Текст книги "Под неусыпным надзором"

Юэн нахмурился, как будто вел спор с младенцем.

– Давай я попробую объяснить все тебе намного проще. Представь себе, что все твои печали, вся боль – все, что беспокоит тебя: желания, горе, разочарования, гнев, – исчезли. Представь, как ты будешь себя чувствовать, если все несчастья, что приносит нам жизнь, просто отпадут. Ты не можешь. Потому что ты никогда не проецировался. Ты не можешь представить себе весь экстаз. Быть таким сильным, каким ты даже никогда и не мечтал быть. Могущественным. Сила наполняет тебя до краев… Здесь нет ничего… – он вновь искоса оглядел комнату, – что имело бы значение. Это существование – лишь тень того, что наши души испытывают на высшем уровне. В том месте, куда я могу отправиться. Где место и время больше не являются моими тюремщиками. Ты не можешь представить себе всю эту свободу, весь этот восторг. И никогда не сможешь, пока не умрешь. Но представь, что тебе удалось испытать это до смерти. Мне удалось. Ты спрашивал, что я делал все эти годы после того, как мы виделись последний раз… Ну, вот тебе, черт побери, мой ответ.

От того, что он говорил, а еще больше от того, как он это говорил, Себ почувствовал себя не в своей тарелке, и это только усилило его неприязнь. Все эти разговоры о душе, экстазе, о комнате, залитой белым светом, – все это походило на отвратительный шарлатанский развод. Себу еще больше обычного стал противен сам вид этого человека: вонючий, немытый алкаш, со спутанными веревками волос, разметавшимися по его постельному белью вокруг распухшего от алкоголя и потрепанного всеми ветрами лица. На ум ему пришли изможденные индийские садху[29]29
  Садху – термин, которым в индуизме и индийской культуре называют аскетов, святых и йогинов, более не стремящихся к осуществлению трех целей жизни индуизма: камы (чувственных наслаждений), артхи (материального развития) и даже дхармы (долга).


[Закрыть], сумасшедшие отшельники, косоглазые лидеры культов, жадные проповедники, низкие твари, с лисьей хитростью изображающие из себя ясновидцев, – Юэн занял бы достойное место среди них.

Юэн повернулся на бок, чтобы взять с тумбочки стакан с водой.

Себ тщетно пытался скрыть сарказм:

– Не похоже, что это просветление, которое ты описываешь с таким восторгом, и твоя способность преодолевать пространство и время идут тебе на пользу. Сказать по правде, Юэн, я даже слегка разочарован этим твоим умением появляться в самых неожиданных местах. Я о том, что если все это каждый раз вот так заканчивается – в твоем-то возрасте, – то, может, лучше было бы тебе оставаться в том, другом месте, где бы оно ни находилось, чем шастать туда-сюда?

– Это так не работает. Мы не должны быть там.

– Само собой. И когда я… когда я видел тебя появляющимся то здесь, то там, ты тоже выглядел не лучшим образом. Если говорить начистоту, ты больше походил на пришельца из ада. И потом, тебе каждый раз приходится возвращаться обратно в свое тело, в тюрьму, как ты выражаешься. Что же в этом хорошего?

Слова Себа больно задели Юэна. Если бы это было возможным, он побледнел бы еще больше. Теперь он выглядел затравленным, если не сказать одержимым, как будто его заставили вспомнить нечто не только неприятное, но и пугающее. Возможно, слово «ад» сработало как спусковой крючок.

Взгляд Юэна стал рассеянным, как будто он собирался отправиться в очередное свое «путешествие». Он напряженно вглядывался в пустое пространство комнаты, словно пытался сконцентрироваться на каком-то моменте своего далекого прошлого.

– Так было не всегда. Там не всегда тьма. Там есть свет, ты даже представить себе не можешь этот свет. Он ни на что не похож. Вот почему мы путешествуем. Стоит лишь однажды его увидеть… Все становится по-другому. Всё.

Себ был уверен, что это были первые правдивые слова, которые он услышал от Юэна с момента его прихода.

– Свет?

Лицо Юэна, казалось, помолодело, презрительная усмешка исчезла, и глаза его загорелись каким-то особенным светом. Это походило на настоящее чудо.

– Здешний свет совсем непохож на тот. Тот такой яркий и в то же время мягкий. Он делает все более ясным. Ты видишь всю красоту всего. Все, что ты видишь, становится новым, оно меняется. Там нет теней. Ничто в лучах этого света не отбрасывает теней. И он не слепит. Люди, которых игнорировали на протяжении многих лет, называли это место Раем, Краем Вечного Лета, Третьей Сферой. Они были там. Это единственное место, где мы можем быть свободными и счастливыми. Абсолютно свободными и несказанно счастливыми. Постоянно. Даже если там, где ты окажешься, будет темно, ты можешь взять этот свет с собой. Само твое присутствие принесет свет в неосвещенные места. Твоя душа – это свет… который старается вернуться…

Юэн вновь устремил свой взгляд в пустоту, по его щекам текли слезы. Себ сел на пол, прислонившись спиной к комоду. Он постарался скрыть свое пренебрежение, хотя это по-прежнему было непросто. Взяв себя в руки, он спросил:

– Как ты это делаешь? Как ты попадаешь туда?

Казалось, Юэн не слышал его. Губы его шевелились, словно он разговаривал сам с собой. Наконец он усмехнулся:

– У тебя ничего не получится. Нужен несчастный случай. Это происходит после или во время него. Когда ты находишься на грани жизни и смерти. На операционном столе. Или надо родиться с незакрепленной… Родиться носителем жизненных сил. Обычно тело и душа тесно связаны, но если по каким-то причинам эта связь оказалась нарушена, это позволит тебе дрейфовать. Хотя это еще не путешествие. На путешествие надо решиться. Некоторые люди, у которых это однажды получилось случайно, пытаются повторить этот опыт и даже научиться контролировать процесс. Настолько, насколько это возможно. Но еще никому не удалось овладеть им полностью.

– Есть какие-то методики?

– Чтобы получилось хоть что-то, их нужно отрабатывать годами, в правильной обстановке и под присмотром и контролем наставника. То, что я делаю, – нелегко, совсем нелегко. Для большинства это недоступно и никогда не будет доступно, сколько бы они ни старались. Но есть исключения. Я готовился и постигал этот великий секрет многие годы.

Себ едва сдерживался, чтобы не рассмеяться ему в лицо.

– Первый раз это получилось случайно. Видишь ли, я был на волосок от смерти. Тяжелый эпилептический припадок. Возможно, из-за плохого обращения со своим здоровьем. Я и до этого расщеплял свое сознание при помощи ЛСД и прочих препаратов. Множество раз. Я знал о таком опыте задолго до того, как мы с тобой встретились. Это так же трудно, как достать нужные книги. Я даже прочитал все, что написал Хаззард. Обе его книги, еще до того, как мне исполнился двадцать один.

– Хаззард? М. Л. Хаззард, писатель?

Юэн кивнул и понимающе прищурился.

Себ знал о Хаззарде. Поклонники сверхъестественного, вероятно, тоже знали его. Много лет назад Себ прочитал пару коротких рассказов Хаззарда в длинной, только что вышедшей и хорошо продававшейся антологии ужасов. Один из них он до сих пор никак не мог забыть. Он назывался «Не верь глазам своим…». Простая, но трогательная история о человеке, который каждую ночь постоянно являлся в дом красивой молодой женщины в виде духа. Он подсматривал, как она раздевается, и подолгу слонялся около ее кровати, вдыхая аромат ее тела. В конце концов однажды женщина проснулась, и рассказчик вынужден предстать перед ней. Он закрывает свое лицо козлиной маской с огромными длинными рогами. Он хотел выдать себя за Пана и объявить ей, что она была избрана для особого ритуала, но она умирает от страха: у нее был порок сердца, о котором преследователь ничего не знал. История заканчивается описанием параноика, два месяца не покидавшего своего дома. Он спрятал свою козлиную маску на чердаке, где-то между рождественскими украшениями и настольными играми своего детства. Он заваривает себе чай, руки его трясутся, он не может говорить.

Та антология, «Самые длинные часы ночи», на самом деле принадлежала Юэну. Кажется даже, насколько помнил Себ, она была опубликована Дерлетом[30]30
  Август Уильям Дерлет (1909–1971) – американский писатель в жанрах фэнтези и ужасов, страстный поклонник Лавкрафта, посвятивший жизнь пропаганде его творчества.


[Закрыть] в издательстве «Консул», или что-то вроде того. Он хорошо помнил, что экземпляр Юэна был заклеен скотчем.

– Я перепробовал все, чтобы достигнуть того, что делал Мастер.

– Мастер? Это Хаззард, что ли? – Но прежде, чем Себ успел добавить что-либо еще, у него похолодело внутри. Козлиная маска? Могли ли капюшон или мешок быть использованы в качестве маски – ради интереса, чтобы вселить страх? Та темная тень, которую они с Бекки видели на деревьях в «Мэрридж Вуд», и ползущая по полю для гольфа тварь в его сне – что это было? Возможно, Юэн устроил весь этот маскарад, чтобы его появление выглядело более драматичным.

Себ вспомнил рюкзак Юэна в комнате наверху и подумал, что там может быть внутри. Он заерзал на полу, и ящики комода загремели.

– Пожалуйста, продолжай. Ты сказал, что в первый раз это вышло случайно.

– Да. Я почти умер – или на самом деле умер. Они так потом и не сошлись во мнениях. Но я ощутил себя мертвым. И это было самое умиротворенное состояние, которое я когда-либо испытывал. Я знал это. Я все об этом знал. О смерти. Реальной смерти. Я абсолютно все знал о ней, как будто она росла в моем сознании. Постепенно. Сначала умерли мои пальцы на ногах. Затем ступни и ноги. Их просто не стало. Затем пришел черед нижней части туловища, груди, шеи. Как будто захлопнулась дверь. Но вместе с тем, как угасала жизнь в моем теле, необычайно обострялось мое сознание – все, что было вокруг меня, вырисовывалось удивительно ясно. Я уходил, но я знал об этом мире гораздо больше, чем когда-либо.

Юэн сделал паузу, чтобы глотнуть воды и перевести дух.

– А потом я смотрел на самого себя. Я стоял рядом и смотрел, как я лежу. Как в рассказах Хаззарда. Я смотрел на себя из ничего. Я был в двух местах. Я видел себя лежащим на полу в том жутком доме. Мои глаза были открыты, но совершенно пусты… Меня больше там не было. Я помню, что подумал тогда, какой я долговязый. Как будто я никогда не понимал, как выгляжу на самом деле. Это совсем не то же самое, что смотреть на себя в зеркало. Я выглядел… странно.

Я не ощущал себя тем телом, лежащим на полу, я ничего не чувствовал к нему. Но я все еще знал, что это был я. Я знал, что произошел разрыв. Меня не заботило то, что я отделился от собственного тела. Я чувствовал эйфорию. Нет, я сам был эйфорией.

В блаженстве от одного воспоминания об этом Юэн откинулся назад и прикрыл глаза.

– Это было едва уловимое, прекрасное ощущение. Я чувствовал себя влюбленным и любил, как никогда в жизни. Это приводило в совершенно небывалый восторг и было мощнее любого наркотика. Это была истинная радость. Я был свободен. Все закончилось – никакой борьбы. Я был полностью свободен сам от себя. И тем не менее я все понимал. Или я был на грани того, чтобы понять и… узнать все, инстинктивно и сразу. Это было как будто я стоял на пороге… этого.

Я увидел, как один из тех двоих, с которыми я был, дотронулся до меня. Я хорошо видел его затылок. Я видел, как он тряс меня изо всей силы. Внезапно я упал вперед. Это было как споткнуться во сне, как соскользнуть со ступеньки, которую ты не заметил, или упасть, запутавшись в собственных ногах. Болезненный удар – и я очнулся, лежа на полу. Я снова был в этом теле, на которое только что смотрел со стороны. В моем теле. Эксперимент был завершен. Бесповоротно.

Я плакал оттого, что вернулся назад. Впервые в жизни мне хотелось умереть. Я жалел, что не умер. Вот так это случилось впервые, и это изменило всю мою жизнь. Это изменило все.

Себ понял, что, если бы не то, что он испытал за последние две недели, в рассказе Юэна не было бы ничего нового, ничего такого, что нельзя было бы объяснить действием наркотиков, или психическим заболеванием, или и тем и другим сразу.

– Впервые?

– Меня отвезли в больницу и продержали там несколько дней. Мне сделали анализы. Я был в очень плохом состоянии: диагноз – эпилепсия. До этого у меня были приступы, но ни один не был похож на этот. Я думаю, это произошло, потому что я годами использовал плохо очищенную дурь, вел разгульный образ жизни, ну и все такое, понимаешь? Но в больничной палате это случилось снова. Может быть, у меня был еще один припадок. Более легкий. Я не знаю.

Я очнулся, стоя около кровати. И вновь смотрел на себя. На этот раз все кончилось довольно быстро. Как только я понял, что происходит, я упал вперед и очнулся уже в собственном теле, лежа на кровати в большой мрачной комнате. Больничной палате. Но когда я стоял у кровати, комната была наполнена светом. Прекрасным мягким светом. Я видел все, что находилось в комнате, видел четко, во всех деталях. Позже до меня дошло, что светом был я сам.

Я знал, что со мной происходит что-то необычное. Оно не пугало меня. Совсем не пугало. После этого я не мог думать ни о чем другом. Как будто это был знак. Сообщение. Меня направляли, и моим новым предназначением было понять и научиться контролировать мой дар. Я умел делать нечто уникальное. Это было именно то, что я всегда искал. Но похоже, что это оно нашло меня. Что бы я ни сделал в своей жизни, это никогда не сравнится с тем, что мне удалось испытать. Я действительно путешествовал. Моя душа отделялась от тела.

– Когда это произошло?

– В 2010-м. Но еще до этого я видел знаки. Много знаков. Они говорили о том, что у меня есть право. Я могу перемещаться. Я думаю, поэзия проложила мне путь к познанию этого: музыка, наркотики, стиль жизни – то, как я жил, – само мое существование. Подсознательно я всегда искал этого, даже не зная, что это такое. Ничто не сравнится с ним, такого еще никто никогда не испытывал.

– Ты научился… Чему? Управлять этим?

Юэн пожал плечами.

– Не совсем так. Ненадолго. Только до…

Он потянулся к стакану, не закончив предложение, и допил последние капли воды. Себ заподозрил, что он намеренно избегал ответа.

– Я пытался. Видит Бог, я пытался. Ты даже не представляешь, насколько это трудно. Но все, что нужно, – просто расслабиться и позволить этому произойти. Ты ничего не решаешь. Ты просто стоишь у двери и надеешься, что она откроется. Так говорил Хаззард. Мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Бывало, иногда это происходило днем, когда я сидел, уносясь далеко в своих мечтах. Но чаще всего это случалось перед сном. Нельзя заставить это случиться. Припадок встряхнул что-то внутри меня, то, что до поры до времени было скрыто, заставил работать мой дар.

– Да, насчет припадков. Тебе не нужны лекарства? Может, вызвать врача? Это ведь чертовски серьезно. Ты совсем не заботишься о своем здоровье?

Юэн посмотрел на Себа так, будто тот задал ему ужасно глупый вопрос. В его взгляде читалось: конечно, мне плевать. Какое ему дело до здоровья, если он нашел нечто более великое, чем сама жизнь? Нечто, что, как он думал, могло изменить его собственное нудное и мучительное существование.

– Это начало происходить и без припадков. Слава богу, они оказались не обязательными. У меня были лекарства, чтобы поддерживать мое состояние. Но иногда, совершенно неожиданно, когда я отдыхал или очень сильно уставал, я просто выходил из своего тела. Случалось, когда я засыпал, меня вдруг охватывало чувство полета, мне казалось, что я вышел из своего тела и полетел высоко-высоко. Я просыпался, широко открывал глаза. Я был в полном сознании, но смотрел на себя сверху, с потолка. Я действительно парил в воздухе. Ранним утром я мог пробудиться от сна и сесть в кровати, но мое тело все еще оставалось лежать.

Где-то в это же время это стало случаться в кино. Я стоял в проходе, в трех футах от своего места, и смотрел, как я сижу в кресле. Я даже не помнил, как покидал свое тело. Я просто сразу был там.

После первого припадка, когда мне поставили диагноз, я вернулся на какое-то время домой. Помню, как утром мама пришла ко мне в комнату. Она принесла чай и лекарства, чтобы убедиться, что я их приму. Помню, что наблюдал, как она входит в комнату и подходит к кровати. В этой кровати лежало мое тело. А я, наблюдая за этим, стоял в углу.

Как только я начал осознавать, что происходит, возвращение в собственное тело стало получаться с каждым разом все труднее и труднее. Болезненный щелчок или удар – и я снова в тюрьме своего тела. Чувствую себя слабым, усталым и разочарованным.

Я понял, что легче покидаю свое тело, когда расслаблен. Полностью расслаблен. До последнего мускула. Я стал употреблять релаксанты, когда мог их достать. У матери были таблетки от приступов паники. Мне они помогали. Я сочетал прием медикаментов с йогой и медитацией. Несколько лет потратил на изучение этого, пока жил у мамы. Все должно быть в полном порядке – тело, разум, окружение, обстановка, – иначе ничего не получится. В комнате обязательно должно быть тепло. Я начал заниматься дыхательной гимнастикой, а потом научился по частям усыплять свое тело.

Себ поморщился, представив себе, как этот эгоистичный придурок таскает лекарства у своей старой мамочки, но Юэн по-прежнему был погружен в воспоминания.

– Я начал с мизинца на правой ноге. Как ты думаешь, сколько нужно времени, чтобы заставить уснуть один палец? Я научился этому. Постепенно я научился усыплять все свое тело. Оно мертвело, а потом разом все расслаблялось. Дольше всего пришлось повозиться с мускулами лица. В конце концов я добился такой степени расслабления, что по многу часов мог находиться между сном и бодрствованием. Это был ключевой момент моего обучения. Очень важно уметь находиться между двумя состояниями сознания и по желанию отключать одно из них. Этому я научился, когда наконец добрался до глаз. Вместо них я должен был представить вакуум, дыру, великую пустоту.

Наконец я достиг этого. В доме моей матери, в абсолютно пустой белой комнате, где ничто не могло помешать мне. Я вновь оказался под потолком, глядя с высоты на свое собственное тело. В течение двух лет мне удалось проделать это по собственному желанию сорок три раза. Я вел дневник. Сорок три раза – только представь себе!

Юэн откинулся назад и возбужденно выдохнул:

– Наш разум – или то, что находится внутри него… – это ключ. Но это одновременно и тюремщик. Тревога, удивление, шок – любая умственная активность может разрушить эксперимент. Я не мог позволить себе медленно умереть, как случилось со многими другими, кто дошел до этого уровня раньше меня. Ты начинаешь инстинктивно паниковать. Первобытный страх хватает тебя за горло: вдруг не вернешься. В твоем теле срабатывает инстинкт самосохранения. И с этим я ничего не мог поделать. Я перестал принимать лекарства. Тогда я смог оставлять тело во время припадка. Пока мое тело пребывало в шоке, эксперимент мог длиться дольше и продуктивнее. Выход души из тела проходил лучше только в те моменты, когда я был на грани смерти.

– И теперь ты больше не принимаешь лекарства, я правильно понял?

– У меня их больше нет, – сказал Юэн таким жалобным голосом, какого Себ еще не слышал.

Так вот, значит, как он будет теперь терроризировать Себа. Подвергнет свое здоровье смертельной опасности.

– О боже…

– Это не было ни сном, ни галлюцинацией. Вокруг меня была настоящая суперреальность. Острота моего зрения необычайно возросла. Я мог видеть каждую пылинку. Все было таким красивым и ярким. У меня в комнате висел эстамп Ван Гога. Теперь я видел все то, что видел он. Но ни одна великая картина не способна отобразить этого.

Все вокруг меня жило, сияло и двигалось. Дважды, когда я продвинулся вперед и подтянулся, мне даже удалось дотронуться до потолка. Там, где побелка была грубой, прикосновение было болезненным, как будто я дотронулся до битого стекла. Касание гладкой поверхности было сродни прикосновению к наждачной бумаге. Мне захотелось двигаться. Представляешь? Я двигался по потолку. Тебе, наверное, трудно вообразить это.

Куда еще я мог отправиться? Что еще было подвластно мне? А свет! Боже, какой свет! Если бы ты прямо сейчас увидел хотя бы лучик этого света, ты бы заплакал. И до конца своей жизни мечтал бы увидеть его снова. Ты бы страстно возжелал его. Таким бывает лунный свет, он очаровывает. И это мой дух излучал его. Мой. Сокровенный свет моей души.

Мои способности быстро росли: писака вроде тебя сказал бы, что у меня открылся третий глаз. Вскоре я научился видеть свой дух. Позже я установил в комнате зеркало и наклонил его под таким углом, чтобы видеть себя во время отделения. Однажды мне это удалось. Я увидел белую тень, парившую над неподвижным телом. Это была всего лишь туманная дымка, но я хотел видеть себя. Я сфокусировался – и смог. Теперь я видел двух себя в одной комнате.

Я мог думать. Воспоминания были такими яркими и четкими, как никогда прежде. И для всего этого мне не требовалось никаких усилий. Все приходило моментально, как вспышка. Я видел, слышал и чувствовал все острее, чем обычно. Это не было сном. Я был в полном сознании, больше, чем просто в сознании. Я чувствовал себя умнее. Я был свеж и бодр и никогда раньше не испытывал такого наплыва чувств. Я был абсолютно невесом… Жизненные силы переполняли меня. Это неописуемое удовольствие – видеть мир таким ярким и живым, каким ты его никогда раньше не видел. Никакой боли, только радость.

Я мог видеть все вокруг, не поворачивая головы. Стоило мне только захотеть увидеть то, что находилось позади меня, – и я видел. Это было неуловимо. Тонкое, едва ощутимое чувство, даруемое опытом. Я знал, что, если захочу, смогу видеть сквозь стену, или потолок, или любую другую непрозрачную поверхность. Иногда я смотрел на себя, лежащего в кровати, и все внизу казалось мне таким крохотным… А за моей спиной простиралась бесконечность, необъятная неизведанная тьма.

Что, если я смогу еще дальше удалиться от своего физического тела? Возможно, я смогу путешествовать за пределами комнаты? Вот о чем я думал. Я чувствовал, что перемещение в другие места может быть мгновенным. И спустя какое-то время так и стало.

Юэн довольно ухмыльнулся, обнажив все свои желтые зубы.

– Ты этому свидетель.

– Кто-то другой научил тебя, что делать дальше.

Ухмылка Юэна превратилась в извиняющуюся улыбку, хотя приятнее она от этого не стала.

– Я устал. Если тебе еще что-то нужно, читай мою книгу.

Даже после того, что он сейчас выслушал, Себ решил, что все еще не способен на такой подвиг.

– И что будем делать?

– Это зависит от тебя.

– Но ты не можешь оставаться здесь.

– Только пока ты работаешь над моей книгой. Поверь, для тебя это большой шанс.

– А это уж мне решать. Я не могу доверять тебе и безоговорочно верить всему, что ты говоришь. И это главная проблема. Кроме того, из гостиной я вынес огромную коллекцию всякой всячины в двух больших пакетах для мусора. У меня нет времени заниматься всем этим. Поэтому буду счастлив, если ты вкратце изложишь мне свою историю. Ту ее часть, в которой говорится о том, как ты перенесся из дома своей матери в мою гостевую спальню.

– Это слишком долгая история. Ты или не поймешь, или не поверишь. Боюсь, для тебя это будет уже чересчур. Прочитай лучше мою рукопись. Там все изложено более продуманно.

– Ну, знаешь ли, меня это все теперь тоже касается. Ты, как я понял, не собираешься никуда уходить, так же как и я. Поэтому давай, выкладывай.

Юэн сердито заерзал на кровати и очень серьезным тоном произнес:

– Я не могу говорить об этом. Не сейчас. Мне плохо. Черт побери, у меня был чертов тяжелый припадок, а ты тут допросы устраиваешь.

– А мне кажется, что дело не в этом.

Себ был в некоторой степени поражен услышанным, но ему хотелось большего. Прежде всего он должен был показать, что контролирует ситуацию, и в данный момент его больше всего интересовало, для чего в конечном итоге может быть использован «великий дар» Юэна. Он также знал, что услышал далеко не полную версию событий. Возможно, приукрашенная версия тоже покоилась где-то в мешках и коробках Юэна. Кроме того, Себ прекрасно знал, что Юэн не был честным и вполне мог просто тянуть время.

– Дай-ка угадаю: в следующей главе что-то пошло не так – и все кончилось плохо. Для тебя. Как и всё в твоей жизни. Ты ничему не учишься. И вот тебе моя версия событий: ты предпринимаешь последнюю отчаянную попытку найти себе прибежище за мой счет, так как тебе больше некуда пойти. Но твоя песенка спета. Всё. Конец.

Себ еще не успел договорить до конца, а Юэн уже закрыл глаза.

* * *

Себ проснулся. Быстро сел. Отбросил пуховое одеяло и буквально вывалился из постели, как будто хотел как можно быстрее выбраться из того места, в котором он был, пока спал.

Это было огромное, частично освещенное пространство. Границы его терялись в темноте позади окружавших Себа фигур. Он, как и те, другие, висел в воздухе.

Себ не мог различить ни единого лица – только смутные силуэты голых серых тел. Иногда они с глухим звуком стукались друг о друга.

Из каждого пупка, включая его собственный, выходил извивающийся серебряный шнур, конец которого скрывался внизу, в темноте. Шнуры были гибкими и эластичными, как человеческая плоть, и светились в темноте, словно жидкая ртуть.

Сейчас, проснувшись, он подумал, что эти шнуры напоминали странные растения с металлическим светом, возможно паразитирующие на человеке. Ему вспоминались пещеры, покрытые грибком и заросшие настоящими грибами, растущими прямо на камнях.

Все люди в его сне были возбуждены. Они торопливо шептали что-то, производя руками кругообразные движения, словно плыли под водой. Под ними, там, где должен был находиться пол, плескалась вода. Черная, ничего не отражающая, без клочка пены. Подводный поток в своего рода пещере, и люди при помощи этих выходящих из живота серебряных шнуров были прикованы к его дну. Вода пробегала через все помещение и скрывалась в необъяснимой безграничной тьме.

Он поскреб пальцами потолок и постучал по нему. Поверхность издавала пустой звук, но была слишком твердой, чтобы ее можно было сломать. Он знал, что ему никогда не выбраться из этого тоннеля.

Единственным источником света здесь было лишь слабое свечение, исходившее от самих людей, покачивающихся в темноте, и от серебряных шнуров, которые держали их. Себ так и не понял, что именно произошло потом: не то потолок стал опускаться, не то начала подниматься вода. Старичок рядом с ним заплакал, как будто знал, что вскоре вода накроет их с головой и быстрое течение унесет в небытие.

Где-то поблизости, за пределами его видимости, раздался женский голос:

– Потоп. Сильный-сильный. Погружаемся глубоко. – Она казалась взволнованной от того, что ей предстояло совершить.

Другие начали повторять ее слова, словно это была команда или молитва. И так как его страх обернулся жуткой, необъяснимой радостью, Себ ощутил острую потребность присоединиться к общему хору.

Вода поднималась, и его шнур стал отсыхать, как уже ненужная пуповина. Плоть в том месте, откуда он выходил, стала черной. Свет шнура становился все более и более тусклым.

Он проснулся.

Что там Юэн говорил о том, чтобы быть замешанным во что-то более амбициозное? Замешанным во что-то опасное – не это ли он имел в виду?

Себ огляделся по сторонам. В комнате было темно, но он разглядел силуэты мебели. Из коридора в щель под дверью просачивался слабый свет. Это был мягкий серый свет, с нотками голубого льда.

Он открыл дверь и обнаружил, что свет был выключен, но он и без его помощи видел бóльшую часть коридора. Это тусклое свечение было повсюду, немигающее, застывшее. Но где был источник этого света? Откуда он шел?

Уличные фонари вдоль главной дороги были слишком далеко, и без электрического света ночью дом оставался темным. Себ был озадачен.

Может, это телевизор в гостиной? Юэн снова там?

Пока он пытался отыскать ответ на загадку этого таинственного свечения, внутри него росло чувство дискомфорта. Оно не имело ничего общего с каким-либо физическим ощущением, скажем, ощущением тепла или холода. Это было своего рода послевкусие того ночного кошмара, постепенно перерастающее в предчувствие. Он боялся, что может встретиться с чем-то непонятным и неприятным. Сама атмосфера дома, казалось, изменилась: повсюду ощущалось чье-то невидимое присутствие, появление чего-то странного.

С замиранием сердца он вспомнил, что чувствовал перед тем, как Юэн встретил его недалеко от дома. Электрический разряд, казалось, пробежал по шее и острыми иглами впился в кожу головы.

Юэн. Должно быть, он опять проецируется.

Он встряхнулся и ущипнул себя, как это делают, когда хотят понять, не сон ли все это. Не сон. Он глубоко вздохнул, чтобы остановить подступающий приступ паники. Но едва он сделал первый шаг к комнате Юэна, как ему пришлось обернуться в сторону лестницы. Он явно что-то услышал.

Звук доносился сверху. Он был приглушен толщиной стен и потолка, но над его головой, в гостиной, кто-то явно стонал и плакал.

Юэн?

Себ босиком, стараясь ступать как можно тише, прошел к лестнице и стал подниматься наверх. Он сделал всего несколько шагов, когда плач внезапно прекратился и он услышал чей-то голос, или скорее голоса. Они тихо и неразборчиво о чем-то шептались.

Теперь свет на лестнице изменился. Себ удивился, как могло телевидение создавать такое освещение, от которого стены и лестница казались серыми и грязными, если не сказать – запущенными.

Себ продолжил свой путь.

При этом странном освещении его собственный дом казался теперь совсем старым. Когда он вглядывался в площадку следующего этажа, в его воображении предстали заколоченные двери, закрытые ставнями окна, грязь и мусор, скопившиеся в щелях, и покрытые толстым слоем пыли полы и подоконники. Давно требующее ремонта помещение, куда десятилетиями не ступала нога человека.

Не успел Себ подняться на площадку третьего этажа, как услышал, что к отдаленному шепоту голосов добавился шорох бумаги, падающей на деревянные половицы. Или это ветер шелестел страницами книги?

С того места, где он стоял, Себ видел, что двери в кабинет и кладовую закрыты. Себ не мог видеть экран закрепленного на стене телевизора, однако индикатор включения не горел – телевизор выключен, а значит, источником света был не он.

Вне поля его зрения, в дальнем конце гостиной, кто-то начал разбрасывать листы бумаги, как будто пытался найти что-то и ненужные просмотренные листы с тихим шуршанием разлетались по полу.

Та часть гостиной, которую он видел – вся территория балконных дверей, – скорее напоминала подвал, в котором долгие годы хранилась его мебель. Свет был слабым и зернистым, с оттенком почерневшего серебра, как будто проходил сквозь щели в старых стенах здания. Вместо картин в резных рамках зияли черные дыры. Книжные шкафы представляли собой заляпанные чернилами четырехугольники. Углы комнаты и балконные двери терялись в темноте.

Все в этом странном свете казалось старым и дряхлым. Он заподозрил, что вернулся в свой недавний сон и был захвачен в плен призрачным светом жуткого кирпичного тоннеля со сточными водами.

Где же был источник света?