Текст книги "Неназываемый"

– Какое тонкое наблюдение, – пробормотал Тал.

– Правду говорят о нашей старой доброй карсажийской паранойе, – сказал Дарью. – Но, честно говоря, я не вижу ничего плохого в том, чтобы относиться к вопросам безопасности всерьез.

Внутри дом был обставлен очень просто – побеленные стены, портьеры из шерсти и камень. В нише над камином висела вытесанная икона одного из карсажийских богов: молодой человек с мечом и щитом, попирающий дракона. Выражение лица у него было отсутствующим, словно параллельно он спрягал в уме глаголы.

– Садитесь, где хотите, – сказал Дарью. – Мне пора на вечерний обход, но Арица скоро присоединится к вам.

Они послушно сели.

– Ну что, довольна, Соурвэ? – спросил Тал, как только Дарью уехал.

Поправлять его смысла не было. Сначала она пыталась, но Тала это только веселило.

– Мы должны вести себя как ученые, – прошипела она. – Не облажайся.

– Люблю с тобой работать, – отозвался он. – С тобой всегда так весело.

– Ага, взаимно, – парировала Ксорве. – Я серьезно. Думаешь, Сетенай оценит, если нас вышвырнут до того, как мы найдем Реликварий?

– Ой, да ладно, ты сама не веришь, что Реликварий здесь, – сказал Тал.

Ответить она не успела – из соседней комнаты раздались шаги, и вошел еще один карсажиец – пожилой священник. Перед собой он нес тяжелый поднос с кофейными чашками, словно защищаясь от гостей.

– Добрый вечер, – сказал он. – Я доктор Лагри Арица, возглавляю исследования здесь.

При ближайшем рассмотрении он оказался немногим старше Дарью. Должно быть, он напитался старостью древних книг. Арица опустил поднос с кофе и склонил голову в их сторону. Возможно, в Карсаже это считалось смертельным оскорблением. Парце так и не удалось обучить Ксорве карсажийскому этикету. После их уроков она чувствовала себя совершенной невежей.

Талассерес представил их обоих, возможно, в надежде еще раз услышать, как кто-то коверкает ее имя, но доктор Лагри на это не повелся. Наполнив кружки кофе, он сказал, что на ужин приготовил традиционную карсажийскую рисовую похлебку. В целом, все начиналось не так плохо: Ксорве опасалась, что будет хуже.

– Итак, вы здесь ради Пустого Монумента, – сказал доктор Лагри.

– Верно, – ответил Тал. – Мы аспиранты Сетеная, – добавил он, чересчур поспешно, по мнению Ксорве. Она готова была поспорить, что Тал мечтал бы стать аспирантом Сетеная.

– Любопытный выбор, – заметил доктор Лагри. – С другой стороны, в этом мире столько всего любопытного. Тысячи мест, и почти все они нуждаются в раскопках. Тысячи лет истории. И это только начало. Мы не смогли бы все это каталогизировать даже за сотню жизней, – он довольно вздохнул. – Могу ли я поинтересоваться, чем именно Монумент привлек ваше внимание? Конечно, его начали изучать еще до нашей экспедиции… – он нервно сжимал руки, пытаясь унять воодушевление. – Но, возможно, вы читали мою статью?

Разумеется, ни один из них ее не читал, но Тал закивал с восторженным видом.

– О да, – подтвердил он. – Замечательное исследование. Мне порекомендовал его канцлер Сетенай.

Это могло быть правдой. Прочитав статью Лагри, Сетенай на три дня заперся во внутренней библиотеке Школы Трансцендентности, чтобы обдумать дальнейшие действия.

Лагри выглядел так, как будто и ему не помешало бы запереться на три дня, чтобы обдумать дальнейшие действия.

– О боже, – произнес он. – Это ведь всего лишь наброски, предстоит еще столько работы…

Последние пять лет поиски Реликвария Пентравесса отошли на задний план – восстановленный в правах канцлер Сетенай был занят укреплением власти в Тлаантоте. Забот у него хватало. Он расплатился с Моргой и остальными наемниками, распространил весть, что Олтарос принес в жертву собственную прислугу, и с легкостью вернулся к правлению, как будто это было любимое и удобное кресло. Ксорве и Тал решали проблемы, действуя где подкупом, где угрозами. У Сетеная не оставалось времени для охоты за сокровищами, к тому же новых зацепок не было.

Но вот доктор Лагри Арица опубликовал статью «Предварительные итоги наблюдений за Пустым Монументом на Мире-Предтеч-А-20-22-17». У Сетеная тут же возникла новая теория, опровергающая некий установленный исторический факт. Ксорве мало что в этом понимала, но Сетенай загорелся. Он едва не собрал вещи и не покинул Тлаантот. Но тогда он лишился бы защиты Сирены и оставил на произвол судьбы свои обязанности канцлера. Поэтому он приказал Ксорве и Талу бросить все и отправиться в этот умирающий карсажийский мир.

Тал разговорил доктора Лагри, ловко уклоняясь от неудобных вопросов, связанных с содержанием статьи. Ксорве было очень неприятно признавать это, но Тал неплохо притворялся ученым – во всяком случае, куда лучше, чем она с ее напряженным молчанием. В подобных разговорах она чувствовала себя так, будто ей нужно нарезать торт молотком. Зато так у нее была возможность послушать и понаблюдать.

Вскоре снаружи полностью стемнело. Сквозь треск огня Ксорве слышала свист ветра над сторожевой башней. Интересно, чем занимается Дарью там, в темноте.

Вдалеке что-то прозвенело – это был ясный отрывистый звук. Тал вздрогнул, и Ксорве ухмыльнулась.

– А! – воскликнул Лагри Арица. – Не бойтесь. Сторожевой колокол звонит каждый раз, когда кто-то пересекает периметр. Остальные на подходе.

Несколько минут спустя дверь распахнулась: в комнате повеяло холодом, и на пороге возник Дарью Малкхая. Вид у него был встревоженный. Если бы Ксорве не знала, что он охраняет лагерь, она поняла бы это сейчас: поступь и манера держаться выдавали в нем бойца.

Вслед за ним, держа его под руку, в комнату вошла девушка. Все ее одежды – от перчаток и высокого ворота мантии до меховой оторочки сапог – были белыми, отчего ее зеленовато-коричневая кожа казалась ярче. Из-под белого капюшона на плечи падали две тонкие темные косы. Девушка бесстрастным, немигающим взглядом оглядела комнату. Она напоминала горностая в зимней шубке. Ксорве спохватилась, что смотрит на нее во все глаза, и отвела взгляд.

– Ах да, делегация из Тлаантота, – сказал Дарью. Их прибытие явно вылетело у него из головы. Ксорве стало интересно, что же могло случиться. – Простите, очень утомительный день. Арица?

– Да, конечно, – отозвался священник. Он ушел на кухню и вернулся с большой миской рисовой похлебки. Дарью подвел девушку в белом к дальнему концу стола.

В том, как жадно и сосредоточенно она ела, было что-то тревожное, словно у нее имелся второй рот с острыми зубами.

– Надеюсь, вы оценили гостеприимство Арицы, – сказал Дарью, подсев к Ксорве и Талу. – Он уже прочел лекцию об экономии дров?

Дарью улыбнулся им обоим. Тал улыбнулся в ответ. Ксорве по-прежнему наблюдала за девушкой в белом.

– Это наш адепт, Канва Шутмили, – сказал Малкхая, показав на девушку. – Знаешь, Шутмили, ты можешь поздороваться.

Канва Шутмили посмотрела на них так, будто только что осознала, что у них гости. Жадность во взгляде сменилась надменностью из серии «у меня есть вещи поважнее». Ксорве понятия не имела, кто такие адепты, но она множество раз замечала подобное выражение лица у чопорных университетских ученых в Тлаантоте. Странно было видеть его на лице своей сверстницы.

– Добрый вечер, – сказала Шутмили и на мгновение задержала взгляд на Ксорве. Вид у нее был такой, словно она пыталась опознать какой-то необычный вид мха.

Лагри Арица принес еду остальным и прочитал длинную молитву, поблагодарив множество богов за их милости, словно в попытке извиниться за то, что Шутмили он накормил первой. Стоило ему занять место за столом, как Шутмили обратила все свое внимание на него.

– Ваше преподобие, мы снова видели его…

– Ясно. Не уверен, что сейчас подходящий момент для того, чтобы беспокоить наших гостей своими внутренними делами, – сказал Арица. – Мы обсудим это позже.

Шутмили ответила: «Конечно, ваше преподобие», и продолжила есть похлебку.

Тал был слишком занят наблюдением за Дарью Малкхаей, чтобы заметить это явно подозрительное поведение. Что он себе воображает, негодовала Ксорве.

Остаток ужина прошел спокойно. Шутмили почти не говорила и ни разу не упомянула о том, что же она видела. В конце концов, Лагри Арица проводил Тала и Ксорве в их комнату, так же аскетично обставленную, как и весь дом. Здесь висела еще одна глиняная икона бога-драконоборца с выпуклыми, как рыбья икра, глазами.

Талу пришлось подтянуть колени к груди, чтобы уместиться на узкой раскладной кровати. За последние пять лет он подкачался, но все равно выглядел как растянутый шнурок.

Свернувшись на собственной койке, Ксорве пыталась вспомнить, сколько раз она делила комнату с Талом. Подсчеты утомили ее.

Возможно, Сетенай знал, как сильно они не любят друг друга, но это не помешало ему отправить их на задание вместе. По-видимому, он решил, что им не повредит немного здорового соперничества. И хотя признавать это было неприятно, в присутствии Тала была логика. Он куда лучше ее ладил с людьми. Но все равно она предпочла бы, чтобы Сетенай доверил это задание ей одной.

По сути, не так важно, кто именно принесет ему Реликварий. Счастья Белтандроса Сетеная, как солнца, хватит на всех. Однако у Тала были свои мерзкие причины стать тем, кто вручит Сетенаю Реликварий, а Ксорве была настроена сделать так, чтобы Тал никогда в жизни не добился желаемого.

– Они что-то от нас скрывают, – сказал Тал, едва они погасили свет.

– Да неужели, – отозвалась Ксорве. – Ты бы заметил это, если бы не был слишком занят, строя глазки Малкхае.

– Не суй свой клюв, куда не просят, – отрезал Тал. – Все я заметил. И у меня что-то наклевывалось.

– Ты ничего не добьешься с карсажийцем, – сказала Ксорве. – Они слишком религиозны.

Тал зарылся лицом в подушку.

– Много ты понимаешь.

– Просто не веди себя как болван, – сказала Ксорве.

– Ой, да хватит уже, Ксорве. Это все ради информации. Просто у меня лучше получается ее добыть. Не будь ты такой недотрогой, возможно, ты бы не подозревала меня во всех грехах.

– Информация, – протянула Ксорве. – То есть ты этого хочешь от Сетеная.

Она ожидала, что Тал сразу же на нее набросится. Но вместо этого комнату затопила ледяная тишина, делавшая невозможным продолжение разговора. Преданность Тала Белтандросу Сетенаю давным-давно переродилась в это ужасное замалчиваемое нечто. Вряд ли Сетенай знал об этом, но Ксорве знала. У них с Талом было множество более серьезных причин ненавидеть друг друга: начиная с крепости Псамага их отношения были полны злобы и вражды, но это чувство отравляло их в особенности. Ведь что бы Тал ни делал, он не мог изменить одного: Сетенай выбрал Ксорве лично, а Тала взял к себе в качестве одолжения.

Она тихонько лежала, сожалея о своих словах. Тал умел провоцировать собеседника на грубость, а затем принимать оскорбленный вид. Они должны работать вместе, да помогут боги им обоим.

В конце концов, дыхание Тала стало ровным, и Ксорве убедилась, что он не притворяется спящим. Рюкзак он положил под одеяло и сжался вокруг него, как кулак. Возможно, он боялся, что ночью она будет рыться в его вещах.

Ксорве не спалось. Порой ей казалось, что сон находится по другую сторону стены, и она сможет добраться до него, только если пробьет стену головой. В конце концов, она встала с кровати и снова оделась. Раз уж сон не идет, она может заняться тем, что получается у нее лучше всего: прокрасться куда-нибудь под покровом ночи и подслушать разговоры. Если карсажийцы что-то скрывают, они вполне могут начать обсуждать это после того, как гости уснут.

Она прокралась в коридор. Дверь в центральную комнату была закрыта, и изнутри не доносилось ни звука.

Она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. За столом карсажийская девушка, Шутмили, склонилась над огромной книгой. Вокруг нее лежали многочисленные записи.

Шутмили перевернула страницу и сделала пометку на одном из своих листов. В правой руке она держала ручку с кисточкой – у Парцы была такая же, и Ксорве не разрешалось ее трогать. Время от времени она жевала кончик или крутила ручкой в воздухе. Ладонь у нее была узкой, как эта кисточка, и двигалась плавно, как вода.

Ксорве заставила себя перестать ее разглядывать и, насколько позволяла щель, изучила остальную часть комнаты. Шутмили здесь одна? Ксорве хотелось спросить, о чем она говорила за ужином, но не знала, как это сделать, не выдав собственные скрытые мотивы.

– Можешь войти, – сказала Шутмили, не поднимая взгляда от книги.

Ксорве корила себя за промашку, но сбегать было бы странно. Она вошла в комнату и приблизилась к камину, делая вид, будто ее заинтересовала расписная икона над камином. Бог на ней был изображен как босоногий карсажийский юноша с длинной, спускающейся вдоль тела косой. У дракона были голова и туловище женщины. Ее чешуйчатое тело обвивало груду костей.

– Линарья Аткалиндри уничтожает Зинандур, – сказала Шутмили, и Ксорве подпрыгнула. Ее голос был безразличным, холодным и глубоким, как ледяной колодец. Она не сдвинулась со своего места за столом и по-прежнему держала кисточку в руке.

– Прошу прощения? – переспросила Ксорве.

– Свет уничтожает тьму. Мудрость уничтожает хаос и скверну. Герой человечества уничтожает Отступницу, – улыбаясь, пояснила Шутмили. Улыбка вышла беспомощной, слабой, – казалось, ее вот-вот сдует ветерок, – и сопровождалась пристальным и беспокойным взглядом. – Ты что, никогда раньше не видела?

Ксорве не могла понять, что звучит в ее голосе: снисходительность или искреннее любопытство. Как бы то ни было, прямой вопрос превзошел ее ожидания.

– Вообще-то у нас в комнате висит икона, – сказала Ксорве. – Но эта мне незнакома.

Ксорве помнила, что в Карсаже поклонялись девятерым богам, и что каждый из них управлял разными сферами жизни. Она узнала об этом еще в Доме Молчания, но богов, на ее взгляд, было многовато, и она едва ли помнила их имена.

– Как необычно, – сказала Шутмили. Она посмотрела на свои записи, словно собираясь с мыслями. Ксорве, ненадолго избавленная от ее внимательного взгляда, получила небольшую передышку, но ей почему-то стало досадно, что она не оправдала ожиданий Шутмили. Впервые за долгое время она пожалела, что слушала уроки Парцы вполуха.

– Я мало что знаю о вашей религии, – сказала она.

– Возможно, ты первая в моей жизни, кто о ней не знает, – заметила Шутмили. – Но я редко встречаюсь с чем-то необычным, так что это даже неплохо. – Она обмакнула кисточку в воду, высушила и отложила в сторону, явно решив, что Ксорве заслуживает беседы.

– Так какую же религию исповедуют в Тлаантоте? – спросила Шутмили. Едва ли она насмехалась: Тал порой прикидывался увлеченным, чтобы поиздеваться над ней, но интерес Шутмили явно был неподдельным. Ксорве вспомнила ее поведение за ужином, то, как она сидела, склонив голову, опустив глаза и едва разговаривая. Удивительное преображение.

– Э-э-э-э, – протянула Ксорве. – На самом деле никакую.

Жизнь в Тлаантоте была организована на основе философских принципов, выведенных в далеком прошлом Благородными Мудрецами. Ксорве не удосужилась что-либо узнать о них. Сетенай, похоже, не особенно интересовался ими, а она сомневалась, что смогла бы им понравиться.

– А ты? – спросила Шутмили. – Ты поклоняешься богам Ошаара?

– Нет, – сказала Ксорве, с трудом заставив себя не добавлять «больше нет». Она разозлилась: столько воды утекло, а ее все равно легко было застать врасплох. Прошло целых восемь лет. Все это осталось позади.

Кажется, Шутмили ничего не заметила, иначе ее любопытство было бы не унять.

– А как насчет Белтандроса Сетеная? – она с упоением произнесла это имя.

– Мы это не обсуждали, – ответила Ксорве. – Но мне кажется… если Сетенай однажды встретит высшие силы, сложно сказать, кто моргнет первым.

– Но он ведь поклоняется своему покровителю?

Сетенай относился к Сирене как к влиятельной немолодой женщине, которую можно обворожить. Женщины определенного возраста любили Сетеная, даже если они были гигантскими змеями или зловещими кристаллами.

– Не совсем, – сказала Ксорве, решив, что правдивый ответ – не для ушей Шутмили. – Он получает свою силу от нее. Она получает… наверное, какую-то выгоду.

Шутмили почти беззвучно засмеялась, прикрыв ладонью рот.

– Хм, – заметила она. – Да. В общем и целом, так оно и работает.

– Ты маг? – спросила Ксорве.

– Я адепт, – пояснила Шутмили. Ксорве было незнакомо это карсажийское слово, оно звучало очень серьезно. – Практик, прошедший обучение Церкви.

– Никогда о таком не слышала, – заметила Ксорве, вспомнив реакцию Парцы на магию. Магия отвратительна богам, сказал он. Ксорве тактично не стала повторять это вслух.

– Полагаю, Церковь считает, что лучше обучить нас, – сказала Шутмили.

Неправильно проявлять слишком большой интерес к едва знакомым людям, когда у тебя такая миссия, но Ксорве не могла удержаться. Тот факт, что Шутмили – маг, объяснял ее присутствие здесь, но не объяснял, почему Дарью и Лагри обращались с ней как с чем-то очень хрупким.

– У тебя есть покровитель? – спросила Ксорве, совершенно позабыв о намерении выяснить, что Шутмили увидела во время обхода. – Откуда ты черпаешь силы?

– Ты и правда ничего не знаешь, – произнесла Шутмили так, словно это был комплимент. Она указала на икону. – Восемь из девяти богов Карсажа не отвечают тем, кто им поклоняется. Поделиться божественной силой значит развратить простых смертных.

Этого Ксорве тоже не знала и не была уверена, что понимает. Скорее всего, Сетенай назвал бы это все карсажийской чепухой.

– Любая магия развращает, – сказала Шутмили. – Применение магии нарушает упорядоченную структуру мироздания, потому что маг выходит за пределы возможного… но некоторые рождаются с ней, и в этом есть своя польза. Даже для Церкви. Моя покровительница – покровительница всех магов Карсажа – девятая из Девятерых. Мертвая богиня, – она прикусила губу, возможно, считая, что это прозвучало слишком сильно. – Ну, это спорно с богословской точки зрения.

– То, что она правда мертва? – уточнила Ксорве.

– Равно как и то, правда ли она богиня, – сказала Шутмили с той же слабой улыбкой. – И правда ли она моя. Зинандур. Дракон Карсажа. Отступница. Ты действительно ничего не знаешь?

– Нет, – сказала Ксорве. – Расскажи мне.

– Зинандур была богиней хаоса и скверны. Она восстала против других богов и была изгнана, и она дает нам свою силу, потому что пытается найти путь обратно в миры смертных. Так что, как видишь, мы ходим по лезвию ножа. Использовать эту силу, стараясь не поддаваться скверне, – это… утомительно, – на лице Шутмили застыло нечто среднее между любопытством и печалью. – Вот почему мы боимся ее. Вот почему я боюсь. Я могу стать вратами, через которые она вернется.

Огонь почти догорел, придавая красный отблеск погруженной в полумрак комнате. Наступила тишина, которую нарушали лишь потрескивание углей и завывание ветра где-то вдали.

И тут тишину, как камень, упавший в пруд, разорвал звон сторожевого колокола.

Один звон, другой, а потом постоянный, настойчивый гул. На лестнице послышались шаги – Лагри и Дарью сбегали с верхнего этажа. Канва Шутмили неуверенно поднялась со стула.

Когда Ксорве было десять лет, у одной из жриц от лотоса помутился рассудок – ее нашли в лесу сосущей кровь из шеи оленя. Жрицу привели в Дом Молчания, она была в крови от подбородка до живота, тряслась от возбуждения и призывала смерть на головы всех, кто к ней прикасался. Наконец, ее привязали к кровати в лазарете и привели к ней Ксорве. Несчастная женщина взглянула на Избранную невесту, судорожно вздохнула и умерла. Выражение ее лица не поддавалось описанию.

Теперь Ксорве видела это же выражение на лице Канвы Шутмили.

– Они здесь, – сказала она.

Тело Ксорве среагировало быстрее, чем мозг. Им что-то угрожало, и с этим надо было разобраться. Она бросилась в спальню, схватила меч, и догнала Дарью у двери. Тут же проснувшийся Тал последовал за ней мгновениями позже.

– Что происходит? – спросила Ксорве.

– Чужаки! Чужаки пересекли периметр! – бросил Лагри.

– Мародеры! – воскликнул Дарью, выскочив за дверь с мечом в одной руке и факелом в другой. Ксорве кинулась вслед за ним во тьму.

Дарью, похожий на огненную точку, бежал вниз по хребту. Противники поднимались ему навстречу в свете фонарей, развешанных по периметру. Четверо или пятеро чужаков в лохмотьях медленно, но неуклонно шли, волоча ноги.

Ксорве приблизилась, и внезапно поняла: озарение холодной рукой сжало ее внутренности.

Не мародеры. Воскрешенные. Ни один живой человек так не двигался – спотыкаясь о кочки, едва не падая, теряя омертвевшую кожу.

Их лица были пустыми и изможденными. Сухая кожа обтягивала кости. Веки походили на сучки в стволе дерева. Губы разжались, обнажая острые желтые зубы.

Все они были вооружены большими зазубренными палашами. При виде Ксорве и остальных они одновременно обнажили оружие.

Ксорве схватилась с ближайшим. Тал и Малкхая были где-то рядом, и она надеялась, что они справятся сами. Взмах, выпад, блок. Взад-вперед по хребту, не усиливая натиск, но и не отступая. Воскрешенный двигался медленно, но без устали. В бою ее сознание прояснялось и сужалось, как пучок света – только здесь и сейчас, только этот клинок, только это место, только это положение и замыслы врага. При других обстоятельствах она могла бы наслаждаться этим. Но теперь, в темноте, в незнакомом месте, лицом к лицу с бесстрастной костяной улыбкой ее противника, она мечтала, чтобы все как можно скорее закончилось.

Ксорве почувствовала, как что-то поддается – меч разрубил иссохшие мышцы на шее воскрешенного, и он рухнул. Что бы ни удерживало до этого его кости, стоило ему удариться о землю, как он рассыпался на части. А Ксорве уже искала следующего.

Тал разобрался со своим мертвецом, вместе они уложили третьего. Из долины поднимались все новые воскрешенные. Два – нет, три, – возможно, больше, но Ксорве некогда было задумываться об этом, когда вокруг полно своих забот.

Послышался сдавленный крик и чье-то тело, поскользнувшись, рухнуло на землю. Затаив дыхание, Ксорве обернулась. Над телом Малкхаи стоял воскрешенный в длинной вуали. Захрипев, он ударил Дарью по лицу острием меча.

За спиной Ксорве раздался вопль. Краем глаза она заметила белое пятно – на гору камней взбиралась Шутмили.

Воскрешенные не проявляли никаких эмоций. Язык тела был им недоступен. Пустые глазницы не выдавали их намерений. Однако при виде Шутмили противник Ксорве как будто испуганно замер.

Ксорве воспользовалась этой заминкой, чтобы пробить его защиту и загнать лезвие под торчащие ребра, пронзив остатки плоти внутри. Воскрешенный пошатнулся. Хрящи уже начали распадаться. Ксорве толкнула его, – он рухнул лицом вниз, – и повернулась к следующему противнику, пытаясь разглядеть, что происходит с Дарью Малкхаей.

Малкхая лежал на земле и с трудом дышал. Над ним, повернувшись лицом к Шутмили, стоял мертвец в вуали. Эта воскрешенная была женщиной. Лишенную плоти голову венчали жидкая коса и диадема с железными цветами.

– Ты спасешь его, Адепт? – спросила воскрешенная. Голос ее был сиплым и шелестящим, будто кто-то раздувал мехами огонь в очаге. Малкхая извивался, пытаясь отползти от нее, но воскресшая прижала клинок к его горлу – Ведь так?

Шутмили не стала ей отвечать. Она посмотрела на Малкхаю, скорчившегося на земле. В ее взгляде застыл немой вопрос. Не было нужды произносить его вслух – Можно?

– Давай, – сказал, задыхаясь, Малкхая.

Шутмили сняла перчатки, подняла руку и медленно сжала ладонь, впиваясь ногтями в основание ладони. Лицо ее было бесстрастным, отрешенным, от него исходило яркое сияние. Воскресшая принцесса зашипела, будто ее сжигал огонь, меч выпал из ее рук. Шутмили равнодушно и внимательно смотрела, как воскрешенная пошатнулась и упала на колени.

– Достаточно, Шутмили, – сказал Малкхая, приподнявшись на локтях. – Я в порядке.

Но Шутмили как будто не слышала его. Ее кулаки были по-прежнему сжаты – единственный признак гнева. Воскресшая принцесса корчилась, из ее горла вырывались мучительные хрипы.

– Шутмили! – позвал Малкхая. – Хватит!

На мгновение время замерло, и все застыли, словно подвешенные за хрупкую нить. Ксорве уже давно ничего не боялась, но тут она почувствовала, как к ним тянется древняя тьма. Я могу стать вратами, через которые она вернется…

Другие воскресшие упали как подкошенные и затряслись. Они не могли чувствовать боль. Мертвые не могут страдать. И все же принцесса в вуали дергалась, как жук, застрявший в паутине, под взглядом Шутмили.

– Они мертвы, Шутмили. Оставь их.

Свободной рукой Малкхая слегка потряс Шутмили за плечо: Ксорве почти верила, что прикосновение должно быть обжигающим. Наконец она посмотрела на него, – так зима сменяется весной, – и ее руки повисли вдоль тела.

Раздался звук, похожий на выдох, запахло паленой костью, и воскрешенные рассыпались. Кроме них четверых на холме больше никого не было.

Тал выпрямился, и Шутмили вскинулась, как гончая при виде зайца.

– Что это было? – спросил Тал. По-прежнему стоя ближе к вершине, он повернулся к остальным. Малкхая трясущимися руками обнимал Шутмили. Приоткрыв рот и обнажив крохотные жемчужины зубов, она смотрела в одну точку. На лице ее застыла слепая жажда, как будто свет выжег ее изнутри, оставив лишь пустоту.

– Разберись сам, – бросил Малкхая сквозь сжатые зубы. Ксорве поняла, что он не зол, а напуган.

Малкхая держал ладони Шутмили голыми руками. То ли он был настолько смел, то ли настолько безрассуден, для Ксорве это было одно и то же.

– Возвращайтесь в дом, – сказал он с легкой дрожью в голосе. – Найдите Арицу. У него есть успокоительное…

В доме Арица уже укладывал склянки в сумку. Они вернулись на поле, усеянное костями, где Малкхая укачивал Шутмили в объятиях. Она тряслась так, будто пыталась сбросить кожу.

– Сколько ей дать? – спросил Арица, открыв сумку. В развевающихся белых одеждах он походил на призрака.

– Полную дозу, – ответил Малкхая. – Она перестаралась. – Махнув рукой в сторону останков, разбросанных по холму, он невесело рассмеялся.

Опустившись на колени, Арица влил содержимое флакона в рот Шутмили. В конце концов она перестала дрожать и затихла. Малкхая встал на ноги, легко поднял ее, и молча стал подниматься к дому.

Следом шли Ксорве и Тал. Вокруг простирались мертвые пустоши.

Вернувшись в дом, Арица и Малкхая зажгли лампы, развели огонь и уложили Шутмили на тюфяк в главной комнате. Арица молился вслух. Малкхая мерил шагами комнату и молился про себя.

В конце концов Малкхая пересилил себя и подошел к Талу и Ксорве, будто ограждая от этого священника.

– Вопросы есть не только у вас, – сказал он. – Поговорим утром.