Текст книги "Тайны руки"

Эмиль Ожье

Эмиль Ожье (Guillaume-Victor-Emile Augier, 1820–1889) – известный французский драматург, внук Пиго-Лебрена (см.). Сын адвоката, О. также некоторое время изучал юриспруденцию. Античному миру он посвятил комедию в стихах «Cigue», написанную под непосредственным впечатлением только что появившейся трагедии Понсара (см.), но затем вскоре перешел к современной жизни. В многочисленных комедиях О. мы встречаем живые, метко схваченные с натуры картины французского общества времен июльской монархии и второй империи. О. симпатизирует буржуазии, ее вкусам и идеалам и может быть назван представителем так называемой школы здравого смысла (école du bon sens). Литературную славу Ожье упрочили комедии «Aventurière» (1848) и «Gabrielle» (1849), написанные звучными, красивыми стихами. В последней пьесе, удостоенной монтионовской премии (выдаваемой за добродетель), автор восстает против незаконной любви и преступных увлечений страстью. В позднейших пьесах О. «Les Effrontés», «Le Fils du Giboyer», и «La Contagion» спокойное обличение комедии нравов переходит в резкую общественную сатиру. Автор восстает против наводнения всех профессий дельцами самого низкого разряда. В особенно черном виде представлена была пресса и духовенство, что вызвало сильные протесты в печати. Луи Вьелльо ответил памфлетом: «Le Fond du Giboyer», Виктор Лапрад напечатал сатиру «Chasse aux Vaincus», вызвавшую в свою очередь возражение со стороны О. С «Maître Guerin» О. возвращается к комедии нравов. К этому роду принадлежат также «Lions et Renards», «Jean Pommeray», «Madame Caverlet» (где разбирается вопрос о разводе) и «Les Fourchambault». Из других комедий О. особенно известны: «Gendre de Mr. Poirier» (написана в 1854 г. в сотрудничестве с Сандо). О. принадлежит также водевиль из жизни Латинского квартала, «L'habit vert» (1849), написанный в сотрудничестве с Альфредом де-Мюссе, и пятиактная драма «Диана» (1852), сюжет которой навеян трагедией В. Гюго «Марион-де-Лорм». В 1876 г. Ожье начал полное издание своих пьес; в нем перепечатаны также предисловия, в которых О. представляет драматурга как учителя нравственности, которому позволено, ввиду его нравоучительной цели, обнажать все скрытые язвы общественной жизни. Ожье выбран в члены французской академии в 1857 г. О. занимает крупное место во французском театре XIX в., наряду с А. Дюма-сыном, с которым имеет много общего (сюжеты пьес, социальные тенденции); но Дюма более тонко понимал психологию современности. Ожье останавливается скорее на поверхности и видит типичные условия жизни, а не воздействие их на личность, различно реагирующую на одни и те же обстоятельства. Успех О. объясняется более всего тем, что он выразитель буржуазных идеалов середины века во Франции и сумел облечь несложную мораль в традиционный стих. Техническая сторона пьес Ожье обличает в нем знатока сцены, пьесы его смотрятся с интересом, диалог не так блестящ и остроумен, как у Дюма, но строго выдержан. Стих его иногда прозаичен и не чужд ремесленного следования установленным образцам. В литературном отношении главная заслуга Ожье в том, что он создал несколько живых типов – Giboyer, Maître Guerin, Mr. Poirier. Собрание сочинений О. («Théâtre complet») издано в Париже (1876-78).

Главные планеты Эмиля Ожье – Венера, Юпитер и Марс.

Первые, в соединении, дают ему белый и свежий цвет лица и несколько круглые формы. Юпитер, давая ему прекрасную бороду, отнимает у волос роскошь, которую дала бы им Венера; Юпитер заставляет его успевать, велеть к почестям и делает способным к увлечению чувственными удовольствиями; Венера покровительствует ему по-своему, делая любезным и очень расположенным к любви; она дает ему чувствительность, душу, прелесть, симпатические качества. Марс дает ему физически, орлиный нос, широкую грудь, и нравственно – инстинкт нападения, но не непременно, ибо он уменьшается влиянием Венеры, – это скорее ненависть всего эгоистичного и смелость лицом к лицу нападать на пороки его времени. Его критика, не будучи язвительной, ибо она никогда не бывает личной, энергична и полна жаркого негодования; его бич, бьющий по маскам, задевает и сжигает много личностей и подымает против него крики боли и ярости, о которых он мало заботится, ибо он знает, что наказание справедливо.

Рука Эмиля Ожье необычайно проста.

Рука его смешанная: истинная рука артиста – форма и идея. Пальмы его, одинаковой с ладонью длины, дают силу, как уже видели, синтез и анализ, то есть рассудок и верность ума. Его ладонь полумягкая, делает его способным испытывать наслаждение покоя, не будучи рабом лени; она между прочим благоприятна для работ воображения. Узла порядка**) у него нет; таким образом нет и расчета, а вместо него какой то священный ужас цифр. Его гладкие пальцы дают ему мгновенное вдохновение. Он ищет своих соединений только в причинности, которая очень выраженная, дает ему разыскание причин, а также сомнение и независимость. Как у всех высших людей (и этот знак представлялся и необходимо представился в каждом портрете), все его знание, все его красноречие, вся его проницательность, наконец весь Меркурий стремится к стороне искусства, деньги выражаются только во второй линии. Его сильная логика на много превышает его волю, ибо его короткий большой палец более способен быть управляемым, чем управлять самому; он дает ему радости, надежды, он также дал бы ему уныние, разочарование, если б бугорок Марса не был могуществен и спокоен, если б не было спокойно и могущественно воображение.

Вся эта часть руки не имеет черт и выражает непоколебимую ясность, кротость, смелость величайшего сопротивления и громадную безропотность. Одна только вещь, только одна может возмутить его: любовь, которая господствует над всею рукою, так как бугорок Венеры проходит по всей ладони, так как линия сердца обогащена многочисленными ветвями. Ему необходимо любить и быть любимым – в этом вся его жизнь. Так, в его произведениях нежные качества превышают свирепые, которые часто смешивают с энергией.

Он будет особенно чист, точен, любезен: потому что Венера есть любовь формы, когда она сопровождаема линией солнца, а линия солнца обещает ему знаменитость.

Его головная линия, отягченная ветвями, которые удостоверяют в силе его разума, тихо склоняется к луне, воображению, откуда она черпает свои богатства.

Его пальцы, достаточно пухлые у третьего сустава, в гармонии с инстинктами, данными Юпитером, делают его способным к изведыванию чувственных наслаждений.

Сатурнова линия останавливается у головной; это счастье, остановленное ошибкой, это ложный расчет.

– Это мои упавшие пьесы, – сказал мне Ожье с приметным добродушием.

Это возможно; но пьесы, покрытые аплодисментами, заставляют снова подняться выше эту же линию, которая возвышается без перерывов до среднего пальца.

Честолюбие имеет мало влияния на поэта. Юпитер, хотя и господствующая планета, спокоен и без линий.

Таким образом, заключая, мы найдем вместе с великим талантом, основанным на сердце, невозмутимое спокойствие, совершенную доброту, высший разум и восхитительную скромность.

Маке

(Auguste Maquet, 1813-88) – французский романист и драматург. Лучшие романы Дюма-отца: «Trois Mousquetaires», «Monte-Christo», «Chevalier de la Maison Ronge», «Vingt ans après» написаны при деятельном, но анонимном участии М. Только полемическая брошюра «Maison Alexandre Dumas et Compagnie» (1845) указала на роль М. в творчестве Дюма. Сотрудничество М. с Дюма продолжалось, однако, и после того; лишь в 1851 г. произошел разрыв между ними, и М. стал писать самостоятельно. Романы и драматические пьесы, написанные M. без Дюма («La Belle Gabrielle», «Maison du Baigneur», «Dettes du Coeur», «Les Hussards de Bercheny» и др.), не лишены таланта. (Статья из Энциклопедии Брокгауза и Ефрона)

Порта, а после него Каруц основывают искусство познавания людей на сходстве с тем или другим животным. Следствия этого уподобления устанавливают между всеми существами гармонию инстинктов, из которых человек может, в силу его высшей организации, сделать качества первого мира.

Не исследуя доказательств, приводимых этими двумя хозяевами свободных наук, мы принимаем истинность их системы, ибо она покоится на великом законе единства и простоты, управляющей миром. В настоящем случай мы даже приложим ее к этюду, который мы хотим произвести над Маке, сотруднике Дюма, и одном из известных наших литераторов.

Каждый человек, видящий Маке в первый раз, поражается энергичным типом его физиономии. Его светло-каштановые волосы, откинутые назад, скорее струящиеся, чем вьющиеся, окаймляющие его обширный лоб, подобно гриве, его широкий с могучими ноздрями нос, форма глаз, выражение взгляда и рта, наконец, все его черты дают ему замечательное сходство со львом, от самой древности посвященном астрологами и каббалистами солнцу.

Маке имеет инстинкты льва, освещенные продолжительною работой его разума, великодушие, благородство характера, гордость, деликатность, истинную привязанность к тем, кого он уважает или любит, природное буйство, умеряемое его прямотой.

Маке господствующей планетой имеет солнце, как выражает это лопатообразный безымянный палец и очень развитый бугорок Аполлона. Но солнце, давая ему высшие качества, не дало ему вполне счастья, вне линии, которое оно дарит (но редко) своим фаворитам; солнце дало ему наклонность к искусствам, к прекрасным вещам, лошадям, роскоши, пышности, но только в промежутках дает ему блистательный успех и требует, чтоб он был приобретен энергическою работой, беспрерывною борьбой, и вследствие этой-то борьбы, выражаемой в руке солнечными линиями, которые многими фрагментами исчерчивают бугорок безымянного пальца, дало оно ему свои мужественные качества: любовь к правде и прямое чувство.

Маке должен успевать, но вследствие толчков, и всегда употребляя новые усилия.

Между прочим, влияние солнца борется с влиянием луны (воображением), увлекающим к роману качества правдивости и здравого смысла, приносимые ему солнечным влиянием; луна обещает Маке более. Одна линия выходит из низу бугорка, посвященного этой планете и возвышается до бугорка Меркурия, обходя равнину и бугорок Марса, это – успех или прибыль, даваемая воображением.

Вот почему Маке сделался знаменитым романистом, вместо того, чтобы быть первостепенным историком.

Юпитер, внушающий ему любовь к пышности, также инстинктивно заставил его выбрать карьеру, по которой он должен лучше успеть и которая скорее должна привести его к богатству. Итак, сначала влияют солнце, луна и Юпитер; потом следом, но более второстепенно, являются влияния Венеры, Марса потом Сатурна, который полезен Маке, хотя и не непременно благоприятен, и наконец, в ничтожной степени влияние Меркурия.

Солнце дает Маке пальцы равной длины с ладонью, это – здравый смысл, способность видеть верно и разумно; это предрасположение увеличивается еще знаком Сатурна, который дает ему длинные руки (частности), узлы философские и материальные; это – здравый смысл, вспомоществуемый, подкрепляемый вычислением. Маке был бы в высшей степени способен ко всем точным наукам, ко всем философским исследованиям, к самым серьезным концепциям человеческого ума, если бы не был развлекаем влиянием луны. Во всяком случай, как ни могущественно его воображение, вследствие противоборствующего влияния планет, он сохраняет достаточно силы, чтобы сдерживать его и помешать дойти до бродяжничества. Можно об этом судить но его драматическим произведениям, которые всегда построены с большим рассудком, с высшим разумом и с восхитительной выдержкой, что неизбежно ручается за успех. Прежде всего, в деле драматического искусства Маке не сказал еще своего последнего слова. Его большой палец главным образом длинный, выражает почти столько же логики, сколько и воли, что опять-таки солнечный знак; только Сатурн, кладя свою печать на первом суставе, расширяет его и производит упрямство воли. Но воля и упрямство жестоко атакуемы Венерой (у Макс линия сердца очень, даже, быть может, слишком длинна); у него господство воли существует единственно для сокрытия его симпатий. При первом взгляде не предполагают встретить любящего человека; ни и при видимой бесчувственности, часто маска содрогается под движением внутреннего чувства. Юпитер, бугорок которого полон, при противодействии солнца, только умеренно дает ему наклонность к чувственным наслаждениям, но делает энергические наклонности, внушаемые солнцем: представление, надменность, даже гордость, которая бичует и побуждает разум и которую встречают, как мы видели по этим портретам и увидим еще, почти у всех высших людей.

Головная линия длинна, но на конце склоняется к воображению; это опять-таки влияния солнца и Сатурна, применяемые луной; это также желание, потребность богатства.

Бугорок Марса довольно велик для того, чтобы дать великую силу. сопротивления и украсить свои произведения энергическими качествами; но этот бугорок без линий делает его менее способным к нападению, чем к защите, а Венера своим важным бугорком, вспомогаемая линией сердца дает ему особенно то, что называют душой. Эта линия сердца могла бы даже быть для него роковою, если б одна из ее ветвей, возвышаясь к Юпитеру, не отвращала опасность.

Палец Меркурия короток, и приставлен ниже других: таким образом Маке чрез влияние Сатурна, а не Меркурия умен в делах; у него это скорее наука, чем вдохновение; все, что может дать ему Меркурий, относится к искусству, ибо в его руке бугорок Меркурия склоняется к солнцу, или лучше сказать, он совершенно им поглощается.

Его длинные пальцы влекут его к любви частностей, но он берет в них только лучшую часть, и вследствие заботливости, точности, – вследствие этих самых частностей блещут его произведения. Он умеет по-своему расположить букет так, что виден каждый цветок, каждый листок, даже каждый стебель; без его великолепного уменья, общее могло бы пострадать, но кто будет упрекать произведение искусства за излишество бриллиантов и драгоценных камней мелочного Бенвенуто Челлини? Могущественно, как мы видели, вооруженный, Маке, еще молодой, далеко недовольный высоким местом, которое он себе приобрел, приближается к завоеванию самой блестящей будущности.

Жюль Жанен

После поэтов и драматических писателей является критик.

Жюль Жанен господствующими планетами имеет Луну, Юпитера и Венеру.

Луна дает ему короткий нос, дородность, двойной подбородок, Юпитер – возвышенный лоб и редкие волосы; он внушает ему наклонность к удовольствиям, празднествам, дружеским собраниям и заставляет его успевать. Юпитеру и Венере обязан он своими смеющимся ртом, чувственным и влюбчивым, и свежим цветом лица, менее белым вследствие влияния Меркурия, который объясняет живость и блеск его глаз.

Но Сатурн ни мало не влияет над ним.

Линия Сатурна, главный знак этой планеты, едва заметна в его руке.

Один Марс мог бы заменить Сатурна со стороны рока.

Но равнина Марса спокойная и без линий, предсказывает легкое существование, без борьбы. Жюль Жанен имеет также и знаки солнца.

У него смешанные пальцы.

Д'Арпантеньи признает смешанную руку, только как второстепенный тип, а до сих пор мы встречаем ее у людей наиболее замечательных. Смешанная рука действительно относится к руке и с четырехугольными и с остроконечными пальцами; она, быть может, менее любовь и потребность правды, чем четырехугольная рука; она также менее дает восторженного воображения, чем рука с остроконечными пальцами, но она соединяет в себе качества этих двух типов и смешивает воображение с рассудком, что, но нашему мнению, более приближается к совершенству.

В общем, рука Жюль Жанена очень проста. Синтез и анализ в одинаковой степени, пополняют его счастливую организацию, добавляя ему, даже вследствие действия их гармонии, работу без усилий. Впечатлительный вследствие своих гладких пальцев, которые предлагают произвольные советы причинности, он понимает без труда, и его первая идея всегда лучше.

Его первый сустав большого пальца, сильный и средней длины, не располагает его ни к заботам беспорядочного высокомерия или жажды господства, ни к попеременной радости и печали короткого большого пальца. С одной стороны он дает ему силу сопротивления, с другой – равнодушие к нападкам; это равнодушие подкрепляется влиянием бугорка Марса, который, полный и спокойный, увеличивает его безропотность; отсюда является тонкая улыбка, снисходительная и спокойная, которая обыкновенно оживляет его фигуру.

Во всяком случае, это Марс, пробужденный прихотью луны, дает ему критический ум.

И эти две силы, пущенные в действие, оживленные завистью, подобно двум лошадям, полным огня, иногда переходят за цель, и стремительно заканчивают трудно начатый бег. Но когда солнечное влияние уравнивает быстроту, тогда он производит те оценки, которые действительно стоят его великой известности.

Его жирная, полумягкая рука выражает разум и любовь благосостояния, без абсолютного рабства, ибо пальцы в третьем суставе не очень толсты. При необходимости он мог бы переносить лишения, но охотно радуется наслаждениям изобилия.

Он совсем не знает, что такое заботы, и если иногда вследствие своей великой впечатлительности, он чувствует минутное нетерпение, пробужденный бугорок Марса, тотчас посылает ему спокойствие и забвение. Если он пишет, то его гладкие пальцы приносят ему впечатления извне, украшенные прихотливыми вдохновениями, ибо у него по бугорку луны (воображению) проходит глубокая черта, похожая на рану, и колебания, изображающие морские волны, представляют подвижность его ума. Здесь причина, или, если хотите, знак его движущегося резвого стиля, как будто повинующегося дыханию ветра, который то наталкивает идеи одну на другую, то качает их как корабль на море.

Все вокруг него весело, все – приятно. Золоченные карнизы, прекрасные наряды, обои веселят глаза артиста, приносят его сердцу широкое радостное чувство, сладостное чувство благосостояния.

Жизнь кажется ему прекрасной.

Бугорок солнца на одной руке имеет одну, на другой – две черты. Эти линии, благоприятствуемые движением Меркурия, который похищает бугорок солнца, давая Жюль Жанену любовь к роскоши в прекрасному, также предсказывает ему знаменитость и литературную заслугу; это предсказание выражено чертой, которая, находясь на мизинце, выходит из материального сустава в философский, другими словами, это: реализация и красноречие в искусстве.

Линия сердца, прекрасная и богатая, дает ему душевные наслаждения, а его головная, также прямая линия ставить его даже в возможность делать правильный выбор в толпе идей, непрестанно посылаемых ему воображением.

Прудон

Прудон (Пьер-Жозеф Proudhon) – знаменитый французский экономист, род. 15 января 1809 г. 19-ти лет он принужден был оставить гимназию, чтобы самостоятельно добывать себе средства к существованию. Он поступил корректором в типографию Готье, из которой ушел через два года, и затем занимал различные должности в типографиях Марселя, Парижа и других городов, а в 1836 г. в своем родном городе открыл собственную небольшую типографию. Держа корректуру вульгаты, он сравнивал еврейский текст с переводом и таким образом научился еврейскому языку, а так как в типографии Готье печаталось много богословских сочинений, то это дало ему возможность получить богатые сведения в этой специальности. Первый труд его был чисто филологического характера – «Опыт общей грамматики» («Essai de grammaire générale»), который он присоединил в виде добавления к печатавшейся в его типографии работе Бертье – «Eléments primitifs des langues»; за этот «Опыт», который он под измененным заглавием представил потом в парижский институт, ему дали почетный отзыв. В 1838 году безансонская академия назначила его своим пенсионером, и с этого года он окончательно оставил лингвистику, чтобы заняться историей, философией и политической экономией. В следующем году он получил от академии медаль за сочинение на тему о пользе празднования воскресения («De la célébration du Dimanche»); уже здесь проглядывают те идеи, которые затем в более ясной форме составили содержание всей его теории. В июне 1840 г. появилась знаменитая брошюра П.: «Qu'est ce que la propriété?»; в предисловии он обращается к безансонской академии и просит принять под свое покровительство его учение; но академия, напротив, по предложению одного из своих членов, постановила высказать неодобрение представленному рассуждению и обязать автора выпустить это посвящение при втором издании брошюры. В публике брошюра имела большой успех. В следующие два года появились дополнения к его исследованию о собственности, в виде писем к Бланки и к Консидерану. Около этого времени прекратилась его стипендия, и он поступил секретарем к одному мировому судье, а затем приказчиком в торговый дом фирмы Готье. Но несмотря на стесненное материальное положение, он продолжал энергично разрабатывать свою систему; в 1843 г. вышло его сочинение: «Création de l'ordre dans l'humanité», в котором он сам вскоре разочаровался; в 1846 г. появилась знаменитая «Système des contradictions économiques ou philosophie de la misère». Книга имела огромный успех не только во Франции, но и в Германии, где в течение одного года появились три перевода, и окончательно определила отношение П. к классической политической экономии и к современным ему направлениям социализма.

Главные и очевидно господствующие планеты у Прудона суть Юпитер и Марс.

Пьер-Жозеф Прудон

1809-1865

Юпитер делает его волосы редкими и дает ему довольно белую кожу, которую влияние Марса покрывает красноватым оттенком; Марс также дает ему рыжую бороду, широкую грудь и толстые формы. Эти две планеты у Прудона борются. Очень развитый Юпитер дает ему громадную, неизмеримую, нечеловеческую гордость, ибо он теряет свои качества первого мира, через гибельное влияние Марса. Планета Сатурн производит на него также второстепенное влияние, выражаемое высотой его плеч и шириной первого сустава среднего пальца; она дает ему сомнение, мрачное расположение духа в суеверие; он получает от Венеры физическую любовь и получил бы нежность, если бы влияние этой планеты не было побеждено и почти уничтожено Марсом.

Рука Прудона очень проста, что бывает почти всегда, здесь как и везде, когда известная часть хорошо написана, когда известное господство симпатично и не испытывает сопротивления.

Прудон родился для борьбы; борьба служит гордости, которая находит в ней свою пищу, свое преимущество, свою роскошь. Отсюда соединение силы и простоты. Это странная организация напоминает организацию сатаны, к которому Прудон иногда взывает, которому он шлет братский поклон.

Мы просим, чтобы в этом не видели никакого постыдного побуждения. Мы уважаешь всяческий разум, – разум Прудона так же, как и других; но здесь мы вынуждены потребностью определительности; мы изучаем, а Прудон жестоко нападает на все, что уважаемо и почитаемо в мире, и да позволено нам, не стесняясь, сказать все, что нам покажется полезным, и открыть истину.

По нашему мнению, Прудон неизбежно следует своей натуре; он был послан, чтобы прибавить к несчастьям осужденной эпохи несчастья разочарования. Его миссия заключалась в омрачении света. и приготовлении безнадежности. Привет зловещему посланнику, и да исполнится воля Бога! Но если дозволено ему идти с заступом в руках, то ему не дано лопаты. Не устрояют посредством разрушения; быть может возможно возвести из грязи печальные хижины, который обращаются в пыль, будучи высушены солнцем; но дворцы строят из мрамора и гранита: религии и милосердия.

Посмотрим, выражают ли руки Прудона его предназначение.

Бугорок Юпитера, как сказано нами, очень у него развит; это, как известно, – гордость.

Философский узел, своим замечательным развитием, делает его независимым, расположенным к возмущению, скептиком и козалистом (это опять-таки гордость, возмущение против всего существующего, непрерывное недовольство).

Головная линия пряма, положительна, неизбежно посвящена логике; она не так длинна, чтобы выражать высшее разумение, и не через нее он получает свои главные качества. Его разум не светильник: он – секира или шпага.

Его чрезвычайно четырехугольные пальцы, дают ему тиранию видимого порядка, чрезмерную ненасытную любовь справедливости. Все существующее вещи кажутся ему дурными; все пирамиды кажутся ему понагнувшимися в их основании; все здания неправильны для его взгляда. Все дурно. Кто же может соорудить, иссечь, написать, положить основание? Он.

Другие – все дети, другие – женщины, все эти великие люди, все великие мыслители.

Он один – мужчина; у одного него мужественный талант.

Второй сустав большого пальца силен, толст, не будучи длинен; его логика энергична, нервна, но ей недостает силы, она более придерживается парадоксов, чем разума.

Первый сустав большого пальца, воля, смешанной длины; она не. неослабная властительница, ищущая прогресса и совершенствования; она очень сильна, очень толста, очень сопротивляющаяся, и особенно раздута по сторонам, что, как видели уже сто раз, выражает упрямство, – упрямство непобедимое, и следовательно еще раз гордость.

Вот оружие для борьбы: оно могущественно, оно, по нашему мнению, полно. Вот и сама борьба – Марс, которым он должен извлечь пользу из этого оружия.

Руки Прудона жестки; это непрестанная, неустающая деятельность, стойкость, энергия при нападении, энергия, которая никогда не ослабевает и которой покровительствует упрямство.

Бугорок Марса громаден и чист, это: принятое намерение, твердость, постоянство, презрение к тому – что скажут.

На равнине Марса замечают крест.

Крест в ладони, – это ожесточенная бесконечная война – война всему и против всего; это палящий, лихорадочный жар к битве беспощадной, жестокой, вечной, которому жесткая рука прибавляет пожирающую деятельность.

Мы очень редко встречаем крест на ладони и, между прочим, однажды в руке одного журналиста, известного по своим злобным нападкам.

Глубокая и красная линия жизни прибавляет к этим инстинктам грубость, жесткость, даже зверство, когда возбуждено могущественное влияние Марса.

Расположенная таким образом рука, повсюду ищущая предметов для борьбы, нападала бы на все сразу в своем воинственном пыле, но ее удерживает главный инстинкт, которым наполняет ее один предлог.

Слишком четырехугольные пальцы дают ему, будто плащ, любовь к справедливости.

И вот он выходит играющим барабанщиком. Справедливость – все: справедливость – божество. Подите! она более божества; оно несправедливо; божество – справедливый человек, а этот справедливый человек, где он?

Это, без сомнения, Прудон.

Но разве Прудон атеист? Разве он не признает никакого божества? Едва ли.

Этот ужасный человек скрывает под своей жесткой корой любящее сердце: его линия сердца богата, прекрасна и разделяется на отростки; он любить свою небольшую семью, он счастлив ею и с ней; быть может он по-своему любит и человечество; но гордость запрещает ему это выказывать, и его сердце, столь богатое, сколь возможно, повинуется гордости.

Пойдем еще далее.

Приподымем эту занавесь атеизма, сбросим этот плащ неверия.

В руке у Прудона есть мистический крест.

Прудон суеверен.

Его воинственный пыль, его философский ум увлекают его далее, чем он хотел бы, что написано – написано. Его упрямство запрещает ему взять обратно однажды сформулированную мысль: его гордость никогда на это не согласится (jacta est alea!); он не может уверовать в процессии и формулы церкви, но он сам чувствует тайное и могущественное впечатление; он предчувствует, что существует властитель, Творец, Судия, ясная жизнь, которую он напрасно хочет изгнать из своей мысли; он видит высшее существо в природе, в небе, в бесчисленных звездах, в заходящем солнце и восходящей луне; в особенности оно гнетет его в уединении, и иногда он трепещет; он слаб, – и возвышает голос, подобно малодушным, которые поют для возбуждения смелости; но та же идея, та же печаль, то же сомнение возвращается к нему беспрестанно, внушаемое мистическим крестом и Сатурном, и тогда он изменяет себе, даже в своих сочинениях, он то умиляется заупокойною литаниею; то насмехается вместе с сатаною; он путается, сомневается, богохульствует, дабы забыться, но он полон страха.

Вы тщетно будете отрицать; мы имеем доказательства в нашей науке: никогда эти знаки не обманывали нас, – никогда! Когда мы встречали их, – никто не отрицался от этого влияния, и сам Прудон не мог бы отречься от него.

Он нам сказал, когда мы с удовольствием нашли эти знаки в его рук:

– Да, так было в моей юности.

Но если это было так в вашей юности, г. Прудон, то так осталось и до зрелого возраста, ибо черта не изгладилась. Если жизненная сила, которая теперь так быстро и энергично протекает по вашим жилам, ставит вас выше этих предчувствий, то когда настанет время детской немощности, эти идеи будут кружиться над вами еще гуще, еще мрачнее, чем когда-либо и не один раз вы упрекнете себя за свое опасное ученье и за зло, которое вами сделано.

Но мы еще не спрашиваем вас, могли ли вы сопротивляться наглости ваших инстинктов? И если должно гибнуть общество, то не были ли вы посланы, со многими другими, скитальцами в тени, вредить, каждый по своей силе, когда настанет время.[131]131
  Прудон был еще жив, когда написана эта книга.


[Закрыть]

Разве наш век не железный?