Текст книги "Избранные. Тёмное фэнтези и хоррор"

Избранные
Тёмное фэнтези и хоррор

Составитель Алексей Жарков

Иллюстратор Александр Павлов

Дизайнер обложки Алексей Жарков

© Александр Павлов, иллюстрации, 2017

© Алексей Жарков, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-8670-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Звериное небо
Сергей Королев

«Говорят, с давних пор поселился на небе зверь. Не ведают только, со звёзд он спустился или с земли поднялся. Чудной то зверь. Навис над нашими краями тучей пятнистой. И конца-края того зверя не видать. Ни головы, ни конечностей. Только брюхо тёмное, цвета ржаного хлеба. И куда на небо не посмотри, везде он.

Отправили гонцов во все стороны. Долго они скакали, а неба чистого не увидели. Повсюду зверь, заменил нашим краям сияние солнца, выставил брюхо проклятое на показ людям.

И, что самое страшное, зверь этот всё ближе к земле опускается. Молва пошла, что питается он человеческими эмоциями. Страхом, злостью. Отчаянием. И чем ближе его брюхо к нам, тем ему еды больше. И близок тот час, когда придавит зверь нашего брата своим телом огромным…»

«Исповеди старожил»

I.

– Глупый ты, глупый, – засмеялась Мила. – Говорю тебе, это дракон! Вот же у него голова, а там хвост!

– Да где же дракон? – всё больше злился Эрил. – У него крыльев нет, дурёха! Хвост есть, и грива тоже! Лев это!

Маленькая сестра, которой не так давно минуло пять зим, надулась. Шмыгнула носом, пнула камешек у ворот.

– Буду его драконом называть, всё равно.

Эрил, старший брат, разменявший уже десятую зиму, вздохнул. Велел сестре в дом идти. Сам взял пустые вёдра, глянул украдкой на небо, где всю его жизнь только и виднелось брюхо зверя неведомого, грязными пятнами, словно островками, усыпанное. Да нет же, и не лев, и не дракон. Пиявка, самая натуральная. Такое тело бесформенное только у неё может быть.

Так и шёл, голову задрав, не заметил ямы на пути. Споткнулся, вёдра уронил. Хорошо, что пустые. Вокруг шумела деревня, гудела сотней голосов. Люди, кто повозки доверху нагружал, к дороге готовился, кто всё добро в подпол стаскивал, надеясь там спасение найти. А на улице темень, будто сумерки упали. Не могут лучи солнечные сквозь зверя треклятого к людям добраться. Так и живут вторую зиму в потёмках.

А брюхо пятнистое всё ниже и ниже. Вчера ещё над деревьями нависало тучей необъятной. Верхушка башни сторожевой скребла шкуру его. А сегодня проснулись от грохота лютого. Обрушилась башня, зверь её телом своим надломил.

Эрил брёл, гадал, что же будет, когда землю придавит тварь неведомая, не заметил совсем, как сестра за ним увязалась. Вдоль заборов кралась, в кустах пряталась. А перед самым ручьём выскочила:

– Попался, лев! Я дракон, сожгу тебя!

– Какой ты дракон, – фыркнул брат, – скорее лягушка приставучая! Мама всыпит за то, что из дома убежала.

Мила кинула в него камнем, но Эрил увернулся ловко.

– Скучно дома! Отец не выходит из подпола, матушка всё хлопочет, еду готовит! И поиграть не с кем, все почти ушли из деревни, а кто не ушёл, прячутся. И почему родители отказались в церковном подземелье переждать? Там ребята и взрослые. Еды больше.

– Боятся, – вздохнул брат, – что еда закончится, и люди начнут друг друга есть. И детей первыми…

– А мы бы много каши приготовили, надолго бы хватило! – бросила вызов сестра.

Но брат не повёлся.

– Ты бы маме помогала, тогда бы больше еды было, – заметил он. – Чую, долго нам сидеть под землёй. Пока зверь и там не придавит.

Мила испугалась, зашептала:

– Думаешь, он так и будет расти? И не спастись нам от него?

– Не знаю, – пожал плечами брат. У ручья народу – не протолкнуться. Пришлось в очереди стоять. – Говорят, пробовали его брюхо из пушки пробить. Отлили ядро. Огромное, в сотню локтей. Выстрелили, а ядро отскочило, и по земле – ба-бах!

Он щёлкнул сестру по носу.

– А ещё гарпуном пытались зверя проткнуть. До того острым, что много смельчаков без пальцев остались, пока его мастерили.

Подошла очередь. Эрил зачерпнул вёдра, ополоснул лицо. В мутном отражении казалось, что тёмное брюхо плывет, скользит, подобно гигантскому червю. Неуютно стало, захотелось спрятаться. Под землю. Чем глубже, тем лучше.

– Ну? – требовательно спросила сестра. – Что с гарпуном-то стало?

– А?

Эрил отвлёкся, увидев, как мимо проезжает повозка их соседей, Лютичей. Лошадью понукал отец, на задах сидела жена его, с сынишкой маленьким. До чего же странно. Вчера же ещё они яму рыли в подполе, чтобы глубже схорониться. Не верили, что можно убежать и найти места, где нет зверя над головой. А сейчас уезжают. И старшего сына, Вито, с ними почему-то нет. Странно, куда подевался?

Мила толкнула брата. Ведро в руке качнулось.

– Не дури, – проворчал Эрил.

– Что с гарпуном-то сделалось? – не унималась сестра.

– Запустили его, вот чего. Проткнул он брюхо зверю, а оттуда дождь из пиявок обрушился. И все зубастые, голодные. Пожрали целый город за один день. И расползлись в разные стороны.

Мила побледнела, схватила брата за рубаху.

– И они до сих пор живы, пиявки эти?

– А то! – Эрил смекнул, что девочка повелась. – Ползают по деревням, людей пожирают.

Пересолил, похоже. Мила задрожала, как лист на ветру, сильнее в рубаху его вцепилась.

– Я видела, я знаю! У нас в подполе одна пиявка живёт! В углу! В темноте её не видать, но я чувствую, она там лежит, шевелится! Скользкая! И большая, как телёнок.

Надо расхлёбывать кашу, понял Эрил. Иначе сестра устроит истерику.

– Не может пиявки быть в подполе. Она бы не добралась до нас. Тот город далеко был! Через полсвета она бы сюда не приползла!

Но Мила, как всегда, заупрямилась.

– Приползла! Приползла! И сидит там, и ждёт, чтобы нас съесть!

– Неправда, – вздохнул брат, опустил вёдра на землю, чтобы передохнуть. – Отец же там день и ночь работает, его она не съела.

– А вдруг слопала и теперь им прикидывается? А вдруг?

Эрил сообразил, наконец, что лучше молчать, чем спорить. Мила быстро успокоится, если он не будет ей возражать.

Чудно, ещё час назад брюхо зверя не доставало до верхушек деревьев за огородами. А сейчас, если прислушаться, слышно, как трещат ветки на самой границе деревни. Будто там невидимый дровосек топором орудует, работу зверю облегчает. И красиво, и страшно. Больно представить, что скоро совсем не станет деревни, не станет их домика на пригорке, и шалаша у забора, где они с сестрой часто по ночам друг друга пугали. И всего мира, может, не станет. Только зверь один на всём свете останется. А они, как жуки огромные, под землёй будут ютиться. Пока еда есть. А закончится, их тоже не станет.

Грустно, противно стало от этих мыслей. Сердце защемило, глаза начало щипать. С трудом Эрил проглотил горький комок в горле, подхватил вёдра, зашагал к дому. Столько всего надо успеть, заготовить к подземной жизни. Спрятать вещи дорогие от зверя проклятого. Попрощаться со всеми.

Мальчик спохватился вдруг. А с кем прощаться? Все же почти уехали. Остались старики, да несколько бедных семей, у которых лошадей нет. Так он брёл и думал, и не сразу почувствовал, что сестра его за штанину дёргает.

– А, может, пиявку огнем сжечь? Напугать, она сама убежит?

– Чего? – Эрил будто вынырнул из сна беспокойного. – Зачем огонь? Ты маску свою надень, ту, что с клыками. Пиявка тебя испугается, не станет трогать.

Мила что-то ещё говорила. Про то, что в подполе можно прорыть нору. И в подземную страну попасть, где живут гномы. С ними поселиться и не бояться никакого зверя. Эрил её не слушал. Издалека он завидел, что у ворот дома стоят отец с матушкой.

– Вот вы где? – хором закричали они. – Мила! Куда убежала?

– Я с братом, на ручей, – пролепетала сестра.

– Дома сидеть! – рявкнул отец. – Никуда не ходить! У Лютичей старший давеча полез за огороды, на болото! И утонул!

Слова, будто стебли крапивы, всё нутро обожгли.

– Как утонул? – изумился Эрил. – Я же утром с ним ещё виделся.

– Так утонул, – подхватила матушка. – Коза у них убежала на болото, он за ней! Увяз, говорят, кричал! А никто не услышал! Спохватились, его и нет уже! Только сапог на берегу лежит!

И воздух словно загустел. Дышать стало трудно. Эрил с трудом вёдра поставил, прислонился к воротам. Хотел заплакать, и не мог. Не было слёз.

– Это потому что они уехать решились, вот и наказал их бог, – проворчал отец. – Говорил же, оставайтесь!

– Да нас всех бог сполна наказал, когда тварь эту к нам спустил, – матушка глянула наверх, тут же опустила глаза, словно боясь, что зверь услышит и накажет.

Вспомнились Эрилу лица Лютичей. Спокойные, безжизненные, будто маски глиняные. Не могут так родители смерть сына принять спокойно. Значит, не умер. Не умер!

– А как же бабка их? – запищала сестра. – Рожна? Они её оставили?

– Оставили, – кивнул отец. – Она своё пожила, ей умереть не страшно, пусть раньше срока. А им только мешать будет. Хотя, даже без неё…

Он осёкся, замолчал, увидев слезы на лице Милы. Помрачнел, притянул её к себе:

– Главное, что мы живы. Запомните. И друг друга беречь надо. От них, – махнул рукой в сторону воришек, что уже по чужим домам шарились, – и от него, – на брюхо зверя показал.

Так и стояли они, не зная, утро сейчас или вечер, а люди торопились на восток, где, по слухам, не было зверя. Казалось, умирала деревня. И только ветер кружил пыль на улицах, и заборы гнулись под его свирепым натиском.

– Идём, – нарушила молчание матушка. – Много ещё работы. Сегодня в подполе будем спать. В любой момент зверь может придавить.

Эрил подхватил вёдра. Кивнул домам брошенным, будто прощаясь заранее. И во двор пошёл.

А на границе деревни рухнуло дерево. Сначала одно, за ним второе. И третье…

II.

Эрил не сразу понял, что его разбудило. Поднял голову, стряхивая, будто паутину, остатки сна. Всю ночь кошмары докучали, не давали спать спокойно. Снилось, как брюхо зверя разверзалось над деревней, и существа из него сыпались. Чёрные, скользкие. С руками длинными, зубами острыми. В каждый дом, каждый подпол забирались, и рвали там людей уцелевших на части, на лоскуты кровавые…

Вот, снова! Что за звук? Блеянье? Коза? Не может быть! Утонула же в болоте! Нет, неправда! Ходит сейчас по улице, кричит жалобно. Потеряла хозяев, понять ничего не может.

Мальчик поднялся с лежанки. А что, если её к себе забрать? Будет молоко давать. Сестра любит молоко. Все его любят. А не станет еды, можно на мясо козу пустить. Только поймать её надо, привести.

Он оглянулся. Родители спали в дальнем углу. Матушка дышала ровно, а отец сопел беспокойно.

Мила ворочалась во сне, отбивалась от кого-то. От грязной лампы по стенам тянулись бесформенные тени. Плясали, будто праздновали чего. На стенах висели вязанки чеснока, лука и разных трав. В потёмках все они походили на дивные щупальца, что росли прямо из земли.

Думал Эрил, так и ничего не решил. Разбудить родителей? Сказать про козу? Не пустят же, и сами не пойдут. А если он, пока спят, один всё сделает? Отец похвалит, сестра знать будет, что брат у неё храбрый. И не боится всяких там пиявок.

Осторожно, чтобы не шуметь, прокрался к дверям. Прислушался. Ветер гудел, коза блеяла. И точно плакал кто. Эрил отодвинул верхнюю задвижку. Помедлил, и нижнюю отодвинул. Оглянулся на спящих.

– Я быстро, – пообещал зачем-то. Отворил дверь. Выглянул наружу.

Умерла деревня совсем. Дома пустыми чёрными глазницами смотрели на него, словно на добычу. Холодно стало. Боязно. А брюхо-то, брюхо над головой! Эрил ахнул от изумления. Будто тесто оно, которое из тазика вывалилось, и всё разрастается. Уже крыши домов скребёт. Скрипит черепица под его весом.

Коза, как назло затихла. Где же она? Верно, у Лютичей по двору ходит. Мальчик прикрыл дверь, серой тенью побежал от своего дома к соседскому. Калитка, с петель сорванная, лежала у дороги. Внутри, у крыльца, одежда рваная пестрела повсюду. И тут, видать, поживились воришки. Да где же эта животина крикливая?

Не было её во дворе. Неужто, в дом забежала? Эрил поежился, глянул в утробу тёмную, где сундуки с вёдрами стояли. Сжал зубы покрепче, чтобы не дрожали, шагнул вперёд. Уже когда вошёл, пожалел, что оружия с собой не взял. Вдруг воришки? Нет, убежали, наверное, схоронились под землёй.

– Коза? – позвал Эрил. Голос казался чужим, хриплым. Каким-то старческим. – Коза?

Стук копыт, звон колокольчика. В комнате она! В комнате… Там, где бабка Рожна лежит, роднёй брошенная. Живая ещё?

Он раздвинул шторы цветастые, заглянул в бабкины покои. У стены кровать высилась. Одеяла и простыни, точно гребни пенные, на кровати топорщились. А бабки и нет. Знать, увел её в церковь кто-то из деревенских.

А вот и коза! Сидит в углу, язык показывает. Верёвка на шее болтается, вся шерсть в репье колючем. Не утонула, значит. Тогда и Вито…

Загрохотало над головой. Пошёл трещинами потолок. Зверь проклятый! Уже и дома своим брюхом рушит! Эрил подскочил к козе, схватил верёвку, потянул за собой.

Не хочет идти, рогатая. Упрямится. Ну же, ну! Мальчик обхватил её за шею, силой поволок. Упёрлась, заблеяла. Ненормальная.

И тут шевельнулось что-то под кроватью. Вздохнуло, втянуло воздух со свистом. Эрил так и обомлел, даже козу выпустил. Какая-то чёрная скользкая тварь глядела на него из темноты глазами желтыми. Скрипнули доски, показались лапы мохнатые, с когтями заострёнными. Пахнуло смрадом и гнилью. И даже не почувствовал Эрил, как по штанине тёплая струя потекла…

– Вот ты где, чертёнок, – злой отец вихрем влетел в комнату. Схватил его за грудки, тряхнул, будто куклу. – Сказано было, наружу ни ногой! Сказано!

– Я козу, – залепетал Эрил, – козу хотел…

– Я вас вместе с козой высеку, – закричал отец, брызжа слюной. – Марш обратно!

Будто пушинку, подхватил козу, вытолкнул мальчика из комнаты, даже на кровать не оглянулся. Не почуял тварь чёрную.

Выскочили во двор. Крыша позади охнула жалобно, просела под зверем.

– Бегом! – подгонял отец. – Бегом! Всеку! Всеку паршивцу!

От брюха, что над головой нависло, шёл жар необычный. И звук противный, на стрёкот кузнечиков похожий. И чудилось, что не зверь это, а дверца огромной печи. Того и гляди откроется, засыплет горящими углями.

От этого в животе совсем холодно стало, скрутило кишки в узел. Скорее, скорее в подпол! Вот уже и дверь в земле, и матушка смотрит из темноты, в руке нож сжимая. Отец бросил козу к её ногам:

– Ну, пошла! И ты, проклятый иди…

Замолчал, обернулся к дому Лютичей. Открыл рот, побледнел.

– Слышите? – проговорил он испуганно. – Слышите? Ребёнок кричит! Зовёт на помощь!

Эрил обратился в слух. Рушились самые высокие крыши, плакал ветер. Одинокая калитка хлопала на ветру. Никакого крика. Никто не звал на помощь.

– Вито, – прохрипел отец. – Это же Вито кричит! Тоже живой! Внутрь бегом! Я приведу мальчишку.

Сам того не понимая, Эрил схватил отца за руку. Прошептал:

– Не ходи! Не ходи туда! Там пиявка! Убьёт тебя!

Отец с размаху ударил его по лицу. Левую щеку обожгло, перед глазами красные точки заплясали. Слёзы горячие брызнули из глаз. Матушка взяла Эрила за плечи, утянула внутрь.

– Ну же, не плачь. Не надо. Обошлось всё, обошлось. Сейчас отец приведёт Вито, и вместе схоронимся, и будем ждать, когда зверь уберётся…

Слова её казались слабым шелестом. А слёзы текли и текли, жгло щёку, щипало глаза.

– Да нету Вито, нету! Вместо него пиявка! Съела его! И отца съест! А потом приползёт сюда и нас съест! Весь мир съест!

Матушка охнула, занесла уже руку, но не ударила. Не посмела. Сестра спряталась за вязанку дров, там и рыдала. Эрил чувствовал, как закипает внутри ярость. Ослепительная, всё вокруг пожирающая. Думал уже схватить нож, и к отцу на выручку бежать. Но тут мелькнула тень в дверном проёме.

– Привёл, – довольно промычал отец. – Успел!

В подпол вошёл Вито, грязный, взлохмаченный. Мокрый, будто только из болота. Но спокойный. И глаза у него были чёрные. Точно и не глаза вовсе, а два провала, две чёрных глотки неведомых пиявок…

Вито ни слова не сказал. Сел на землю. Закрыл лицо руками.

– Устал? – спросил у него отец, запирая двери. – Ничего, сейчас вымоем, накормим. С нами не пропадёшь.

Не пропадёт. А вот они с ним…

Отец закрыл сначала нижнюю, потом верхнюю задвижку. Пощупал дверь. Обернулся. Выдохнул, вытер пот со лба.

Прямо над головами затрещало. Обвалилась крыша, зазвенели черепки на кухне.

Рушился их дом. Рушилась прежняя жизнь.

III.

– Ты не бойся того, что снаружи, – наставлял отец, пока Мила грызла чёрствую булку. – Страхи все, они же в нас, внутри сидят. Главное их перебороть. Тогда, считай, и снаружи весь мир победила.

– А пиявка может внутри сидеть? – спросила вдруг сестра.

Отец нахмурился.

– Страх твой и есть пиявка, силы сосёт, заставляет всего вокруг бояться. Ты эту подлюгу без еды оставь, она быстро издохнет.

Мила откусывала хлеб понемногу и кивала, будто болванчик. Матушка всё хлопотала, переставляла корзины, перебирала вещи. Лишь бы не сидеть без дела. Вито больше лежал, от всех отвернувшись. По родным тосковал. Сам же Эрил почти не ел, кусок не лез в горло.

Не покидало его странное чувство, что кроме них есть кто-то ещё в подполе. Большой и невидимый. Ходит кругами, дышит тяжело, но облик свой не показывает. Выжидает.

Пока другие спали, Эрил со стены головку чеснока стянул. На зубчики разделил, по карманам разложил. Кто-то из стариков в деревне говаривал, что нечисть запаха чесночного боится. Вдруг и пиявка поганая тоже испугается? Мальчик сам чесноком вооружился, потом и сестре пару зубчиков подсунул. Соврал, что они страх отгоняют. Украдкой и Вито чесночные дольки подсовывал. Тот даже носом не повёл. Похоже, глубоко в нём пиявка устроилась, не показывалась наружу. Эрил был уверен, рано или поздно она появится. И тогда он будет готов.

Коза совсем молока не давала. Матушка к ней и так, и этак подступалась. Всё одно, животина глядела на неё тоскливо, блеяла жалобно. А молока – ни капли.

– Никак испортилась, – вздыхала матушка.

Отец угрюмо добавлял, что теперь на свете проклятом всё испортилось. Обязательно к дверям подходил, прислушивался. А по ту сторону тишина, словно весь мир исчез. И казалось, что сами они давно в утробе зверя находятся. Того и гляди их переваривать начнёт.

Эрил пробовал считать, сколько ночей они уже под землёй провели, сколько раз спать укладывались. Получилось пять. Или шесть?

Мила, у которой из игрушек была только кукла деревянная, да маска уродливая, часто докучала, просила рассказать небылиц.

– Вот ты меня будешь страшными сказками пугать, – храбрилась она, – а я не испугаюсь! Я свою пиявку победила! Вот так!

Брат от неё чаще отмахивался, не было желания. Но даже ему порой становилось скучно.

– Ты же знаешь, что шкура у этого зверя, она волшебная, – шептал мальчик, садясь возле лампы. Дрожащее пламя внутри неё извивалось чудной змейкой, будто ужалить пыталось. – И волшебство по-разному проявляется. В одном городе люди на гору взобрались, потрогали шкуру зверя и в камень обратились.

Мила фыркнула, заявила, что это совсем глупости.

– А в другом городе, и это чистая правда, люди долго на брюхо зверя смотрели, и в тварей злобных превращались. Шерстью обрастали, друг друга поедали. По ночам на крыши забирались и выли, выли, глядя на зверя!

Раздался шорох. Вито, поднявшись с лежанки, протёр глаза.

– И не страшно вовсе, – ответила Мила. – Говорю же, я свою пиявку победила.

– А ты слышала, – прохрипел Вито со своего места, – что зверь этот старить может?

– Это как? – не поняла сестра, глазами захлопала.

– Вот жар от него идёт сильный, как из печки, это он тебя старит! За пару дней в старуху превратишься, морщинами покроешься. Будешь, как дерево гнилое. Не заметишь, вся ссохнешься, только кожа и кости останутся.

Странный голос был у Вито. Будто кто чужой внутри него сидел и говорил, заставляя его губами шевелить.

– Или про дождь червивый слышала? Нет? Вот я расскажу. Сыпется с брюха звериного шелуха. Как земли или человека коснётся, личинкой жирной оборачивается. Заползает в ухо и там яйца откладывает. И через семь ночей эти личинки по тебе расползаются, проедают все внутренности! Превращают их в тоннели! И ползают там, новые яйца откладывают!

Тут сестра не выдержала, закричала. Подскочила матушка, принялась её успокаивать, та ни в какую, давай твердить, что внутри неё личинки, и надо их выгнать. Насилу её успокоили. А Вито бровью даже не повёл, отвернулся, снова затих.

– Дурак, – прошипел ему Эрил. – Дурак, тараканами дохлыми набитый.

Матушка шикнула на сына. Эрил разозлился, ушёл в дальний угол, к козе. Та совсем ослабла, на ноги не вставала. Но хотя бы глупостей не делала. Матушка начала рядом с Вито хлопотать, что-то ему говорила, лоб трогала. Причитала, что горячий весь, надо жар сбивать, иначе загубит лихорадка. Отец рядом с Эрилом присел, стал жизни учить. Наставлять, мол, ссориться нехорошо, надобно вместе держаться, тогда и проживут дольше.

Мальчик не слушал его. Думал о своём, о том, что снаружи творится. Представлял, как зверь ослабеет, истончится весь, а жаркое солнце его высушит, да прах по свету разнесёт. И тогда они снова смогут на небо смотреть, светлому дню радоваться. Новый дом отстроят, ещё больше и краше. И у каждого будет комната отдельная. В своей Эрил будет оружие изготавливать, ножи точить, наконечники для стрел мастерить. И самым богатым станет в деревне. Много денег будет у него, сможет и корову купить родителям, и сестру в городе выучить. А сам? Сам невесту найдёт, первую красавицу, и детей у них много родится, и все ему помогать станут.

Замечтался, не заметил, как уснул. Когда совсем озяб, к себе на лежанку перебрался. Не увидел, с какой тоской ему коза вслед смотрела. Рядом сестра пыхтела, зачем-то маску свою клыкастую надела. И снять не могла. Или не было всего этого? И приснилась ему подобная чепуха?

И как ходил кто-то в подполе, тоже приснилось. Бродил из угла в угол, вздыхал тоскливо, и сотрясалось всё от его шагов, и дыхание его казалось ледяным, мёртвым. И, самое страшное, невидим был гость, только шаги, только дыхание. А после…

После кто-то принялся по потолку бегать. Быстро, быстро. Пробежит, хихикнет. И обратно. И взглянуть страшно, вдруг заметит? Спрыгнет, вцепится и глаза выцарапает! Нет, нет!

Так и лежал он, слушая, как беснуются внутри невидимые гости, как скребётся во всех углах тёмное нечто. И шевельнуться боялся, чтобы самого не сцапали. И, вроде, начали страхи отступать, уходить за какую-то незримую границу восприятия. И снова провалился Эрил в липкую и горячую яму, забылся тревожным сном.

Но тут кто-то постучал в закрытую дверь.

Мальчик подскочил, как ужаленный. Вытянулся струной, того и гляди, внутри всё зазвенит. Неужто показалось?

И снова стук, частый, громкий. Чудилось, стоит по другую сторону человек раненый, которого чудовище преследует, нависает смертельной тенью. А он, загнанный в ловушку, стучит, просит его внутрь пустить!

Не может быть! Там же брюхо звериное! Наверняка уже до самой земли провисло и давит на неё своей утробой необъятной! Тогда кто? Кто может стучать снаружи?

Снова удары, от них задрожали крепкие доски, задвижки скрипнули угрожающе! И хоть бы закричал гость или слово молвил, чтобы убедиться – снаружи живой человек!

– Кто там? – спросил Эрил боязливо. – Кто ты? Что тебе надо?

Тишина. Хрупкая. Тронь, рассыпается на осколки. И снова стук, будто неведомые силачи ствол берёзы в руки взяли и долбят им в дверь.

– Кто ты? – вскричал напуганный Эрил. – Чего ты хочешь?

Ни слова гость по ту сторону не сказал. Ударился в дверь. Раз, другой, третий!

В ужасе мальчик к родителям подскочил. Начал отца за плечи трясти.

– Вставайте! Скорее! Там в двери кто-то стучит! Войти пытается!

А отец, будто неживой. Не дышит, не отзывается. И страх скользкой змеёй опутал сердце Эрила, сжал его изо всех сил. Повернул мальчик отца на спину. И чуть не завопил.

Не было лиц у родителей. Только провалы чёрные. Будто кто лица их содрал, вскрыл черепа, все внутренности высосал, оставил пустоту. И страх.

И стук снаружи прекратился.

И, скрипнув, отворилась дверь.

IV.

– Вито! Не надо! – умолял Эрил. – Вито!

Не слушал его друг. Только шипел, подобно змее:

– Родители думали, если меня пиявке оставить, то зверь их отпустит! Даст убежать! А он обманул их! Пиявка есть меня не стала! Не стала! А теперь родители – там…

Он шире распахнул двери, взвыли тоскливо старые петли. Как заколдованный, смотрел Вито туда, где раньше заборы с деревьями высились. А сейчас только брюхо бесформенное, на тесто коричневое похожее. Толчками быстрыми начало оно внутрь просачиваться, заполнять подпол жаром и смрадом невыносимым.

– Вито! – закричал Эрил. – Не трогай! Не вздумай!

Поздно. Обезумел друг, болезнь его рассудок помутила. Рванул он вперёд, ударился о брюхо необъятное. Увяз, словно муха в смоле. Завопил, заплакал от боли. А зверина ненасытная уже заглатывала его медленно. Исчезла голова, руки исчезли. Только спина отчаянно дёргалась, противилась своей участи. Но и её быстро засосало. Хлюпнул зверь противно, будто изрыгнул воздух. И дальше пополз, по стенам, по полу, к Эрилу с сестрой подбираясь.

– Что там? Что? – повторяла Мила, крутя головой во все стороны.

– Да сними ты маску свою! – Мальчик схватился за края деревянные, потянул их на себя. Сестра взвыла, будто кожу с неё сдирали.

– Не снимается! Приклеилась! Не могу!

Подобрал Эрил нож. Попробовал им поддеть дерево. Тщетно. Маска сидела, как второе лицо.

– Зачем ты надела её? Зачем? – закричал он на сестру.

Та заплакала, завыла от досады. И страшным был этот вой. Будто старуха причитала скрипучим голосом.

– Сам сказал, чтобы пиявок отогнать! Сам велел её надеть! Сними! Не могу дышать!

Эрил стиснул зубы. Ухватился за маску. Рванул, сколько было сил.

От крика сестры уши заложило. Мила лягнула его ногой, сама упала. Заколотила руками по земле. Эрил вскочил быстро, оглянулся. Всё дальше зверина в подпол заползала. Уже и до стола дотянулась. Что делать? Что?

Схватил лампу, кинул её. Разлетелась на осколки, моргнул огонёк жёлтый и погас. Кинул нож, чтобы лезвием тварь вспороть. Не вышло, ударился тот о брюхо рукоятью деревянной, хлюпнул и исчез, словно не было. Поглотила его тварь, даже не подавилась.

Как котёнка слепого, Эрил взял сестру за шиворот, оттащил в угол дальний. Туда, где коза сидела. Не разглядел поначалу, что с животиной стало. А присмотрелся, так и охнул.

Бутоном кровавым брюхо её было раскрыто. Капала на землю кровь тёмная. Внутренности свисали гроздьями фиолетовыми, вперемешку с чем-то чёрным и липким.

– Вот она, – изумленно прошептал мальчик, – вот в ком пиявка сидела?

Ответом был чавкающий звук за спиной. Заглотила тварь стол обеденный. И всё ближе подбиралась. Сестра дрожала рядом, всхлипывала без конца. Эрил огляделся беспомощно, на родителей мёртвых, на козу убитую. И чуть не вскрикнул.

Яма! Прямо в ногах у отца и матушки! Выбралась пиявка, высосала их лица, а после нору себе вырыла, вниз ушла. Детей не тронула, испугалась, видимо, запаха чесночного. И сбежала. Куда-то вниз теперь путь себе рыла. Только куда?

– Идём! – скомандовал Эрил, взял сестру за руку. – Тут лаз! Вниз полезем! К гномам подземным! – соврал он, чтобы Мила с ним пошла.

– А матушка? А отец как же? – вскричала она, толкнула его.

– Нет их больше! Пиявка съела! Все мозги высосала! Одни мы остались! Одни!

Сам пожалел, что сказал. Затряслась сестра, заплакала громче прежнего.

– Не хочу! Не пойду никуда без матушки! Тут останусь!

– Дура! – закричал на неё брат. – Тебя тварь сожрёт! Она уже Вито съела! И тебя съест, если останешься!

– Пусть ест! Никуда не пойду! Не пойду-у!

Эрил схватил её, потянул к яме. Мила вырвалась, царапнула его длинными ногтями. Мальчик взвыл, отпихнул её.

– С ума сошла? Ты что делаешь!

Зарычала сестра, будто зверь. Будто маска клыкастая стала её личиной, с ума свела сестрёнку маленькую. И мигом вспомнились все истории страшные, что зверь обладает силой таинственной, которая людей в чудищ превращает. И пиявками убивает. И старит.

В ужасе Эрил взглянул на свои руки грязные. И почудилось, будто покрылись они морщинами, пожелтели, как у стариков деревенских.

А тварь уже совсем рядом. Жар от неё нестерпимый, запах хуже помоев. Надо спасаться. Если не с сестрой, то одному хотя бы.

– Я ухожу, – сказал Эрил тихо. – Если не хочешь умереть, за мной ползи!

– Нет! Не уходи! Останься!

Но он её уже не слушал. Подхватил отцовский нож, что рядом лежал. Сиганул в яму. Упал в темноту, ладони расцарапал о корни и камни. Земля тут же за шиворот посыпалась, и в рот, и в глаза.

Делать нечего, пополз вперёд, точно крот слепой, плечами в землю сырую упираясь. Казалось Эрилу, что со всех сторон кто-то челюстями щёлкает, землю раскапывает, да шипит, отплёвывается. Будто сотни других пиявок, или ещё кто похуже, куда-то вниз ходы рыли. Внутренности земли в тоннели земляные превращали.

Долго он пробирался. Руки в кровь разодрал. Шея устала. Глаза от земли сильно болели. А в ушах всё звон стоял, будто по лбу ему колотили молотком.

Уже думал назад повернуть, но вспомнил, как тварь Вито проглотила, как телом смертоносным подпол заполняла. И тогда быстрее пополз.

Вот и в лицо холодком подуло. И мелькнуло что-то впереди. Обрадовался Эрил, заработал руками и ногами. Поскорее бы выбраться, встать в полный рост.

Вывалился он, словно из утробы, грязный, израненный. Упал на холодные камни. От удара звёзды бесчисленные перед глазами высыпали, воздух весь вышел из лёгких.

Моргнул раз, другой. Ртом задышал. Попытался встать. Тело болью пронзило. Но разогнулись ноги. И спина, пусть с трудом. Протёр Эрил глаза рукавом, глянул вдаль. И застыл от ужаса.

Пещера перед ним была. Своды её терялись в вышине, а стены едва угадывались в полутьме. Тут и там зияли дыры. Точь в точь как та, из которой он вывалился. Но не было нигде пиявок проклятущих. Или…

Нечто огромное, чёрное и влажное, высилось посреди пещеры. Шевелилось, словно студень. Разрасталось и разрасталось. Гора живая, с множеством глаз и острых треугольных зубов.

– Нет, – только и прошептал Эрик. – Нет, нет, нет!

Сделал шаг назад, упёрся в стену. Что делать? Обратно ползти?

Послышался шум. Сбоку земля осыпалась, показалось существо, телом на червя похожее. Только больше, гораздо больше. Вывалилось оно, разбрызгав слизь черную. Поползло неловко к горе живой. Слилось с ней в одно большое нечто, огласило пустоту ужасающим свистом.

– Нет больше твоего дома, – прогрохотало это нечто, и голос его был раскатом грома. – Ничего не осталось!

Эрил узнал голос отца. Будто сотни глоток подражали словам его родителя. Мальчик нащупал рукоять ножа, сжал её так, что пальцы заныли.

– Не убьёшь, – крикнул он, – не съешь! Не позволю!

– Нет больше мира твоего! – нечто словно и не слышало его угроз. – И родных твоих нет! Съели мы их, чтобы сил набраться!