Текст книги "Философия уголовного права"

Принципы уголовного права не могут формулироваться законодателем произвольно, исходя из сиюминутных настроений или политических пристрастий. Это волюнтаризм, который не приносит пользы в борьбе с преступностью.

Принцип любой отрасли права – это объективно-субъективная категория, которая обусловлена историческими, экономическими, социальными, политическими и нравственными закономерностями развития и функционирования общества и государства, общественно-экономической формации в целом. Для уголовного права это означает, что законодатель, формулируя принципы уголовного права, должен реально оценивать состояние, динамику и уровень развития преступности, экономические и материальные возможности общества по обеспечению надлежащего функционирования органов уголовной юстиции, уровень толерантности (терпимости) общества к антисоциальным проявлениям и поступкам и уровень нравственного развития общества (допустимость пыток, смертной казни, членовредительских наказаний, пожизненного лишения свободы, каторжных работ и т. д.), уровень социальных ожиданий, существующих в обществе по отношению к деятельности государства. Иными словами, законодатель, формулируя принципы уголовного права, должен реально и объективно представлять себе то общество, в котором он живет, и где будет действовать создаваемый им закон.

После принятия Уголовного кодекса 1996 г. перед нами остро стоит вопрос: «Стоит ли доктринальные модели принципов закреплять в уголовном законе?» Мы, теоретики, хорошо знаем: то, что хорошо в теории, вовсе не обязательно будет хорошо в законе.

Действительно, если принципы – основополагающие категории, то есть категории почти объективной реальности, ибо уголовное право должно базироваться на объективных условиях нашего бытия и не более того, то почему в Уголовном кодексе закреплено пять принципов, а не восемь, как было в Основах уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 г., или не двадцать, как предлагали некоторые теоретики? Если это большое достижение, то почему его «слегка» восприняли в странах СНГ и совсем не заметили в странах «дальнего зарубежья» – нигде в мире законодательного закрепления принципов и тем более законодательного наполнения их содержания до сих пор не было и нет? Почему, наконец, при попытке построить демократическое общество принцип демократизма исчез из закона? Эти вопросы не праздные, поскольку в той или иной форме они каждый день встают перед сотнями работников судебно-следственной системы, непосредственно работающих с Уголовным кодексом.

Следует также помнить, что Модельный уголовный кодекс для стран – участниц СНГ (это рекомендательный законодательный акт, принятый Межпарламентской ассамблеей стран СНГ в феврале 1996 г.) устанавливает семь принципов и при этом говорит о принципах Уголовного кодекса и уголовной ответственности, что методологически более верно. Присутствие принципов в Модельном законодательном акте, являющемся в определенном смысле слова отправной точкой для разработки национальных правовых актов, вполне оправданно.

Ф. М. Решетников вскоре после принятия Уголовного кодекса сделал вывод, что закрепление в нем принципов и тем более их нормативное наполнение – «это явный пережиток прежнего УК» и неудача[92]92
  Решетников Ф. М. Уголовный кодекс РФ в сопоставлении с уголовным законодательством стран Запада // Журнал российского права. 1998. № 2. С. 75.


[Закрыть]. Я с ним полностью согласен.

Остановимся на проблеме метода. Как ни странно, вопрос о методе уголовного права не привлекал длительное время серьезного внимания ученых. В советский период это отчасти объяснялось «решением» всех принципиальных вопросов теорией марксизма-ленинизма, когда в любом учебнике по уголовному праву (равно как и в любом другом учебнике по любой иной учебной дисциплине) можно было прочесть, что универсальным методом познания является всеобщий метод диалектического материализма. Так или почти так было долгие годы. Например, один из первых послевоенных учебников по уголовному праву утверждал: «Советская наука уголовного права, как и вся советская наука, основана на единственно подлинно научном методе – методе материалистической диалектики»[93]93
  Советское уголовное право. Часть Общая. М., 1952. С. 15.


[Закрыть].

В какой-то мере это объяснялось элементарным страхом теоретиков поднимать острые вопросы, которые становились действительно острыми и в жизни, а не только на бумаге. Достаточно вспомнить поиски вредителей в теории уголовного права, прокатившиеся волной по судьбам многих людей[94]94
  Волков Г. И. Классовая природа преступлений по советскому уголовному праву. М., 1935; Маньковский Б. С. Положение на фронте теории социалистического уголовного права. М., 1938; Славин И. Вредительство на фронте советского права. Л., 1931. Само название этих работ говорит за себя: «фронт», «вредительство». Можно подумать, что авторы ставили перед собой задачу одолеть не преступность, а тех, кто ей действительно противостоял. Позже эти работы прятали в спецхраны, уничтожали, но рукописи, как известно, не горят, а книги тем более. Пусть эти и подобные им работы будут вечным напоминанием и предупреждением, что честь ученого не пустое слово, а брошенный попусту камень вернется рано или поздно бумерангом.


[Закрыть].

Все это и привело к тому парадоксальному положению, когда по животрепещущему вопросу практически нет специальных работ хотя бы в виде отдельных статей. Все ограничивалось рассмотрением этого вопроса в учебниках и редких курсах уголовного права. Справедливости ради, следует отметить, что в дореволюционной отечественной уголовно-правовой литературе положение было не лучше. Внимание исследователя может привлечь едва ли не единственная работа того периода на эту тему профессора С. П. Мокринского[95]95
  Мокринский С. П. Система и методы науки уголовного права // Вестник права. 1906. Кн. 3. С. 21–53.


[Закрыть].

Между тем вопросы методологии, метода исследования становятся весьма актуальными в переломные моменты истории, когда сама жизнь заставляет «по-новому оценивать и даже переоценивать многие традиционные методологические постулаты»[96]96
  Наумов А. В. Обновление методологии науки уголовного права //Сов. государство и право. 1991. № 12. С. 23.


[Закрыть].

Понятия «метод» и «методология» зачастую смешивают, употребляют как синонимы. Это приводит к размыванию границ и того и другого понятия, и затрудняет восприятие, напускается туман наукообразия. К сожалению, этот вирус научной некорректности проникает иногда очень глубоко. Например, журнал «Советское государство и право», анонсируя цитировавшуюся статью А. В. Наумова, на обложку вынес совсем иной заголовок: «О методах в науке уголовного права». Естественно, пользы от этого никакой, а вред может быть заметным.

Метод – это способ получения результата, избранный исследователем путь познания, конкретные приемы и операции действия и воздействия[97]97
  О многообразии методов правовой науки в целом см.: Сырых В. М. Метод правовой науки. М., 1980.


[Закрыть]. Поэтому в уголовном праве целесообразно рассматривать методе в двух аспектах: во-первых, метод познания, метод изучения уголовно-правовой материи и, во-вторых, метод правового регулирования общественных отношений. В первом случае можно говорить о методе науки уголовного права, а во втором – о методе уголовного права как отрасли права.

Методология[98]98
  О методологии права см.: Лукич Р. Методология права. М., 1981.


[Закрыть] – понятие интегральное, объединяющее в себе ряд компонентов: мировоззрение и фундаментальные теоретические концепции, диалектические категории и законы, обще– и частнонаучные методы. Поэтому методологию нельзя сводить к одному из названных компонентов, в том числе и к методу. В противном случае за ее пределами останутся другие составные части[99]99
  Керимов Д. А. Философские основания политико-правовых исследований. М., 1986. С. 33.


[Закрыть]. В равной степени методологию нельзя сводить и к простой сумме различных компонентов. В сумме своей они образуют некое новое качество, с арифметической точки зрения значительно большее, чем просто сумма качественных и количественных характеристик составляющих ее элементов.

Метод позволяет узнать одну из сторон изучаемого явления. Методология позволяет познать сущность этого явления[100]100
  Вот одно из характерных определений: методология науки уголовного права – это «базирующееся на принципах материализма научное познание (исследование) сущности уголовно-правовых институтов как специфических общественных явлений, адекватно отражающее их диалектическое развитие» (Горбуза А. Д., Козаченко И. Я., Сухарев Е. А. Понятие методологии уголовно-правовой науки // Уголовно-правовые меры борьбы с преступностью в условиях перестройки. Свердловск, 1990. С. 11).


[Закрыть]. При этом методология – не инструмент, а «матрица, формирующая необходимый набор поискового инструмента, позволяющего отразить специфическую сущность конкретного социально-правового явления»[101]101
  Там же.


[Закрыть].

Методология – это система координат, а метод – вектор поиска и действия. Система координат может быть построена только на основе приверженности какой-либо одной методологической линии, что не исключает стремления – по мере накопления знаний – объединить различные интеллектуальные традиции и подходы. Это определяется «действительными потребностями познания»[102]102
  Малинова И. П. Философия правотворчества. Екатеринбург, 1996. С. 27.


[Закрыть].

Метод и методология – понятия разные, но тесно связанные друг с другом.

К сожалению, эти простые и, казалось бы, ясные положения почти не учитываются в работах по теории уголовного права.

Фикции в УП – это относительно новое понятие в современном уголовном праве[103]103
  Панько К. К. Фикции в уголовном праве и правоприменении. Воронеж,1998.


[Закрыть], хотя фикции как таковые известны праву, в том числе уголовному, очень давно. Необходимая оборона – одна из таких фикций. Недостаточная проработка философских основ этого явления (фикции) и конкретных институтов (необходимая оборона) иногда приводят к достаточно парадоксальным выводам. Так, Д. А. Корецкий и С. Ф. Милюков сначала врозь, а затем и объединив усилия, стали настаивать на существовании и необходимости развития внесудебных репрессий на законной основе[104]104
  Корецкий Д., Милюков С. Внесудебная репрессия как законный способ борьбы с преступностью // Уголовное право. 2004. № 1. С. 112–114.


[Закрыть]. Логика их рассуждений проста и понятна: работники правоохранительных органов, применяя репрессивные меры на вполне законных основаниях, наказывают, в том числе и смертной казнью, тех, кто покушается на закон. При этом они специально подчеркивают, что подобного рода действия полностью укладываются в рамки необходимой обороны (я бы еще упомянул производный институт задержания преступника).

Нравится им это или нет, но все современные словари толкуют термин репрессия однозначно: карательная мера, наказание. Наказание, согласно общепризнанным международным документам, Конституции и законодательству РФ, применяется только судом. Зачем же в этой ситуации «городить огород», внося определенную путаницу? Сам Уголовный кодекс и теория уголовного права позволяют обходится без ненужного «умножения сущностей», давно выработав соответствующие институты, понятия и подходы. Если уж очень хочется перейти на некий новый понятийный уровень, то делать это надо более корректно. Например, как Н. В. Щедрин, разрабатывающий тему и, надеюсь, институт мер безопасности[105]105
  Щедрин Н. В. Меры безопасности как средство предупреждения преступности: Автореф. дис… докт. юрид. наук. Екатеринбург, 2001.


[Закрыть]. Во всяком случае, это более понятно и более философски обоснованно.

Что касается позиции Д. Корецкого и С. Милюкова, то она и логически упречна. Настаивая на термине «внесудебная репрессия», они под таковой предлагают понимать и возрождение институту объявления вне закона, причем это право, по их мнению, должно быть предоставлено исключительно Верховному Суду России[106]106
  Корецкий Д., Милюков С. Указ. соч. С. 113.


[Закрыть]. Странная внесудебная репрессия, применяемая исключительно по решению (или приговору?) Верховного Суда.

Есть и более радикальная, даже нелепая позиция профессора О. В. Старкова, предлагающего вообще без суда и следствия, а только на основе оперативной информации – проверенной и перепроверенной – повсеместно и поголовно физически уничтожать в течение суток лидеров и авторитетов преступного мира «с последующим надзором прокуратуры»[107]107
  Старков О. В. Криминопенология. М., 2004. С. 96.


[Закрыть] (то есть сначала искрошить в капусту из автоматов, а потом предложить прокурору по оставшимся подметкам подсчитать и заактировать). Тех же, кто не был подвергнут физическому уничтожению на первом этапе, автор предлагает опять же поголовно арестовать и приговорить к смертной казни или в крайнем случае к пожизненному лишению свободы. Хорошо, что хоть вообще о суде вспомнил.

Конечно, такие высказывания, даже если они облекаются в наукообразную форму и нагружены соответствующей терминологией, не имеют никакого отношения к праву и могут рассматриваться только как выверты теоретической мысли. Жаль, что мои коллеги слишком снисходительно относятся к таким пассажам.

В. С. Овчинский едва ли не единственный, кто постоянно и целенаправленно отстаивает идеи права как таковые, не боясь обострения отношений[108]108
  Овчинский В. С. Мафия, радикализм и право // Россия в глобальной политике. 2004. Т. 2. № 2. С. 67–76.


[Закрыть].

Преступление и наказание: что первично, а что вторично. Казалось бы, вопроса нет: первично, разумеется, преступление. Без преступления нет наказания. Наказание без преступления это либо произвол, либо ошибка. Именно преступление породило наказание как реакцию общества на нарушение сложившегося порядка. Это логично. Но общество не всегда развивается согласно установленным правилам. Недаром на Западе в свое время в противовес материалистической диалектике появилась и активно развивалась философская теория эмерджентности, согласно которой возникновение нового качества или даже качественно нового параметра непознаваемо и не основано на естественных закономерностях развития природы и общества. В изучаемой нами сфере мы наблюдаем сегодня, что уголовная юстиция становится объективно заинтересована в том, чтобы были преступления, так как она – юстиция – «распоряжается» наказаниями. Об этом блестяще написал всемирно известный криминолог Н. Кристи<sup>[109]109
  Кристи Н. Борьба с преступностью как индустрия. Вперед, к Гулагу западного образца? М., 1999.


[Закрыть]</sup>. С ним солидаризируется и К. Сесар, считающий, что на Западе сложилась такая система уголовной юстиции, при которой «нужны не только наказания, потому что есть преступления, но и преступления, потому что есть наказания»[110]110
  Сесар К. Карательное отношение общества: реальность и миф // Право ведение. 1998. № 4. С. 164–165.


[Закрыть]. Впрочем, это знали и древние римляне, которые отмечали: «ex senatusnonsultis et plebiscites crimina exercentur» – преступления возникают из сенатских и народных решений.

Говоря о преступлении и наказании, нельзя обойти понятие преступности.

Что такое «преступность»? Казалось бы, что может быть проще ответа на этот вопрос: конечно, вся совокупность совершаемых преступлений. Но это механический подход, который уже мало кто из специалистов принимает во внимание. И это понятно: количественные изменения, накапливаясь, способны порождать новое качество, не известное ни одному из составляющих это явление элементов. Известный закон диалектики – переход количества в качество. Выходит, преступность это некое социальное явление со знаком минус. Так рассматривали преступность последние полтора столетия.

Недавно такой подход стали оспаривать. На сегодняшний день есть две основные точки зрения по этому вопросу.

Первая принадлежит профессору Д. А. Шестакову. Он предлагает рассматривать преступность как свойство общества порождать преступления[111]111
  Шестаков Д. А. Преступность и преступление: нетрадиционные подходы // Криминология: вчера, сегодня, завтра: Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2002. № 4(5). С. 11.


[Закрыть].

Такая позиция действительно позволяет по-новому взглянуть на преступность, по-новому оценить многое из того, что нам давно известно. Но это всего лишь один из подходов, один из взглядов на осколок нашего многомерного мира. Его нельзя абсолютизировать (в конце концов, сам Д. А. Шестаков одним из первых начал говорить, что нет абсолютного средства борьбы с преступностью), ибо это явно ограничит использование других приемов и методов познания этого феномена.

Некоторое время назад наши философы любили приводить известный пример В. И. Ленина со стаканом, когда он рассматривал стакан и как стеклянный цилиндр, и как сосуд для питья. Сейчас ссылаться на В. И. Ленина не только не модно, но иногда и опасно, однако это не умаляет достоинство примера. Впрочем, чтобы избежать «политической аллергии», можно использовать и другой не менее известный пример из М. Твена. В его произведении «Принц и нищий» один из героев не может занять трон без большой королевской печати – символа королевской власти. Другой же герой использует этот символ для колки орехов. При познании любого сложного социального феномена очень важна точка отсчета, система координат, в которой этот феномен искусственно препарируется. Преступность не является исключением. Именно поэтому она – и явление, и состояние, и процесс, и закономерность, и зло, и многое-многое другое. Здесь нет никакого противоречия и нет попытки совместить несовместимое. Мир сложен и многогранен, поэтому любые попытки его упрощенного рассмотрения бесперспективны. С другой стороны нет ничего более сложного, как подыскать интегративную оценку изначально сложному социальному явлению. Китайцы пытались много веков подряд сделать это через иероглифы, но на каком-то этапе запутались в бесконечном множестве новых сущностей и пришли к необходимости казнить немедленно каждого, кто попытается изобрести новый иероглиф. Значит, наш разум еще не в состоянии пока охватить весь океан знаний разом и сконцентрировать его в коротком и емком образе, понятии, определении. Что ж, остается только двигаться вперед по тернистой дороге познания.

Автор второй точки зрения профессор Я. И. Гилинский, который считает, что «преступление и преступность – понятия релятивные (относительные), конвенциональные («договорные» – как «договорятся» законодатели), они суть социальные конструкты, лишь отчасти отражающие некоторые социальные реалии: некоторые люди убивают других, некоторые завладевают вещами других, некоторые обманывают других и т. п.»[112]112
  Гилинский Я. И. Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль: Курс лекций. СПб., 2002. С. 32.


[Закрыть]. В какой-то мере он прав: людям свойственно иногда достаточно произвольно определять преступность и наказуемость деяний, совершенно не заботясь о последствиях. В истории нашего государства был период, когда были запрещены аборты и очень серьезные и авторитетные ученые описывали общественную опасность незаконного аборта. Наличие уголовной ответственности за аборт привело к тому, что большое количество женщин шло на детоубийство. Через какой-то период времени деяние декриминализировали, детоубийства резко пошли на убыль. Закономерно возникает вопрос, куда же делась общественная опасность? Она же не может появляться и исчезать по воле законодателя.

8 декабря 2003 г. законодатель декриминализировал ответственность за оставление места дорожно-транспортного происшествия лицом, совершившим автотранспортное преступление, исключив из Уголовного кодекса ст. 265. Это произошло несмотря на решение Конституционного Суда, подтвердившего правомерность этой статьи в УК в силу общественной опасности подобного рода деяний[113]113
  См.: Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 25 апреля 2001 г. № 6-П «По делу о проверке конституционности статьи 265 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина А. А. Шевякова» // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 2001. № 5.


[Закрыть]. Куда в этом случае подевалась общественная опасность?

Если встать на этот путь, то с преступностью будет очень легко совладать: заставить законодателя изъять из Уголовного кодекса большую часть статей, оставив только совсем жуткие и вопиющие, например, убийства. Хотя и здесь могут быть варианты. У известного американского писателя-фантаста Р. Шекли есть прекрасная маленькая повесть «Билет на планету Транай». Герой повести попадает на удивительную планету, где нет преступности, а, следовательно, нет полиции, судов, тюрем; нет нищих, нет налогов и т. д. Но в первые же часы своего пребывания на этой чудесной планете он оказывается ограбленным, потом встречает нищих, видит, как государственный чиновник из окна своего служебного кабинета убивает из винтовки с оптическим прицелом прохожего, и многое другое. Оказывается, все очень просто: «…грабитель, если он в черной маске, – это всего лишь сборщик налогов, а если в белой, – то частный перераспределитель богатств; нищий – это государственный служащий, которому государство по достижении определенного законом возраста разрешило этим заниматься, присвоив определенный регистрационный номер; а убийцей становится лишь тот, кто убьет не менее десяти человек, до этого он считается всего лишь потенциальным преступником и что бы не дать ему возможность стать преступником реальным, его ликвидируют “на подходе”»[114]114
  Шекли Р. Цивилизация статуса: Фантастические произведения. М., 2003. С. 343–382.


[Закрыть]. Так общество «ликвидировало» преступность. Очень удобная позиция для чиновников: захотел и объявил преступлением хищение пяти колосков с колхозного поля, захотел и не нашел преступления в присвоении сотен и тысяч долларов. И каждый раз все будет «строго по закону».

По Шестакову ничего подобного сделать нельзя, так как преступность существует независимо от того, замечает ее законодатель или нет.

У Р. Шекли, впрочем, в рассказе «Ордер на убийство» описана и другая ситуация, когда в некоем затерянном обществе нет ни преступности, ни преступников, но вот к ним едет ревизор, и они срочно назначают из своей среды и преступника, и полицейского, который должен этого преступника отловить, чтобы все было по правилам, как везде, как «у людей»[115]115
  Стрела времени. М., 1989. С. 311–342.


[Закрыть]. Все это напоминает игру, но с очень печальными результатами (и в том, и в другом случае).

Конечно же, установление уголовной ответственности за преступления – это результат определенной договоренности между людьми, как и все, что касается сферы взаимоотношений между людьми. Другое дело, что эта договоренность должна строиться на каких-то более или менее объективных основах. Иными словами, преступность и преступления – криминализированные или нет – должны обладать неким объективным качеством, позволяющим учитывать их при установлении уголовной ответственности и ее меры. Таким качеством является общественная опасность деяния[116]116
  В советской юридической науке первым, видимо, на категорию общественной опасности обратил внимание М. Д. Шаргородский, который писал об общественной опасности «конкретных действий», совершенных «в конкретных условиях», а также об опасности конкретных лиц, «совершивших эти действия» (Шаргородский М. Д. Предмет и система уголовного права // Сов. государство и право. 1941. № 4. С. 49). Подробное развитие эта идея получила значительно позже (См.: Волженкин Б. В. Общественная опасность преступника и ее значение для уголовной ответственности и наказания по советскому уголовному праву: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Л., 1964; Филимонов В. Д. Общественная опасность личности преступника: Уголовно-правовое и криминологическое исследование: Автореф. дис… докт. юрид. наук. М., 1971 и др.).


[Закрыть], которая существует действительно независимо от того, «видит» ее законодатель в данный конкретный момент или нет. В случае установления уголовной ответственности за то или иное деяние общественную опасность должен «увидеть» и правоприменитель, а то возникнет ситуация, когда будет норма, будет ее нарушение, но не будет никакого «дела».

Иными словами, материальный признак преступления очень важен. Именно он позволяет противиться произволу законодателя, имеющего иногда обыкновение весьма произвольно определять, что преступно и наказуемо. Законодатель должен всегда найти и обосновать основание криминализации того или иного деяния, показать его общественную опасность. То есть, мы должны убрать всякий налет субъективизма из процесса криминализации, отделить меры объективные от мер субъективных[117]117
  Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. М., 2000. С. 10.


[Закрыть].

Это позволит дела гражданские отделить от дел уголовных. Например, невыплата долга должником – дело гражданское. Но если умысел на присвоение денег сформировался еще до того, как они были взяты в заем, то это уже мошенничество. Хотя последствия для займодавца и в том, и в другом случае абсолютно одинаковые, и вряд ли его будет особенно волновать вопрос: когда и почему его решили облапошить.

Приведенные рассуждения дают основания утверждать, что дальнейшее продвижение вперед в деле борьбы с преступностью возможно лишь на основе «именно философского анализа социальных причин и механизмов, которые и являются стабильным источником мобилизации криминалитета в современной России»[118]118
  Организованная преступность: тенденции, перспективы борьбы. Владивосток, 1999. С. 28.


[Закрыть]. Только при таком подходе мы сможем понять, оценить и адекватно отреагировать на такие современные социальные реалии, как, например, стремление сделать преступную карьеру, что изначально равно самоубийству[119]119
  Кайшев А. В. Преступная карьера // Преступность и коррупция: современные российские реалии. Саратов, 2003. С. 91–93.


[Закрыть].

Следует признать, что осмысление некоторых видов преступлений и преступной деятельности (организованная и транснациональная преступность, коррупция и терроризм и др.) с прежних формально догматических позиций исчерпало себя, и любой исследователь начинает ходить по кругу, когда его задача этот круг разорвать, предложив новое видение проблемы и пути нейтрализации последствий противозаконной деятельности[120]120
  См., например: Бабурин С. Н., Голик Ю. В., Карасев В. И. Коррупция – наиболее опасный вектор деградации общества: Материалы к размышлению. М., 2004; Мысловский Е. Н. Анатомия финансовых пирамид. М., 2004.


[Закрыть].

* * *

Конечно, в небольшом вводном очерке невозможно даже очертить весь круг вопросов, требующих переосмысления. Переосмысления требуют все без исключения институты, категории и понятия уголовного права. Например, я не затронул вопроса о действии уголовного закона во времени и пространстве. А ведь простое использование философских подходов к определению категорий времени и пространства позволяет не только по-новому взглянуть на эту проблему, но и сделать совершенно неожиданные выводы. Один молодой исследователь только слегка прикоснулся к этой теме и получил очень оригинальные выводы[121]121
  Мельников М. Г. Действие уголовного закона во времени и пространстве: Дис… канд. юрид. наук. Рязань, 1999.


[Закрыть]. И так – по всем направлениям.

Меня могут спросить: «Какая польза от всех этих изысканий?». А какая польза от тензорного анализа, работающего с абстрактными математическими величинами и показателями? Между тем многие современные расчеты, например, в космонавтике, без него просто невозможны.

Ю. В. Голик,

доктор юридических наук,

профессор