Текст книги "Цифровые вызовы современного наследственного права"

Предполагается, что в обязанности криптоисполнителя будет входить решение проблем, связанных с восстановлением токенов при смерти владельца, не сообщившего наследникам о наличии криптовалют в унаследованном активе. Проблемой является ситуация, когда умирает владелец криптовалюты, указав в своем завещании, что токены должны быть распределены между несколькими наследниками, поскольку в подобных случаях наследникам самим приходится решать неисследованные итальянской юриспруденцией вопросы с фискальной, юридической и практической точки зрения⁸⁹.

Свидетели могут загружать свои подписи отдельно с разными паролями. Они могут войти в систему отдельно, просмотреть завещание, загруженное наследодателем, и подтвердить, что просмотренный ими документ является последней волей и завещанием наследодателя. Или, возможно, наследодатель мог бы принести документ в электронном формате нотариусу, и два сотрудника нотариата, просмотрев документ, могли бы подтвердить его подлинность и загрузить документ в базу данных. Последний вариант будет иметь большое значение для предотвращения мошенничества, но будет более сложным и дорогостоящим.

Стоит напомнить, что наследником может быть и публично-правовое образование (Российская Федерация, субъект Российской Федерации, муниципальное образование), которое будет выступать наследником и по завещанию, и по закону. Можно представить ситуацию, когда публично-правовое образование будет наследником по наследственному договору. Реально же на практике может получится, что Российская Федерация может быть наследником цифровых прав и ряда иных объектов (например, аккаунтов в социальной сети), если такое имущество стало выморочным. Возникнет проблема, насколько Российская Федерация может осуществлять права, в том числе цифровые права, которые связаны с работой в отдельных платформах. Видимо, публично-правовое образование будет организовать торги по продаже таких объектов, ведь сложно себе представить осуществление таких прав Российской Федерацией.

В целом вышеуказанные и последний вопрос о выморочном имуществе пересекается с проблемой этики в цифровой среде. Это вопрос был в центре внимания некоторых исследований⁹⁰. В настоящий момент даже делаются попытки создания документов, которые устанавливали этические правила в сфере искусственного интеллекта⁹¹. Однако вряд ли такие правила могут быть установлены соглашением сторон или какими-либо неофициальными документами. Скорее, вопросы этики и права в сфере цифровизации должны быть разрешены на нормативном уровне. При принятии правовых актов, а также судебных решений высшей судебной инстанции должны быть учтены этические аспекты.

Таким образом, субъектный состав наследственных отношений не изменится в связи с цифровизацией общества. В частности, искусственный интеллект не будет ни наследником, ни наследодателем в ближайшей исторической перспективе. При этом определенные изменения в плане регулирования и практике либо уже произошли, либо произойдут. Это связано, во-первых, с упрощением идентификации отдельных субъектов (завещателей, свидетелей при составлении завещания, других лиц). Во-вторых, следует уточнить статус отдельных субъектов наследственных отношений (к примеру, публично-правового образования как субъекта наследования выморочного имущества или недостойных наследников).

§ 1.4. Объекты наследственного правопреемства

Системного концептуального представления о «цифровых» объектах наследственного правопреемства в настоящий момент не имеется. Необходимость в этом рано или поздно возникнет, когда обладатели криптовалют, дорогих аккаунтов в социальных сетях или компьютерных играх, иных цифровых активов постепенно будут становиться наследодателями, а их потенциальные наследники начнут судебные разбирательства. Здесь уже и встанет вопрос о том, насколько классическая теория объектов наследственного правопреемства способна разрешить такие споры. В настоящем параграфе предпринята попытка внести посильный вклад в разрешение указанной проблемы, предложить авторский взгляд на эту ситуацию.

Таким образом, задачей, решаемой непосредственно в рамках параграфа, является рассмотрение особенностей категории «объекты наследственного правопреемства» и ее трансформации в связи с происходящими в настоящее время процессами по цифровизации общества. Будут рассмотрены общие вопросы теории объектов наследственного правопреемства, а также проблемы отнесения некоторых объектов гражданских правоотношений, возникших в процессе цифровизации общества, к наследственной массе. Далее автор сформулирует общие концептуальные проблемы развития законодательства, связанные с «цифровыми» объектами наследственного правопреемства. Будет предложен и собственный взгляд на то, как должно развиваться законодательство в рассмотренных сферах.

В отсутствии реальной практики по наследованию цифровых активов возможно создание модели регулирования таких отношений. «Моделирование преследует две цели: во-первых, познать само правовое явление через анализ его признаков, свойств, характеристик, выделенных для моделирования; во-вторых, предсказать, спрогнозировать развитие, динамику, изменение, будущее оригинала»⁹².

Цивилистическая теория, по крайней мере до появления «цифровых» объектов, не знала каких-либо серьезных споров по вопросу об объектах наследственного правопреемства. Ведутся дискуссии о возможности перехода по наследству отдельных прав и обязанностей⁹³, но не подлежит сомнению сам принцип, согласно которому имущественные права включаются в наследственную массу, а неимущественные – нет.

Это традиционное для частного права правило закреплено в ст. 1112 ГК РФ: в состав наследства входят принадлежавшие наследодателю на день открытия наследства вещи, иное имущество, в том числе имущественные права и обязанности. При этом права, неразрывно связанные с личностью, личные неимущественные права и другие нематериальные блага в состав наследства не входят.

Общепризнанно на основании толкования указанных норм, что имущественные права для вхождения в наследственную массу должны отвечать определенным требованиям. Во-первых, принадлежность возможному наследодателю на момент открытия наследства. Во-вторых, отсутствие связи с личностью потенциального наследодателя. В-третьих, переход по наследству таких прав не запрещен законом.

На практике споры возникали, во многом, не из-за проблемы определения объектов наследственного правопреемства, а из-за ненадлежащего оформления наследодателями своих прав. В частности, решался вопрос о наследовании жилых помещений, по котором не была завершена процедура приватизации⁹⁴; о наследовании самовольных построек⁹⁵ и др. По подобным делам суды нередко принимают различные решения. Такая сложность подчеркивает не какое-либо неоднозначное толкование правил об объектах наследственного правопреемства, а необходимость совершенствования процедурных аспектов оформления прав на недвижимость.

Из теоретических дискуссий можно выделить следующую. Высказывалась позиция, согласно которой долги не входят в объект наследственного правопреемства, не являются составной частью наследства. Данный вывод сделан из того, что наследники отвечают по долгам, обременяющим наследство, лишь в пределах действительной стоимости наследственного имущества. Как писал В.И. Серебровский, «долги являются… только «обременением» наследства, но не его составной частью»⁹⁶.

Однако, если рассматривать наследование как процесс перехода прав и обязанностей, не вполне ясно, чем обременение отличается от элементов составной части наследства. Обременения (например, обременение сервитутом), связанные с имуществом, также переходят по наследству и являются частью обязанностей, входящих в наследственную массу.

За рубежом представление об объектах наследственного правопреемства в целом аналогично отечественному, за исключением того факта, что ряд правопорядков регулируют отношения по поводу неизвестных российскому закону правовых конструкций. Например, во Франции и Германии не переходит по наследству узуфрукт⁹⁷. Вместе с тем в континентальной системе права общепризнанно, что имущественные права и обязанности переходят по наследству, а неимущественные – нет⁹⁸.

Таким образом, теоретическая характеристика объектов наследственного правопреемства на сегодня не становится предметом споров. Однако постоянно возникающие и активно распространяющиеся «объекты цифрового мира» могут поставить вопрос об актуальности данной концепции.

Во-первых, применительно к ряду «цифровых» объектов сложно разделить имущественную и неимущественную составляющую. Так, аккаунты в социальной сети или компьютерных играх, изначально возникшие для удовлетворения потребностей в общении и развлечении, стали объектами крупных сделок. Возможная передача аккаунта по наследству означает автоматическую передачу имущественных прав (что гарантируется наследственных правом) и неимущественных прав (что не допускается наследственным правом).

Во-вторых, возникнет проблема надлежащего оформления прав на «цифровые» объекты для целей наследственного правопреемства. Очевидно, что действующее наследственное право не знает достаточно эффективных механизмов для этого.

Не стоит забывать и то, что при использовании социальных сетей умершего сохраняется актуальность охраны нематериальных благ. Проблемами здесь могут быть, в частности, следующие: как и где должно публиковаться соответствующее судебное решение, в какой степени воспроизведение в последовательных цифровых публикациях незаконного действия должно влиять на определение компенсации за моральный ущерб, кто является потерпевшими сторонами и конечными бенефициарами компенсации, кто имеет право защищать личные данные и цифровое содержимое умершего и объем их полномочий, в какой степени цифровой след человека ограничивает посмертную защиту его изображения⁹⁹. При этом личные данные в социальной сети рассматриваются как часть объекта сделки по передачи имущественного актива в виде аккаунта¹⁰⁰.

Тем самым, ввиду развития и совершенствования объектов «цифрового мира» и в целом глобальной цифровизации общества встает вопрос о пересмотре основных подходов к объектам наследственного правопреемства или, по крайней мере, об уточнении концептуальных положений.

Развитие технологий, ускорившееся в период пандемии коронавируса, привело к появлению таких объектов, о которых классическая цивилистика не могла и подозревать. Разумеется, гражданское право строится на основании принципа свободы договора и, по идее, субъекты могут включать в оборот любые объекты, кроме тех, которые к обороту прямо запрещены, либо совершать подобные сделки с учетом законодательно установленных ограничений. Однако техническая сторона вопроса стала настолько определяющей, что юристам не всегда удается понять особенности вновь возникающих отношений¹⁰¹.

В 2019 году в Гражданском кодексе Российской Федерации (далее – ГК РФ) появилась отдельная статья о цифровых правах (ст. 141.1). Также стало прямо закреплено, что такие права – имущественные (ст. 128), но ситуация в целом не стала более ясной¹⁰². Во-первых, не в полной мере лаконичным оказалось законодательно установленное определение цифровых прав. Оно, к сожалению, дано через термины, которые сами требуют уточнения (осуществление цифровых права, правила информационной системы, распоряжение цифровым правом – все это категории, о которых нет единого понимания ни у теоретиков, ни у практиков). Во-вторых, гражданское законодательство так и не определилось с правовым режимом ряда объектов, отнесение которых к «цифровым правам» по смыслу ст. 141.1 сомнительно, но по поводу которых реально возникают экономические отношения (криптовалюта¹⁰³, аккаунт социальной сети/компьютерной игры и др.).

Так, автор из Чехии, рассматривая правовой режим криптовалют, признает, что законодательство не может дать ответа на поставленный вопрос, однако принимая во внимание вышеизложенное, единицы криптовалюты соответствуют юридическому определению имущества в гражданском праве. Этот вывод также поддерживает телеологическую интерпретацию положений законодательства Чехии, в соответствии с которым к объектам гражданских прав относят различные материальные и нематериальные предметы¹⁰⁴.

Показательно, что проблемы установления в законе понятийного аппарата для целей регулирования цифровых технологий возникли с момента начала правотворческой деятельности в данной сфере. Многие из внесенных в правовые акты и обсуждаемых терминов «не отвечают требованиям определенности терминологии, что связано с отсутствием общих теоретических подходов к содержанию основного юридического понятийного аппарата цифровой экономики»¹⁰⁵. Ряд категорий (например, смарт-контракт) вообще не следует закреплять в правовых актах. Решение такой проблемы может быть в том, чтобы не стремиться указать в законе все, по поводу чего возникают «цифровые» отношения, а выявить их юридическую суть, исходя из толкования норм законодательства.

Важно отметить, что экономический оборот здесь идет существенно впереди законодательства. Так, достаточно развитым стал оборот аккаунтов в социальных сетях и компьютерных играх. Любой желающий может приобрести, скажем, аккаунт игры «World of Tanks». Причем выбор здесь большой: как по цене, так и по качеству («уровню прокачки»)¹⁰⁶. Получается, что отношения реально складываются. Другой вопрос: подпадают ли такие отношения под действие права и как именно право должно их регулировать.

Возьмем, цифровые финансовые активы. Несомненен вывод «о чрезвычайной значимости «цифровых» новелл отечественного гражданского законодательства для создания негосударственной платежной системы, задуманной для облегчения процесса инвестирования в бизнес субъектов малого и среднего предпринимательства»¹⁰⁷. Очевидно, что процесс инвестирования – экономический, следовательно, имеются экономические предпосылки к отношениям по поводу цифровых финансовых активов. Однако не стоит полностью забыть о социальной составляющей, которая отражается и в нормах наследственного права.

Есть правда в словах ученых, которые, изучив различные работы по цифровизации гражданского права утверждают, что нередко происходит смешение юридической и естественной сущности цифровых объектов. Как следствие, происходит смешение гражданско-правовых режимов объектов гражданских прав¹⁰⁸. Действительно, смарт-контракт не всегда есть договор с точки зрения права, а цифровые активы не всегда выступают в качестве объекта гражданских прав. Необходимо выявлять суть конкретных правоотношений сторон в зависимости от ситуации. Подобное решение может быть применено и по отношению к объекту нашего исследования.

Конкретный пример приведем теперь из наследственного права. Так, некоторые социальные сети включают в соглашение с пользователем пункт, который определяет порядок перехода аккаунта после его смерти. Технически такой подход выглядит обоснованным. Более того, учеными предлагается на основании механизма криптографии создать систему онлайн-завещания, основанную на технологии блокчейна и смарт-контрактов¹⁰⁹.

Вместе с тем прав Е.Ю. Петров: «если цифровой актив отвечает экономическим признакам собственности, то принятые пользователем контрактные ограничения наследования могут быть отклонены судом»¹¹⁰. Получается любопытная ситуация. С одной стороны, чтобы аккаунт передавался после смерти, необходимо техническое решение (например, указание электронного адреса наследника). С другой стороны, подобный вариант прямо противоречит нормам наследственного права и может вызвать обоснованные возражения со стороны нотариусов и наследников, не указанных в самом таком «завещании».

В целом теоретическую проблему можно описать так. Цифровой актив должен входить к наследственную массу, так как соответствует основным необходимым характеристикам объекта наследственного правоотношения (прежде всего, по поводу него возникают экономические отношения). Однако, признав это, мы приходим к невозможности реализовать основные принципы и правила наследственного права. Здесь речь и про процедурные моменты (о чем говорилось чуть выше), и про защиту прав участников отношений.

Вспомним про смарт-контракт и подумаем, что будет с правами и обязанностями после смерти граждан, которые решили использовать подобное техническое средство. Пишут, что «может быть решена проблема кажущейся невозможности уступки права (требования) по первоначальному смарт-контракту»¹¹¹. Исследователями предлагается даже конкретные пути решения этой проблемы, с чем в целом автор настоящих строк соглашается.

Получается, что и правопреемство по наследству возможно в этой ситуации. Однако, совсем не понятно, как, в каком порядке и к кому следует обращаться за реализацией таких прав. Представим, что исполнение произошло автоматически (передана криптовалюта), но наследник не может его получить ввиду отсутствия ключа.

Или, к примеру, вспомним, что п. 1 ст. 1149 ГК РФ, закрепляющий право на обязательную долю в наследстве. Он сам по себе направлен на материальное обеспечение тех категорий лиц, которые нуждаются в особой защите в силу возраста или состояния здоровья. Право на обязательную долю в цифровом активе выглядит странным как с точки зрения сущности (чтобы обеспечить особую защиту в силу возраста или состояния здоровья передам аккаунт в компьютерной игре?), так и с точки зрения процедуры передачи (нужно, ведь, как-то передать коды и пароли тем гражданам, которые не указаны в завещании). Проблема решается тем, что, видимо, в качестве обязательной доли будет передано иное имущество (не цифровой актив), но тогда нужно будет устанавливать стоимость указанных цифровых активов.

Есть мнение, что цифровые объекты (токены) по своей юридической природе являются цифровыми единицами учета в долях участия в предпринимательских проектах и уставных капиталах любой компании, цифровыми ценовыми аналогами бездокументарных ценных бумаг и другими объектами гражданского права. После смерти наследодателя эти коды могут быть переданы наследнику по завещанию или по закону в случае, если наследодатель не составил соответствующее завещание при жизни¹¹². Однако этот подход должен найти подтверждение на практике и, очевидно, подойдет не ко всем рассматриваемым объектам.

В рамках настоящей монографии мы рассмотрим некоторые «цифровые объекты» (цифровые активы) с точки зрения принципов наследованного права и возможности отнесения к наследственной массе (цифровые права, криптовалюты, аккаунты в социальных сетях). Рассмотреть все возможные объекты, возникшие в связи с цифровизацией общества, невозможно, хотя бы потому, что они среди них регулярно создаются новые¹¹³.

Да и смысла рассматривать все объекты нет. Полагаем, что, исследовав некоторые из них, можно понять основные тенденции развития законодательства и судебной практики, а также подходы, выработанные с деловой практикой, предложить направления к совершенствованию законодательства.

Обозначим, что под «цифровым активом» («цифровым объектом», «объектом, существующим в цифровой форме») для цели настоящей работы понимается информационный ресурс, производный от права на ценность и обращающийся в распределенном реестре в виде уникального идентификатора¹¹⁴. Важно, что этот объект существует в компьютерном коде и по поводу него возникают реальные отношения, прежде всего, экономические.

Исследование перспектив включения некоторых объектов, существующих в цифровой форме, в наследственную массу приводит практически во всех случаях к схожим результатам.

Во-первых, все изученные цифровые активы и иные объекты соответствуют признакам объектов наследственного правопреемства. Так, криптовалюты (равно, цифровые права или бизнес-аккаунты в социальной сети) принадлежат возможному наследодателю на момент открытия наследства; у них отсутствует связь с личностью потенциального наследодателя (за исключением, некоторых отдельных аспектов, связанных с особенностью объекта, например, личная переписка в аккаунте). Более того, переход по наследству таких прав и объектов прямо не запрещен законом, по крайней мере, пока.

Во-вторых, не всегда просто оценить стоимость такого объекта. Данный критерий не должен играть решающей роли при включении прав и обязанностей в наследственную массу, но может влечь проблемы при распределении наследства, например, при расчете обязательной доли в наследстве. При этом определенные механизмы расчета стоимости, например, аккаунта в компьютерной игре, возможны, учитывая, что так или иначе на рынке на них формируется спрос и предложение.

В-третьих, «цифровые объекты» характеризуются сложностью, а, зачастую, невозможностью доступа посторонних лиц. Иногда доступ возможен только после судебного решения (см., например, немецкое дело по Facebook), но в определенных случаях в отсутствии кода или пароля совершенно нет механизма использования объекта (криптовалюта). В такой ситуации без специального распоряжения наследодателя переход «цифрового объекта» к наследнику на практике не возможен.

В-четвертых, что следует из предыдущего, «цифровые объекты» характеризуются сложностью передачи от наследодателя к наследнику даже в случае наличия воли обоих. Технически предусмотреть такие способы передачи возможны, но проблема в том, насколько они будут допустимы по закону.

В-пятых, возможна ситуация, при которой никто, кроме наследодателя, не знает о существовании «цифрового объекта». Если наследодатель самостоятельно (в том числе, под «тайным» именем) пользовался бизнес-аккаунтом или осуществлял трансакции с криптовалютой, то велика вероятность, что наследники такого гражданина никогда не узнают о наличии у них такого наследства.

В связи со сказанным представляются возможными следующие законодательные решения, выбор которого сильно зависит от политики государства в сфере цифровой экономики.

Первый вариант: установление полного запрета на наследование «цифровых» активов, что противоречило бы тенденциям цифрового развития экономики в мире, но решило бы многие проблемы в этой сфере (например, проблему сложности передачи цифровых активов наследникам). Теоретических оснований для такого решения практически не имеется, хотя можно пытаться утверждать, что все «цифровые объекты» связаны с личностью наследодателя. Это был бы очень спорный подход, но вполне возможный, если допустить, что коды или пароли настолько идентифицируют личность, что подразумевают личную связь субъекта с объектом.

Второй вариант: создание отдельного правового регулирования наследственных отношений специально «под» цифровые активы. Например, необходимо предусмотреть возможность составления особого «завещания» (в рамках информационной системы, социальной сети и т.п.) или особого порядка перехода прав и обязанностей только по правилам технической сети, а не по процедурам, предусмотренным ГК РФ. Подобный вариант представляется заманчивым, но его реализация посягает на фундаментальные принципы наследственного права. Кроме того, это решение ограничивает возможности нотариата по участию в наследственных процедурах, который в России является фактически монополистом в сфере оформления наследственных прав. Насколько к этому готово государство, большой вопрос.

Третий вариант: допустить включение в наследственную массу «цифрового объекта» только в том случае, если его реально возможно ввести в оборот. Например, если потерян (специально не передан наследодателем) ключ (пароль) от криптовалюты, то она не может быть передана наследникам. Следовательно, в этой ситуации криптовалюта не будет рассмотрена в качестве элемента наследственной массы. Данное решение обосновано с практической точки зрения, но существенного ограничивает права наследников (представим, что на все свои сбережения наследодатель купил криптовалюту, но пароль никому не сказал). Видимо, такой вариант может быть правильным в «переходный» период, пока право и экономика разбираются в отношениях по поводу цифровых объектов.

Четвертый вариант: законодательно допустить некоторые особенности наследования «цифровых объектов» (например, возможность составления «завещания» по правилам технических систем (в частности, «завещание» на страницу «Вконтакте» с последующим дублированием у нотариуса), но общие правила о наследовании оставить существующими. Видимо, подобный вариант в нынешних условиях является компромиссным.

За рубежом предлагаются некоторые законодательные решения, частично пересекающиеся с тем, о чем написано выше. Отмечается, что внедрение института электронного завещания и расширение режима закрытого завещания являются перспективными направлениями научной и законодательной работы, ведь пользователь должен иметь возможность самостоятельно решать судьбу собственных активов в виртуальном пространстве¹¹⁵.

Далее выделяются способы наследования криптовалютных активов: традиционные, технологические и смешанные. Традиционные методы используют «классическое» или закрытое. Технологические способы: система отсроченных платежей, встроенные в сами клиентские программы крипто-кошелька; использование специально созданных интернет-ресурсов для наследования цифровых активов; отсроченные системы доступа к кошелькам. Смешанные методы включают наследование крипто-кошельков в бумажной и аппаратной формах¹¹⁶.

Автор настоящих строк полагает, что в России перспективным может быть только смешанный метод. Традиционный подход не учитывает технологические особенности «цифровых» объектов и приведет к тому, что субъекты будут искать механизмы «ухода» от законодательства в «серые» схемы, попытки любым способом обойти наследственное право.

Технологические методы возможны только при официально признанном отходе от основных принципов наследственного права (например, защите прав обязательных наследников). Кроме того, такие методы создадут дополнительные возможности по «уходу» от налогов и/или «уводу» капитала в другие страны. Так или иначе подобные методы вряд ли будут санкционированы государством в нашей стране.

Смешанные методы, в свою очередь, позволят найти баланс, «включить» в работу по передаче «цифровых объектов» нотариусов и позволят обеспечить права наследников.

Законодательное решение проблемы наследственного правопреемства «цифровых» объектов должно также найти баланс между правами наследника и нормами о защите персональных данных. Правильно в науке сделан следующий акцент: в большинстве случаев предоставление права на неконтролируемый доступ к объектам, существующим в цифровой форме, даже к назначенному лицу или его наследникам, может столкнуться с правом на неприкосновенность частной жизни, защиту личных данных и тайну переписки¹¹⁷. Возможное решение: если наследодатель указал конкретное лицо в качестве наследника, рассматривать подобное волеизъявление, в том числе и на доступ ко всем личным данным.

Еще один момент, на который стоит обратить внимание законодателю: объекты «цифрового» мира должны быть разделены, порядок их наследования должен быть различным. Например, бизнес-аккаунты и «обычные» аккаунты должны наследоваться по-разному. В каждом конкретном случае следует выяснять, не связан ли конкретный объект с личностью наследодателя. Возможно, он вообще не должен входить в наследственную массу.

Таким образом, имеются определенные перспективы развития законодательства России в сфере определения объектов наследственного правопреемства применительно к объектам, существующим в цифровой форме. Следует учитывать особенности таких объектов, но в любом случае законодателю необходимо выбрать вариант регулирования, основываясь, прежде всего, на избранной политики в сфере регулирования цифровой экономики.

В завершении нельзя не отметить опыт Испании в вопросе регулирования отношений по наследственному правопреемству «цифровых» объектов. В этой стране была сделана некоторая попытка упорядочить данные отношения. Однако законодатель испанского государства, не предлагая технических решений, создал запутанные и хаотичные правила, которые, помимо похвальной педагогической функции, привели к еще большим сложностям¹¹⁸. Уже каталонский закон 2017 года предусматривает возможность назначения «цифрового исполнителя» для действий перед поставщиками цифровых услуг, с которыми наследодатель имел активные учетные записи¹¹⁹.

Нельзя не отметить разность подходов законов Испании и Каталонии. Но наиболее важно другое: для того, чтобы законы в данной сфере работали они должны учитывать технические особенности «цифрового» наследства, а также строиться на единой понятной концепции. Именно это и рекомендуется сделать российскому законодателю.

На основании вышеизложенного, учитывая задачи настоящего параграфа, предлагаются следующие решения.

С научной точки зрения цифровой актив должен входить в наследственную массу, так как указанный объект соответствует основным необходимым характеристикам объекта наследственного правоотношения (прежде всего, по поводу него возникают экономические отношения). Однако, признав это, мы приходим к невозможности реализовать основные принципы и правила наследственного права. Речь и про процедурные моменты, и про защиту прав участников отношений.

Законодателю следует сделать выбор по поводу регулирования наследственных отношений, объектом которых является цифровой актив. Возможными вариантами могут быть: установление полного запрета на такое наследование; создание специального правового регулирования; допущение факта включения в наследственную массу «цифрового объекта» только в том случае, его реально возможно ввести в оборот; установление определенных особенностей наследования «цифровых» объектов.

Вместе с тем, правовое регулирование «цифровых» наследственных отношений в России может быть основано только на смешанном методе, включающим в себя совокупность традиционных и технологических методов. Такой метод наиболее коррелирует с допущением факта включения в наследственную массу «цифрового объекта» только в том случае, если его реально ввести в оборот.

С точки зрения совершенствования практики применения законодательства Верховному Суду РФ следует дать разъяснения по поводу того, включать или не включать «цифровые» объекты в наследственную массу. Решение этого вопроса не должно быть формальным (давать либо положительный, либо отрицательный ответ на этот вопрос), а должно устанавливать рекомендацию судам по выявлению реальной характеристики потенциально наследуемого объекта, его связанности с личностью наследодателя, возникновение по данному поводу экономических отношений.