Текст книги "Некоторые не уснут. Английский диагноз"

Солдат слышал у себя над головой, как четыре темные фигуры царапают камень, словно океанские крабы, удирающие от острого клюва морской птицы. Оружия у них не было, кроме миссисипского мушкета, который, как он видел, тащил за собой мужчина. Но оказавшись впервые в непосредственной близи от Легия, солдат продолжил атаку, будто перед ним были мексиканские артиллеристы во время сражения в Пало-Алто. Пророк спрыгнул со своей тощей лошади и побежал к правому склону ущелья, когда драгун-кавалерист бросился на него.

Черная лошадь Пророка попятилась и затрясла головой, при этом из ее страшного желтого рта не вылетело ни капли слюны. Драгун направил свою лошадь прямо на нее. Проносясь мимо ее содрогающейся от ярости фигуры, он разрубил ей череп своим «Старым Ломателем Запястий» на две большие половины.

Драгун направил свою лошадь в погоню за карабкающимся в сторону скал Пророком, но та встала на дыбы, а затем ее повело в сторону, еще до того, как он услышал у себя где-то за правым ухом выстрел.

В отчаянном холоде рассвета, багровый мир из пыли и камня превратился вокруг него в сплошное пятно, и он спрыгнул со своей лошади, прежде чем та рухнула и заскользила по дну ущелья.

Перекатившись и вскочив на ноги, солдат высоко вскинул саблю, как их учил его на востоке один французский гусар. Попятился к своей лошади, тяжело раненной в шею двумя дробинами, выпущенными из одного ствола. Снял с седла карабин, и побежал к ближайшему склону ущелья, в противоположную от источника выстрела сторону.

Он пробежал футов двадцать, на тот случай, если стрелок уже перезарядится и сможет взять его на мушку вне укрытия. Упал за большой красный валун, из-за которого было видно вход и выход из ущелья. Где-то над ним находилось трое Нефийцев. Еще двое, один из них – Легий, поджидали на другой стороне.

– Сукин сын, – проворчал он.

– Это ты, кавалерист Эфраим Лайл? – Крикнул Легий из укрытия, где прятался словно черный паук среди камней.

– А то! – Солдат окинул взглядом ущелье, проверяя, не покажет ли Пророк свое бледное лицо.

– Я держу близко при себе крошку Мерси Лайл. Думаю, ты знаешь. А в холодные-холодные ночи особенно близко. Возможно, твой дядя и сделал ее женщиной, но я вспахиваю ее, словно плуг сухое поле. Слышишь меня, солдат?

Солдат стиснул зубы, и у двух из самых дальних откололись кончики.

– Но я – великодушный человек, Эфраим. Я мог бы поделиться с тобой крошкой Мерси. Ну, как тебе такое, солдат?

– Пытаешься принудить меня к действию, проповедник? Что ж, у тебя почти получилось, – сказал солдат, и ему пришлось сильно укусить свой рукав, набив рот шерстью, чтобы подавить рыдания, исполненные такой ярости, что глаза у него затянуло кровавой пеленой. Это все, что он мог сделать, чтобы остаться лежать на земле, а не вскочить с пистолетом и саблей в руках и не броситься на Нефийцев через высохшее русло реки.

– Господь всемогущий, – взмолился он. – Господь, который шел со мной долиной смертной тени, прошу тебя, сделай мне еще одно одолжение. Сделай так, чтобы у меня хватило сил отправить этих дьяволов обратно в пасть ада, из которой они выползли… После чего, Господь, я с радостью вернусь домой и буду заботиться о моей сестре так, как никогда прежде.

И на последнем слове молитвы он увидел, как длинная тень первого Нефийца поползла сквозь рассвет в его сторону. С длинными как у пугала на миссурском кукурузном поле руками, тот спускался по склону ущелья. Головой вперед. Прыжками и перебежками, словно летучая мышь.

Солдат использовал инстинкты, известные лишь человеку, часто бывавшему под обстрелом, и оставался неподвижным. Не дернулся ни единым мускулом, даже когда рваная тень твари накрыла его полностью. Подкрадываясь, Нефийцы редко издавали какие-либо звуки. Стоит человеку увидеть их, либо их тень, считай, все кончено, и у него нет иного пути, кроме как обратиться, едва их грязные зубы покрестят его плоть. Но в армии солдат научился у индейских лазутчиков, как и у тех индейцев, чьи рисунки видел в той пещере под холмом Кумора. Он научился идти по чужим следам на земле, при этом не оставляя своих. Еще он научился оставаться неподвижным и ждать, как это делают убийцы в прерии или в пустыне. Перед тем как нанести удар.

Он увидел тварь, когда повернулся и вытянул руку с саблей. Увидел, как та изготовилась прыгнуть, словно страдающий от голода человек на лошадиный труп. И не успели те черные глаза на сухом, как бумага лице моргнуть, как внезапно взвилась пыль и сверкнула на солнце сталь. Тварь уже смотрела вверх, на темно-синее небо. А в трех футах от ее жуткой, щелкающей зубами головы лежало его длинное тело, настолько худое, что оно буквально затерялось в свободных складках одежды.

Взгляд солдата скользнул вверх по склону ущелья, и он увидел еще двоих, черными тенями нависших над красными скалами. Они остановились, затем, словно змеи, опустили вниз свои желтоватые лица. Вытянули головы, словно гуси без оперенья, будто прислушиваясь к внезапному шуму, только что раздавшемуся внизу, и причину которого они не до конца поняли.

Их замешательство дало солдату время, чтобы вскинуть пистолет и застрелить ближайшего к нему Нефийца. Тот с визгом полетел со скалы вниз, и упал на валун рядом с ним с такой силой, что солдат услышал треск ломающегося позвоночника. А еще он увидел, что когда-то тварь была женщиной. Дробь из его пистолета сорвала с нее большую часть черного чепчика, и половину черепа вместе с ним. Глаза закатились, так что было видно лишь белки. Тихий вздох, похожий на шипение, вырвался из бледного безгубого рта. И больше он не открывался.

Встав на одно колено и уперев приклад карабина в плечо, как кавалерист, спрыгнувший с лошади и изготовившийся к бою, он прицелился в другую тварь. Та повернулась и стала быстро карабкаться, словно длинная крыса, по красной каменистой стене. Из пучка на затылке выбились пряди белых волос, струясь по пыльной ткани платья. Он видел ее уже раньше, давным-давно, как она ела змею в долине Вайоминга. Возможно, раньше она была женой мельника, хотя он не был уверен.

Подниматься по песчаному камню во второй раз Нефийке было явно тяжело. Она издавала горлом какое-то жалобное блеяние, похожее на козлиное, поскольку, должно быть, поняла, что ситуация изменилась не в ее пользу. Солдат выстрелил ей в спину, подняв в воздух большое облако пыли.

Несколько секунд она висела, после чего рухнула вниз, едва не скользя лицом по склону. Ударилась об выступ и отлетела, кувыркнувшись, на дно ущелья.

Издалека донесся жуткий сдавленный крик ярости и боли, и солдат услышал топот тощих и твердых как палки ног по камням. Раздался еще один голос, и он принадлежал Легию.

– Брат, остановись, – скомандовал Пророк, но последний член его паствы был настолько охвачен горем и яростью, что ничто не могло удержать его от немедленного возмездия.

Солдат спокойно и твердой рукой перезарядил карабин. Затем выглянул из укрытия, и увидел Нефийку, которую только что подстрелил, медленно ползущую то ли к черному экипажу, то ли к другой стороне ущелья, откуда дразнил его Легий. Одна из ее тощих рук была вывернута назад и болталась над торчащим наружу позвоночником. Ноги у нее не действовали. Даже если она и доберется до Пророка, Легий не оставит ее в живых. Солдат нередко находил тела тех, которых Легий прикончил, избавив тем самым его от хлопот. Какой проступок приводил к отречению, солдат мог лишь предполагать, но безумный Легий часто убивал членов паствы, разбивая им черепа чем-то тупым, возможно каблуком ботинка.

Солдат догадался, что несущийся сейчас на него Нефиец был мужем сломавшей позвоночник твари. Он улыбнулся, увидев, что тот держит в руках мушкет, который был в повозке. Но вспомнив, как его лошадь резко упала на бок, сбросив его с себя, перестал улыбаться.

Наклонившись вперед, приподнявшись на носки и упершись одним коленом в камень, солдат прицелился из карабина в страшилище, прыжками приближавшееся к нему. Вскинув над головой длинные бледные руки, Нефиец держал в них мушкет, как дубину. Рукава черной куртки и полотняной рубашки казались слишком короткими. Штанов, как и исподнего на нем не было. Из таза, обтянутого пятнистой кожей торчали две тощих, как весла ноги, заканчивавшихся желтоватыми когтистыми ступнями.

С расстояния пятнадцати футов солдат выстрелил вдовцу в лицо, снеся тому верхнюю половину головы. Из оставшегося подбородка брызнул фонтан черного сока, розоватые комочки и куски черепа застучали по сухим камням, словно капли нежданного дождя.

Не глядя перезарядив пистолет и карабин, солдат выглянул из укрытия и посмотрел в другой конец ущелья. Сунул пистолет в кобуру, саблю – в ножны, и выскочил из-за камня. Он последовал на скребущий звук, который издавала ползущая Нефийка.

Солдат наступил на затылок раненной твари, чтобы заставить ее замолчать, и почувствовал, как череп продавился, словно кочан капусты на фермерском поле. Затем отсек ей голову двумя взмахами сабли, насадил на кончик лезвия и поднял над собой.

– Легий! Посмотри, что бывает со Светлокожими Нефийцами! Никто из твоего стада не доживет до вечера. Клянусь Господом, ты будешь повержен. Но перед этим ты увидишь, что твоя паства будет скошена, как пшеница. Обещаю тебе это, ты, сын грязной шлюхи!

Ответа не последовало. Никакого движения, кроме струйки гальки и песка, просыпавшейся откуда-то сверху. Пророк был занят отступлением, пока солдат разделывался с его паствой, невольно собравшейся этим утром для очищения сталью и дробью. Легий уже исчез, как догадался солдат, отступил пешком в свое ветхое Царство Божье.

Две кобылы, которые тянули за собой черный экипаж, представляли собой скелеты, обтянутые пыльной шкурой. Кожа на ребрах была настолько тонкой и засиженной мухами, что казалось, будто животные мертвы уже несколько месяцев. С незрячих глаз, превратившихся в молочного цвета шары, гроздьями свисали белые клещи. Пахло от них свежеразрытыми могилами на извечно черных полях Гадеса. Раздутые животы покрывали следы зубов, укусы, через которые правоверные обескровили их, превратив в жалкие остовы.

Солдат обезглавил их одним ударом сабли, и они тут же рухнули на землю, со стуком старых костей. Этот черный экипаж больше не будет колесить по Божьей земле.

В самой повозке мало что осталось. Немного плюсневых костей. Три библии, изжеванные до переплетов грязными зубами. Детский чепчик, втоптанный в пыль. И две длинных берцовых кости. Солдат не был уверен, принадлежат они человеку или волу, но они были тщательно обглоданы и стали тонкими, как флейты.

Драгун обратил взор к небу. Из темно-синего оно стало голубым с вкраплениями розовых полос. На западном горизонте проглядывал огромный желток жаркого солнца, словно костер сквозь щель в пологе палатки. Когда солнце раскалит эту пустыню добела, Нефийцы попрячутся по домам. Но биться с ними было лучше на открытом пространстве, поэтому солдату предстояла пешая погоня за Пророком до земли обетованной.

Он вернулся к своей лошади, тихо и печально лежавшей в пыли. Та принялась лизать ему руки, глядя на него с такой любовью, с какой на него не смотрело ни одно живое существо, кроме его сестры, за всю его жизнь, столь жалкую и суровую жизнь, что он часто жалел, что родился. Он влил лошади в рот тонкой струйкой воду, поцеловал ее в теплый лоб, а затем застрелил из пистолета.

Солдат вытер глаза и повесил седельные сумки себе на плечи. Бутылки с керосином, завернутые в промасленную ткань, постукивали друг об друга. Остальная часть его припасов тоже находилась в сумках. Он взял две фляги и привязал их к поясу. Накинул на сумки свою драгунскую накидку. И направился в сторону Сиона.

Они держали рабов, захваченных во время пути через три штата, и с их помощью возвели на берегах Великого Моря унылые деревянные здание Сиона Пророка Легия. Когда работа была закончена, Нефийцы съели их заживо, изможденных и закованных в цепи. Стоя среди десятков грязных скелетов, солдат пошевелил носком ботинка несколько серых голов. Эти рабы не были избранными и не были обращены. Он вышел из черного сарая на главную улицу.

Кроме сарая, где они держали черный экипаж и трех адских кобыл, у них были еще три покосившихся деревянных хижины, смотревших окнами на мерцающий белый песок, протянувшийся до самых ущелий, которые он миновал этим утром. В конце ряда деревянных зданий стояла дюжина палаток, чьи полотняные бока трепетали на ветру.

Поселение казалось пустующим. Брошенным. Проклятым.

Солдат добрался сюда довольно быстро, и был уверен, что загнал длинноногого Пророка. Нефийцы быстро уставали. И всегда были голодными. Казалось, эти «избранные» нашли свое спасение в простом ковырянии в пыли и поедании любых живых существ, в жилах которых текла кровь. Однажды он нашел одного, залезшего по пояс в освежеванную тушу медведя и всецело поглощенного трапезой.

Он предположил, что население Сиона почивает в этих покосившихся зданиях и обвисших палатках, в ожидании, когда Пророк вернется с чем-нибудь теплым и визжащим в повозке черного экипажа. Солдат улыбнулся. Положил свои сумки на землю возле здания рядом с сараем.

– Я буду отомщён семикратно. Да.

Он побрызгал керосином вокруг деревянного фундамента здания и посыпал жидкость оружейным порохом. Ни звука не донеслось изнутри, ни шепота. Точно таким же способом он выжег нефийскую заразу из трех ферм, занятых ими в Вайоминге. Нефийцы не любили огонь. Должно быть, он напоминал им о доме.

Солдат закурил, бросил спичку в керосин, который вспыхнул дорожкой черного дыма. Огонь на солнечном свету был невидим. Древесина, которую Нефийцы использовали в строительстве зданий, была настолько сухой и изъеденной червями, в основном, взятой из кузовов повозок, что огонь тут же накинулся на нее с бешеным аппетитом.

Возле входа, прикрытого грязной муслиновой тряпкой, солдат положил свой карабин, вытащил саблю, и стал ждать.

Но ждать пришлось недолго. В глубине здания, где-то в темноте, где было их лежбище, он услышал шорох тонких конечностей. Затем раздался топот костлявых ног и щелканье зубов. Эти звуки становились все ближе, их источники перемещались по дому из гнилого дерева, еще не согретые ярким солнечным светом, но разбуженные густым дымом.

Они вышли на свет, моргая, кашляя и хныча. Три женщины в лохмотьях. Одна – в круглом платье в коричневую клетку, которое было теперь заскорузлым от грязи и испачканным спереди черной запекшейся кровью – вышла первой, из-под потрепанного чепчика моргали белки глаз. Она замешкалась на мгновение, и в спину ее толкнула другая тварь в покрытой пятнами ночной рубашке, дорогу которой загородила ее широкая юбка. Они принялись рычать и царапать друг другу кожистые лица длинными желтыми ногтями, пока не заметили присутствие драгуна.

Двумя быстрыми ударами сверху вниз, он разнес им черепа, будто молотком глиняные горшки. Третью пригвоздил к стене, и та принялась отбиваться острыми ногами, мотая облезлым черепом взад-вперед, и показывая ему черный язык, пока он не выстрелил ей в лицо из пистолета с расстояния двух футов.

Следующее здание он обработал керосином уже быстрее, поскольку опасался, что выстрел привлечет остальных. Разбил три бутылки в первой комнате, бросив их об стену. Сразу после того, как он поджег дом, он увидел в незастекленном окне второго этажа высохшее ухмыляющееся лицо. Похоже, что обитатели зашевелились. Но нижний этаж здания вспыхнул, отрезая им путь к спасению. И солдат молился, чтоб, если его сестра внутри, ее скрыл дым, дабы ему не пришлось видеть ее при белом свете утра.

Сквозь пляшущие внутри здания языки пламени он, наконец, увидел зыбкие очертания покачивающихся в дыму фигур, после чего те бросились к выходу. Две женщины выбежали, кашляя, и он тут же их прикончил, поскольку они сами практически подставили головы под удар. Еще одна с безволосым пятнистым черепом, в нижней юбке и грязной шали, выползла на четвереньках, и он снес ее мерзкую голову с узких плеч.

Двое детей, которым, как он предположил, не было и двенадцати, когда их укусили, вышли, шатаясь, ослепленные жарой и черным дымом, от которого проснулись. Он прикончил каждого быстрым ударом крест-накрест, затем пошел за карабином.

Солдат оглянулся на огромную белую пустыню, которая, мерцая, простиралась до дальних холмов, и ему показалось, что он увидел быстро приближающуюся тонкую черную фигуру. Но когда, прикрыв глаза от солнца и прищурившись, он всмотрелся еще раз, то не увидел ничего, кроме равнины из твердой соли, на которой не смог бы спрятаться даже койот.

Из третьего здания полным ходом шла эвакуация, и солдат проверил взглядом, нет ли у голодных дьяволов оружия. Долговязый мужчина в подтяжках и цилиндре держал в руках нечто, похожее на кремневое ружье, оставшееся от французов, воевавших с англичанами. Солдат снес ему голову из карабина. Другая, ослепшая от дыма растрепанная фигура наступила на его цилиндр когтистой ногой.

Воспользовавшись пожаром, охватившим два здания, и густым черным дымом, опустившимся на палаточный городок, солдат спокойно перезарядил и пистолет, и карабин. Поднявшись с колена, он принялся спокойно расстреливать тех, кто, завидев своего заклятого врага, вознамерились броситься на него. Две пыльных, костлявых старухи, в чепчиках и сарафанах, разлетелись на части, словно соломенные куклы. А затем он зарубил саблей двух девочек-подростков, пытавшихся бегать перед ним, словно курицы.

Третье здание он поджег изнутри, держа саблю наготове. Когда он вступил в забытую богом пыльную тьму, под ногами хрустели и катались обгрызенные кости и пустые черепа съеденных несчастных.

Он вышел, кашляя, и посмотрел в сторону палаток. Темные силуэты – он насчитал не больше пяти – ковыляли неровным строем под ярким солнцем. Двое из них рыдали, остальные трое тоже последовали их примеру, будто понимали, что время Великого Пробуждения подошло к концу. Одна лупила себя по лысой голове длинными руками, выдирая из черепа последние пучки бесцветных волос.

За спиной у солдата, три храма Сиона, этого Нового Иерусалима для паствы Светлокожих Нефийцев, пылали красно-черным пламенем, уходящим высоко в темно-синее небо.

Солдат направился к палаткам, перезаряжаясь на ходу. У оставшихся уже не было сил для сопротивления, хотя они рычали, как сторожевые псы, будто не желая отходить далеко от того, что находилось под тентами.

Наконец, одна тварь бросилась на него на четвереньках, взбивая костлявыми ногами пыль. И солдат отстрелил ей большую часть шеи и правой щеки. Тварь завыла, и затихла лишь, когда он раздавил каблуком ей череп. Из оставшихся четырех, одну, вопящую во все горло, он застрелил на месте, попав с десяти ярдов в морщинистое, как кора дерева лицо. Трое других разбежались по палаткам.

Солдат повернулся кругом, держа перед собой саблю. По спине у него пробежал холодок, вызванный предчувствием, которому он научился доверять. Нечто в высокой шляпе, низко жмущееся к земле, юркнуло за сарай, словно бродячая собака. Пророк Легий, должно быть, обошел Сион кругом и проник с запада через пустыню. Медленным, окольным путем, но тем самым не привлекая внимание драгуна.

Солдат опустился на колени и перезарядил карабин и пистолет. Сунул пистолет в кобуру, встал и бросился к сараю на поиски Пророка.

– Легий! Ублюдок ты этакий…

Из охваченного огнем и дымом здания рядом с сараем вырвалась ярко-оранжевая вспышка света и нечто, похожее на кулак сбило солдата с ног. Он почувствовал, как три ребра у него треснули, словно спицы в колесе, и весь воздух вышел из легких. Он понял, что ему попали в правый бок, и пуля прошла навылет. Когда он попытался сделать вдох, боль была такой силы, что он даже не смог закричать.

Солдат пошарил в пыли, пытаясь отыскать карабин, который отлетел в сторону при падении.

Из-за горящих у него за спиной зданий раздался крик Пророка, полный триумфа и ярости, призывающий поредевшую паству провести давно назревшую службу.

– И он искупит, мои братья и сестры. Искупит своей кровью, которую мы выпустим на этот священный берег!

Из-за палаток высунулось три жутко растрепанных головы. Нефийцы мотали ими из стороны в сторону, пытаясь разглядеть своими тусклыми глазами раненного солдата. Затем упали на четвереньки и поспешили к нему, лежавшему ослепленным и побелевшим от боли.

Он дважды резко вскидывал голову, когда усыпляющая чернота накатывала на его горящие глаза. Посмотрел на мокрую руку, которой зажимал себе правый бок. Пуля разорвала кожу и мышцы под соском и раздробила несколько ребер. Солдат молился, чтобы осколок дробинки не проник в живот, потому что чувствовал, что желудок жжет сотней маленьких угольков, и боялся, что тот больше не сможет принимать пищу.

Увидев, что он повержен и тяжело ранен, Нефийцы бросились к нему из палаток бешеными скачками. Возможно, учуяли в пыли и на его белой коже горячую кровь, отчего стали выть и скакать, словно голодные кошки, и каркать, как черные вороны.

С другой стороны от себя он услышал топот проповеднических ботинок.

Драгун стиснул зубы, вытащил пистолет и оглянулся на пожар рядом с сараем, но Легий использовал дым, как прикрытие, во время перезарядки. Солдат повернулся и выстрелил в лицо стоявшей на четвереньках твари, первой прибежавшей на пир. Две других разделились, и стали его окружать, завизжав от звука выстрела.

Он поднялся на колени, затем на ноги. Левой рукой вытащил из ножен саблю. Земля под ним ходила ходуном.

Что-то прыгнуло ему на спину и прокусило шляпу. Солдат почувствовал, как кожа отрывается от головы под воздействием грязных жующих зубов. Он перекинул Нефийца через плечо и раздавил ему череп. Вторая тварь в грязном корсете накинулась на него, целясь длинными пальцами в глаза, но он пронзил ее саблей и нанизанную приподнял в воздух, удерживая на расстоянии от своего тела. Посмотрел, как та извивается, как змея, затем опустил на землю, скинул с сабли быстрым ударом ботинка, и тварь рассыпалась, словно сухая труха.

И тут показался Легий. Были видны лишь его зубы под черной шляпой и длинная вытянутая рука с пистолетом. Это был старый кавалерийский пистолет, не отличавшийся точностью. Он мог поразить цель не больше, чем с двадцати ярдов, и с таким же успехом оторвать стрелявшему руку. Пророку просто повезло с тем первым выстрелом из-за сарая. Он прицелился, чтобы второй сделать уже наверняка, и подошел вплотную.

– Похоже, Эфраим, мне придется собирать здесь новую паству.

Редкие пряди волос слегка развевались, когда Легий приблизился к нему. От одного колена осталась лишь кость, торчавшая из штанины.

Солдат пошатывался, истекая потом и кровью. Он поднял саблю, хотя сомневался, что у него хватит сил снова воспользоваться ею. Или сил на то, чтобы обругать себя, за то, что зашел так далеко, но не сумел перед смертью обезглавить этого лжепророка, этого нечестивого мессию. Но глубоко внутри, под жгучей болью и угасающей жизнью, солдат все-же нашел уголь ненависти к этому дьяволу, столь жаркой, что сумел плюнуть в него.

Дьявол ухмыльнулся из-под козырька черной шляпы. Его голос был тихим, нежным, почти женственным.

– Солдат, я мог бы начать собирать новых последователей с тебя. Из тебя получился бы хороший воин-апостол. Что скажешь, кавалерист? Я укусил твою сестру в нашу брачную ночь, в кровати твоего дяди. Она была такой сладкой. Бьюсь об заклад, у ее брата вкус меда с молоком. Она принесла мне двойню, солдат. Твои племянники лежат там сейчас и ждут сладкого красного молока жизни.

Солдат встряхнул головой, в глазах плыло от слез. Его сердце превратилось в пустую скорлупу из-за тех бесконечных ужасов, которые предстали перед его усталыми глазами и обожгли ему уши.

Пророк направил длинное, тяжелое дуло пистолета драгуну прямо между глаз.

– Или может, мне нужно просто прикончить тебя здесь и проглотить словно рыбу и хлеб, которыми наш спаситель накормил пять тысяч человек. Да, я верю, что могу по праву…

Тут Пророк резко оторвался от земли.

Развернулся в воздухе.

И с громким стуком упал на песок.

А затем солдат услышал, как выпушенный из мушкета заряд продолжает рассекать воздух пустыни.

Лежа на песке, Пророк корчился, словно в припадке. Рука с пистолетом была неестественно вывернута и лежала в стороне от тела.

С полузакрытыми глазами, солдат развернулся, волоча по земле саблю. И увидел маленького, старого золотоискателя с грязной бородой, медленно бредущего по белому песку, с мушкетом в руках, который был длиннее, чем он сам.

Солдат снова посмотрел на Пророка Легия. Тот уже развернулся, поднялся на тощие колени, и пытался левой рукой забрать пистолет из правой. Мушкетная пуля попала ему в грудь и вышла из спины, пробив куртку и накидку. Из сухого отверстия шел белый дымок.

Солдат вскинул саблю обеими руками, но это движение заставило его вскрикнуть и едва не выронить ее. Боль в боку была слишком сильной, чтобы дать выход мести. И он закричал от отчаяния и осознания собственной убогости. От неспособности восполнить кровопотерю и вернуть сестру, которую у него отняли. Он согнулся пополам, и, чтобы не упасть, оперся на саблю, как на клюку. Затем из последних усилий выпрямился и обрушил саблю на тощую шею Пророка.

Удар заставил Легия упасть плашмя, но не отсек голову.

Тут к нему подошел старик.

– Тише. Тише. Тише, – сказал он. Затем посмотрел на проповедника и плюнул длинной струей табачного сока и слюны тому в затылок. Наступил ногой в грязном мокасине Пророку на руку с пистолетом.

– Будь я проклят. Этот человек не жив и не мертв. Как такое может быть? Боже милостивый.

– Мой пистолет. Заряди его, – сказал солдат.

– Слушаюсь, сэр. – Старый золотоискатель взял пистолет и зарядил его порохом и пулей, затем протянул драгуну.

– Легий. Моя сестра. Где она?

Пророк сплюнул и ахнул, рот у него был вымазан в черной крови. Лицо было перекошено, каждое сухожилие длинной шеи и острого подбородка напряжено. Он что-то лепетал, высоким, пронзительным, как у ребенка голосом, но ни старый золотоискатель, ни солдат не понимали ни слова. Поэтому солдат прервал допрос. Он был близок к обмороку и хотел убедиться, прежде чем покинет этот мир, что Пророк действительно умер. Поэтому он приставил драгунский пистолет к затылку бледного, холодного черепа и разнес его на куски, словно тыкву с забора.

– Те палатки, старик, – сказал солдат.

Старик дал драгуну упереться на себя левой рукой и повел его к палаткам. Там он начал таскать ослабшего солдата от одного трепещущего полога к другому.

– Какой же Бог сотворил это, солдат? Какой же Бог? – спросил его старик в последней палатке. Но к тому времени навалившийся на него солдат уже закрыл усталые глаза и покинул этот мерзкий мир. Он был далеко от того серого, высохшего и хнычущего существа, что лежало у них под ногами на грязном матрасе. Драгун ушел в другое место искать свою сестру, которую так и не нашел среди Светлокожих Нефийцев на берегу Великого Мертвого Моря. Последними его словами были: «Воспользуйся моей саблей».

Старик отнес молодого солдата подальше от смрада смерти, который скоро должен был усилиться под белым солнцем пустыни, и упокоил его с миром в песке. Закрыл драгуну глаза и прочитал три строчки из единственной молитвы, которую помнил. Или это был гимн? Он не знал, но сделал для этого человека то, что мог. Затем отпилил драгуну голову его же собственной саблей, такой тяжелой и длинной, что он подивился силе той руки, что размахивала ей, словно хлыстом над безбожниками.

Затем золотоискатель вернулся к двенадцати палаткам, чтобы закончить страшную работу кавалериста.

В последней он отсек крошечные сморщенные головы у тех, кто был уже мертв, или почти мертв – у тех, кто выполз из мертвых утроб Нефийских матерей. Острое лезвие сабли снова и снова царапало камень, будто те родильные палатки стояли на каменном полу посреди всего этого песка.

Любопытный золотоискатель отбросил ногой в сторону потрепанные свертки с обезглавленным потомством, затем пошарил ногой в пыли. То, что лежало под песком, было гладким и волнистым, как обточенный водой валун в чистом горном ручье.

Привыкший добывать из-под земли чудеса, старик бросил саблю и, обернув левый мокасин какой-то грязной пеленкой, принялся тереть ногой твердый камень.

Через несколько минут он обнаружил огромный глаз, изогнутый, как миндаль и прикрытый тяжелым веком. Десять минут спустя он очистил от песка то, что оказалось целым лицом.

К концу дня останки Нефийского потомства и стариков сгорели дотла в пылающих зданиях Сиона, на берегу Великого Мертвого Моря, а их палатки были срезаны с земли, унесены в сторону от лагеря и оставлены в виде горы грязного тряпья. Вскоре они тоже были преданы огню, ибо золотоискатель чувствовал, что именно этого хотел солдат. А когда солнце село за мерцающий океан безжизненной воды, и от зданий на его проклятом берегу остались лишь почерневшие дымящиеся остовы, старик посмотрел на то, что обнаружил под семью палатками. На то, что было сокрыто под невесомыми оболочками мертвых детей в этом чумном госпитале, и под песком.

Он посмотрел на шесть гигантских базальтовых голов, восемь футов в высоту и девять в ширину каждая, весивших примерно сорок тонн, как он подсчитал. Пытливо вгляделся в их огромные раскрытые глаза, которые, в свою очередь, смотрели на темнеющее и заполнявшееся яркими звездами небо. А когда он, наконец, ушел прочь, унося свой мушкет, пистолет, карабин и саблю драгуна, не желая задерживаться возле этих руин в темноте, он задался вопросом, были ли то лики Богов? Богов, сотворивших все это?