Текст книги "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики"

VII

К середине 1930-х гг. гитлеровский режим посредством всех этих многочисленных переговоров и компромиссов добился крайне выгодных для себя результатов. Вместо того чтобы препятствовать политическим изменениям, как это произошло во время первой германской революции в 1918–1919 гг., крупный бизнес активно участвовал во многих ключевых аспектах гитлеровской националистической революции. Инициатива, несомненно, принадлежала властям (политическому руководству).

Иногда она исходила от Шахта, Рейхсминистерства экономики или Рейхсбанка, иногда – от геринговского Министерства авиации или других армейских структур. Иногда источником инициативы являлись Вильгельм Кепплер и его специальный штаб, занятый решением сырьевых вопросов. Однако практически в любом контексте и даже в условиях, когда можно было бы ожидать определенного сопротивления, агенты режима могли рассчитывать на сотрудничество со стороны немецкого бизнеса. Опорой и источником энергии и для программы автаркии, и для перевооружения и даже для множества новых контролирующих органов служили опытные управленцы, пришедшие на службу режиму из германской промышленности. Согласно знаменитому изречению Гитлера, в национализации предприятий не имелось никакой нужды, если можно было национализировать само население. В том, что касается немецкой управленческой элиты – одного из наиболее важных слоев этого населения, – режим, несомненно, нашел в ее рядах множество партнеров, готовых к сотрудничеству.

5. Низкобюджетная Volksgemeinschaft

Если Гитлер в конечном счете мотивировался апокалиптическими видениями национальной катастрофы, то он же разделял и более традиционные представления о прогрессе и преуспеянии нации[409]409
  Указание на этот аспект мышления Гитлера впервые появилось в работе: R. Zitelmann, Hitler: Selbstverstandnis eines Revolutionars (Stuttgart, 1987).


[Закрыть]. Отвечая на просьбу журналиста назвать свою главную политическую задачу, Гитлер ответил просто: «Я намереваюсь сделать германский народ богатым, а Германию – красивой. Я хочу повысить уровень жизни отдельной личности»[410]410
  Об этом и дальнейшем см.: W. König, «Das Scheiterneinernationalsozialistischen Konsumgesellschaft», Zeitschriftfiir Unternehmensgeschichte, 48 (2003), 152-3.


[Закрыть]. И он, несомненно, полагал, что такой же точки зрения на процветание нации придерживаются все его Volksgenossen (соотечественники). Ни один из предшествовавших политических режимов не мог сравняться с Третьим рейхом в прославлении рабочих и их вклада в создание немецкого народного единства. В этом отношении официальный язык нацистской Германии задавал совершенно иные стандарты по сравнению с Веймарской республикой, не говоря уже о вильгельмовской монархии. В своей основе гитлеровская мечта, несомненно, носила коллективистский характер. Однако Гитлер высмеивал «идеологию бережливости» и «культ примитивизма», насаждавшиеся большевиками. По его мнению, германский народ заслуживал большего. Его следовало поднять на более высокий уровень жизни, в большей степени соответствовавший идеям о Volksgemeinschaft (народной общности) как сообществе представителей высшей расы. Согласно заявлению Германского трудового фронта, «конечная политическая цель» национал-социализма заключалась в том, чтобы «обеспечить народу образ жизни, отвечающий его способностям и его культурному уровню». Принципиальная проблема заключалась в громадном разрыве между этими возвышенными чаяниями и германской реальностью. По стандартам той эпохи, не говоря уже о стандартах конца XX века, Германию в 1920-х и 1930-х гг. нельзя было назвать процветающим обществом. И с тем чтобы избежать путаницы, возможно, следует подчеркнуть, что это не было краткосрочным итогом Великой депрессии. Проблема международного экономического неравенства имела более глубокие корни.

I

В 1938 г. престижный гамбургский журнал Weltwirtschaftliches Archie опубликовал статью молодого австралийца Колина Кларка, прославившегося в качестве одного из ведущих мировых специалистов по экономической статистике[411]411
  С. Clark, «International Vergleich der Volkseinkommen», Weltwirtschaftliches Archiv, 47 6938)’ 51–76, вслед за которой последовала классическая работа Кларка: С. Clark, The Conditions of Economic Progress (London, 1940).


[Закрыть]. Статья Кларка называлась «Сопоставление национального дохода в странах мира» и ее значение заключалось в том, что Кларк впервые систематически попытался выйти за пределы традиционного сравнения оценок национального дохода с помощью текущих валютных курсов и учесть такой сложный фактор, как паритет покупательной способности[412]412
  Значение проведенного Кларком анализа явно получило в Германии высокую оценку, о чем свидетельствует квазиофициальный отзыв представителя Статистического бюро Рейха. См.: Р. Jostock, «Wieweit sind Volkseinkommen international vergleichbar?», Weltwirtschaftliches Archiv, 49 (1939), 241-73; P. Jostock, Die Berechnung des Volkseinkommens und ihr Erkenntniswert (Stuttgart, 1941).


[Закрыть]. В своей новаторской работе Кларк нарисовал картину, которая в дальнейшем расширялась и уточнялась, но не претерпела существенных изменений в течение последующих 70 лет исследований. По оценкам Кларка, уровень жизни в Германии в смысле дохода на душу населения был вдвое ниже, чем в США, и по меньшей мере на треть ниже, чем в Великобритании. Опираясь на работу, проделанную в течение последних тридцати лет, мы можем провести подобные сопоставления не только в пространстве, но и во времени[413]413
  См.: A. Maddison, The World Economy: A Millennial Perspective (Paris, 2001). В этой работе сопоставления производятся в так называемых международных долларах 1990 г. (Международный доллар вычисляется делением единицы валюты соответствующей страны на расчетный показатель паритета покупательной способности, которую доллар США имел внутри этой страны в оговоренное время. Обычно эталоном выступают 1990 или 2000 годы. Данная система расчетов была создана экономистами Роем Гири и Салемом Хамисом – Прим. ред.).


[Закрыть].

ТАБЛИЦА 3.

Положение Германии в мировой экономике в 1930-х годах (в среднем за 1924–1935 гг.)

С точки зрения современной статистики германский национальный доход на душу населения в 1935 г. составлял примерно 4500 долларов, по сравнению примерно с 20 тыс. долларов в современной Германии. В современном рейтинге экономического развития Третий рейх находился бы рядом с ЮАР, Ираном или Тунисом. Разумеется, это сравнение является довольно натянутым, поскольку нынешние Иран и ЮАР могут импортировать высокие технологии из более развитых обществ – будь то ядерные реакторы, компьютеры или реактивные самолеты, – в то время как у гитлеровской Германии такой возможности не имелось. Поэтому такое сопоставление несколько льстит Германии. Но оно тем не менее позволяет составить представление о крайне неравномерном характере германского экономического развития в 1930-е гг.

Разрыв между Германией и США был наименее удивительным из всех открытий Кларка. К 1920-м гг. стандартные атрибуты массового потребления XX в. – автомобиль, холодильник, радио – уже стали нормой в США, в то время как в Европе обладание этими же товарами ограничивалось узким кругом верхушки среднего класса[414]414
  Излишне полемичные рассуждения о «навязывании» Европе американских стандартов жизни см. в: V. de Grazia, Irresistible Empire: America’s Advance through Twentieth-Century Europe (Cambridge, Mass., 2005). См. также: W. König, Geschichteder Konsumgesellschaft (Stuttgart, 2000), 108-22.


[Закрыть]. Как отмечал Гитлер в своей «Второй книге», причину этого большого различия в уровне жизни было невозможно понять, не учитывая изобилия естественных ресурсов и обширности потребительских рынков в США. Эти условия способствовали огромным успехам в развитии технологий фабричного производства, которые позволили среднему американцу достичь такого материального уровня жизни, о котором простые люди в Европе могли только мечтать. Корни «американской системы» восходят по крайней мере к середине XIX в. и к началу массового производства винтовок в государственных арсеналах США[415]415
  О дальнейшем см. литературу, обзор которой приводится в: S. L. Engermann and R. E.Gallman, 7he Cambridge Economic History of the United States, vol. Ill (Cambridge, 2000), 829-45.


[Закрыть]. Но по мере того как вступал в свои права новый век, идея массового производства последовательно распространялась на все более сложные механизмы: от винтовок на швейные машины, от швейных машин на велосипеды и от велосипедов на автомобили. В начале 1920-х гг. воплощением триумфального прорыва в новую эру промышленного производства выступал прежде всего автомобиль «Форд-Т». Генри Форд на своих автомобильных заводах, сперва в Хайленд-парке, а затем в Дирборне под Детройтом первым освоил важнейшие элементы того, что получило название «фордизм»: конвейер, обеспечивавший высокие темпы сборки, новое высокопроизводительное оборудование – в первую очередь шлифовальные и автоматические токарные станки, – максимально широкое использование специальных механизмов, разработанных для оптимизации производства конкретной стандартизированной продукции, безжалостное снижение стоимости сырья и деталей посредством создания производственной цепочки полного цикла, от получения сырья до финальной сборки, крупномасштабное использование полуквалифицированной и неквалифицированной рабочей силы, а также максимальная эксплуатация рабочих (в обмен на исключительно высокие заработки). Результатом этих мер стало массовое производство стандартизированной продукции при поразительно низких издержках. Автомобили Форда были такими дешевыми, а оклады на его заводах были такими высокими, что рабочие, трудившиеся на Форда, представляли собой крупный рынок собиравшихся ими автомобилей – в Европе такая ситуация была практически немыслима.

Разумеется, было бы наивно принимать фордовский миф за чистую монету. Генри Форд в первую очередь был пропагандистом[416]416
  Книга Форда «Моя жизнь, мои достижения» (Н. Ford, Му Life and Work [London, 1923]; Г. Форд, Моя жизнь, мои достижения [Москва, 2017]) была сразу же переведена на немецкий, как и его книга «Международное еврейство» (Н. Ford, The International Jew [Leipzig, 1922]; Г. Форд, Международное еврейство [Москва, 2000]).


[Закрыть]. Европейская промышленность в начале XX в. ни в коем случае не находилась в неведении относительно технологии массового производства[417]417
  Т. von Freyberg, Industrielle Rationalisierung in der Weimarer Republik (Frankfurt, 1989); T. Siegel and T. von Freyberg, Industrielle Rationalisierung unter dem Nationalsozi-alismus (Frankfurt, 1991). О распространении новаторских методов использования станков в немецкой промышленности в межвоенный период см.: J.A.Tooze, «„Punktuelle Modernisierung“: Die Akkumulation von Werkzeugma-schinen in „Dritten Reich“»,Jahrbuchfur Wirtschaftsgeschichte, 1 (2003).


[Закрыть]. IG Farben, Vereinigte Stahlwerke, Siemens и AEG являлись вертикально интегрированными корпорациями, способными наравне со своими американскими конкурентами извлекать прибыль из массового производства самых разных товаров: от красок для тканей до медикаментов, листового металла и электрических лампочек[418]418
  A. Chandler, Scale and Scope: The Dynamics of Industrial Capitalism (Cambridge, Mass., 1990). 393–502.


[Закрыть]. Ступенью ниже этих корпоративных гигантов в Германии можно было найти буквально сотни небольших фирм, занятых массовым изготовлением всего на свете – от винтов до газовых ламп и губных гармошек[419]419
  Например, фирма Hohner в 1929 г. изготовила почти 22 млн губных гармошек, поставлявшихся буквально во все страны мира. См.: H. Berghoff, Zwischen Kleinstadt und Weltmarkt: Hohner und die Harmonika 1857–1961 (Paderborn, 1997), 391.


[Закрыть]. Ужасающая бойня Первой мировой войны не состоялась бы в том случае, если бы все ее участники не имели возможности в колоссальных масштабах производить орудия разрушения. Самым примечательным, возможно, служит то, что Великобритания, Франция, Германия и Италия в 1918 г. наперегонки выпускали боевые самолеты – несомненно, самое яркое техническое изобретение начала XX в.[420]420
  J. H. Morrow, German Air Power in World War I (Lincoln, Nebr., 1982); L. Budrass, Flugzeugindustrie undLuftrustung in Deutschland (Düsseldorf, 1998), 21–66; Engermann and Gallman, Cambridge Economic History of the US, III, 839.


[Закрыть] С 1914 по 1918 г. одна только Германия выпустила 47 тыс. самолетов всех типов, в этом отношении едва ли чем уступая Америке, где в 1918 г., на пике производства, было построено 14 тыс. самолетов. Эти летающие машины были хрупкими сооружениями, сделанными из дерева, проволоки и полотна, пропитанного лаком. Но они по любым стандартам представляли собой сложные механизмы и приводились в действие авиамоторами, которые всего через 15 лет после первого полета братьев Райт уже были в 20–30 раз более мощными, чем жалкий 12-сильный моторчик, установленный на их аэроплане. Все это было бы невозможно без впечатляющих достижений в металлургии и машиностроении, ни в коем случае не представлявших собой исключительную прерогативу Детройта. На переднем крае современной металлообработки европейцам самим было чем похвастаться. Однако бесспорным фактом являлось колоссальное американское превосходство в области товаров массового производства. Согласно сопоставлениям того времени, в середине 1930-х гг. Америка более чем вдвое обгоняла своих европейских конкурентов по производительности в большинстве отраслях промышленности, а в том, что касалось производства автомобилей и радиоприемников, разрыв достигал 4:1 и даже 5:1[421]421
  L. Rostas, «Industrial Production, Productivity and Distribution in Britain, Germany and the United States», Economic Journal, 53 (1943), 39–54.


[Закрыть].

При взгляде из XXI века еще более удивительным выглядит заметное отставание Германии от Великобритании. По оценкам Кларка, Великобритания не только опережала Германию в смысле дохода на душу населения; он полагал, что, несмотря на значительно меньшую численность населения островного государства, британская экономика была все же крупнее германской. Недавние вычисления привели к пересмотру этого вывода. Сейчас мы полагаем, что германская экономика в 1930-е гг. своими масштабами все же немного превосходила британскую. Однако утверждение о том, что доход на душу населения в Германии был существенно ниже, чем в Великобритании, остается в силе. Эту разницу явно нельзя приписать каким-либо качественным различиям в производительности между британской и германской промышленностью[422]422
  Сравнение Англии и Германии с британской точки зрения см. в: S. Broadberry, The Productivity Race: British Manufacturing in International Perspective, 1850–1990 (Cambridge, 1997).


[Закрыть]. Практически во всех областях промышленности германские и британские фирмы ни в чем не уступали друг другу. Отставание Германии объяснялось ее обширным и крайне неэффективным аграрным сектором, а также большим количеством мелких магазинов и мастерских в сфере услуг и ремесел. В 1930 г. производительность на душу населения в германском сельском хозяйстве составляла лишь половину от производительности в промышленности, в то время как в сельском хозяйстве по-прежнему было занято более 9 млн человек[423]423
  В 1936 г. добавленная стоимость на душу населения достигала в сельском хозяйстве 1200 рейхсмарок 1913 г., в то время как за пределами аграрного сектора производительность на душу населения составляла 2400 рейхсмарок; цифры взяты из: W. G. Hoffmann, Das Wachstum der deutschen Wirtschaft (Heidelberg, 1965), 205-6, 454.


[Закрыть].

Разумеется, простые немцы были незнакомы с новейшими статистическими подсчетами. Но цифры Кларка лишь подтверждали то, что всем и так подсказывал здравый смысл. В 1890-х и 1900-х гг. вильгельмовская Германия тешила себя мыслью о том, что она быстро догоняет Великобританию[424]424
  См.: K. Helfferich, Deutschlands Volkswohlstand 1888–1913 (3rd edn., Berlin, 1914).


[Закрыть]. Осознавать этот факт было приятно, но в то же время из него вытекало признание относительной отсталости Германии. После Первой мировой войны, гиперинфляции и принуждения страны к выплате обременительных репараций никто не сомневался в том, что германское экономическое развитие отброшено назад на десятилетия. Убеждение в этом было настолько твердым, что статистические данные, говорившие об обратном, общество встречало изъявлениями гнева и недоверия[425]425
  Спорные моменты, связанные с оценкой объемов государственных инвестиций, обсуждаются в: J. A. Tooze, Statistics and the German State 1900–1945: The Making of Modern Economic Knowledge (Cambridge, 2001), 172.


[Закрыть]. Все считали, что британские рабочие живут лучше их немецких товарищей, и многие именно этим объясняли хроническую безработицу, наблюдавшуюся в 1920-е гг. в британской промышленности. Поразительное богатство британского среднего класса в межвоенный период не имело аналогов в Германии. Помимо этого, впечатление британской экономической мощи усиливалось из-за наличия у этой страны обширных колоний. Немцам казалось, что Великобритания и другие колониальные державы, а также Америка, держат в своих руках все мировые источники сырья[426]426
  Эта тема постоянно всплывает в пользовавшихся огромной популярностью книгах А. Цишки о разных видах сырья: A. Zischka, Der Kampf um die Weltmacht Baumwolle (Leipzig, 1935), Wissenschaft bricht Monopole (Leipzig, 1936, распродана тиражом в 616 тыс. экземпляров), Brot für Zwei Milliarden Menschen (Leipzig, 1938), Ölkrieg (Leipzig, 1939) и Englands Bündnisse (Leipzig, 1940). Общие тиражи книг Цишки до 1945 г. составляли миллионы экземпляров.


[Закрыть]. Хотя в Германии, естественно, существовали собственные корпоративные гиганты, именно транснациональные компании из лондонского Сити, нефтяные фирмы и каучуковые корпорации воплощали в себе зловещее глобальное влияние современного капитализма. С учетом нынешнего статуса Германии как одной из самых богатых и мощных экономических держав планеты такое глубоко укоренившееся чувство неполноценности выглядит труднообъяснимым. Но, не принимая его во внимание, невозможно понять, почему дискуссии в немецкой публичной сфере в межвоенный период были настолько пронизаны ощущением безысходной бедности страны. И именно на этом фоне следует рассматривать материальные чаяния Гитлера в отношении Volksgemeinschaft.

Для того чтобы изучить повседневную жизнь простых немцев, нам придется спуститься с абстрактных высот сравнительной национальной статистики. В 1930-х гг. часовой заработок большинства немцев исчислялся не в рейхсмарках и тем более не в долларах 1990 г. с поправкой на ППС, а в пфеннигах. Только самые высокооплачиваемые работники – такие как квалифицированные механики или наборщики, – зарабатывали больше одной рейхсмарки в час. На другом конце шкалы находились мужчины, работавшие на лесопилках и текстильных фабриках, – у них часовой заработок составлял всего 59 пфеннигов[427]427
  Цифры относятся к 1939 г. и взяты из: SRA, Statistisches Jahrbuch fur das Deusche Reich (1941/42) (Berlin, 1942), 382. См. подробное обсуждение в: R. Hachtmann, Indus-triearbeit im «Dritten Reich» (Gottingen, 1989).


[Закрыть]. Неквалифицированные женщины, работавшие в текстильной и пищевой промышленности, не могли рассчитывать больше чем на 42–45 пфеннигов в час. В 1936 г., когда в Германии не было безработных, 14,5 млн человек – 62 % всех германских налогоплательщиков– декларировали годовой доход, не превышавший 1500 рейхсмарок, что соответствует недельному заработку в 30 с небольшим рейхсмарок или часовому заработку примерно в 60 пфеннигов[428]428
  Об этом и дальнейшем см.: G.Thost, «Das Einkommen der Arbeiter, Angestellte und Beamten», Die Deutsche Volkswirtschaft, 20 (1939), 776-80.


[Закрыть]. Еще 21 %, или 5 млн рабочих и служащих, декларировали годовой доход в размере от 1500 до 2400 рейхсмарок (от 30 до 50 рейхсмарок в неделю). И лишь 17 % всех налогоплательщиков декларировали доход, превышавший 2400 рейхсмарок, или 50 рейхсмарок в неделю. Эта пирамида доходов четко делилась по классу и полу. Мужчины-пролетарии в 1936 г. в среднем принесли домой 1761 рейхсмарку, в то время как женщины из числа рабочего класса заработали всего по 952 рейхсмарки. Средний мужчина-служащий заработал 3000 рейхсмарок– почти вдвое больше, чем его коллеги женского пола. Переход от дохода индивидуума к общему доходу домохозяйств чреват ловушками. Однако приведенные выше цифры дают некоторое представление о возможном диапазоне доходов. Если общий доход домохозяйства, в котором и муж, и жена работали на заводе, заметно превышал 2700 рейхсмарок в год, то оно могло считать, что ему повезло. Напротив, в домохозяйстве служащих общий доход мог превышать 4000 рейхсмарок – такая цифра получается при сочетании среднего мужского заработка со вторым доходом, получаемым, например, незамужней дочерью.

Реальное значение этих скромных цифр станет для нас ясным, если мы сравним их с ценами, в которые германским домохозяйствам обходилось удовлетворение элементарных потребностей[429]429
  SRA, StatistischesJahrbuch far das Deutsche Reich, 377-80.


[Закрыть]. Килограммовая буханка черного хлеба в 1930-е гг. стоила 31 пфенниг, что соответствовало получасу труда многих низкооплачиваемых германских работников. Главной пищей германского рабочего класса служил картофель. Пять килограммов картофеля обходились всего в 50 пфеннигов. Килограмм бекона стоил половину дневного заработка– 2 марки 14 пфеннигов. Чрезвычайно дорогим было масло. В 1936 г. цена килограмма масла составляла 3 марки 10 пфеннигов. 250-граммовый кусок масла стоил больше часового оклада. Выражение «плакать над пролитым молоком» приобретет новый смысл, если учесть, что литр этой драгоценной жидкости стоил 23 пфеннига. Едва ли можно было назвать дешевыми и яйца, стоившие по 1,44 марки за дюжину. И даже пиво, отпускавшееся по цене в 88 пфеннигов за литр, представляло собой серьезную нагрузку на продовольственный бюджет рабочих. Неудивительно, что большинство немцев жило на скромном и однообразном рационе, состоявшем из хлеба и джема, картошки, капусты и свинины, запивавшихся водой и небольшим количеством молока и пива. Отсюда и презрительное прозвище немцев «Kraut» («капустник»), популярное во Франции и Великобритании. Кроме того, немцы в больших количествах потребляли натуральный и суррогатный кофе – почти по 5 килограммов в год. Наконец, они были заядлыми курильщиками, выкуривая по две сигареты на человека в день. При цене в 3 пфеннига за штуку сигареты были удовольствием, которое могли себе позволить даже самые бедные. В среднем в домохозяйствах рабочих расходы на пищу, напитки и табак в целом составляли от 43 % до 50 % бюджета[430]430
  Ibid., 448. По данным из Clark, Conditions, 69, американцы тратили на питание практически столько же денег, сколько немцы, но эти расходы составляли всего 21,5 % их дохода. Контраст между Германией и Великобританией был менее резким, но все же заметным. По сравнению с немцами, британские домохозяйства тратили на питание лишь 30 % своего дохода.


[Закрыть]. Еще 12 % приходилось на плату за проживание, которая, таким образом, составляла в среднем домохозяйстве немецких рабочих всего 24 рейхсмарки в месяц. Еще 5 % шло на оплату коммунальных услуг. На все прочие расходы, в том числе на одежду, хозтовары, транспорт, медицину, страхование и оплату социальных расходов и образования, в домохозяйстве из четырех человек оставалось всего 67 рейхсмарок в месяц. Пара мужских ботинок стоила 10 рейхсмарок. Замена подметок на ботинках обходилась в 4 рейхсмарки. Детскую обувь не удалось бы купить намного меньше, чем за б рейхсмарок – дневной заработок большинства рабочих. Если главе семейства требовался новый костюм, то его покупка поглощала буквально весь располагаемый доход семьи.

Понятно, что в гитлеровской Германии лишь незначительное меньшинство населения жило в условиях, которые мы бы сегодня определили как комфортабельные[431]431
  Яркое и обильно иллюстрированное описание повседневной жизни в межвоенной Германии см. в: G. Kahler (ed.), Geschichte des Wohnens (Stuttgart, 1996), IV.


[Закрыть]. И это подтверждается при сравнительном рассмотрении стран мира. В 1929 г. Ford Motor Company заказала исследование о том, какой заработок потребовался бы ее рабочим в каждой из 14 европейских стран, где у нее имелись филиалы, чтобы уровень жизни этих рабочих соответствовал бы уровню жизни самых низкооплачиваемых работников завода в Дирборне (Мичиган)[432]432
  ILO, An International Enquiry into Costs of Living: A Comparative Study of Workers’ Living Costs in Detroit (USA) and Fourteen European Cities (2nd rev. edn., Geneva, 1931), 33–45.


[Закрыть]. Это исследование, проводившееся Международным бюро труда (International Labour Office) в Женеве при финансовом содействии США, показало существование громадного разрыва между Америкой и Европой. Вероятно, не стоит удивляться тому, что особенно показательным был разрыв между просторами Среднего Запада и перенаселенными европейскими городами в том, что касалось жилищных условий. Даже для самых низкооплачиваемых детройтских рабочих стандартом была квартира в четыре с половиной комнаты. Это привело тех, кто проводил исследование во Франкфурте и Берлине, в некоторое замешательство, поскольку там «трудящиеся редко жили» в таких просторных апартаментах. Ежегодная квартплата за простую квартиру в четыре с половиной комнаты составляла по крайней мере 1020 рейхсмарок. Если же она была оснащена такими удобствами, считавшимися в США элементарными, как отдельные ванная комната и кухня, туалет и водопровод, то квартплата могла достигать 1380 рейхсмарок. Это было примерно в четыре раза больше того, что аналогичная трудящаяся семья в Германии реально тратила на жилье. В целом для того, чтобы в начале 1930-х гг. жить как в Детройте, во Франкфурте или в Берлине требовался доход от 5380 до 6055 рейхсмарок, который подавляющее большинство германских трудящихся могло получать только в самых смелых мечтах.

Любому, кто имеет современное экономическое образование традиционного толка, решение германской проблемы покажется очевидным. Для того чтобы избавиться от относительной бедности, Германия нуждалась в общем экономическом росте, основанном на технических изменениях и накоплении физического и человеческого капитала. Это позволило бы повысить производительность труда и заработки и снизить цены на высококачественные товары, что обеспечило бы общий рост уровня жизни. По самым грубым прикидкам, сделанным на основе долгосрочных тенденций роста немецкой экономики, Германия отставала от США на 25–30 лет. И как в Третьем рейхе, так и за его пределами, безусловно, раздавались голоса, выступавшие именно за такой подход[433]433
  Либеральные представления того времени об истории германской экономики см. в: G. Stolper, German Economy: 18/0-1940. Issues and Trends (New York, 1940).


[Закрыть]. К концу 1920-х гг. широкое распространение уже получили такие понятия, как «продуктивизм» и «рационализация»[434]434
  См.: C. S. Maier, «Society as Factory», in C. S. Maier, In Search of Stability: Explorations in Historical Political Economy (Cambridge, 1987), 19–69; M. Nolan, Visions of Modernity: American Business and the Modernization of Germany (Oxford, 1994).


[Закрыть]. В немецкой промышленности, оправившейся от рецессии, в условиях сжатия рынков рабочей силы, начавшегося в 1930-х гг., широкое распространение получили рационализация и инвестиции в новые средства производства. Как мы увидим ниже, к началу 1940-х гг. немецкая промышленность переживала невиданный в ее истории инвестиционный бум. Кроме того, нацистский режим систематически уделял внимание и своему «человеческому капиталу». Совершенствование системы подготовки кадров для промышленности интенсивно обсуждалось еще в 1920-е гг. А начиная с 1933 г. государство оказывало крупномасштабную поддержку системе ученичества и обучению на рабочем месте. Наряду с другими требованиями следовало создать совершенно новые кадры опытных металлистов для заводов, работавших на люфтваффе. В рамках пропагандистской кампании восхваления германских трудящихся Третий рейх установил норму, согласно которой каждый молодой немец должен был стремиться по крайней мере к статусу рабочего средней квалификации[435]435
  A. Lüdtke, «The „Honour of Labour“», in D. F. Crew (ed.), Nazism and German Society 1933–1945 (London, 1994), 67–109.


[Закрыть]. И это были не просто слова. В 1939 г. лишь 30 тыс. молодых людей, окончивших школы, влились в ряды неквалифицированных трудящихся, по сравнению с 200 тыс. в 1934 г. Для многих семей рабочего класса 1930-е и 1940-е гг. стали периодом реальной социальной мобильности – не в смысле проникновения в средний класс, а в рамках иерархии навыков внутри рабочего класса, что дало одному автору основания для заявления о «депролетаризации» германских трудящихся[436]436
  J. Gillingham, «The „Deproletarianization“ of German Society: Vocational Training in the Third Reich», Journal of Social History, 19 (1986), 423-32.


[Закрыть].

Но если Третий рейх и не отвергал продуктивизма (веры в бесспорную благотворность роста производства) и рационализации, специфику нацистских представлений об экономике невозможно будет уловить, если уделять внимание только этому аспекту. Тем более при таком подходе мы не сможем разобраться в общем идейном климате межвоенного периода. Ни в коем случае не будет лишним еще раз подчеркнуть, что в начале 1930-х гг. за спиной у Германии осталось почти двадцать лет, в течение которых экономический упадок и неуверенность решительно перевешивали ощущение процветания и экономического развития. В предыдущем десятилетии международная экономическая интеграция вызвала кризис. Инвестиции привели к банкротствам. Сотни тысяч молодых людей, с энтузиазмом стремившиеся получить профессиональное и высшее образование, оказались в рядах безработных. В свете этого опыта не нужно было быть ультраправым идеологом или параноидальным антисемитом, чтобы усомниться в правоте либерального учения о прогрессе[437]437
  О крушении веры в либеральный экономический прогресс см., например, работу австрийского эмигранта и будущего гуру менеджмента: Р. F. Drucker, The End of Economic Man (New York, 1939).


[Закрыть]. Немцы всегда были трудолюбивым народом. Они прилежно делали сбережения и инвестировали их. Их промышленные технологии не знали себе равных, по крайней мере в Европе. Но при этом Германия не была богатой страной. В свете этих обстоятельств были ли причины верить в то, что Германия вскоре вернется на путь стабильного прогресса, по которому она уже как будто бы шла в счастливые дни до 1914 года? Профессиональные экономисты тоже не могли сказать ничего обнадеживающего[438]438
  О дальнейшем см.: A. Ritschl, «Die NS-Wirtschaftsideologie – Modernisierungsprogramm oder reaktionare Utopie?», in M. Prinz, R. Zitelmann (eds.), Nationalsozia-lismus und Modernisierung (Darmstadt, 1991), 48–70.


[Закрыть]. Разумеется, были и те, кто сохранял приверженность либеральному оптимизму XIX века. Однако в 1930-е гг. их голоса ни в коем случае не были самыми громкими. Те немецкие экономисты, которые размышляли над вопросами долгосрочного экономического роста, обычно соглашались с Розой Люксембург, утверждавшей, что стремление к расширению производства ведет ко все более свирепой конкуренции на экспортных рынках – на это соперничество как на главное объяснение катастрофической Первой мировой войны ссылались и Штреземан, и Гитлер[439]439
  R. Luxemburg, The Accumulation of Capital (1913); P. Люксембург, Накопление капитала. T. i-2 (Москва, 1934).


[Закрыть].

РИС. 7. 42 года развития германской экономики при взгляде из 1933 г. (национальный доход на душу населения)

Защитники «новой экономики» в 1930-е гг. были настроены не более оптимистично. Кейнс, в противоположность утверждениям послевоенных популяризаторов его трудов, в 1930-е гг. не был апостолом экономического роста. В его «Общей теории» 1936 г. показывалось, как государственная фискальная политика может помочь экономике, страдающей от дефляционного спада. Но Кейнс не предлагал волшебной формулы экономического роста. Более того, и Кейнс, и многие из его главных сторонников в США скептически относились к возможности долгосрочного и устойчивого экономического роста[440]440
  См. мальтузианскую лекцию, с которой Кейнс в 1937 г. выступил перед Евгеническим обществом, перепечатанную в: Population and Development Review, 4 (1978), 517-23, и президентское обращение Э. Хансена 1938 г. к Американской экономической ассоциации, перепечатанное в: Population and Development Review, 30 (2004), 329-42.


[Закрыть].

Этот контекст позволяет понять нежелание Гитлера соглашаться с либеральным евангелием прогресса в экономике. Экономический рост не мог считаться самоочевидным благом, и Гитлер был далеко не единственным человеком, утверждавшим это. Как мы видели, учение об экономической жизни как об арене борьбы приняло законченный вид уже в Mein Kampf и во «Второй книге» Гитлера. И последующая депрессия только подтвердила этот дарвиновский подход. С учетом высокой плотности населения в Германии и уверенности Гитлера в неизбежности конфликтов, к которым приведет экономический рост, основанный на экспорте, завоевание нового «жизненного пространства», безусловно, выглядело единственным способом повысить уровень германского дохода на душу населения. Гитлер едва ли мог проявить больше настойчивости или последовательности при защите этой позиции. Как мы уже видели, он неустанно проповедовал свое мнение в самые первые дни после прихода к власти в 1933 г. В его глазах агрессивная внешняя политика, основанная на военной мощи, являлась единственной реальной основой экономического процветания. Однако в краткосрочном плане ущерб, нанесенный уровню жизни немцев годами предрассудков и пренебрежения, можно было исправить посредством конкретных действий правительства. Гитлер и его приспешники питали твердое убеждение в том, что росту уровня жизни в Германии с 1918 г. препятствовал пагубный союз эгоистичных буржуазных либералов и вульгарных социалистов[441]441
  См. замечания Гитлера на Берлинском автосалоне в 1934 г.: Domarus, I. 369–71, 7.03.1934.


[Закрыть]. Этот заговор пессимистов пошел на пользу лишь германской буржуазии, лишив подавляющее большинство германского населения всех плодов новых технологий массового производства. Форду хватило предпринимательской дальновидности для того, чтобы порвать с прошлым и превратить былой предмет роскоши в массовый товар. В Германии для выхода из тупика требовался решительный акт политической воли. Третий рейх объявил своей задачей использовать государственную власть с целью координировать работу промышленности для разработки стандартизированных и упрощенных образцов важнейших потребительских товаров. Они должны были производиться по максимально низкой цене, что позволило бы германскому населению моментально достичь более высокого уровня жизни. Все эти товары в большинстве случаев получали определение Volk («народный»): Volksempfanger («народный радиоприемник»), Volkswohnung («народная квартира»), Volkswagen («народный автомобиль»), Volkskilhlschrank («народный холодильник»), Volkstraktor («народный трактор»)[442]442
  W. König, Volkswagen, Volksempfanger, Volksgemeinschaft: «Volksprodukte» im Dritten Reich. Vom Scheitern einer nationalsozialistischen Konsumgese Use haft (Paderborn, 2004).


[Закрыть]. В этот список входят лишь те товары, которые пользовались официальной поддержкой со стороны одного или нескольких учреждений Третьего рейха. Однако частные производители уже давно поняли, что термин «народный» имеет хороший маркетинговый потенциал, и тоже поспешили «запрыгнуть в поезд». Среди различных рекламировавшихся ими товаров значились Volksgramophone («народный граммофон»), Volksmotorrader («народные мотоциклы») и Volksnahmaschinen («народные швейные машинки»). По сути, к 1933 г. термин «народный» получил уже такое широкое распространение, что новый Германский совет по рекламе был вынужден запретить его нелицензированное использование.

Как мы увидим ниже, большинство этих «народных товаров» потерпело крах на рынке. И с учетом общей слабой покупательной способности германского населения нетрудно понять, почему так случилось. Однако не следует спешить и отмахиваться от этих попыток как от плодов иррациональности, присущей гитлеровскому режиму[443]443
  Как поступает автор работы: ibid., 5243-57.


[Закрыть]. Если мы хотим воздать должное Третьему рейху, то должны изучать его с точки зрения его собственных правил игры. Мы не сможем этого сделать, если будем отталкиваться от современного представления об экономическом прогрессе как об обширном и в конечном счете безграничном расширении масштабов экономики. Зная все то, что нам известно о германском экономическом развитии после 1945 г., мы имеем основания для того, чтобы говорить о непрерывности и непреодолимом импульсе долгосрочного экономического роста. Но с какой стати такой точки зрения должны были придерживаться немцы в 1933 г.? Поскольку многие считали, что резкое снижение безработицы было достигнуто благодаря решительным политическим мерам, то почему же нельзя было ожидать такого же эффектного результата в сфере потребления?

II

Первый «народный товар», анонсированный гитлеровским режимом – «народное радио» – имел в своей основе наиболее прозрачную политическую мотивацию и в то же время оказался наиболее успешным. Как уже говорилось, первое выступление Гитлера по радио в качестве канцлера состоялось 1 февраля 1933 г.? через несколько дней после того, как он пришел к власти. Однако на тот момент в Германии с ее населением в 66 млн человек было зарегистрировано всего 4,3 млн радиоприемников. Лишь четверть всех германских домохозяйств могла слышать, как говорит фюрер[444]444
  IfK, Weekly Report, 22 August 1935.


[Закрыть]. Для того чтобы радио смогло реализовать свой потенциал орудия пропаганды, эту ситуацию следовало изменить. Главным препятствием к широкому распространению радиоприемников являлась их цена. Самые дешевые приемники из тех, которые имелись на рынке, в начале 1930-х гг. продавались за 100 марок с лишним, что с точки зрения обсуждавшихся выше показателей дохода явно было чрезмерно дорого. Радио могло получить массовое распространение лишь после разработки новых, более дешевых, конструкций приемников. В мае 1933 г. такую инициативу взяло на себя Министерство пропаганды, заключив с группой производителей радиоаппаратуры соглашение об организации крупномасштабного производства нового стандартного приемника[445]445
  König, Volkswagen, 25–99.


[Закрыть]. Он должен был стоить меньше, чем все образцы, ранее предлагавшиеся на рынке, но иметь достаточно высокое качество для того, чтобы позволить слушателям принимать как региональные радиостанции, так и мощные центральные станции. Для того чтобы закрепить за собой рыночную нишу, участники радиокартеля договорились не предлагать конкурирующих товаров в этом ценовом диапазоне. Радиоприемник получил гордое название Volksempfanger (VE) 301 в честь 30 января 1933 г. – дня, когда Гитлер был назначен канцлером. Цена приемника составляла всего 76 рейхсмарок. Очевидно, что для среднего немецкого домохозяйства покупка VE-301 все равно представляла собой серьезное вложение средств. Поэтому с целью увеличить продажи приемников ряд коммунальных компаний предлагал их в рассрочку: покупатель мог приобрести приемник, сделав начальный взнос всего в 7,25 рейхсмарки, а затем на протяжении 18 месяцев платил еще по 4,40 рейхсмарки[446]446
  Это снижало остроту проблемы платежей, но существенно увеличивало стоимость приемника, поскольку за него приходилось переплачивать почти 14 %. См. превосходный веб-сайт: www.ve301.de.


[Закрыть]. Геббельс презентовал VE-301 общественности на радиовыставке в Берлине в августе 1933 г. По сообщениям, первая партия приемников была распродана всего за день. Немедленно был размещен дополнительный огромный заказ, и на протяжении следующих 12 месяцев было продано еще более 650 тыс. «народных приемников», а в 1934–1935 гг. еще 852 тыс.[447]447
  IfK, Weekly Report, 11 August 1938, 61-4.


[Закрыть] Производство радиоприемников стало одной из отраслей, в 1930-е гг. переживавших подлинный бум, и стимулировало производство не только электронных компонентов, но и корпусов из бакелита и дерева. К 1935 г. радиопромышленность демонстрировала все симптомы спекулятивного «мыльного пузыря». Производство опережало спрос, нераспроданные запасы достигли нездорового уровня, и три небольших производителя, включая компанию Seibt, чей главный конструктор и разработал Volksempfanger, подверглись ликвидации[448]448
  König, Volkswagen, 145, а также статьи: Seibt, Bruckern&Stark, Lumophon и Owin на сайте: www.radiomuseum.org/dsp_hersteller_detail.cfm.


[Закрыть]. В дальнейшем отрасль, лидерство в которой захватил главный производитель – Telefunken, – развивалась более стабильно, и к 1937 г. благодаря снижению расходов за счет массовости производства цену на стандартный VE-301 удалось снизить до 59 рейхсмарок. К 1938 г. охват радиоприемниками крупных германских городов достиг 70 %. Однако в деревне приемники оставались предметом роскоши. Кроме того, сравнительная статистика по-прежнему со всей очевидностью демонстрировала относительную бедность Германии. Во второй половине 1938 г. лишь половина германских семей могла себе позволить покупку радио, по сравнению с 68 % семей в Великобритании и 84 % в США[449]449
  Три года спустя благодаря огромным продажам дешевых приемников DKE Германия сравнялась с Великобританией. См.: König, Volkswagen, 84.


[Закрыть]. Год спустя был достигнут крупный прорыв: в продажу поступил новый простейший радиоприемник Deutscher Kleinempfanger (DKE) ценой всего в 35 рейхсмарок. Этот аппарат, получивший прозвище «глотка Геббельса» («Gobbels Schnautze»), может претендовать на то, что благодаря ему радио вошло буквально в каждую немецкую семью. За первые 12 месяцев был продан миллион приемников DKE, и их производство не прекращалось даже во время войны. За восемь лет с 1934 по 1942 г. число приемников на душу населения в Германии почти удвоилось. С одной стороны, было бы наивно приписывать это достижение одной лишь программе «Народный приемник». Нельзя не отметить, что за пределами Германии за ту же цену, за которую продавался простенький Volksempfanger, можно было купить куда более совершенный супергетеродинный приемник американского производства[450]450
  Разумеется, при этом сопоставлении необходимо учитывать завышенный обменный курс рейхсмарки, но тем не менее оно отражает подавляющее превосходство американских производителей над немецкими. Ibid., 80–81.


[Закрыть]. Напротив, Volksempfanger был совершенно неконкурентоспособен на мировых рынках и продавался за границей в ничтожных количествах. Поэтому вполне можно себе представить, что в отсутствие жесткого валютного контроля, введенного Шахтом, и при использовании Германией всех благ международной торговли распространение приемников в стране шло бы еще более высокими темпами. Тем не менее связь «народного приемника» с экспансией радио сделало его образцом для последующих «народных товаров».