами! – У нее огромные, умоляющие, влажные глаза, и мне почти не хватает духа ей соврать. Почти.

– Да, – встревает Дэвид, прежде чем я успеваю завернуть Джули. – Мы идем в «Джиммиз». Ты в компании?

– «Джиммиз»? Так это туда ты хотел пойти? – Я старательно изображаю спокойно-безразличный тон. – Слушай, я однажды переспала с тамошним барменом, и он после этого названивал мне целый месяц. Чуть с ума не свел. Сам понимаешь, теперь я не могу там появляться. Вы идите, а я присоединюсь к вам как-нибудь в другой раз.

Договаривая, я уже иду по коридору, достаю из сумки сигареты и ищу зажигалку.

– Погоди, Сэм, я… я…

Дэвид еще не успевает закончить предложение, как мой разум взрывается от ярости. Гневный голос в моей голове вопит – как, как он мог пригласить эту жалкую гусеницу в один из наших баров?! Это нарушает священные узы нашей дружбы! Она нарушает! Зачем он впустил к нам кого-то еще? Почему предпочел ее мне? Необходимо во что бы то ни стало сохранить лицо. Он не может оставить меня ради нее. Это я его оставляю. Ему не удастся меня бросить, если я брошу его сама.

– Ничего страшного. Увидимся завтра, – бросаю я через плечо и выхожу в темноту раннего вечера.

Сигарета никак не закуривается, сраный ветер постоянно задувает пламя зажигалки. Мне хочется завизжать, обматерить ветер, обвинить его в том, что я плачу. Я забегаю в метро, прячусь в последнем вагоне и убеждаю себя в том, что у меня совершенно нет желания убить Дэвида и проклясть его самыми страшными словами за то, что он покинул меня. Меня! А ведь я была ему таким хорошим другом! И после всех этих лет он променял меня на Джули. Джули, эту невнятную, смехотворную пародию на человека! Господи боже!

Я устраиваюсь на сиденье для инвалидов на линии С и сворачиваюсь в клубочек. Поезда на С всегда трясет и раскачивает сильнее, чем на других линиях, и это помогает немного успокоиться. Мне нужно утешение. После того как меня отвергли, надо сделать что-то, что возместит нанесенный моральный урон. Надо, чтобы кто-то любил меня. Где, к чертовой матери, носит Эй Джея?

1 декабря, 19:06

Мой телефон не перестает пиликать с тех пор, как я вышла из метро. Это Дэвид. Но я ни разу ему не ответила. Я читаю каждое сообщение, которое он мне присылает, но ни одно из них не может погасить в моей душе гнев и негодование за то, что он предпочел Джули. И он даже не понимает, почему это так ужасно – бросить меня ради блестящей, пластмассовой копии человека.

Я в «Никс-баре», здороваюсь с приятелями, обмениваюсь со всеми поцелуями, обнимаюсь, отвечаю на дежурные «как дела». Все как обычно. Закутавшись в фальшивый оптимизм, окруженная фальшивой искренностью, я осматриваю бар в поисках хоть одного действительно дружеского лица… или того, ради кого я сюда пришла.

Войти в бар – все равно что сесть в автобус. Только что было темно, ветрено и холодно – и вот ты уже в тепле, вокруг шумно и все движется. Собственно, здесь тоже всегда темновато, как будто специально для того, чтобы можно было выглядеть на все сто, когда на самом деле ты чувствуешь себя хуже некуда. Тут слишком много телеэкранов, которые показывают слишком много разных программ, так что пестрит в глазах, и очереди в женский туалет всегда слишком длинные, но это пустяки. Диджей подмигивает мне, и я обрушиваюсь на свой любимый табурет, у центра барной стойки. Я еще даже не сказала привет Сиду, а он уже наливает мне мой обычный коктейль – «Джек Дэниелс» с колой.

– Сэмми! – с ирландским акцентом кричит он. – Ну как ты, куколка?

– Сид Вишес! Как у тебя дела, детка моя?

Что бы ни происходило в моей жизни или голове, я всегда буду вот такой счастливой, веселой карикатурой на саму себя. Мало кому, слава богу, захочется заглянуть за эту маску, а если вдруг кто-то и захочет, вряд ли он сумеет что-то разглядеть. Опять же, слава богу.

«Джетс» еще не начали матч, и я смотрю шоу и поглядываю на дверь. Однако я никак не могу допустить, чтобы на лице у меня застыло выражение ожидания, и поэтому делаю это тайком. Я не знаю, как мне призвать Эй Джея в бар одной лишь силой воли, так, чтобы не пришлось кому-то звонить, узнавать его номер и звонить самой, поэтому решаю оставить все на волю случая. Когда Сид возвращается со второй порцией, я понимаю, что опять пью слишком быстро, а делать этого не следует. Подходит Клэр, самая сексуальная из юных блондинистых официанток.

– Привет, дорогуша! – Она наклоняется и целует меня в щеку, одновременно удерживая на весу левой рукой поднос с пустыми бокалами. – А где же сегодня вечером Лукас?

– Где что? – Я прекрасно расслышала вопрос, но мне требуется хотя бы минута, чтобы сочинить ответ. Ну что тебе сказать? Он с кем-то трахается. Он занят наркотиками. Он покупает «Джемесон», чтобы выпить его по дороге в бар. Он прикладывает лед к костяшкам пальцев, после того как в прошлый раз…

– Лукас! Где Лукас? – переспрашивает она с улыбкой.

– Он еще на работе. Что-то очень важное и очень финансовое не дает ему вырваться. Я даже не в курсе, чем конкретно он занимается целыми днями.

Она снова улыбается; лишь почти незаметное сожаление в ее глазах намекает на то, что она влюблена в Лукаса.

– Ну что ж… Рада была тебя увидеть!

Она подходит к сервировочной станции и ставит поднос. Я провожаю ее улыбкой, не разжимая губ.

Я просматриваю сообщения Дэвида. Сначала удивленные – он, совершенно очевидно, не понял, почему я ушла. Потом виновато-успокаивающие – он сообщает, что ему совсем не весело с Джули и жаль, что меня здесь нет. Самые последние явно написаны под воздействием алкоголя, и Дэвид начинает пересекать ту невидимую линию, что отделяет просто дружбу от чего-то большего. Я утешаюсь мыслью, что он, возможно, влюблен в меня. Хотя я и напоминаю себе, что Эй Джей может так и не появиться, а Лукас, мой законный бойфренд, не прислал мне ни единого слова.

У меня возникает знакомое ощущение, что все мои реакции замедляются, а пространство вокруг съеживается. Я больше не смотрю по сторонам. Вместо этого создаю свой собственный мир, единственный, который мне нужен, в радиусе двух футов. У меня есть выпивка, я довольна сообщением от Дэвида, я уже не могу понять, почему Клэр буравит меня взглядом – не потому ли, что ожидает появления Лукаса? – и наконец прихожу в себя. Я снова во всеоружии. Вслушиваясь в звуки игры, я чувствую себя на своем месте, мне хорошо и уютно. В кармане вибрирует телефон – очередное сообщение от Дэвида.

«Она напилась в дупель, не знаю, что делать. Где ты?» Ревность дергает меня за какой-то особо чувствительный нерв, и во рту возникает неприятный металлический привкус отчаяния. Значит, он о ней беспокоится. Нет, я не дам этому испортить мне настроение. Я полностью погружаюсь в сочинение достойного ответа, набираю и стираю несколько вариантов и наконец останавливаюсь на следующем.

«Ты знаешь, где я».

«Буду через десять минут».

Дэвид оставляет ее, чтобы приехать ко мне? Это неожиданно. А я хочу, чтобы он приехал? Я ведь еще не оставила надежд на материализацию Эй Джея. Я мысленно подбрасываю монетку и пытаюсь решить, стоит ли переубедить Дэвида, чтобы он не приезжал. Прежде чем я успеваю хоть что-то сообразить, он предстает прямо передо мной.

– Черт, почему ты не пошла с нами? Я застрял с ней на несколько часов! Она совсем не умеет пить. Вышло сплошное безобразие. – Дэвид задыхается, и вид у него измученный; я догадываюсь, что он бежал всю дорогу от метро.

– Я? Не я та идиотка, что пригласила ее пойти с нами!

Не могу понять, рада ли я, что он здесь, или все еще в бешенстве оттого, что он меня оставил.

– Сэм, ты просто слилась. Могла бы тоже пойти с нами. – Дэвид машет Сиду, чтобы он принес воды.

– Как угодно. Ты прекрасно знаешь, что я не хочу никуда ходить с Джули.

Не могу смотреть ему в глаза. Если я сейчас замечу защиту в его взгляде – а я очень этого боюсь, – так вот, если я ее замечу, то это будет означать, что он отошел от меня к ней. Чтобы избежать этого, я наклоняюсь влево, уворачиваясь от его локтя – Дэвид тяжело плюхается на табурет рядом со мной и переводит дыхание.

– Она борец в легком весе. Кошмар! Мы даже не дошли до «Джиммиз». Она сказала, что предпочла бы пойти куда-нибудь в верхнюю часть города, и мы отправились в то заведение на Восемьдесят четвертой, где скатерти в красно-белую клетку, помнишь? Там она выпила два бокала совиньона – и все. Конец. – Он старается задобрить меня, но я этого не хочу.

Мы сидим плечом к плечу, смотрим игру, и я чувствую, что от его прикосновения исходят мощные волны желания, но мне все еще слишком обидно, и поэтому я молчу. Не глядя на меня, Дэвид спрашивает, не хочу ли я шот.

– «Патрон Сильвер», – бросаю я, также не глядя.

Дэвид ловит взгляд Сида, делает над губой усы указательным пальцем, и Сид послушно наливает три шота – два «Патрона» и один «Джемесон» для себя. Он приносит нам напитки и поднимает свой.

– Чтобы все было стильно. – Сид кивает в сторону каких-то упырей в углу, опрокидывает стаканчик и швыряет его через плечо.

Дэвид держит свою текилу передо мной, чтобы мы чокнулись. Я вижу его раскрасневшиеся щеки и искренние глаза и наконец складываю оружие. Мы чокаемся и опустошаем наши стаканчики с улыбками на лицах, и я притягиваю его к себе и обнимаю – может быть, слишком интимно. Отчаяние заставляет людей делать странные вещи.

Мы стоим у бара слишком близко друг к другу, и, когда в зал вдруг входит Эй Джей, мой желудок словно подпрыгивает к горлу. Я тут же невольно начинаю засовывать выбившуюся рубашку в штаны, поправлять волосы и проверять языком, не пристало ли что к зубам. Дэвид не замечает перемен в моем поведении, он продолжает мне что-то говорить, а потом я ощущаю, как его рука сползает мне на поясницу, и подпрыгиваю, как будто меня обожгло. Эй Джей меня пока не увидел, и я в ужасе – вдруг он почувствует, что я на него смотрю. Движение во всем баре снова замедляется, а я словно стою в самом центре и жду, когда Эй Джей заметит меня, и чувствую себя персонажем из сериала «Клиника» в том кино про Нью-Джерси.

1 декабря, 20:23

Я не могу иметь одновременно и Дэвида, и Эй Джея. О боже, из этого ничего не получится. Если Эй Джей увидит меня с Дэвидом, он больше никогда меня не поцелует, и я не смогу снова испытать это чувство – забыться и потерять голову. И – о боже! – он меня все-таки замечает. Подмигивает еще от входа и пробирается к бару, в мою сторону.

Он здоровается с Дэвидом, они жмут друг другу руки и по-мужски обнимаются. После этого Эй Джей переносит внимание на меня. Притискивает к себе и одной рукой обнимает за талию. Он целует меня в шею – подбородок у него колючий, – чуть отстраняется, чтобы посмотреть на меня и снова подмигивает. Я боюсь, что лицо меня выдаст, и поэтому смотрю вниз. По-прежнему держа меня в объятиях, Эй Джей машет бармену. Сид делает смешной жест – словно изображает волну двумя пальцами – и приносит джин-тоник. Сегодня ничего не будет; это не может произойти, когда рядом Дэвид. Мы как трехколесный велосипед, а должны быть обычным двухколесным. Музыка слишком настойчиво лезет в уши, я краснею, мне жарко и хочется, чтобы все изменилось.

Эй Джей выглядывает в толпе знакомых, и все девушки смотрят только на него. В моей груди загорается ревность, и я тут же тянусь за своим коктейлем. Оказывается, его держит Дэвид. Я быстро вырываю бокал у него из рук, так что соломинка остается у него во рту. Дэвид улыбается своей дурацкой улыбкой, соломинка торчит у него в зубах, и я понимаю, что люблю его, но в данную минуту мне бы хотелось, чтобы он как-нибудь растворился в барной стойке.

Эй Джей здоровается со всеми подряд, по-прежнему обнимая меня, и я чувствую себя особенной и избранной, но в то же время мне страшно. Дэвид начинает все понимать и, правильно истолковав намек, возвращается к игре. Эй Джей садится на мой табурет, придвигает меня поближе, и я стою между его коленями. Он спрашивает, как прошел мой день, и, хотя все пожирают его глазами, смотрит только на меня. Я пытаюсь сохранять спокойствие, как будто ничего особенного не происходит, но получается у меня плохо. Губы дрожат, и я не могу с этим справиться, учитывая раны, нанесенные моему самолюбию ранее, и к тому же я слишком пьяна.

В кармане снова вибрирует мобильный, и, поскольку это не Дэвид и не Эй Джей, мне все равно, кто это. Однако мне необходимо на что-то отвлечься, поэтому я достаю телефон и читаю сообщение. «Где ты?» Лукас. Черт, вот это мне сейчас совсем не нужно.

Эй Джей играет моими волосами. Он смотрит через плечо и разговаривает с Дэвидом, но его руки убирают светлые пряди с моего лица, гладят их, ворошат. На меня будто накатывают огромные океанские волны, и каждая готова раздавить меня, но я с трудом пытаюсь измыслить, что мне ответить Лукасу. Прикосновения Эй Джея, исходящее от него электричество не дают ни на чем сосредоточиться.

Я засовываю телефон в карман и притворяюсь, что никакого эсэмэс от Лукаса вообще не было. Притворяться перед самой собой – искусство, которым я владею в совершенстве, так что это мне не в новинку. Эй Джей откидывает мои волосы назад и спрашивает:

– Так что же мы собираемся делать?

– По шоту? – Я не могу придумать ответа лучше.

Он улыбается, словно Чеширский кот, и целует меня в губы. На долю секунды небеса разверзаются, и меня затягивает в безопасное укрытие, где тепло и уютно, а музыка звучит так, словно ее сочинили специально для того, чтобы билось мое сердце. Эй Джей отпускает меня и поворачивается к Сиду.

Укрытие исчезает, и вот я снова беззащитна и стою у всех на виду. Эй Джей заказывает выпивку, а уязвленный Дэвид смотрит на меня и будто требует ответа. Меня терзает невыносимое чувство вины, и я не могу позволить, чтобы Дэвид страдал из-за меня, поэтому снова начинаю с ним флиртовать. Он все так же сидит лицом к экрану, на табурете рядом с Эй Джеем; я обнимаю его за плечи и целую в щеку. Он спрашивает, не пьяна ли я; я вру и отвечаю, что нисколько. Он достает телефон и просматривает сообщения, которые посылал мне сегодня. Дэвид явно огорчен, и я ничего не могу с этим поделать.

– За что пьем? – Эй Джей разворачивает табурет в мою сторону, а Дэвид через его плечо передает мне текилу. – С тобой все нормально, чувак? – спрашивает он у Дэвида.

– Да, чувак. Просто на работе был тяжелый день. – Дэвид поворачивается к нему лицом, но в глаза не смотрит.

– А, вот как. Ну тогда тебе точно нужно выпить. – Эй Джей улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ и стараюсь пробудить в себе уснувшее чувство вины – ведь это причиняет боль Дэвиду. Я вливаю в себя текилу, и ее жгучая сладость окончательно добивает вину. Мне уже почти все равно. Я ставлю стакан на стойку, закрываю глаза, покачиваюсь в такт музыке между колен Эй Джея… и забываю обо всем.

Неожиданно я ощущаю губы Дэвида на своей щеке – он целует меня на прощание. Я тянусь за ним – но он уже выходит из бара. Теперь мы вдвоем. Я так ждала этого момента, и вот мы с Эй Джеем вдвоем в «Никс-баре», Лукас пропал, Дэвид оскорблен, а я вижу только светлые глаза Эй Джея и его темные брови, и больше всего на свете мне хочется снова упасть в эту пропасть.

Он вручает мне еще один шот, смотрит на меня и прикусывает губы. Я пью, наклоняюсь к нему и целую. От него пахнет горячим алкоголем, сигаретами и коричной жвачкой. У него мягкий и теплый язык, он нежно исследует мой рот, но меня вдруг охватывает паника. Мы же на людях! Я отстраняюсь и облизываю губы.

Я все еще танцую – музыка такая громкая, и народу все прибывает. Дверь уже не закрывается, из нее сильно сквозит, и мне становится холодно, так что моя шея даже покрывается мурашками. Руки Эй Джея все настойчивее гладят меня между ногами.

– Погоди, – улыбаюсь я и убираю их. – Мы не можем так поступать. У меня есть бойфренд. Мы не можем.

– Не можем что? Я ничего не делаю. – У него лукавая улыбка, такая убедительная, но я твердо помню, что нас не должны застать за занятиями любовью в баре.

– Не можем делать вот это, Эй Джей. Нет. – Я закусываю нижнюю губу, давая ему возможность переубедить меня. – Я не могу целоваться с тобой здесь.

– Почему ты не можешь со мной целоваться?

Ему на меня наплевать. Ему на все наплевать.

– И что ты вообще делаешь с Лукасом, кстати?

– Вру ему.

– Пойдем. – Эй Джей подписывает счет и ведет меня прочь.

– Куда мы идем?

– Ко мне домой.

– Нет-нет-нет. – Он держит меня за руку, а я торможу, как собака, которая натягивает поводок. Как мне отказаться идти к нему? – Эй Джей, я не могу… не могу пойти к тебе.

– Можешь.

Он прижимает меня к груди, и мы пятимся назад, к давно закрытому и заброшенному винному погребку. Он прислоняет меня к поломанному ставню – я чувствую холод металла – и начинает целовать. Его губы такие горячие, а на улице так холодно. Мы целуемся и целуемся и не можем оторваться друг от друга, как жаждущие секса подростки.

Мимо идут люди, но мне все равно. Неожиданно для себя я задираю ногу и обхватываю его спину; он придерживает ее мускулистыми руками и еще сильнее вдавливает меня в ставни.

Мне известно, что он живет где-то поблизости, но я никогда не была у него дома. Пошатываясь, как и полагается пьяным, мы преодолеваем последние ступеньки крыльца, и я кажусь себе кинозвездой, которую телохранитель прикрывает от папарацци.

Мы вместе вваливаемся в одну секцию вращающейся двери и входим в вестибюль. Все это время Эй Джей не выпускает моей руки. Он приветствует ночного консьержа, который, кстати, сообщает нам, что «Джетс» проиграли, и я смущенно улыбаюсь, зная, что меня здесь быть не должно.

На двадцать седьмом этаже Эй Джей выходит из лифта и ведет меня по коридору к своим апартаментам. В одной руке он держит ключ, в другой – мою руку. Он открывает дверь, и мы оказываемся в темной квартире, где почему-то пахнет осиной.

Я делаю мысленную инвентаризацию его вещей, выискивая «красные флажки», следы присутствия других женщин – что-нибудь, что заставило бы меня выбежать отсюда без оглядки и спастись от последствий этого ужасного решения. Но ничего особенного не вижу. В квартире чисто и все лежит и стоит на своих местах – за исключением банного полотенца, повисшего на руле велосипеда.

В раковине я замечаю несколько бокалов из-под вина и просто умираю от желания взглянуть, не осталось ли на каком-нибудь из них следов помады. Но Эй Джей провожает меня в гостиную, усаживает на диван и велит снять пальто. Только сейчас он отпускает мою руку и подходит к холодильнику.

– Выпить хочешь?

– Да, конечно. – Наверное, мне не следует больше пить, но надо как-то успокоить нервы.

Он приносит две бутылки «Хайнекена» и садится на диван рядом со мной, практически ко мне на колени. Затем наклоняется, берет пульт – от чего, я разобрать не могу, – и нажимает кнопку. Комнату заполняют звуки группы The National. Эй Джей откидывается на спинку дивана и своим плечом вдавливает меня в подушки. Он кладет руку мне на колено и попивает пиво.

Чувствую себя так, будто я голая, и нервничаю, но пытаюсь казаться раскованной и сексуальной. Когда мы были в баре, толпа придавала мне уверенности в себе, но сейчас шум не может прикрыть мое смущение.

Эй Джей ждет продолжения. Он слушает музыку, но не забывает поглаживать мое бедро.

– Мне надо пописать, – наконец выдавливаю из себя я. Необходимо хоть на время сбежать отсюда.

Он показывает, где ванная, я хватаю сумку, скрываюсь там и запираю дверь. Здесь все тоже в полном порядке. Запасные рулоны туалетной бумаги выстроились на полке над унитазом, журналы аккуратно сложены на маленьком столике, а в разных местах расположились открытые флаконы с одним и тем же одеколоном.

Я смотрюсь в зеркало, но мало что вижу. Алкоголь застилает глаза. Нужно как следует проморгаться, чтобы понять, как я выгляжу на самом деле. Смахнув из-под глаз крошки осыпавшейся туши, я лезу в сумку за своим набором для экстренных случаев. То есть для непредвиденного секса.

Я сбрасываю кеды и снимаю штаны, потом стягиваю белье и надеваю свежее. Замазываю темные круги под глазами и жалею, что сейчас я не загорелая. Наверное, у меня изо рта несет сигаретным дымом. Я выдавливаю капельку зубной пасты Эй Джея на кончик пальца и втираю в десны. Потом я писаю и снова надеваю штаны и кеды.

Первое, что я вижу, вернувшись в гостиную, – это лицо Эй Джея, освещенное голубоватым светом телевизора. Я подхожу к дивану, он улыбается и, не давая мне сесть, пристраивает меня к себе на колени. Я сажусь на него, как наездница, верхом, лицом к стене, а он стаскивает с меня свитер. Потом поднимает руки, сдирает с себя рубашку, бросает ее на пол, и вместе с ней туда же падают все мои опасения и заботы. Наша одежда разбросана по комнате. Он скидывает подушки на пол и ложится на меня сверху, а в руке его откуда ни возьмись появляется презерватив. Все плывет у меня перед глазами, я не вижу, надел он его или нет, но потом замечаю на полу яркую обертку и чувствую, как он входит в меня. Я закрываю глаза и подстраиваюсь под его ритм.

Образ Лукаса возникает перед моим внутренним взором, и я не к месту осознаю, что никто, кроме него, не видел меня голой уже больше года. Я тяжело дышу, во рту пересыхает, и я тянусь за бутылкой пива, а Эй Джей целует мою грудь и обнимает еще крепче.

Большая часть пива проливается на диван и на меня, но в рот попадает как раз достаточно. Одной рукой Эй Джей поддерживает меня за поясницу, а другой опирается о диван. Он скользит во мне взад-вперед и при этом смотрит мне в глаза, и я тону в них, как в пучине. Это самое сильное ощущение, что я испытывала в жизни.

Он не отводит взгляд; капельки пота у него на висках кажутся мне самым сексуальным зрелищем на свете. Его рот слегка приоткрыт, он тоже тяжело дышит, но медленно. Наконец он утыкается лицом мне в шею, и я чувствую, как его пот скатывается по моей ключице.

5 декабря, 9:21

Я сижу в одном из небольших залов для групповых сеансов и жду первой встречи с психиатром, который должен оценить мое психологическое состояние и пригодность к работе. Я выпила, наверное, целое ведро кофе, и теперь у меня мокрые от пота ладони, а зубы непроизвольно то сжимаются, то разжимаются.

Я очень ясно представляю себе эту тетку-мозгоправа, что придет сейчас вскрывать мне голову, и считаю секунды до ее появления. Она, конечно, окажется высокой, без капли макияжа, с сухими, топорщащимися во все стороны неокрашенными волосами. Прическа – неаккуратный пучок с торчащими шпильками. На ней очки в роговой оправе, которые ей чуть великоваты, и они вечно сползают с носа (а ее нос похож на нос динозавра), когда она говорит. Еще на ней будет водолазка со слишком короткими рукавами и плиссированная юбка, напоминающая занавески, а на ногах – большие белые кроссовки «Рибок», которые она купила году этак в 1992-м.

Я лично ей, разумеется, не понравлюсь, но она решит, что я прекрасный специалист и отлично делаю свое дело. Мои остроумные шутки ей тоже не понравятся; ей будет не смешно. Так что забавной я ей не покажусь. Пока я думаю об этом и прикидываю, как мне вести себя с женщиной, портрет которой я так тщательно нарисовала, дверь открывается, и в комнату входит мужчина.

Я вздыхаю с облегчением, потому что с мужчинами мне гораздо комфортнее, чем с женщинами. К тому же он молод, чуть моложе меня, лет тридцати пяти, наверное. У него немного взъерошенные волосы, видно, что он не уделяет прическе особого внимания, и это очень мило. Кажется, он не сразу нашел этот зал, поэтому немного опоздал. Он садится на стул и вынимает из холщовой сумки бумаги и все прочее.

– Привет. Саманта, так? Я доктор Трэвис Янг.

– Привет, Трэвис. Да, я Сэм. – Возможно, предполагается, что я должна называть его доктор Янг, но мне не хочется.

– Сэм, о’кей. – Еще минуту он копается в своих вещах, и я понимаю, что, встреться мы в других обстоятельствах, сейчас бы я уже вовсю с ним флиртовала. – Итак, полагаю, вы знаете, чем мы с вами будем заниматься?

– Да, сэр. Веселым психиатрическим артобстрелом.

– Ха. Ну, в общем, да, чем-то вроде этого. Согласно директиве Нью-Йоркского государственного департамента по вопросам психического здоровья, весь персонал клиник и больниц вроде этой должен регулярно проходить обследование, проводимое независимыми экспертами, на предмет пригодности к работе с пациентами, страдающими психическими расстройствами. – Видно, что он так много раз повторял эту фразу, что она порядком ему надоела.