Текст книги "Колесо страха (сборник)"

Я принес бутылку скотча – члены нашего сообщества оставили в своей гостинице подарок к моему приезду. Билл налил себе спиртное, не разбавляя его содовой.

– Я так рад, что ты вернулся! – повторил он. – Нам предстоит нелегкая задача, Алан.

– Какая? – спросил я, наливая и себе скотч. – Найти убийцу Дика?

– Да, и это тоже. Но не только. Нужно предотвратить новые убийства.

Я налил нам еще.

– Хватит ходить вокруг да около, Билл! – потребовал я. – Расскажи мне, в чем дело.

– Нет, Алан, – задумчиво ответил он. – Пока не могу. – Билл отставил стакан в сторону. – Представь себе, что ты обнаружил новый вид микробов. Еще никому не известный. Или же тебе кажется, что это новый вид микробов. Итак, ты изучаешь его и записываешь особенности. Ты хочешь, чтобы кто-нибудь подтвердил результаты твоих исследований. Что ты сделаешь? Дашь ему все свои записи и расскажешь о своих наблюдениях? А уже потом попросишь своего коллегу взглянуть в микроскоп и провести те же эксперименты, чтобы засвидетельствовать твою правоту? Или ты намекнешь своему коллеге, на что стоит обратить внимание, и просто подведешь его к микроскопу, чтобы он выделил особенности объекта твоего исследования самостоятельно?

– Безусловно, я предпочту, чтобы мой коллега провел самостоятельное исследование.

– Вот именно. Мне представляется, что я выделил новый вид микробов. Или очень старый. В метафорическом смысле, конечно. Микробы тут ни при чем. Но я не стану рассказывать тебе о результатах моих наблюдений, а просто подведу тебя к микроскопу. Я не хочу, чтобы мое мнение повлияло на твои наблюдения. Попроси портье принести газету, Алан.

Я так и сделал. Билл пролистнул страницы и наконец нашел, что искал. Прочитав заметку, он передал газету мне.

– Новость о Дике перенесли с первой страницы на пятую, – сказал он. – Впрочем, не важно. Прочти первую пару абзацев. Все остальное в этой статье – лишь досужие домыслы.

И я начал читать.

«Доктор Уильям Беннетт, перспективный специалист в области нейрологии и коллега знаменитого психиатра доктора Остина Лоуэлла, сегодня утром явился в полицию и заявил, что именно ему было адресовано незавершенное письмо, найденное в спальне Ричарда Дж. Ральстона-мл. По словам доктора Беннетта, Ральстон был одним из его ближайших друзей. Недавно он обратился к доктору Беннетту с жалобами на бессонницу и кошмары. Также доктор Беннетт заявил, что вечером накануне самоубийства Ральстон приходил к нему на ужин. Доктор пригласил своего друга остаться на ночь, тот согласился, но затем передумал и отправился домой. Именно так доктор Беннетт объясняет строки письма “Дорогой Билл, прости, я не смог остаться”. Действуя в рамках профессиональной этики, доктор Беннетт отказался комментировать симптомы мистера Ральстона. На вопрос о том, могло ли психическое состояние мистера Ральстона спровоцировать решение покончить с собой, доктор Беннетт сдержанно ответил: “Самоубийство всегда является результатом определенного психического состояния”».

Невзирая на обрушившееся на меня горе, я не смог не улыбнуться, прочтя эти строки.

«Что касается упомянутого в письме “Алана”, то, по словам доктора Беннетта, речь идет о старом друге мистера Ральстона, докторе Алане Каранаке, который должен сегодня вернуться в Нью-Йорк после трехлетнего путешествия по Северной Африке. Доктор Каранак широко известен в научных кругах своими этнологическими исследованиями. Доктор Беннетт объяснил слова из письма мистера Ральстона тем, что доктор Каранак мог усмотреть некоторое сходство его симптомов с определенными заболеваниями, распространенными среди племенных народов Африки».

– Ты на главное внимание обрати! – Билл указал на один из следующих абзацев.

«После допроса в полиции доктор Беннетт не отказался от разговора с репортерами, но не смог добавить никаких значимых деталей к картине произошедшего. Тем не менее он отметил, что мистер Ральстон в течение двух недель до смерти снимал со своего счета в банке крупные суммы наличными. На что он тратил эти деньги – неизвестно. Доктор Беннетт, похоже, сразу же пожалел о сказанном и заверил представителей прессы, что эта информация никак не связана с самоубийством мистера Ральстона. Как бы то ни было, общая сумма, потраченная мистером Ральстоном за эти две недели, составляет около ста тысяч долларов. Полиция продолжает расследование».

– Это наводит на мысль о шантаже, – заметил я. – Если это правда, конечно.

– У меня нет этому никаких доказательств, – улыбнулся Билл. – Но именно это я сказал полиции и репортерам. – Еще раз просмотрев заметку, он встал. – Вскоре сюда набегут газетчики, Алан. И полиция может к тебе заглянуть. Мне пора уходить. Если кто-то спросит, скажи, что ты меня еще не видел. И понятия не имеешь, что все это значит. Скажи, что ты уже год не получал никаких вестей от Ральстона. И что намерен поговорить со мной и тогда, возможно, сможешь дать интервью по этому поводу. Но пока что тебе ничего не известно. Так и есть. Тебе ничего не известно. Такова твоя версия. Ее и придерживайся. – Он направился к двери.

– Подожди, Билл. Что за околесицу ты нес перед репортерами, скажи на милость?

– Это наживка, – ухмыльнулся он.

– И кого же ты намерен поймать на крючок?

– Убийцу Дика. – Он вышел за порог. – Впрочем, это больше по твоей части. По сути, я пытаюсь поймать ведьму.

С этими словами он закрыл дверь.

Глава 2
Мадемуазель Дахут

Вскоре после ухода Билла ко мне пришел детектив, расследовавший самоубийство Дика. Очевидно, он считал разговор со мной пустой формальностью, но того требовала предусмотренная в таких случаях процедура. Он не очень прислушивался к моим ответам и даже не спросил меня, виделся ли я с Биллом.

Я угостил его скотчем.

– Черт, не то, так другое. Либо денег нет – и ты из кожи вон лезешь, чтобы их раздобыть. Либо деньжата у тебя водятся, но кто-то постоянно пытается тебя облапошить. Или слетаешь с катушек, как этот ваш бедняга. И что тогда толку с тех денег? А ведь этот Ральстон был неплохим парнем, судя по всему.

Я согласился с его мнением. Выпив еще, полицейский ушел.

Затем явились три журналиста – один был из «Сити ньюс», два других – из вечерних газет. Они тоже задали пару вопросов о Дике, но больше их заинтересовали мои путешествия. Я так разошелся, что послал за второй бутылкой скотча и рассказал им о магических ритуалах женщин, живущих в горах Эр-Риф. Эти женщины верят, что в определенное время и при определенных обстоятельствах можно поймать отражения своих возлюбленных – или врагов – в зеркало и таким образом обрести власть над их душами. Репортер из «Сити ньюс» заявил, что если бы эти женщины научили его управляться с зеркалами, то продажи зеркал в Америке взлетели бы до небес, а он сам озолотился бы. Двое других угрюмо заявили, что были бы не прочь поймать в зеркало отражение своего главного редактора. Рассмеявшись, я сказал, что проще пригласить члена масонской ложи из Болгарии, заманить в нужное место главного редактора и попросить масона измерить его тень веревкой. После этого веревку следует положить в коробку, а коробку замуровать в стене. Через сорок дней редактор умрет, а его душа окажется заключена в коробке, привязанная к тому месту веревкой. Один из репортеров печально покачал головой, заявив, что сорок дней – слишком долгий срок. Другой же с обезоруживающей наивностью спросил, верю ли я в магию. Я ответил, мол, если человек твердо верит в то, что умрет в определенный день, он умрет в этот день. И не потому, что его тень измерили, а веревку замуровали. Он верит в силу ритуала, верит, что эти действия убьют его. Все это вопрос самовнушения – так называемого аутогипноза. По тому же принципу действуют и колдуны Полинезии, кахуны, когда молятся о смерти. Их молитвы действенны – если жертва знает, что кахуны провели ритуал и указали точное время смерти.

Конечно, мне не стоило так разглагольствовать. На следующее утро в газетах написали лишь, что я говорил с полицией и не смог пролить свет на самоубийство Ральстона. Зато наивный репортер, вызвавший меня на откровенность, посвятил мне целую статью.

ХОТИТЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ВРАГА? НУЖНО ЛИШЬ ВЫПРОСИТЬ У ДЕВЧОНКИ ИЗ ЭР-РИФА ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРКАЛО ИЛИ НАНЯТЬ БОЛГАРСКОГО МАСОНА. ДОКТОР АЛАН КАРАНАК, ИЗВЕСТНЫЙ ЭТНОЛОГ, РАССКАЗЫВАЕТ, КАК ЛЕГКО И ПРОСТО МОЖНО ИЗБАВИТЬСЯ ОТ СВОИХ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЕЙ, – ВОТ ТОЛЬКО ВНАЧАЛЕ НУЖНО УБЕДИТЬ ИХ, ЧТО ВЫ СПОСОБНЫ ЭТО СДЕЛАТЬ

Статья была отличная, хотя репортер и поглумился надо мною всласть. То хохоча, то чертыхаясь, я перечитал ее второй раз. Что ж, я сам виноват, не стоило говорить такое газетчику.

Через какое-то время мне позвонил Билл.

– Ты зачем рассказал репортеру о тени? – нервно осведомился он.

– Просто так, – удивился я. – А почему мне нельзя было говорить с ним о тени?

Билл помолчал.

– Что навело тебя на эту мысль? Кто-то что-то сказал?

– Все страньше и страньше, как говорила Алиса[19]19
  Имеется в виду персонаж сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране Чудес».


[Закрыть]. Нет, Билл, я сам заговорил об этом. Ничья тень не пала на меня, нашептывая мне на ухо…

– Не говори так! – резко осадил меня Билл.

Я ошеломленно замолчал. В голосе Билла звучала паника – а это было вовсе не в его духе.

– Я просто так заговорил об этом. Так получилось, – повторил я. – Что все это значит, Билл?

– Не важно. – Теперь в его голосе слышалось явственное облегчение. – Завтра похороны Дика. Увидимся там.

Ничто не заставит меня пойти на похороны друга. Если захоронение не сопровождается незнакомыми мне обрядами и ритуалами, это бессмысленно. В гробу лежит кусок холодного мяса, которое сожрут черви. Тело, гротескно размалеванное в похоронном бюро. Глаза ввалились, им больше никогда не узреть красот мира, игры облаков, переливов волн, великолепия леса. И воспоминания о жизни разлагаются в гниющем мозге. Напудренный и приукрашенный символ бренности бытия. Я хочу помнить своих друзей такими, какими они были при жизни – веселыми, умными, энергичными. Но в мою память впечатывается образ моего друга в гробу, затмевая все остальные воспоминания. Так я теряю друзей. С моей точки зрения, у животных все устроено намного лучше. Они прячутся и умирают, никем не замеченные.

Билл знал о моем отношении к похоронам, потому я сказал:

– Нет, там мы не увидимся. Как твои успехи с ведьмой? – Чтобы предотвратить спор, я решил сменить тему.

– В каком-то смысле успехи есть. Не то, на что я надеялся, но мне удалось привлечь неожиданное внимание. Вчера мне позвонили адвокаты Дика и спросили, что он говорил о тех деньгах. Сказали, что пытались выяснить, куда он их потратил, но так и не смогли. Я заявил, что ничего не знаю. Конечно же, они мне не поверили. Но все, чем я располагаю, – это всего лишь смутные подозрения, поэтому я действовал наугад. Что ж, я их не виню. А сегодня утром мне позвонил поверенный Стэнтона и задал тот же вопрос. Сказал, что Стэнтон незадолго до смерти снимал крупные суммы и его фирма не смогла отследить, на что он тратил наличные.

– Это странно. А что насчет Кэлхауна и Марстона? Если они поступали так же… то все это дурно пахнет.

– Я сейчас как раз пытаюсь выяснить. Ладно, пока.

– Подожди, Билл. Я человек неторопливый, ты же знаешь. Но мне уже любопытно. Когда мы встретимся? И что мне делать сейчас?

Я никогда не слышал, чтобы Билл говорил так удрученно:

– Алан, ничего не предпринимай, пока я не раскрою тебе все карты. Сейчас я больше ничего не хочу говорить, но поверь мне: на то есть хорошая причина. Однако кое-что я тебе все же скажу. Твое интервью может стать очередной наживкой. И я полагаю, она сработает лучше моей.

Это было во вторник. Конечно же, мне было очень любопытно, что за всем этим кроется. И я был озадачен. Если бы кто-то другой попытался вести себя так со мной, я бы разозлился. Но речь шла о Билле. Если он попросил меня ничего не предпринимать, то знал, что делает. В этом я был уверен. И ничего не предпринимал.

В среду похоронили Дика. Я просмотрел свои записи и приступил к первой главе своей книги о ведовстве в Марокко. В четверг вечером мне позвонил Билл.

– Завтра намечается небольшая вечеринка у доктора Лоуэлла. Придут доктор де Керадель и его дочь. Я хочу, чтобы ты присутствовал. Уверен, тебе будет интересно.

Де Керадель? Имя показалось мне знакомым.

– Кто он?

– Рене де Керадель, французский психиатр. Наверное, ты читал его…

– Да, конечно, – перебил я. – Он попытался повторить некоторые эксперименты Жан-Мартена Шарко[20]20
  Жан-Мартен Шарко (1825–1893) – французский врач-психиатр, учитель Зигмунда Фрейда, специалист по неврологическим болезням. Провел множество клинических исследований в области психиатрии с использованием гипноза как основного инструмента доказательства своих гипотез.


[Закрыть] в больнице Сальпетриер, верно? В исследовании гипноза он продвинулся дальше своего учителя. Покинул Сальпетриер несколько лет назад после какого-то скандала. То ли кто-то из подопечных умер, то ли его выводы были слишком неортодоксальными… Что-то в этом роде?

– Да, тот самый де Керадель.

– Я приду. Мне хотелось бы познакомиться с ним.

– Отлично, – сказал Билл. – Доктор Лоуэлл пригласил гостей на половину восьмого. Надень смокинг. И приходи на час раньше. С тобой хочет поговорить одна девушка – до того как соберется вся компания.

– Девушка? – опешил я.

– Хелена. – Билл хихикнул. – Смотри, не разочаруй ее. Ты ведь ее герой. – Он повесил трубку.

Хелена была сестрой Билла, на десять лет младше меня. Я не видел ее пятнадцать лет. Насколько я помнил, она была несносным ребенком. Раскосые светло-карие глаза, рыжевато-каштановые волосы, нескладная, полненькая. Она постоянно преследовала меня, когда я приезжал к Биллу в гости на каникулы. Просто сидела и молча смотрела на меня. Я так смущался, что начинал заикаться. И никак не мог понять – то ли Хелена восхищалась мной, то ли пыталась разыграть меня таким образом. Тогда ей было лет двенадцать. Никогда не забуду, как она – якобы бы по нелепой случайности – усадила меня на гнездо шершней. А однажды, ложась в кровать, я обнаружил в своей постели семейку ужей. И если первый инцидент действительно мог оказаться случайностью, то во втором сомнений быть не могло. Я выбросил ужей за окно и никогда – ни словом, ни взглядом, ни жестом – не намекал на случившееся. Ее замешательство стало моей наградой – как и ее жгучее любопытство, которое ей так и не удалось скрыть. Я знал, что Хелена закончила колледж Смит, а потом изучала искусство во Флоренции. Мне было любопытно, кем она стала.

На следующий день я сходил в библиотеку Нью-Йоркской медицинской академии и прочитал несколько статей де Кераделя. Да, безусловно, он был странным человеком, выдвигавшим весьма необычные теории. Неудивительно, что его уволили из Сальпетриер. Если отбросить наносное наукообразие его работы, то основная идея удивительным образом напомнила мне теорию одного тибетского монаха, именовавшего себя Много Раз Рожденный. Я повстречал его в монастыре в Гьянцзе, где он был настоятелем и почитался другими монахами как святой и чудотворец, – люди суеверные назвали бы его чародеем. То же мне рассказывал один христианский священник в Греции, неподалеку от руин древних Дельф, и его ряса едва скрывала языческое мировоззрение своего владельца. Тот священник предъявил мне доказательства своей теории, и ему почти удалось меня убедить. Собственно, вспоминая увиденное, я уже не был столь уверен, что он не убедил меня полностью.

Доктор де Керадель заинтриговал меня. Его фамилия была бретонской, как и моя, и столь же необычной. Я вспомнил, что читал о де Кераделях кое-что в семейной хронике де Карнаков – так нас когда-то называли. Чтобы освежить свою память, я просмотрел эти записи. Де Карнаки и де Керадели не очень-то любили друг друга – и это еще мягко сказано. Естественно, это лишь усилило мой интерес к доктору.

К Лоуэллу я опоздал на полчаса. Дворецкий провел меня в библиотеку. Девушка, сидевшая в роскошном кресле, вскочила и протянула мне руку.

– Привет, Алан.

Я удивленно прищурился. Девушка была невысокой, но ее тело поражало воображение пышными формами, которые привели бы в восторг любого скульптора времен Перикла в Афинах. И черное вызывающее платье, тонкое как паутинка, лишь подчеркивало изгибы ее фигуры. Блестящие медно-рыжие волосы были собраны на затылке в тяжелый шиньон – их владелица не поддалась модным веяниям и не стала стричься под мальчика. Чуть раскосые янтарные глаза, маленький прямой нос, округлый подбородок, кожа не белая, как часто бывает у рыжих, а смуглая. Ее профиль удостоился бы чеканки на золотых монетах Александра Македонского. Несколько архаичная, древнегреческая красота. Я моргнул.

– Не может быть… Хелена!

Ее глаза вспыхнули – сейчас она смотрела на меня с таким же озорством, как в тот злополучный миг, когда я уселся на гнездо шершней. Взяв меня за руки, девушка прижалась к моей груди.

– Ты все тот же, Алан. Все тот же! И ты… дай мне взглянуть на тебя… Да, все тот же герой моего детства. То же умное мрачное лицо, как… как… Знаешь, я всегда мысленно называла тебя Ланселотом Озерным[21]21
  Ланселот Озерный – в легендах о короле Артуре и основанных на них рыцарских романах является самым знаменитым из рыцарей Круглого стола.


[Закрыть]. То же гибкое стройное тело… тело черной пантеры… Так я тебя тоже называла, Алан. А помнишь, как грациозно ты вскочил, когда тебя ужалил шершень? – Она наклонила голову, ее плечи подрагивали.

– Маленькая чертовка! Я так и знал, что ты нарочно усадила меня туда!

– Я не смеюсь, Алан, – приглушенно пробормотала она, пряча лицо у меня на груди. – Я рыдаю.

Хелена подняла голову. Ее глаза действительно поблескивали, точно она готова была расплакаться. Но я был уверен, что то не слезы раскаяния.

– Ах, Алан, сколько же лет я хотела узнать… Хотела спросить тебя… Хотела, чтобы ты сказал мне… Не то, что ты любишь меня, дорогой, о нет, я всегда знала, что ты скажешь это рано или поздно. Нет, я хочу услышать от тебя другое…

Я тоже рассмеялся, но ее слова вызвали во мне смешанные чувства.

– Я скажу все, что ты захочешь. Даже то, что я люблю тебя. И, может быть, когда-нибудь я скажу это всерьез.

– Ты нашел тех ужей у себя в кровати? Или они уползли до того, как ты вошел в спальню? Вот вопрос, мучивший меня все эти годы.

– Ах ты маленькая чертовка! – повторил я.

– Так ты нашел ужей?

– Да, они были там.

– Что ж, от этого комплекса я теперь избавилась навсегда. – Девушка умиротворенно вздохнула. – Теперь я знаю наверняка. Но ты всегда был так высокомерен, я просто не смогла удержаться. – Она привстала на цыпочки. – Раз уж ты решил полюбить меня, Алан, то можешь поцеловать.

И я поцеловал ее. В губы. Может быть, она и разыгрывала меня, говоря, что я был героем ее детства, но в этом поцелуе не было ничего шуточного – особенно в том, как она ответила на мои ласки. Затрепетав, Хелена опустила голову мне на плечо.

– Ну вот, еще от одного комплекса я избавилась. Стоит ли останавливаться на достигнутом?

Кто-то кашлянул у двери.

– Простите, мы не хотели вам помешать.

Хелена разомкнула объятия, и мы оглянулись. Конечно, я видел, что рядом с дверью стоят дворецкий и какой-то мужчина, но все мое внимание сосредоточилось на девушке рядом с ним – или женщине.

Знаете, так бывает, когда вы едете в метро, или выходите из театра, или стоите на ипподроме, – и вдруг одно лицо, казалось бы, беспричинно, выделяется из толпы, будто на него направлен прожектор какого-то незримого театрального осветителя, а все остальные лица отступают на задний план, затуманиваются. Со мной так часто бывает. Наверное, что-то в таком лице пробуждает в нас давно позабытые воспоминания. Или пробуждает память наших предков, осколки душ которых всегда в нас живут. Вот и с этой девушкой получилось так же, только ощущение было сильнее, чем обычно. Я больше не видел никого вокруг – даже Хелену.

Ярко-голубые глаза со странным оттенком фиолетового, огромные, широко посаженные, с длинными изогнутыми ресницами. Брови тонкие, черные, почти сросшиеся на переносице. Нос с едва приметной горбинкой, но очень изящный. Широкий лоб скрывала бледно-золотистая челка, волосы заплетены в косы, и в свете, падавшем в дверь библиотеки из коридора, они поблескивали, словно золотым ореолом окутывая ее прелестную головку. Крупный рот, четко очерченные чувственные губы. Белоснежная кожа выглядела так, будто изнутри ее озарял лунный свет.

Девушка была ростом с меня, пышногрудая, с тонкой талией. Ее фигура наводила на те же мысли, что и ее рот, – мысли о чувственности. Платье цвета морской волны поблескивало, подчеркивая безупречную кожу обнаженных плеч; казалось, ее руки, плечи, шея, голова были лепестками лилии, распустившимися из бутона зеленоватого платья. Да, девушка была прекрасна, но мне почудилось, что в голубизне ее глаз нет ничего ангельского, а в ореоле над ее головой – и тени святости.

Она была идеальна – и в то же время я ощутил жгучую ярость. В тот момент я понимал, как можно порвать шедевр живописи, раздробить молотком прекрасную статую, – если такая красота вызывает ненависть. А именно ненависть я и чувствовал в тот момент.

Потом мне подумалось: «Я ненавижу тебя? Или боюсь тебя?»

И все это, заметьте, за одно мгновение.

Хелена пошла навстречу гостям, протянув руку. Она ничуть не смутилась, будто мы не обнимались тут, в библиотеке, а всего лишь обменялись дружескими приветствиями.

– Добрый вечер. Меня зовут Хелена Беннетт. – Девушка улыбнулась. – Доктор Лоуэлл попросил меня встретить вас. Вы доктор де Керадель, не так ли?

Мужчина коснулся губами руки Хелены, я же обомлел. Билл сказал, что на ужин к доктору Лоуэллу придут доктор де Керадель и его дочь. Но этот мужчина не казался старше своей спутницы! Если это вообще была его дочь: да, его волосы тоже были золотистыми, но не так блестели, глаза – голубыми, но без фиолетового оттенка.

И я подумал: «Но я не могу определить ни его, ни ее возраст!»

А потом мелькнула мысль: «Да что же, черт побери, со мной творится сегодня?!»

– Да, я доктор де Керадель. Это моя дочь.

Девушка – или женщина – с некоторым любопытством, как мне показалась, посмотрела на меня и Хелену.

– Мадемуазель Дахут д’Ис… – Мужчина поколебался. – Де Керадель.

– А это доктор Алан Каранак, – представила меня Хелена.

Имя Дахут д’Ис затронуло какие-то полузабытые струны в моей памяти. А когда Хелена назвала мое имя, я заметил, как фиолетовые глаза красавицы вспыхнули, зрачки расширились, брови сошлись над переносицей. Девушка пристально посмотрела на меня, будто увидела не в первый раз. И была какая-то скрытая угроза в ее глазах… какие-то притязания.

– Ален де Карнак? – прошептала она, словно сама себе.

А потом перевела взгляд на Хелену, будто оценивая ее. Я заметил в ее глазах презрение и равнодушие; так королева могла бы смотреть на свою служанку, которая осмелилась посягнуть на короля. Не знаю, был ли я прав в своей оценке, но мне показалось, что Хелена почувствовала то же самое.

– Дорогой, мне стыдно за тебя! – повернувшись ко мне, нежно проворковала она. – Проснись. – Она украдкой пнула меня в лодыжку носком туфельки.

В этот момент в гостиную вошел Билл в сопровождении почтенного седого джентльмена – должно быть, это был доктор Лоуэлл.

Никогда еще я не был так рад увидеть своего друга.