Текст книги "В первых рядах партера"

У родителей были честолюбивые замыслы, но касались они прежде всего не их самих, а детей. Они дали нам возможность получить достойное образование. Трое окончили один из лучших технических вузов страны – Азербайджанский индустриальный институт: я – энергетический факультет; Раиля – геологоразведочный, стала профессором, кандидатом геологических наук; Наиля – нефтетехнологический, стала профессором, доктором химических наук, Мястан окончила медицинский институт, заведовала стоматологическим отделением; Баяз – консерваторию, доцент.

Родители подавали хороший пример своей добротой и великодушием. В угол не ставили, ремнем не доставали. Атмосфера в доме была доброжелательной. Дети не слышали семейных скандалов, бранных слов.

Летом папа отвозил нас в Бузовны, где снимали комнату. Рядом плескалось море. Часто воскрешаются в памяти жаркие апшеронские дни: деревья инжира с крупными вырезными листьями, стелющиеся по песку виноградные лозы со скульптурно красивыми гроздьями, кряжистые тутовники с разветвленными стволами, на которые легко забраться. Дни, переполненные запахом моря… Босиком по жгучему песку… Солнце накаляло каменные стены, асфальт плавился. С полудня закрывали ставни. Солнечный свет, проникая сквозь створки, золотил пыль, медленно плывущую в воздухе.

Гомер так описал греческие сады в «Одиссее»:

 
Много деревьев плодоносных, ветвистых, вершинных,
Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных.
Там разведен был и сад виноградный богатый,
Саду границей служили красивые гряды, с которых
Овощ и вкусная зелень весь год собирались обильно.
 

Как во многих уголках родного Азербайджана.

Эффективной считается территория, которая находится ниже двух тысяч метров над уровнем моря, со среднегодовой температурой не ниже двух градусов по Цельсию. Азербайджан принадлежит к этой категории стран, включая в себя морское песчаное побережье и горы со снежными вершинами. Много красот вобрал в себя. Словом, Аллах нас не обидел…

Есть в Южной Азии уникальная страна – Бутан. Там успехи населения измеряют не валовым национальным продуктом, а уровнем его счастья. Я всегда желал моей Родине высокого уровня счастья.

Запомнилась летняя поездка к источнику Турш-су (Кислая Вода). Добирались туда из Карягино в село Туг. Затем на мулах по узкой тропинке попадали в небольшую ложбину, где бил чудодейственный источник. Рядом протекала речка. Обычно там собиралось 5–6 семей. Рубили ветки, сооружали из них шалаши и лежаки. Вокруг был лес, полный живности. Помню родственника Шамхала, который, подобно сибирским охотникам, умудрялся попадать из мелкокалиберного ружья в глаз белке.

Жители близлежащего села Домы приносили для продажи молочные продуктов, живность, ведра ежевики – мою самую любимую ягоду. Позже прочел у великого американца Уолта Уитмена: «Ежевика достойна быть украшением небесных гостиных». Когда был в Шуше, первый секретарь райкома партии Вагиф Джафаров предложил пообедать, я попросил ежевику. Вскоре передо мной поставили тарелку сочных ягод.

Мужчины свежевали барашка, расстилалась общая скатерть. Манящий чад мангала, где жарились мясо, баклажаны, помидоры. Стоило выпить из родника, как самая обильная еда прекрасно уляжется в желудке, и пиршество продолжалось.

В памяти и другие родники, которых так много вдоль склонов Большого и Малого Кавказа. Я любил припадать к ним и подолгу пить живительную воду.

В 1958 году большой патриот своего края, секретарь Кельбаджарского райкома комсомола Шамиль Аскеров привлек молодежь к сбору образцов воды из многочисленных родников. Передали их в Научно-исследовательский институт курортологии. Оказалось, что на территории Кельбаджара есть аналоги практически всех известных в мире минеральных вод.

Идея изучения природных богатств своего региона была использована мною во время работы в ЦК ВЛКСМ при организации Всесоюзного похода юных геологов. Особенно результативным он оказался в Сибири и на Дальнем Востоке, где в 60-е годы развернулось мощное строительство. Найденные месторождения строительных материалов позволили исключить их завоз из центральных районов.

Первая дальняя поездка нашей семьи на поезде[47]47
  Запахи и звуки прошлой железнодорожной жизни. На перроне пахло углем, шпалами, застоялым паровозным дымом. Раздавались гудки маневровых «кукушек». Слышалось клацанье буферов. На крупных станциях пассажирский люд высыпал на перрон, где выставлялись на столах комплексные обеды. По традиции тех лет многие пассажиры облачались в полосатые пижамы. Успевали забежать на пристанционные рынки за соленьями, фруктами, арбузами. Обычно в дальние поездки брали запас продуктов – крутые яйца, отварную курицу, котлеты. Их поедали под стук колес, угощали соседей… Я часами торчал у окна, глядя на проносящуюся местность, – словно смотрел цветное телевидение. Последний раз – всю дорогу из Вены в Цюрих.


[Закрыть] была в Пятигорск в 1937 году. С тех пор много раз бывали на курортах Минеральных Вод.

О Кисловодске, жемчужине этого края, прекрасно написал Осип Мандельштам: «Разные бывают солнца, но такого, как в Кисловодске, нет, кажется, больше нигде. При высшей жгучести оно не палит, не жжет, а глубоко, насквозь пронизывает тело радостью.

То же и кисловодский воздух… Мало того, что он насыщен всякими там кислородами и озонами; он и тела делает легкими.

Но еще замечательней Нарзан. Сядешь в ванну, и тело моментально покрывается пузырьками, – как бы серебряной чешуей. Струйками со дна поднимаются эти пузырьки, все больше и больше, – вода точно закипает от присутствия в ней человеческого тела.

Да, хорошо в Кисловодске. И летом хорошо главным образом тем, что не жарко. Часто выпадают дожди – моментальные ливни, быстро просыхающие, но после них воздух еще лучше, солнце еще ярче. И весной, и осенью, и зимой хорошо в Кисловодске».

Красота и прохлада этих курортов привлекала бакинцев, бежавших туда от невыносимой жары. В альбомах старших сородичей можно увидеть десятки фотографий о пребывании на водах.

В августе 2010 года ностальгия потянула меня в любимый Кисловодск. Лучше бы я туда не ездил. Знаменитый курортный парк был замусорен. Разбиты дорожки маршрутов ходьбы. Молчала музыкальная раковина. Не было прежней нарядно одетой публики. Исчезли умиротворенность, красота уникальной природы. Из самого большого в Европе парка отторгнуты немалые земли под уродливые строения.

Говорят, что возвращаться – плохая примета.

Возможно, по этой причине пока не хочется возвращаться в Баку. Ведь там почти не осталось духовно близких мне людей – кто-то эмигрировал, кто-то вознесся на небо, кто-то стал иным до неузнаваемости…

Мою любовь к Азербайджану не поколебали злые годы, никакие потрясения. Радуюсь его успехам, огорчаюсь неудачам и потерям. Есть классическая формула: «Невозможно изменить своей нации. Изменить можно правительству».

Проживший многие годы вне России, писатель В. Набоков пояснял: «Моя голова говорит по-английски, а сердце – по-русски».

В моем случае это звучит так: «Моя голова говорит по-русски, а сердце – по-азербайджански».

Останется навеки черным проклятый сорок первый год

Сообщение о вероломном нападении Германии возвестило и об окончании беззаботного детства. Людей охватила тревога. Было робкое молчание. Это не было похоже на то, как в августе 1914 года при объявлении войны играли оркестры, звонили колокола, ликовали толпы.

Война – самое страшное, что может произойти. Ненавижу ее, считаю величайшим бедствием. Вспоминается картина Верещагина «Апофеоз войны» – пирамида из человеческих черепов на фоне пустыни.

23 февраля 1942 года папу призвали в действующую армию, и он оказался на северо-западе Грузии – в Самтреди. Навсегда запомнил название этого города.

Сколько за годы войны было пережито, сколько страшного увидено детскими глазами. Эти впечатления серьезно сказались на моем характере, мировоззрении.

Царили тревога и неопределенность. Частыми во дворе стали занятия по противовоздушной обороне. Обучали и тому, как вести себя при химической атаке. Взрослые надевали противогазы. Появлялись носилки, на которых «санитары» уносили «пострадавших», роль которых любили исполнять дети. Заклеили окна полосками бумаги крест-накрест, чтобы укрепить стекла от взрывной волны.

Заметно изменился характер детских игр и игрушек. Верхом совершенства было что-то похожее на ручной пулемет. Школьники участвовали в сборе металлолома и бутылок, которые заполнялись зажигательной смесью.

На железнодорожном вокзале и в морском порту толпились беженцы из Белоруссии, Украины, Северного Кавказа… Они оседали в Азербайджане или следовали по Каспию в Среднюю Азию.

Баку стал одним из крупных центров госпитализации. Через него прошло до полумиллиона раненых. В школе на нашей улице Красноармейской (ныне Самеда Вургуна) разместился госпиталь. Там был на излечении сын полка подросток Вася, раненный в лицо. Он был любимцем жителей близлежащих домов. Сестра Раиля вместе с подружками часто бегала в госпиталь – читали раненым стихи, танцевали, пели, дарили предметы рукоделия, помогали медсестрам… Композитор Мурад Кажлаев вспоминал, как он тринадцатилетним со своими друзьями исполнял для них популярные мелодии из кинофильмов.

Запомнился налет фашистов на Баку. Выполнялась директива Верховного Главнокомандующего вермахта № 45 от 23 июля 1942 года: «Предусмотреть выделение достаточных сил авиации для взаимодействия в наступлении через Грозный на Баку».

В середине дня завыли сирены воздушной тревоги. Застучали зенитные орудия. Мама была на работе. Я закрыл ставни, пододвинул обеденный стол к подоконнику, загнал сестричек под него и прикрыл их собой. Вот такой «самоотверженный» поступок. Тогда сбили немецкий самолет. Его обломки выставили на обозрение.

Прошел через очереди за хлебом, на мою ладошку химическим карандашом ставили номер. Запомнил и трагедию, которую испытал, потеряв в начале месяца хлебные карточки семьи. У меня хранятся талоны на хлеб за декабрь 1947 года, поскольку именно тогда отменили карточную систему: папе полагалась норма рабочего – 700 грамм в день; маме, иждивенке, – 250 грамм; мне, студенту, – 500 грамм; сестрам – детская норма – по 300 грамм. Всего на семью – 2050 грамм. Причем это уже были нормы, превышавшие цифры военных лет.

Мама стала работать прачкой на заводе, где директором был дядя Джалил. Я боготворил его, часто бывал на заводе, вместе с ним обходил цеха. Особенно нравилось наблюдать за разливкой стали из мартеновской печи – завораживающая картина. Из нее готовили корпуса авиационных бомб. В кабинете дяди в рамке висела благодарность Верховного Главнокомандующего И. Сталина.

Часто после уроков ездил на завод, чтобы помочь маме нести домой тяжеленные ведра суррогатного мыла для стирки рабочих спецовок. Обедал с дядей в рабочей столовке. Нередко мне перепадали булочки и пирожки, которыми угощала дальняя родственница Малахат Алиева, директор небольшого магазина (в последующем заместитель министра торговли).

Дворовые ребята любили бегать к морскому порту, подкарауливая грузовики с выжимками масличных культур – кормом для скота. Вкусным и сытным казался жмых.

Вместе со взрослыми отправлялся к одному из озер Апшерона (кажется, к Беюк-Шору) за солью. Летом вода в озере отступала, оставляя за собой белый след. Набирали по литровой банке.

Много невзгод выпало на долю людей. Спасало умение не отчаиваться. Лично для меня «терпи» много значило. «Бог поможет тем, которые не теряют терпения», – гласит пословица.

Летом 1942 года мама посадила меня на поезд и отправила в Карягино (ныне Физули) к младшему брату Аббаскулу. Из-за проблем с глазами его не призвали в армию. Руководил районным радиоузлом.

Дядя много времени уделял мне, был очень заботлив. Как-то поехали на железнодорожную станцию Горадиз. Там, за рекой, в мареве виднелись пустынная местность и невысокие безлесные горы. То была территория Ирана.

Дядя занялся служебными делами, а я слонялся по вокзалу, обходя чемоданы, баулы людей, терпеливо ждавших поезда. Как только вдали раздавался гудок паровоза, все приходило в движение, слышались тревожные крики, плач детей.

По какой-то причине заночевали на станции. В кромешной темноте, спотыкаясь о шпалы, подошли к стоящему в тупике составу и влезли в один из вагонов. Забрался на верхнюю полку и тотчас заснул. Утром поразился увиденному: вагон был завален «треуголками» – письмами фронтовиков. Судя по почтовым отметкам, они были месячной давности. Тысячи писем с фронта, адресованных во все концы необъятной страны. И потом, когда слышал сетования людей, что давно нет вестей с фронта, я рассказывал им об этом случае, пытаясь вселить в них надежду, что письма скоро придут – они просто застряли в пути.

Разнообразили жизнь спектакли районного музыкально-драматического театра. Многих актеров призвали в армию, и потому на сцене были единицы, а из музыкантов остался лишь зурначи, которого звали Исой. Он был другом дяди, и я нередко сидел рядом с ним в оркестровой яме.

Запомнились вечера, когда вместе с ним и дядей Аббаскулу поднимались на холм над речкой Гуручай и наблюдали, как садилось солнце. Оглушающая тишина, аромат полевых цветов, нагретых за день, темнеющее небо. И начинала звучать завораживающая музыка зурны. Играл дядя Иса трогательно, незабываемо.

Запомнились и другие события. Незадолго до войны родители сделали мне роскошный подарок – двухколесный велосипед темно-вишневого цвета. Это было нечто особенное. Дворовые ребята гурьбой бегали за мной, выстраивалась очередь желающих прокатиться. Счастье длилось недолго. Голод – не тетка. Мельник дал за велосипед два пуда муки. Дядя молча нес на плече мешок, а я плелся за ним, еле сдерживая слезы…

Как и вся ребятня, бегал подбирать колоски пшеницы на убранных полях. В компании сверстников совершал набеги на окрестные сады. Собирал кизяки – отличное топливо. Срывал на колхозном поле охапки гороха и обжаривал на костре. В дело шел и гангал (чертополох) – колючее растение с сочной сердцевиной. Играл в битье яиц, и если у меня бывало яйцо с крепкой скорлупой, то приносил домой несколько подбитых. При этом старался так обхватить свое яйцо, чтобы был виден крохотный носик и сила удара соперника больше приходилась на руку.

Со времен голодных лет непривередлив в еде. Сохранилась привычка съедать без остатка все, что было на тарелке. И потому всегда прошу не накладывать мне много. Нервничал, когда внуки оставляли недоеденную пищу. Конечно, есть любимые блюда – плов[48]48
  Утверждают, что прославленной восточной ленью и чувственностью мы обязаны плову.


[Закрыть], голубцы с виноградными листьями, яичница, плавающая в растопленном масле.

В годы войны государство бесплатно подкармливало школьников[49]49
  С первых же дней Великой Отечественной войны важной задачей государства стала забота о детях: сохранить, воспитать, обучить. И это было на всех уровнях власти.


[Закрыть]. Иногда положенный классу тазик с винегретом заменяли лапшевником. Большой кусок оставляли пожилому преподавателю. Он заворачивал его в салфетку и прятал в портфель.

Навсегда запомнил военную пору, забросившую меня в мамино село Сярдярли (от «Сярин дяря» – прохладное ущелье) с несколькими домиками, разбросанными там и тут.

То, что познал там, произвело неизгладимое впечатление. Столько Божьего – и все оттуда.

Оказавшись в мире простых, в чем-то наивных людей, я застал немало пережитков патриархальной жизни. Люди бесхитростные, доверчивые, способные к самоограничению ради других. Искавшие нормальности в ненормальном мире. Помогал присущий им дух солидарности – чувство, которое предполагает готовность не прятаться за спинами других. Жили в согласии, оказывали друг другу посильную помощь. Конечно, не ангелы.

Двигались селяне неторопливо, мягко, как двигаются люди, не испытывающие страха перед жизнью. Неотесанные, порою грубые, но не терявшие природной непосредственности.

Познал, как живут люди на селе, как красиво пшеничное поле, как вкусен тендирный хлеб с кружкой парного молока.

Иногда присоединялся к отправлявшимся на уборку пшеницы.

Задолго до рассвета раздавались окрики председателя колхоза, скакавшего от дома к дому, поднимая крестьян. Его ругань до сих пор у меня в ушах.

С тех пор чрезвычайно болезненно воспринимаю несправедливость и хамство, избегаю обидеть человека только потому, что он ниже по положению. Несправедливость переживаю гораздо болезненнее, чем что-либо другое. Привычка эта стала второй натурой. Думал, со временем острота восприятия пройдет. Не прошла.

Видя несправедливость в отношениях между людьми, стараюсь поступать так, чтобы нельзя было себя упрекнуть. С несправедливостью сражаются… или сотрудничают. Я придерживаюсь первого, формы сражений бывали разными.

«Страна богата и незыблем трон, где правит справедливости закон»[50]50
  Низами.


[Закрыть]

Совестливость, Сострадание, Справедливость – в этом я фанатичен. Глубоко убежден, что такие понятия, как Совесть, Честь, Благо народа, должны быть несравненно выше собственной выгоды.

Эти чувства всегда играли ключевую роль в том, как я вел себя в жизни.

К сожалению, из лексикона и поведения политических и государственных деятелей стала исчезать совесть. Народная мудрость гласит: сохраняющий совестливость очеловечивается, а теряющий ее – оскотинивается.

Притча.

Пропала Совесть. По-старому люди толпились на улицах и в театрах; по-старому они то догоняли, то перегоняли друг друга; по-старому суетились, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать… Многие начали даже чувствовать себя бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека: ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Совесть пропала вдруг.

(М. Салтыков-Щедрин)

Вспоминается принцип, на который ссылался Горбачев, озвучив формулу социального разрушения английского философа Томаса Гоббса: «Разрешено все, что не запрещено». Только не было сказано – что же запрещено.

Еще дальше пошел Ельцин, провозгласив: «Берите столько власти, сколько сможете».

Раскручивалась вседозволенность. Разрушалась великая держава.

Быстро одевшись, полусонный, забирался в двухколесную телегу. До места жатвы предстояло преодолеть несколько километров. Подсаживался к отцу будущего народного артиста республики Ислама Рзаева. Всю дорогу дядя Таптыг, обладавший чудесным голосом, пел.

Прибыв на пшеничное поле, взрослые приступали к уборке, орудуя орагами (серпами). Я шел за ними, подбирая опавшие колоски. От стрекота цикад жара казалась невыносимой. В полдень забирались под тень одинокого раскидистого дерева, выкладывали хлеб, огурцы, зеленый лук, различную зелень и готовили окрошку на катыке (кислом молоке). Поев, предавались своеобразной сиесте. Завершали работу незадолго до наступления темноты.

К тому времени в село медленно, без мычания и топота возвращалось стадо, за которым долго висело облако пыли в закатных лучах. Каждая корова направлялась к воротам, ведущим именно к ее хлеву, вызывая у меня изумление. Горел хворост в тендирах. На его раскаленные стенки лепили раскатанное тесто – круглую лепешку, обмазанную сверху яичным желтком. А тончайший лаваш пекли на выпуклых металлических щитах, установленных над костром. Тихо догорал день…

Обмолот зерна производился на хырмане (току) тяжеленными молотильными досками, снизу которых были каменные зубья. Доски возили по кругу. На них для большей тяжести запрыгивали дети, делая круг за кругом – пока голова не закружится.

Часто помогал тетушкам перемалывать пшеницу в каменных зернотерках (киркирах) и раскачивать маслобойку.

Однообразно текла сельская жизнь. Ни радио, ни кино, ни газет, ни телефона, но зато поучительные беседы. Скучно не было. Много времени детвора проводила в садах, собирая фрукты, сбивая орехи с высоких деревьев. И, конечно, купание в небольшом водоеме с холодной водой из кяхриза. Поистине чудодейственной была она[51]51
  В отличие от рек, в которых вода сменяется 32 раза в год, подземным водам, чтобы смениться, надо 5000 лет. Это означает, что я пил в кяхризах ту же воду, что и мои давние предки.


[Закрыть]. Когда я приехал из Баку, межпальцевые промежутки ладоней были охвачены жгучей чесоткой. Посоветовали подолгу держать руки в воде. Чесотки как не бывало.

Жил я в однокомнатном каменном доме приютившей меня семьи двоюродного брата мамы – дяди Имрана и его супруги Ханым. Золотые люди! Пол был земляной. Часть его застилали ковриком или паласом. Никакой мебели. Без электричества и, как говорится, без удобств. Керосиновая лампа зажигалась, если поздно ужинали. Вокруг нее в беспорядке летали ночные мотыльки. Холодными ночами окно без стекол прикрывали деревянными ставнями. Дверь вообще не имела запоров. Когда устраивались на ночлег, на полу раскатывали цветастые тюфяки (они становились все тоньше из-за заготовок шерсти для нужд фронта), набрасывали подушки и все ложились штабелями. Утром обрызгивали лицо из рукомойника с металлическим стержнем, по которому при нажатии снизу струилась в ладони холодная вода. Завтрак состоял из куска тендирного хлеба, творога и кружки чая из «кякоту» (чабреца), который собирали за домом. Сахар заменял сушеный тут (плоды шелковицы). Иногда перепадало вареное яйцо. Что бывало на обед, не помню. Больше употребляли растительную пищу. С тех пор люблю окрошку на кислом молоке.

В затихающем к ночи селе наступала оглушительная тишина. И если шел дождь, дробью стуча по крыше, сон был особенно крепким. Полюбил дождь, которого в Баку практически не бывало, а если и выпадал, то шел недолго и улицы сразу высыхали. По-особому пахла пыль после мороси. Любил ртом ловить капли дождя – должны вроде быть холодными, а они теплые.

Вообще для меня нет плохой погоды. Радуюсь солнечному дню, радуюсь дождю, особенно грозе с молниями, радуюсь снежной метели. Словом, люблю природу во всех ее проявлениях.

Если не спалось, устраивался на крыльце и долго наблюдал ночное небо, думая о возвышенном. Ночи пахли сухим разнотравьем. В кромешной темноте мерцали грозди ярких звезд[52]52
  Это потом узнал о трудновообразимом – что Млечный Путь содержит порядка 200 миллиардов звезд и что в нашей Галактике не менее 20 тысяч планет земного типа.
  Мне созвучна первоначальная надпись на надгробии Иммануила Канта: «Две вещи наполняют душу всегда и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее размышляем мы о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне».


[Закрыть]. По сей день люблю наблюдать за ними. Особенно ярки звезды на небе в горных азербайджанских селах, в Катманду на фоне Гималаев, над Сейшельскими островами, что южнее экватора в Индийском океане. Будучи в Чили, узнал, что нигде в мире звезды не светят так ярко, как там, и потому Анды считаются лучшим местом для обсерваторий. Люблю глядеть на звезды из иллюминатора самолета, летящего в ночь. Испытываю восторг от божественной красоты рассвета и заката, протекающих несколькими этапами.

Разгадыванием тайн звезд, составлением гороскопов занимается армия астрологов. В Советском Союзе этим особо не увлекались. После развала страны, в условиях растерянности и неуверенности в завтрашнем дне гороскопы, предсказания оказались востребованы людьми, не ждавшими от жизни ничего, кроме чуда. Ясновидящих, целителей, колдунов, гадалок тьма-тьмущая. Их я всегда сторонился.

Очень серьезно относятся к толкованию тайн звезд на Востоке. Работая в Индии, я видел отношение к ним населения. Там издается куча соответствующей литературы, в газетах ежедневно помещаются предсказания. Более или менее точными они бывали в делийской газете «Хиндустан Таймс». Например, в 1986 году, в день рождения Горбачева она предсказала, что он будет на посту лидера СССР не более 5–6 лет. Можно было предполагать любой исход для Генсека, но только не потерю власти из-за развала СССР. Прошли указанные годы, и Горбачев стал частным лицом.

В феврале 1988 года эта же газета предрекла Близнецам, к которым я отношусь, невероятную карьеру. Позже в протоколе заседания Политбюро ЦК КПСС, состоявшемся в те же сроки, обнаружил упоминание моей фамилии в качестве кандидатуры на пост руководителя Азербайджана.

Прочел в книге «Вы и Ваши звезды» то, что относится к родившимся 26 мая: «Ваша жизнь и карьера будут развиваться самым необычным образом. Вы в значительной степени посвятите себя заботе о других, однако отдача окружающих будет значительно скуднее, чем Ваша забота о них. Вы достигнете очень высокого положения, но это всякий раз будет связано с необходимостью принятия на свои плечи тяжкой ноши и ответственности». Очень похоже на то, как сложилась жизнь.

В вялотекущей и однообразной деревенской жизни волнующим событием были поездки в райцентр на пятничные базары. К ним сельчане готовились основательно. В дорогу собирались с первыми петухами. За пару часов покрывали семикилометровый путь до Карягино, куда стекались люди из окружающих деревень. Радостные встречи с родственниками и знакомыми. Выбирали выгодное место, раскладывали товар, начинали зазывать покупателей. Гул нарастал… Это всегда было для сельчан предметом приятных воспоминаний.

То, как жила деревня в годы войны, горе людей, не терявших достоинство и совестливость, неистребимый запах нищеты[53]53
  О. Генри: «Я убил бы того, кто выдумал бедность».


[Закрыть], – до сих пор в памяти моей.

Хотелось бы сказать, что я вовсе не сторонник поклонения всему, что именуется стариной.

Я за развитие подлинно национального по самому широкому фронту – язык, культура, добрые традиции. За то, чтобы не забывать полезное, что выработали предки.

Но категорически отвергаю шовинизм, ведущий к изоляции, к трагедии… Всякий национализм слеп, антигуманен, ищет врагов, а не друзей. Конфронтирует, а не сближает.

Я был комсомольцем, коммунистом, воспитывался в единой семье народов СССР. И никогда не возникала неприязнь на национальной почве. А если кто-то делал то, что мне не нравилось или возмущало, никак не соотносил этот поступок с его национальностью, а лишь с личностью.

Никогда, ни в одном заявлении или документе я не клеймил и не оскорблял какой-либо народ. Есть безумцы у каждого народа, ввергающие соплеменников в горе и немыслимые страдания. Неоспоримо и то, что преступный мир не знает межнациональной розни. Видный журналист Рафаэль Гусейнов в книге «Глядя из Москвы» рассказал о том, как в связи с похоронами армянского преступного авторитета для группы его бакинских подельников в первый раз после начала карабахского конфликта возобновили перелет между Баку и Ереваном. Более того, гангстерам удалось деблокировать поставки электроэнергии и газа из Азербайджана в Армению на те три дня, что они участвовали в похоронах бандита.

К сожалению, в погоне за современным нередко забывались и даже запрещались лучшие традиции и обычаи, например, празднование Навруза. Тем не менее земляки готовились к этой дате: приводили в порядок двор, дом, сажали деревья, готовили «семени» (проросшую пшеницу), душистый плов, сладости – пахлаву, шекербуру. Помогали нуждающимся. Особенно широко отмечали Навруз на селе. Зажигали костры, через которые перепрыгивали, проводили игры, многие из которых уже позабыты.

Еще в 1958 году, будучи делегатом XXII съезда Компартии Азербайджана, в своем выступлении я затронул эту тему.

Доктор исторических наук Джамиль Гасанлы в книге «“Хрущевская оттепель” и национальный вопрос в Азербайджане» пишет об этом: «Приятной неожиданностью для многих было выступление на съезде Первого секретаря ЦК комсомола Азербайджана Абдул-Рахмана Везирова. Среди целого ряда дельных предложений он отметил следующее: Оживление в работу с молодежью должно внести широкое празднование наших народных праздников и возрождение забытых национальных игр, например, “топ алды гач”, “ох атма”, “гюляш”, “ат чапмаг” и других. Почему бы нам, так же как москвичи, которые готовятся в феврале отпраздновать Масленицу, не отмечать Навруз, который не содержит в себе ничего религиозного. В жизни нашего народа сохранилась традиция отмечать Навруз как приход Весны».

Раздались аплодисменты и выкрики: «Правильно!»

Во время перерыва меня позвали в так называемую комнату президиума, где порекомендовали «впредь не делать политически незрелые заявления».

Спустя годы, когда наступила хрущевская «оттепель», по инициативе руководителей Компартии Азербайджана Вели Ахундова и Шихали Курбанова стали официально отмечать праздник Навруз.

С их уходом в политическое небытие новый руководитель республики запретил официальное празднование Навруз байрама. И длилось это 18 лет.

Став Первым секретарем ЦК партии, я во второй раз (в 1958 и 1988 годах) предложил возобновить празднование Навруза на государственном уровне, что было горячо поддержано.

В канун праздника посетил с подарками детский дом, интернат для престарелых и инвалидов, объединенную клиническую больницу. Позаботились о том, чтобы госторговля вдоволь располагала традиционными продуктами для праздничного стола – рисом, маслом, орехами, мясом, сладостями и т. п.

Вновь официально возродившись, Навруз ежегодно наделяет земляков добром и надеждами[54]54
  23 февраля 2010 года Генеральная ассамблея ООН объявила 21 марта Международным днем Навруза.


[Закрыть].

Народный поэт Азербайджана Сулейман Рустам под впечатлением от празднеств посвятил мне газель «Баjрам тэбрики» («Праздничное поздравление»).

Приведу из нее три бейта в переводе Ч. Гусейнова:

 
Как друг горжусь именем твоим незапятнанным –
Запретный прежде светлый праздник ты явил!
 
 
Тем, кто алчно зарился на народное добро,
Дрожь и пагубу на их сердца ты явил!
 
 
Чистый помыслами, преданный Отчизне сын,
В родной край весну обновленную ты явил!
 

Приписано было: «В строках нашло отражение услышанное на праздничных застольях в дни Навруз байрама. 1989, 24 марта».

Глубоко чту память односельчан, от которых получил столько тепла, любви и заботы. Психика человека такова, что первые впечатления и знания остаются в памяти, иногда становясь фундаментом личности.

Жила в селе племянница деда. Звал я ее Афы-мама. Воспитывала кучу детей. Старший женился перед войной на юной красавице. Я запомнил ее длинные, до колен, косы. Она повесилась, когда пришла похоронка на супруга, призванного в начале войны на фронт. Афы-мама стойко перенесла огромное горе. Говорила: «Честь страны защищают лучшие сыны народа»[55]55
  Из небольшого маминого села ее родственница, журналистка Салатын Аскерова, Национальный Герой Азербайджана, которую расстреляли армянские боевики. Погиб за Карабах и другой мамин родственник – внучатый племянник.


[Закрыть].

Прошло много лет. Я работал в Кировабаде. Однажды застал у проходной горкома сгорбившуюся женщину. Сразу узнал Афы-маму. А помнил ее высокой, стройной. Обняв, провел в свой кабинет. Расспросил о житье-бытье. Афы-мама сказала, что живет у внучки и что ее муж, бригадир в колхозе, решил поступить в Кировабадский сельскохозяйственный институт. Но поскольку слаб в знаниях, то намерен сделать это с помощью взятки. Афы-мама, узнав об этом, попросила взять ее в Кировабад. Решила предупредить меня, чтобы в городе, которым я руковожу, не было нарушений закона. Позвонил ректору сельскохозяйственного института, объяснил ситуацию. Тот предложил, чтобы молодой человек поступил на годичный подготовительный курс и сдал вступительные экзамены. Обещал свою помощь. Так и случилось.

Как-то, приехав в отпуск из Пакистана, посетил мамино село. Сразу же направился к запомнившемуся с детских лет кяхризу. Водосток нашел сухим. Оказалось, что после объединения двух колхозов (Сярдярлинского и Гочахмедлинского) новый председатель прорыл для себя колодец и тем самым перекрыл источник. Жалобы и обращения к руководству района не возымели успеха. И село начало вымирать.

Я обратился к начальнику объединения «Азнефть» Акифу Джафарову (бывшему соратнику по Кировабадскому горкому партии, Герою Социалистического Труда. Сохранил самые добрые воспоминания о верном друге, высокопрофессиональном нефтянике). Попросил его пробурить на селе скважину. В 1989 году, побывав там, порадовался зримым изменениям – источнику воды, новым домам вдоль текущего ручейка, улыбающимся лицам земляков.

На одном из совещаний поинтересовался у директоров крупных предприятий, академических и проектных институтов, министров: что они сделали для родного села, района, используя свой авторитет и возможности занимаемого поста? Ответы были неутешительные. Я напомнил, как много сделал для Физулинского района дядя Джалил Рзаевич на посту директора Карадагского цементного завода в рамках шефских связей. По его инициативе возник жилой массив у берега моря – поселок Приморский!