Текст книги "Дом малых теней"

Адам Нэвилл
Дом малых теней

Adam Nevill

House of Small Shadows

© Adam Nevill 2013

© Дмитрий Прияткин, перевод, 2018

© Григорий Шокин, перевод, 2018

© Валерий Петелин, иллюстрация, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Посвящается Джеймсу Марриоту

1972–2012

Моему первому редактору, благодаря которому я стал писателем, верному читателю моих первых черновиков, собрату по любви ко всему странному и замечательному другу на протяжении пятнадцати лет. С кем теперь ворошить мрак, что царит в моей голове? Тоскую по тебе, друг мой, и всегда буду тосковать.

Соединяя собственную сущность с сущностью своей прекрасной комнаты, ища с нею взаимодействия, он, быть может, взращивал свое собственное привидение – и даже не мог уразуметь, что подобная метаморфоза уже могла иметь место в прошлом…

Оливер Онионс. Манящая своею красотой[1]1
  Английский писатель. Уроженец Йоркшира, окончил художественное училище, работал книжным дизайнером и иллюстратором. Автор около сорока детективных, исторических и мистических произведений, из которых наиболее известна повесть «Манящая своею красотой» (The Beckoning Fair One, 1911), считающаяся едва ли не самой лучшей англоязычной «историей о привидениях».


[Закрыть]

Глава 1

Кэтрин явилась в Красный Дом словно во сне. Она оставила машину на пыльной дороге – живая изгородь полностью перекрывала проезд – и отправилась пешком через узкий проход между кустами боярышника и лещины туда, где виднелась островерхая крыша с красными кирпичными трубами и цветочными орнаментами на остром коньке.

Не по сезону теплый ветер прилетал с близлежащих лугов и стелился у ее ног по рассохшейся земле, принося с собой благоуханные ароматы неведомых цветов. Сонная, едва ощущая гудение, исходящее от желтых луговых цветов и полевых летних трав, высоких и буйных, Кэтрин затосковала по времени, в котором, может быть, жила и не она, а кто-то другой, и представила себе, что переносится в другую эпоху.

Когда она, пройдя вдоль кирпичных стен английской кладки[2]2
  Вид кирпичной кладки, при котором на лицевой поверхности каждые два тычковых ряда разделяются двумя или более ложковыми.


[Закрыть], окружавших сад и поросших плющом по всей ширине, вышла к черным воротам, прилив романтических чувств настолько сразил ее, что у нее закружилась голова. Но вот перед Кэтрин открылся вид на дом и полностью овладел ее вниманием.

Ей сразу же показалось, что дом в ярости от того, что его побеспокоили: он словно встал на дыбы, увидев незнакомку между стойками ворот. Трубы-близнецы – по одной на каждое крыло – походили на руки, воздетые к небу и царапающие воздух. Крыши, выложенные валлийской шиферной плиткой и увенчанные железными гребнями, ощетинились, точно шерсть на собачьем загривке.

Все линии дома устремлялись в небеса. Два крутых фронтона и арка каждого окна взывали к небу, громадное здание словно было маленьким собором, возмущенным своим изгнанием в хирфордширское захолустье. И, хотя оно более ста лет прозябало в глуши посреди невозделанных полей, его стены из аккрингтонского кирпича[3]3
  Имеется в виду красный твердый кирпич из аккрингтонской глины, содержащей окись железа.


[Закрыть] сохранили свой гневно-красный цвет.

Но если приглядеться и представить себе, что многочисленные окна – от высоких порталов первых трех этажей до узких слуховых окошек чердака – это ряды глаз, то казалось, дом смотрит куда-то мимо нее.

Будто не замечая Кэтрин, множество глаз глядели на что-то, находящееся позади нее. Впечатление взора, устремленного вдаль, создавалось многоцветными каменными архитравами над окнами. Но то неведомое, на что они так долго и со страхом взирали, ввергало еще в больший трепет, чем само здание. И, может быть, та безмолвная ярость, которую Кэтрин усмотрела в облике Красного Дома, была на самом деле испугом.

Особняк выглядел явным чужаком в здешних краях. При его строительстве почти не использовались местные материалы. Этот дом возводил кто-то очень богатый, способный оплатить и привозные материалы, и профессионального архитектора ради того, чтобы воплотить в камне некое видение, вероятнее всего, задуманное по образу и подобию какой-нибудь усадьбы, восхитившей владельца в Европе, возможно во Фландрии. Почти наверняка здание относилось к так называемому «готическому Возрождению» времен долгого царствования королевы Виктории.

Красный Дом и ближайшую деревню под названием Магбар-Вуд разделяли две мили – холмы с редкими вкраплениями лугов, из чего Кэтрин сделала вывод, что поместье когда-то принадлежало крупному землевладельцу, заметно расширившему свои владения благодаря законам об огораживании[4]4
  «Законами об огораживании» называют издававшиеся в Англии в конце XV–XVI вв. законы, направленные против бедняков и малоимущих крестьян. Согласно им, земли последних могли быть отчуждены в пользу богатого землевладельца, а самих крестьян определяли в «рабочие дома», где те становились фактически рабами, работающими за паек.


[Закрыть] и явно любившему уединение.

До Красного Дома Кэтрин добиралась через Магбар-Вуд и теперь задалась вопросом: а возможно ли, что в приземистых деревенских домах некогда жили арендаторы хозяина этого необычного особняка? Но то, что деревня не расширилась до границ территории поместья, а близлежащие поля стояли заброшенными, было необычно. Когда ей доводилось выезжать по своим оценочно-аукционным делам в загородные особняки, настоящие луга ей почти не попадались. А вот Магбар-Вуд и Дом опоясывали, подобно крепостному рву, две квадратные мили дикой природы.

Труднее было признать то, что прежде она вообще не знала об этом месте. Она чувствовала себя как бывалый турист, внезапно обнаруживший новую гору в Озерном Крае[5]5
  Имеется в виду озерный заповедник в Северо-Западной Англии, основанный в 1951 году.


[Закрыть]. Этот дом представлял собой настолько уникальное зрелище, что дорогу к нему следовало бы оснастить соответствующими указателями – или хотя бы нормальный подъезд сделать.

Кэтрин внимательно посмотрела себе под ноги. Это и дорогой-то назвать нельзя, так, полоска глины и щебня. Казалось, Красный Дом и семейство Мэйсонов хотели, чтобы никто их не обнаружил.

Приусадебная территория тоже знавала лучшие времена. Перед фасадом особняка был когда-то разбит палисадник, но теперь в нем хозяйничали крапива, плевел и колючие луговые цветы, и густые заросли кустарника теснились в тени здания и садовых стен.

Вокруг Кэтрин вилась стайка жирных черных мух, норовя усесться на неприкрытые руки, и она поспешила к крыльцу. Но вскоре, судорожно вдохнув, замерла; пройдя полпути по останкам центральной дорожки, она увидела в прямоугольном, с крестообразным переплетом окне второго этажа лицо: оно прижалось к стеклу в нижнем углу слева от вертикальной стойки. Маленькая ручка то ли помахала ей, то ли изготовилась постучать. А может быть, человечек в окне ухватился за вертикальную фрамугу, стараясь подтянуться повыше.

Она решила помахать в ответ, но не успела поднять руку, как человечек исчез.

Кэтрин не знала, что в доме живут дети. Согласно полученным указаниям, здесь проживали только Эдит Мэйсон, единственная оставшаяся в живых наследница М. Г. Мэйсона, и домоправительница, которая и должна была встретить Кэтрин. Но маленькое личико и ручка, сделавшая короткий взмах, определенно принадлежали ребенку – бледному, с чем-то вроде шляпы на голове.

Она не могла сказать, девочка это или мальчик, но краем глаза успела уловить на мелькнувшем лице широкую веселую ухмылку, словно ребенку было приятно наблюдать, как она пробирается сквозь заросли в палисаднике.

Ожидая услышать топот маленьких детских ножек, бегущих по входной лестнице ей навстречу, Кэтрин внимательно посмотрела на пустое окно, а потом – на дверь. Но ничто не шевельнулось за темным стеклом, и никто не спустился, чтобы встретить ее.

Она продолжила путь ко входу, более уместному для церкви, нежели для жилого дома, пока мрачная тень от старого дуба не накрыла ее подобно громадному капюшону.

Одна створка громадных передних дверей, сделанных из шести панелей – четыре дубовых, две верхних из витражных стекол, – была открыта, словно провоцируя Кэтрин войти без приглашения. Через щель она увидела неосвещенный холл с бордовыми стенами. Погруженный в полумрак, он напоминал глотку, уходящую в бесконечность.

Кэтрин оглянулась на заросшие лужайки, и ей почудилось, будто стебли золотарника и кукушкиных слезок повернули свои маленькие дрожащие головки и безмолвно крикнули, предупреждая об опасности. Она сдвинула темные очки повыше, к волосам, и на мгновение подумала, не вернуться ли к машине.

– Дорожка, по которой вы прошли, была здесь задолго до того, как построили этот дом, – послышался надтреснутый голос из глубины холла. Женщина заговорила тише, словно обращаясь сама к себе, и Кэтрин послышалось, – никто не знал, что придет сюда по этой дорожке…

Глава 2

Неделей ранее

Все крохотные лица были обращены к дверям комнаты, когда она вошла.

Все бусинки стеклянных глаз уставились на нее.

Бог ты мой.

Кэтрин изумило даже не количество кукол и продуманная композиция, а то странное чувство предвосхищения, что как будто переполняло их. Ей показалось, что куклы долго ждали ее в темноте, словно гости на празднике-сюрпризе, устроенном для какого-то ребенка сто лет назад.

Оставаясь единственным живым существом в этой комнате, она замерла, словно манекен, и на пристальные взгляды со всех сторон отвечала таким же стеклянным взглядом. Если бы что-то здесь шевельнулось, она, скорее всего, вскрикнула бы, испугавшись своего голоса.

Но вот сиюминутное оцепенение прошло, и она поняла, что более ценной коллекции антикварных игрушек ей не доводилось видеть за годы работы оценщицей, продюсером телевизионных передач об антиквариате и даже хранителем-стажером в Музее детства.

– Эм… Мистер Дор? Это Кэтрин. Кэтрин Говард.

Никто не ответил. А ей хотелось, чтобы ответили. Уже одно то, что она вошла в комнату без разрешения, было весьма неловко.

– Сэр? Это Кэтрин из аукционного дома Осборна. – Она сделала еще шаг. – Сэр? – она повторила совсем тихо, поскольку уже поняла, что больше никого здесь нет.

Дверь ванной была открыта. Там, в тесной желтой каморке, было пусто. В сильно поцарапанном шкафу из орехового дерева остались только вешалки. Стопка пожелтевшей бумаги и на скорую руку приготовленный холостяцкий завтрак занимали край журнального столика.

Жилое пространство комнаты, похоже, никто, кроме кукол, не занимал. Многие из них были выложены на кровать с медным каркасом, старую, как и все в этом доме, на первозданную белизну пухового одеяла ручной работы. Над изголовьем висела гравюра в рамке, изображавшая старинную церковь с ухоженным двориком.

Помимо кукол, единственным предметом, принадлежащим законному опекуну коллекции, был, надо полагать, чемодан. Кроме того, между кроватью и окном стоял большой кожаный сундук. На его крышке рядком восседали еще куклы, свесив ножки с бортика. Сундук был старый, добротный, филигранной выделки. Вычурные, давно уж потерявшие цвет тюлевые занавески на единственном окне приглушали тусклый дневной свет и создавали должный фон для кукольных фигурок, словно все это было лишь старой фотографией. Даже в мягком кресле по соседству со столом сидела кукла, самая роскошная из всех.

Кэтрин не стала закрывать дверь на случай, если вернется мистер Дор, адвокат семьи Мэйсонов, уполномоченный обсудить с ней проведение аукциона их «активов в виде антиквариата». В письме Эдит Мэйсон больше ничего не упоминалось.

Кэтрин решила, что мистер Дор куда-то ненадолго вышел, но что-то его задержало, хотя в Грин-Уиллоу она не заметила ни паба, ни какого-либо другого общественного заведения. Даже отыскать Грин-Уиллоу оказалось делом весьма и весьма непростым. Не считая крошечной гостиницы «Флинтшир», деревня состояла-то из группы каменных домов, закрытого почтового отделения да автобусной остановки, поросшей сорняком. Ни одной машины Кэтрин здесь не увидела. Она вновь посмотрела на часы – и тут из крошечного закутка внизу послышался голос мужчины, бывшего здесь за администратора; он велел ей идти наверх. Не отрывая глаз от каких-то записей, передал ей ключ. Вид у этого тощего старика был такой, словно он слишком устал от привычных ему толп гостей, что имеют наглость ломиться в его крохотное заведение на самом краешке границы между Монмутширом и Хирфордширом. Кэтрин, знакомая с любопытством местных старожилов по поводу ее разъездов по глухим уголкам, задержалась у миниатюрной стойки и спросила:

– Мистер Дор там, наверху?

Старый администратор за стойкой ничего не ответил, лишь раздраженно фыркнул и качнул облезлой головой, не отрываясь от чтения.

– Тогда я поднимусь.

Встреча с потенциальным клиентом в номере отеля была также первой в ее практике, но после непродолжительного опыта работы в качестве оценщика у Леонарда Осборна она обнаружила, что все чудаки и потомки чудаков от Шропшира до Хирфордшира, валлийской границы, Вустершира и Глостершира, которые пользуются услугами фирмы для продажи на аукционах содержимого своих домов и чердаков, давно запечатанных от современного мира, стали для нее явлением не столь уж необычными. В списках у Леонарда было много публики с причудами. Она уже стала думать, что других у него и нет.

Ее начальство, похоже, притягивало к себе все странное. Или же о нем существовала какая-то давняя молва. С этим Кэтрин еще предстояло разобраться, потому что за год работы в его фирме Леонард ни разу не рекламировал их услуги. Офис занимал всего две комнаты здания в Литтл-Малверне. Узнать об их конторе можно было только по одной-единственной латунной табличке перед входом. Этот офис Леонард занимал с 60-х годов, и лишь благодаря Кэтрин в нем появились компьютер и интернет (тут снова следовало удивиться: откуда же Леонард получал так много заказов?). В любом случае семья Мэйсона и их поверенный, мистер Дор, похоже, намеревались сохранить эту тайну.

Усевшись в кресло перед столом, Кэтрин бережно прижала к себе куклу, место которой заняла. От соломенной шляпки исходил женский цветочный аромат не то духов, не то антимоли – смесь розы, жасмина и лаванды. С первого взгляда она предположила, что кукла – оригинал от Пьеротти, династии модельеров по воску, и находится в почти идеальном состоянии, хотя и была сделана примерно в 1870-м. Чудесным образом голова и конечности сохранили персиковый телесный оттенок. Кудрявые волосы в манере Тициана и брови над грустными глазами были сделаны из мохера. Под платьем, сшитым – она точно знала! – для настоящего младенца, Кэтрин усердно проверила другие признаки подлинности. Туловище было из ситца, набитого конским волосом, плечевая планка вшита в туловище, бедра соединялись швом. Кукла была подлинной.

Кэтрин еще пять минут подождала мистера Дора. В номере не было телефона, чтобы связаться с портье, и она подумала, не стоит ли спуститься по узкой лестнице и осведомиться, куда мог пропасть адвокат. В конце концов, не мог же профессионал своего дела оставить состояние в добрых триста тысяч фунтов стерлингов на попечение какой-то незнакомки!

Кэтрин усадила куклу обратно в кресло. Она знала двух коллекционеров и один музей, которые сразу достанут чековую книжку, как только увидят ее фотографию куклы Пьеротти. В ногах появилось такое ощущение, будто они и вправду дрожат от волнения. Но радость от находки омрачалась легким замешательством.

На просмотре настояла женщина по имени Эдит Мэйсон, потенциальный клиент. Кэтрин никогда о ней не слышала, но Леонард явно имел с ней дело в прошлом. А вот насчет М. Г. Мэйсона, дяди Эдит, Кэтрин была очень даже в курсе. Этот человек считался величайшим таксидермистом в Англии. Леонард утверждал, что Мэйсон был также искусным кукольником, однако Кэтрин, занимаясь антиквариатом, знала только о чучелах. Воочию она не видела ни одной из его легендарных работ, но фотографии того немногого, что пережило чистки 60-х, мимо нее не прошли. Примечательно, что в то же десятилетие оборвалась и долгая жизнь самого Мэйсона – он покончил с собой. И больше Кэтрин почти ничего не знала.

На этом просмотре она ожидала увидеть несколько полевых мышей, возможно горностая, вмонтированного в авторскую диораму М. Г. Мэйсона, но никак не куклу Пьеротти в идеальном состоянии и в окружении множества столь же безупречных старинных кукол. Кэтрин предположила, что они, должно быть, собственность племянницы и наследницы, которой сейчас уже под сто.

Кэтрин стала рассматривать четырех кукол на столе, похожих на кукол Брю с их фирменными большими стеклянными глазами и младенческими личиками. На раскрашенных бисквитных головках – никаких царапин, стеклянные глазищи в рабочем состоянии, а мохеровые парички идеально ухожены. У кукол были крошечные выпуклости сосков и суставы с боковой фальцовкой, позволяющие двигаться пухленьким набивным ножкам. Все одеты в костюмы своей эпохи, а тела под костюмами были замшевые. Так что, вне всяких сомнений, – детки Брю. Предплечья и ладошки изысканной формы, без повреждений и сколов на суставах. Комплект тянул на 50 тысяч, не меньше.

– Ну нет. Это уж слишком!

Затем она бережно осмотрела элегантную «мануэлиту» из серии мадам Жеслянд и пять французских кукол Жимо фасона 1870-х, сидящих на кровати. Немецкий фарфор их тщательно сконструированных головок был в первозданном состоянии. На сундуке рядком сидели «девчушки Готье» с вращающимися головками, в шелковых халатах и кожаных ботиночках с настоящими застежками, с сияющими стеклянными глазами, изготовленные немецкими мастерами, давно унесшими в мир иной секреты своего ремесла.

Чтобы успокоиться, Кэтрин отпила из своей бутылочки с водой. Леонард просто в обморок упадет, когда она покажет ему фотографии того, что само приплыло к ним в руки. А если верить письму Эдит Мэйсон, это все – лишь «образцы», «малая часть коллекции».

Вспышки камеры Кэтрин наполнили комнату ослепительно белым светом, мрачный гостевой домик будто поразила молния. Забыв о минутах и часах, она фотографировала каждую куклу во всевозможных ракурсах.

Мистер Дор по-прежнему блистал своим отсутствием.

Убедившись, что она ничего не упустила, Кэтрин собрала свои заметки и камеру, выключила свет и заперла на ключ дверь в это царство кукол. Внизу Кэтрин долго звонила в колокольчик в тщетных попытках вызвать старика, который, вероятно, и был владельцем гостевого дома. Пришлось оставить ключ на стойке. Уже на крыльце она увидела на входной двери табличку «ЗАКРЫТО». Старый хозяин, должно быть, забыл про свою гостью и Бог знает куда ушел.

Кэтрин задалась вопросом – есть ли у Эдит Мэйсон страховка, покрывающая стоимость коллекции старинных кукол (полмиллиона фунтов по оценке самой Кэтрин), оставленных без присмотра в номере жалкой лачуги, которую и в интернете-то не найти?

Глава 3

Прежде чем вернуться в Литтл-Малверн и рассказать Леонарду об уникальной находке, Кэтрин сделала крюк до места, когда-то хорошо ей знакомого – Эллил-Филдс, или Пекла, деревни между Грин-Уиллоу и Хирфордом, где она промучилась первые шесть лет своей жизни. С тех пор она там больше не появлялась – и всячески старалась забыть это место. В те годы в деревне похитили, возможно даже убили, ребенка, которого она хорошо знала. Это было лишь частью того мира, который она закрыла для себя на тридцать два года. Ей становилось дурно при одной мысли о возвращении туда. Когда выпадали рабочие визиты в Хирфордшир, она специально не замечала эту часть страницы в дорожном атласе.

Ей снова предстояло встретиться с давними переживаниями, о которых знали только ее психотерапевты и родители. Сегодня утром, просто проезжая вблизи Пекла на пути в Грин-Уиллоу, Кэтрин почувствовала, что попадает в ловушку или даже в капкан, уготовленный самой судьбой, который ей до сей поры удавалось миновать. Психотерапевты же внушали ей, что, вернувшись на место давних событий, она убедится, что ничего страшного там нет, как нет и почвы для ее детских страхов, мучительных и чересчур затянувшихся.

Один терапевт, величавший себя когнитивным бихевиористом, учил ее бороться со вспышками паранойи. В этот раз она могла опробовать его метод на практике. За совпадением редко скрывается заговор, так ведь? Кэтрин знала, что ее отношение к «родной земле» излишне подвластно сиюминутным чувствам. И еще одна деталь – теперь Пекло, затаившееся в дальнем уголке памяти, разгоралось в сознании лишь тогда, когда в новостях всплывали очередные трагические сюжеты о пропавших детях и жестоких издевательствах над ними.

Но сегодня, вопреки наставлениям, своим и чужим, впервые с тех пор, как она начала работать на Леонарда Осборна, ей захотелось, чтобы ее босс не был прикован к инвалидной коляске. Ведь тогда он смог бы лично осмотреть коллекцию Мэйсонов, а она – удержать Пекло на расстоянии.

К тому же Леонард был крайне воодушевлен перспективами новой сделки – таким она его прежде не видела.

– Какая же яркая звезда нам светит, – бормотал он. – Если у Эдит остались работы ее дяди, о нас даже в газетах напишут. И не в местных, заметь! Помнишь, я тебе славу сулил? В Лондоне бы ты такого не получила.

Бегство редко приносит радость или хотя бы удовлетворение, и, вспоминая свой отъезд из Лондона, Кэтрин все еще сгорала от стыда, а то и тряслась в паническом ознобе. Она вновь и вновь переживала в памяти тот инцидент, который разрушил ее профессиональную карьеру в столице, и эти воспоминания истощали ее душевные силы. И лишь полтора года назад, добравшись до родительского дома в Вустере, за восемнадцать месяцев до этого, она почувствовала, что ни лондонские недруги, ни прискорбная репутация, от которой она сбежала, ее больше не настигнут. Но день в Грин-Уиллоу и ее теперешняя поездка в Эллил-Филдс вынудили признать, что, покинув Лондон и вернувшись домой, она вновь приблизилась к местам, где прошел самый несчастный период ее жизни – детство. Как будто ее тянул сюда один из тех неосознанных порывов, которые психотерапевты столь мудро обозвали одним из базовых элементов ее жизни.

Кэтрин пыталась сосредоточиться на дороге, но вновь и вновь задавалась вопросом, было ли несчастное детство причиной того, что она отправилась учиться в Шотландию, а после окончания университета работала еще в трех отдаленных городах. Что она провела всю свою взрослую жизнь, спасаясь бегством из Пекла.

Но в нем-то ты в итоге и оказалась, девочка.

Она свернула на Трассу А1, ведущую в Эллил-Филдс, и тут же ее сознание, словно дымом, заполнилось неряшливым коллажем из воспоминаний, реальных и тех, что остались от фотографий в семейных альбомах. Из этого беспокойного водоворота вдруг всплыл страх такой силы, что у нее перехватило дыхание.

Но в то же время Кэтрин не могла отрицать, что в возвращении туда была и толика приятного волнения, совершенно безрассудного. В душе теплилось смутное желание вновь соприкоснуться с чем-то странным, но спасительным, что хоть немного облегчало ее жизнь в детские годы.