Текст книги "Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)"

Участие в журналистике входило в творческие планы Чернышевского еще в студенческие годы. Со временем желание стать публицистом крепло и постепенно стало конкурировать с другой целью – получением ученой степени. Проследить детальнее процесс становления Чернышевского-журналиста – важная биографическая задача.

В письме-отчете, адресованном отцу 25 мая 1853 г., т. е. спустя всего 12 дней после приезда в столицу (это было второе письмо, посланное родным из Петербурга), он отмечает, что дела его идут «пока так, как надобно желать», и вслед за сообщением о поданной просьбе допустить к магистерскому экзамену пишет: «В начале июня примусь за другие работы, от которых надеюсь получить деньги» (XIV, 228). Спустя месяц – та же тема: «Есть у меня еще кое-какие другие дела. Но так как они еще тянутся и до конца дотянутся не раньше двух недель, то пока не пишу ничего о них. Это дела, доставляющие несколько денег» (XIV, 231). Наконец в письме от 29 июня он снимает загадочность предыдущих строк: «У меня теперь довольно много работы. Кажется, что у меня устроятся дела с „Отеч<ественными> записками”. Писать для журналов довольно выгодно. Жаль только, что до сих пор наши журналы не могут иметь более 30 листов в книжке, а потому нет места расписаться слишком обширно» (XIV, 232).

Осторожность в разговоре о журнальной работе вызвана не только нежеланием заранее объявлять о том, что еще не устроилось окончательно, – Чернышевский опасался вызвать у Гаврилы Ивановича неудовольствие. Письма отца показывают, насколько основательными были эти опасения. Получив известие о начале сотрудничества в «Отечественных записках», он писал в ответ 10 июля: «Работы много и у меня, любезный милый мой сынок, да пользы для жизни нет. Если и у тебя, мой сыночек, такая же работа, т. е. не приносящая в житие ваше довольство, то жалкие мы жильцы мира сего, просто поденщики».[706]706
  Голос минувшего. 1916. № 1. С. 10.


[Закрыть] Когда же Чернышевский в письме от 13 июля сообщил: «…Я пишу кое-что для „Отеч<ественных> записок”» – не знаю, как устроятся мои отношения с Краевским (редактором „Отеч<ественных> записок”), вероятно, хорошо – этого мне очень хотелось бы, потому что журнальная работа выгодна» (XIV, 234), саратовский протоиерей более определенно высказал свое суждение о журналистике как профессии: «Хорошо писать в издании Краевского, но это должно быть второстепенное твое занятие – от безделья не без дела».[707]707
  Там же. С. 15.


[Закрыть] Этот выпад Чернышевский обошел молчанием, не дискутируя на тему, грозившую осложнить их отношения. Он продолжал наращивать свою журнальную деятельность, полагая, что, в конце концов, отец должен понять значение этой работы для сына. В течение 1855 г. Гаврила Иванович еще пытался склонить сына к государственной службе. («Служба, милый мой сыночек, нужна потому, что есть в виде обеспечения на время старости пенсия. На что же упускать время, пока молоды» (2 сентября). «Мне одного от тебя хочется, чтобы ты в службе своей шел по казенной дороге» (4 ноября). Однако поняв тщетность своих обращений и наставлений, написал 24 февраля 1856 г.: «Нынешние твои занятия, сколько могу судить и понимать, изнурительные. Хорошо, если бы сумел сберечь что-нибудь от всех своих трудов и положить в запас <…> Я не желаю, чтобы ты поступил по моему желанию: мнение не приказание. Поступай так, как нужно и полезно в твоем быту, не соображаясь с моими понятиями о службе, если ты и без нее жить можешь, но не изнуряй себя излишне».[708]708
  РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 495. Л. 197, 211, 240.


[Закрыть] В угоду отцу Чернышевский все же поступил на казенную службу в столичное губернское правление, но она была фиктивной. «Такое зачисление на службу, – объяснял Чернышевский впоследствии, – устроил тогдашний петербургский вице-губернатор, г. Муравьев; когда он был переведен из Петербурга и поступил новый вице-губернатор, не знакомый мне, разумеется, нельзя стало мне числиться на службе, не неся никаких занятий по ней, и я вышел в отставку – кажется, в 1858 году, а может быть, и в 1859, – не припомню хорошенько» (XIV, 722–723).

История его службы такова. Назначение в губернское правление состоялось по прошению Чернышевского от 8 ноября 1856 г.[709]709
  РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 520, л. 1. Здесь указан адрес Чернышевского: «Жительство имею Московской части 1 кв. в доме Набоковой».


[Закрыть] В сентябре 1858 г. он подал прошение об увольнении «по домашним обстоятельствам», но по закону отставку отложили до «января месяца наступающего года».[710]710
  ОРРГБ. Ф. 544. К. 1. Д. 70. Автограф прошения датирован 17 сентября, отказ – 16 октября 1858 г.


[Закрыть] Новое прошение подано 26 февраля 1859 г. В «Реестре бумагам, доложенным присутствию С.-Петербургского губернского правления» значится: «Уволить по домашним обстоятельствам». Там же сохранился автограф Чернышевского: «Аттестат о службе получил. Титулярный советник Н. Чернышевский. 15 июня 1859 г.».[711]711
  ЦГИА СПб. Ф. 254. Оп. 1. Д. 90, л. 1. В выписке из «Формулярного списка» Чернышевского сказано, что он находился в отставке с 1 мая 1855 по 13 ноября 1856 г. (там же. Л. 2–3). Чин титулярного советника был присвоен Чернышевскому по службе 31 октября 1856 г. Приводим текст выданного Чернышевскому «Свидетельства»: «Божиею милостию мы, Александр Второй, Император и самодержец всероссийский и проч., и проч., и проч. Известно да ведомо будет каждому, что мы Николая Чернышевского, который нам в звании учителя Военно-учебных заведений выслужил с ревностию и прилежанием определённые лета, в наши титулярные советники тысяча восемьсот пятьдесят пятого года мая первого дня со старшинством тысяча восемьсот пятьдесят первого года января шестого дня всемилостивейше пожаловали и учредили, яко же мы сим жалуем и учреждаем, повелевая всем нашим подданным оного Николая Чернышевского за нашего титулярного советника надлежащим образом признавать и почитать: и мы надеемся, что он в сем ему от нас всемилостивейше пожалованном чине так честно и прилежно поступать будет, как то верному подданному надлежит. Во свидетельство чего, мы сие инспекторскому департаменту Военного министерства подписать и государственною нашею печатию укрепить повелели. Дан в Санкт-Петербурге в 31 день октября 1856 года» (РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 521. Л. 1).


[Закрыть]

В начале 1859 г. Г. И. Чернышевский делает еще одну попытку склонить сына к государственной службе. «Ведь и при ней можно заниматься теперешними твоими работами», – писал он 23 января.[712]712
  РГАЛИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 496. Л. 156.


[Закрыть] После этого он уже не препятствовал журнальной работе как основному и постоянному занятию Николая Гавриловича.

Из приведенных писем Чернышевского видно, что журналистикой он занялся сразу же по приезде в Петербург. Но не сразу она стала для него главным делом жизни. Путь в журналы состоял из двух этапов, обусловленных различно складывающимися обстоятельствами жизни в столице.

На первом этапе, условно обнимающем июнь—декабрь 1853 г., журналистике отводится только подчиненное место: значительнейшая доля времени отдавалась занятиям, сопряженным с получением ученой степени. Второй этап продолжался до ноября 1854 г.: диссертация закончена, экзамены шли к завершению, журналам он мог уделять внимания гораздо больше. С того времени, когда он написал отцу, что тяготится не только учительской службой, но ему не хотелось бы заниматься вообще «всякой другой», он, можно думать, уже окончательно решил для себя вопрос о своем будущем.

Биографическая характеристика первых двух лет журнального сотрудничества Чернышевского в значительной мере затруднена. Основное препятствие заключается в невыявленности состава ранних публикаций: статьи свои он не подписывал, рукописи (за малым исключением) не сохранились, в авторских списках, составленных самим Чернышевским в 1861, 1862 и 1889 гг., указаны только работы, опубликованные в «Современнике» с 1855 г.

Впервые фронтальное научное обследование первых публикаций Чернышевского было осуществлено исследователями при подготовке «Полного собрания сочинений». В дополнительном 16-м томе (М., 1953) опубликованы тексты, атрибутированные В. Э. Боградом и прокомментированные Е. А. Василевской, Ю. С. Сорокиным, Н. М. Чернышевской. Установлено участие Чернышевского в составлении «Журналистики» в «Отечественных записках» за 1854 г. (№ 4–12) и 1855 (№ 1–4), отдела «Новости литературы, искусства, наук и промышленности» в том же журнале за 1854 г. (№ 8–12). Известными стали работы в журналах «Мода» (1853, № 23 и 1854, № 16) и «Современник» (1854, № 7–9). Несколько позже В. Э. Боград открыл тексты в «Санкт-Петербургских ведомостях» (1853, № 249, 272, 273).[713]713
  См.: Боград В. Чернышевский в «Санкт-Петербургских ведомостях» // Лит. наследство. М., 1959. Т. 67. С. 79–84. (См. также: Бурсов Б. И. Мастерство Чернышевского-критика. Л., 1956. С. 29–35). В. Э. Боград указывает три статьи, тогда как правильнее, на наш взгляд, говорить о двух: вторая, бо́льшая по объёму, печаталась в двух номерах газеты. Впоследствии это замечание В. Э. Боградом принято (Вопр. лит. 1986. № 7. С. 202). Наши предположения о принадлежности Чернышевскому ряда рецензий в 1853–1854 гг. были опубликованы П. А. Николаевым (Филологические науки. 1984. № 1. С. 14–21) и поставлены под сомнение В. Э. Боградом (Вопр. лит. 1986. № 7. С. 202–204).


[Закрыть]

Основное число новонайденных в то время материалов приходится, как видим, на 1854 г. Из опубликованного в 1853 г. пока известны шесть работ: две рецензии в «Отечественных записках» (№ 7), две статьи в «Моде» и два журнальных обзора в «Санкт-Петербургских ведомостях». Между тем письма Чернышевского к отцу позволяют предположить, что в 1853 г. им было напечатано гораздо больше, особенно в «Отечественных записках».

Знакомство с издателем «Отечественных записок» А. А. Краевским состоялось, по воспоминаниям Чернышевского, «довольно скоро» по приезде в столицу (I, 714) – вероятно, в конце мая или начале июня, если уже в июльской книжке появились его первые рецензии. Рекомендован он был Краевскому «одним из второстепенных тогдашних литераторов, – писал Чернышевский в воспоминаниях, – моим не близким, но давним знакомым» (там же). Считается, что это был М. И. Михайлов или А. П. Милюков: обоих Чернышевский знал еще по студенческим годам, оба сотрудничали в «Отечественных записках» (см.: I, 811). Однако это утверждение может быть оспорено. Как раз в 1853 г. А. П. Милюков в журнале Краевского не участвовал. Что касается М. И. Михайлова, то о нем в письмах 1853 г. Чернышевский отзывается не иначе как о своем «приятеле» (XIV, 234, 266). «Приятель» и «не близкий знакомый» – характеристики слишком разные. Тем более что с Михайловым Чернышевский находился в приятельских отношениях вплоть до ареста Михайлова в 1861 г.[714]714
  См.: Козьмин Б. П. Литература и история. М., 1969. С. 125–164.


[Закрыть]

Постоянным сотрудником «Отечественных записок» и «не близким, но давним знакомым» Чернышевского в 1853 г. и второстепенным тогдашним литератором был Н. П. Корелкин, однокурсник по университету. Вероятнее всего, именно Корелкин и познакомил Чернышевского с Краевским.

Поначалу у Чернышевского не было в «Отечественных записках» ежемесячной работы, она появилась только с апреля 1854 г., когда издатель поручил ему составление журнальных обзоров для библиографического отдела. Так, в письме от 14 декабря 1853 г. Чернышевский сообщал отцу: «Пишу я довольно много, но печатается это медленно, потому что ограничение числа листов (книжка журнала не может быть более 30 листов[715]715
  Не допускалось даже незначительного увеличения узаконенного числа печатных листов в журналах. Так, 15 февраля 1854 г. председатель С.-Петербургского цензурного комитета М. Н. Мусин-Пушкин, получив донесение цензора Фрейганга о превышении в февральской книжке «Отечественных записок» положенного объема на две страницы, предписал «строго наблюдать, чтобы в журналах отнюдь не было более тридцати со всеми прибавлениями и оберткою» (РГИА. Ф. 777. Оп. 2. 1854 г. Д. 10. Л. 5, 7).


[Закрыть]) беспрестанно заставляет откладывать статьи от одного месяца до другого» (XIV, 256). И в воспоминаниях Чернышевский писал: «Краевский стал давать мне работу в „Отечественных записках”, сколько мог, не отнимая работы у своих постоянных сотрудников» (I, 714).

После опубликования в июльской книжке журнала первых двух рецензий Чернышевский, не делая перерыва, продолжает сотрудничество. 13 июля 1853 г. он извещал отца: «…Пишу кое-что для „Отечественных записок”. <…> Теперь доканчиваю статью, которую на днях должен отдать ему», т. е. Краевскому (XIV, 234). Спустя неделю: «Пишу еще кое-что на скорую руку, чтобы напечатать где-нибудь в журнале. Краевский сказал мне в ответ на мой вопрос, что будет помещать мои статьи» (XIV, 235). Обещание Краевского, вероятно, означало одобрение статьи, о которой Чернышевский сообщал 13 июля (отцу он писал раз в неделю, и писем между 13 и 20 числами не было). Об интенсивном участии Чернышевского в журнале Краевского свидетельствует помещение его имени среди постоянных сотрудников «Библиографической хроники» в 1853 г.[716]716
  См.: Краевский А. Об издании «Отечественных записок» в 1854 г. // Отечественные записки. 1853. № 9. С. 7. Среди «составителей статей» здесь также указаны И. И. Введенский, Н. П. Корелкин, М. И. Михайлов. Имя А. П. Милюкова не значится.


[Закрыть] Таким образом, биограф вправе утверждать, что число публикаций здесь не ограничилось двумя рецензиями, помещенными в июльской книжке.

Специальное изучение «Библиографической хроники» позволяет предположить принадлежность Чернышевскому, по крайней мере, еще восьми рецензий 1853 г.

Одна из них посвящена разбору «Сочинений А. Погорельского. Два тома. СПб., 1853» и опубликована в сентябре.[717]717
  Отечественные записки. 1853. № 9. Отд. V. С. 9–19. Ссылки на страницы рецензии даются в тексте.


[Закрыть] Рецензия значительна по объему: около десяти журнальных страниц. Вероятно, именно об этой «статье» сообщалось отцу 13 июля.

Двухтомник А. Погорельского Чернышевский рецензировал и для «Современника» (1854, № 6), и рецензия включена в «Полное собрание сочинений». Но это далеко не единственный случай, когда отзывы на одну и ту же книгу помещались Чернышевским в обоих журналах. Так он поступил с книгой А. Гильфердинга «О сродстве языка славянского с санскритским» («Отечественные записки», 1853, № 7 и «Современник», 1854, № 10), Н. Берга «Песни русских народов» («Современник», 1854, № 11 и «Отечественные записки», 1854, № 12). Разумеется, автор избегал идентичности в выражениях, но все же следы его присутствия обнаруживаются при внимательном сопоставлении текстов. В рецензиях на «Сочинения А. Погорельского» обращают на себя внимание следующие принципиальные текстуально-смысловые совпадения. Одинаково указано, что роман «Монастырка» (преимущественное внимание рецензентов уделено этому произведению) в прошлом пользовался успехом. В «Современнике»: «… в свое время очень заслуживала благосклонного внимания читателей и справедливо была одним из любимейших тогдашних романов» (II, 386). В «Отечественных записках»: «автор романа «принадлежал в свое время к числу наиболее любимых русскою публикою беллетристов» (с. 9). Сходно объяснена положительная сторона содержания романа: «В „Монастырке” все-таки найдется несколько недурно подмеченных черт малороссийского помещичьего быта лет тридцать пять тому назад» (II, 386), «в нем, хотя и слабо, отражаются некоторые черты наших нравов» (с. 17). В целом же роман оценен отрицательно. Отмечены характерные для «нравоописательных» романов того времени «изысканность содержания», «ухищренность и романтичность», «наивная вычурность», «хитросплетения» в сюжете (II, 384, 386); «…в интриге романа и лица, между которыми происходит действие, и обстановка их – словом, все, составляющее сущность романа, слишком бледно и слишком далеко от действительности, и разве самому нетребовательному или бесхитростному читателю может представляться верным воспроизведением жизни» (с. 10). Тезис о «верном воспроизведении жизни» – один из основных в эстетике Чернышевского.

Оба рецензента напоминают о неблагосклонном отношении к «Монастырке» современной Погорельскому критики 1830-х годов, справедливо считавшей ее подражанием Лафонтену – это совпадение особенно важно для атрибутирования текста. Только в «Современнике» эти критические отзывы составили основное содержание рецензии (II, 382–388), а в «Отечественных записках» они лишь упомянуты (с. 17). При этом в рецензии 1854 г. цитируются два отзыва – из «Московского телеграфа» (1830, № 5) и из «Молвы» (1833, № 65). Рецензент «Отечественных записок» также говорит о двух отзывах – в 1830 и 1833 гг., хотя журналы не называются и не цитируются. Подобное напоминание вряд ли можно считать случайным совпадением.

Находятся и другие, менее существенные параллели. Рецензенты единодушно отмечают, что предваряющие роман письма героини к подруге являются «лучшими страницами» (с. 11), «бесспорно недурными описаниями» (II, 385). Подчеркивается пристрастие романиста к таинственности. „Монастырка”, как и все однородные с нею романы, не обошлась без элемента таинственности» (с. 17). В «Современнике» Чернышевский писал о характерных даже для «гениального пушкинского „Дубровского”» «таинственных свиданиях и таинственной переписке», «таинственных соглядатаях» – «без всех этих препаратов не могла двигаться хитрая интрига русских романов двадцать лет тому назад» (II, 386).

Пользуясь тем же методом анализа, можно установить вероятность принадлежности Чернышевскому еще одной рецензии: «Габриэль. Комедия Э. Ожье».[718]718
  Отечественные записки. 1853. № 10. Отд. V. С. 103—105; Современник. 1854. № 1. Отд. IV. С. 24–25.


[Закрыть] Эта комедия, переведенная на русский язык И. Крешевым, оценивалась Чернышевским в «Современнике» с трех точек зрения: содержания пьесы, ее постановки на Михайловском театре и качества перевода (II, 368–369). Так же (при совпадении выводов) построена рецензия в «Отечественных записках». Чернышевский отмечал: «Габриэль» – «произведение очень посредственного достоинства», «ни драматического развития, ни удачно очерченных лиц». «Отечественные записки»: «самый разговор в комедии вял, а ход действия не оживлен». «Благодаря прекрасной игре г-ж Вольнис и Плесси пьеса эта, – писал Чернышевский, – имела положительный успех». О «сценических достоинствах» спектакля сообщал и рецензент «Отечественных записок»: «некоторые монологи Габриэли (г-жи Арну Плесси) и Жюльена (г. Бертона) вызывали единодушные рукоплескания». Чернышевский: «Перевод г. Крешева довольно хорош, хотя можно указать множество мест, на которых спотыкаешься при чтении». Указывая, что «перевод читается легко», рецензент «Отечественных записок» приводит несколько неудачных стихов переводчика.

Возможно, Чернышевским был написан трехстраничный раздел «Новые издания» в «Библиографической хронике» октябрьской книжки. Здесь помещены четыре рецензии: «Пример детского благочестия. В. Гречулевича», «Размышления о кресте господнем. В. Гречулевича», «Училище благочестия. СПб., 1853», «Для чего женился человек? Роман И. Крылова».[719]719
  Отечественные записки. 1853. № 10. Отд. V. С. 106–108, 108–109.


[Закрыть] В первых трех текстах не находится материала для установления авторства – разве что информационная краткость и сдержанность оценки (писать о религиозных книгах отрицательно он, разумеется, не мог). Но в рецензии на роман И. Крылова содержится, например, такое напоминающее Чернышевского рассуждение: «У автора есть наблюдательность, естественность, отсутствие натянутых положений и ложных лиц. Он описывает действительность, как она есть, без всяких хитростей; и хотя списывание не есть еще воспроизведение, творчество, однако ж оно несравненно лучше созданий болезненного воображения или хитрящей мысли, которая хочет по своему взгляду перестроить людей и природу. Короче: в романе „Для чего женился человек?” есть жизнь, что и нужно здравомыслящему читателю» (с. 108–109). Чернышевский всегда выставлял «естественность» в качестве важнейшего критерия при оценке художественного произведения. Еще в студенческой работе «О „Бригадире” Фонвизина» (1850) он отмечал: «Я стараюсь обращать свое внимание более на естественность, нежели на художественность; вопрос о естественности произведения так же очень важен, а между тем о том, в какой степени произведения Фонвизина удовлетворяют требованиям естественности, писано довольно мало» (II, 792). В эстетике Чернышевского тезис о «воспроизведении жизни» был прямо связан с вопросом о «естественности». Фраза «списывание не есть еще воспроизведение, творчество» вполне соотносится с суждением, высказанным в «Эстетических отношениях искусства к действительности»: «Верное воспроизведение жизни искусством не есть простая копировка, особенно в поэзии».[720]720
  Чернышевский Н. Г. Эстетика. М., 1958, с. 171.


[Закрыть] Не на этом положении, однако, заостряет внимание читателей рецензент «Отечественных записок» – так же, как и автор «Эстетических отношений искусства к действительности». Главное – в романе «есть жизнь», Крылов «описывает действительность, как она есть», и описание «лучше созданий болезненного воображения»; «автор, – писал Чернышевский в магистерской диссертации, – придает очень мало значения для нашего времени фантастическим полетам», «уважение к действительной жизни, недоверчивость к априорическим, хотя бы и приятным для фантазии гипотезам – вот характер направления, господствующего ныне в науке», «воспроизведение жизни – общий характеристический признак искусства, составляющий сущность его».[721]721
  Там же. С. 47, 48, 177.


[Закрыть] Словом, в позиции рецензента романа И. Крылова нет ничего противоречащего позиции Чернышевского. В этой связи важно отметить еще одно обстоятельство: в короткой рецензии на второстепенное произведение поднимаются существенные для теории искусства вопросы – характерная черта статей Чернышевского-критика.

Останавливают внимание еще две рецензии в ноябрьской книжке журнала. Первая – «О русских паровых машинах и мельницах. В. Карелина», «История паровых машин, пароходов и паровозов. М. Хотинского». Рецензент применяет остроумный способ для характеристики пустых и безграмотных книжонок. Их тексты рассматриваются в качестве «полной хрии», распространенной витиеватыми словечками, замечаниями и прочими украшениями речи. Разбор приобретает вид наглядного урока по теории прозы, и читателю сразу становится понятно, как не нужно писать популярные книги.[722]722
  Отечественные записки. 1853. № 11. Отд. V. С. 33–36.


[Закрыть] Рецензия явно написана филологом, а не специалистом по технической литературе. Правила хрий (сочинений, составленных в строгом соответствии с законами схоластической риторики) были хорошо знакомы Чернышевскому еще по годам учения в духовной семинарии.

Чернышевскому могла принадлежать и рецензия на третье издание «Русского стихосложения» П. Перевлесского. С нескрываемой иронией (характерный для Чернышевского стиль по отношению к бесцветным книгам) автору рекомендуется немедленно приступить к очередному изданию пособия, полного нелепостей и ошибок. Перевлесский смешивает ударение, путает стихотворные размеры. Он даже не знаком со статьей Надеждина о русском стихосложении, помещенной в «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара. «Юноши, – замечает рецензент, обнаруживая отличное знание учебных программ, – учатся правилам стихосложения в то же самое время, когда утверждаются в правилах орфографии, и потому г. Перевлесский хорошо сделает, если вместо „естетический” (§ 10) будет в новом издании своей книжки писать „эстетический”» – показательное для будущего Чернышевского-диссертанта, автора «Эстетических отношений искусства к действительности», указание. Приведем цитату, едва ли не самую важную для предположения об авторстве Чернышевского: «Он хорошо сделает, если уничтожит в своей книжке, предназначенной, кажется, для детей, все высокоученые фразы, вовсе для них не нужные».[723]723
  Там же. С. 37–39.


[Закрыть] Подобные замечания Чернышевский часто делал в рецензиях на учебные пособия того времени. Сравнение с аналогичными отзывами других авторов-специалистов показывает, что Чернышевский был чуть ли не единственным, кто обращал на эту сторону дела особое внимание. «Вообще на все тонкости в первоначальном образовании, – писал он в своей „Грамматике”, которую предполагал издать в качестве учебника, – надобно обращать как можно меньше внимания, потому что они только сбивают ученика с толку» (XVI, 316). Тому же Перевлесскому Чернышевский советовал в рецензии на его «Грамматику старославянского языка» (СПб., 1856): «В книгу, предназначенную быть руководством для начинающих, очень неудобно вводить спорные и темные вопросы предмета, как делает иногда автор, потому что дело учебника – передать только несомненные выводы науки и дать ясное представление о предмете, а подобным нерешительным изложением замедляется для ученика усвоение фактов и понятий» (XVI, 654). «Ученостью перед детьми щеголять не нужно, а хитрыми тонкостями мучить их не должно», – писал Чернышевский в 1856 г. по поводу «Русской грамматики» В. И. Классовского (III, 589). В письме к отцу от 28 июня 1855 г. Чернышевский поставил себе в заслугу выступление в журналах против подобных усложнений в учебниках: «В нескольких статейках по поводу грамматик, написанных с этими премудростями, я объяснял, что это нелепо <…> У нас можно – конечно, мало-помалу – делать кое-что, чтобы направлять читателей, даже таких, которые считают себя знатоками дела. Это поддерживает и охоту толковать с ними; иначе не стоило бы труда» (XIV, 304). По «Полному собранию сочинений» таких рецензий к июню 1855 г. насчитывается две. Чернышевский же говорил о «нескольких статейках», и это также позволяет к ряду его аналогичных выступлений отнести и рассматриваемую рецензию 1853 г.

Кстати сказать, не книгой ли Перевлесского навеян замысел Чернышевского написать серию статей «О русской версификации», чтобы, сравнительно с Перевлесским, дать читателю по возможности точное представление о предмете? Чернышевский сам сообщает, что две первые статьи на эту тему «были отданы Краевскому осенью 1854 года. <…> Они погибли у него как недостойные печати. – А всего я хотел тогда написать 6 или 7 статей» (II, 900). До наших дней дошла третья статья – «Естественность всех вообще ломоносовских стоп в русской речи» (II, 335–341). Так или иначе, но Чернышевский, если автором был он, рецензировал книгу Перевлесского с глубоким знанием дела, как человек, обладающий «стихологической чуткостью».[724]724
  Гиппиус В. В. Чернышевский-стиховед // Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М.; Л., 1966. С. 288.


[Закрыть]

Итак, в 1853 г. Чернышевский напечатал в «Отечественных записках» две рецензии в июльской книжке (II, 196–209) и, по нашему предположению, одну в сентябрьской, пять в октябрьской, две в ноябрьской. Перерывы объясняются, наверное, не тем вовсе, что он ничего не писал в эти книжки, а передвижкой Краевским сроков публикаций. На это обстоятельство сетовал Чернышевский, когда в декабре 1853 г. писал отцу об откладывании статей «от одного месяца до другого» (XIV, 256). Впрочем, со временем будут, вероятно, установлены и другие принадлежащие Чернышевскому работы, и тогда можно будет более точно судить о его творческой активности в этом журнале в рассматриваемый период.

Вскоре после приезда в Петербург Чернышевский установил деловые контакты также с В. Н. Рюминым, издававшим журнал «Мода».[725]725
  Полное название: «Мода. Журнал для светских людей. Иллюстрированное издание». Выходил дважды в месяц.


[Закрыть] С издателем он познакомился еще в 1850 г. в кружке И. И. Введенского. «Человек порядочный» (I, 400) – это мнение, сложившееся в ту пору, Чернышевский не изменил и в последующем.

О сотрудничестве в «Моде» сам Чернышевский упомянул всего дважды. В письме к отцу он сообщал 1 сентября 1853 г.: «…Я здесь коротко знаком с Рюминым, издателем одного из мелких журналов, „Моды”, которая едва ли известна Вам; мне, по крайней мере, она была бы совершенно неизвестна без случайного знакомства с издателем ее. У нас с ним начинаются дела, правда, не обещающие огромных выгод мне (в год рублей 200 сер.), но выгодные для меня тем, что не будут у меня отнимать много времени» (XIV, 239). Спустя десять лет Чернышевский, советуя двоюродной сестре Евг. Н. Пыпиной испытать литературную карьеру, вспоминал: «У кого есть состояние, может делать только то, что ему нравится; у кого нет состояния, печатает не для славы, а по житейской надобности, работает не из удовольствия, а из необходимости. <…> Было время, я – я, не умеющий отличить кисею от барежа, – писал статьи о модах в журнале „Мода” – и не стыжусь этого. Так было нужно, иначе мне нечего было бы есть» (XIV, 482).

К настоящему времени установлено (по рукописям и другим данным) авторство Чернышевского в отношении двух статей: «Годичная выставка Академии художеств» – 1853, № 23 (XVI, 1–3), «Зонтаг» (о певице Генриэте Зонтаг) – 1854, № 16[726]726
  В «Полн. собр. соч.» ошибочно указан № 15 (XVI, 669).


[Закрыть] (XVI, 4–5). По вполне обоснованному предположению В. Э. Бограда, Чернышевскому принадлежала также статья «Модный свет» – 1853, № 20 (XVI, 667).

Другими данными исследователи не располагают. Между тем в письме Чернышевского 1853 г. ясно говорится о какой-то постоянной работе (200 рублей в год), а в письме 1863 г. прямо сказано, что это были «статьи о модах». Следовательно, вопрос об авторстве уже не представляется безнадежным делом.

Постоянный раздел журнала составляли прежде всего статьи, печатающиеся под названием «Модный свет» и содержащие информацию на темы из культурной и светской жизни столицы. Судя по содержанию этих статей, Чернышевский не мог быть их постоянным автором.

Из номера в номер печатались также статьи, объясняющие различные выкройки, фасоны, рукоделия – все это требовало профессиональной подготовки, и писать об этом Чернышевский не мог. Он должен был готовить статьи, которые, по его словам, «не будут отнимать много времени». И скорее всего это были компилятивные материалы постоянного отдела «Смесь», основным источником которого были иностранные газеты и журналы. Языки Чернышевский знал, и он вполне мог участвовать в составлении «статей о модах», ничего собственно в модах не понимая, – статей не оригинальных, а переводных. Объем каждого номера составлял всего восемь страниц, раздел «Смесь» в 1854 г. включал от девяти до 276 строк. Это и стало, вероятнее всего, на время его постоянной работой, другие статьи в этот журнал составлялись им нерегулярно.

Кроме «Отечественных записок» и «Моды», Чернышевский сотрудничал в «Санкт-Петербургских ведомостях». В издании газеты ближайшее участие с 1851 г. принимал Краевский, и вполне понятно, что здесь писали многие сотрудники «Отечественных записок», в том числе Чернышевский. 2 ноября 1853 г. он сообщал отцу о начале работы в газете (XIV, 248), а в декабрьском письме того же года читаем: «Я, если б умел вести дела, как должно, мог бы играть главную роль если не в „Отеч <ественных> записках”, то в „Петербургских ведомостях”; а теперь играю роль довольно еще неважную» (XIV, 255). Как понять эти слова? «Главная роль» – это, наверное, сотрудничество во всех литературных отделах газеты, способное придать ей единство литературной позиции. Но Чернышевскому была поручена, как установил В. Э. Боград, лишь «Русская журналистика»; рубрики «Заметки» и «Новые книги», составлявшие вместе с «Русской журналистикой» собственно литературный отдел, еще с 1 января 1853 г. подписывались неким И. М. (И. А. Манн?). В результате создавалась известная разноголосица в литературных суждениях газеты. Влияния на литературное направление всего издания Чернышевский не получил. Роль действительно «неважная», но Чернышевский говорил о «довольно еще неважной роли». Может быть, кроме «Русской журналистики», он вел еще «Смесь» или «Ученые новости», наполнявшиеся компиляциями из отечественных и иностранных журналов? Ведь именно такую работу поручил ему Краевский в «Отечественных записках» с августа 1854 г. Говорить более конкретно об авторстве Чернышевского в этой газете в 1853 г. затруднительно.

Журналистские планы Чернышевского предусматривали и сотрудничество в «Современнике». «Отечественные записки» и «Современник» имели, по словам Чернышевского, репутацию «двух тогдашних хороших журналов» (I, 714).

В «Полном собрании сочинений» список публикаций Чернышевского в «Современнике» открывается 1854 годом. Имеется, однако, основание полагать, что печататься здесь он начал в конце 1853 г. В «Воспоминаниях о Некрасове» Чернышевский довольно подробно рассказал, при каких обстоятельствах он начал писать для «Современника». С просьбой о работе он обратился сначала к И. И. Панаеву «спустя несколько месяцев» после приезда. Затем следует уточнение: «около конца осени 1853» (I, 714, 716). Панаев дал ему «две или три книги для разбора». «Книги были неважные, не стоившие длинных статей», и на следующий день рецензии были готовы. Еще через день Панаев просмотрел их и заверил, что автор «годится работать». В тот же день состоялось знакомство с Некрасовым, который объяснил, что на деле журнал редактируется им и следовало бы обратиться прямо к нему. «Я буду, – сказал он, – давать вам на каждый месяц лишь столько работы, сколько наберется у меня денег для вас. Это будет немного. Впрочем, до времени подписки недалеко. Тогда будете работать для „Современника”, сколько будете успевать» (1,716).

Прежде всего, важно установить более точно время знакомства с Некрасовым. «Около конца осени» – это, скорее всего, конец октября. Октябрьская книжка журнала подписана цензором 30 сентября, участвовать в ней Чернышевский не мог. Но и задерживать публикации ни Некрасов, ни Панаев не намеревались, зная, как автор нуждался в деньгах. «Панаев говорил, вы беден… Вы не можете ждать деньги за работу, вам надобно получать без промедления», – слова Некрасова (I, 716). Кроме того в первом разговоре с Чернышевским Некрасов имел в виду работу не на один, а «на каждый месяц» до новой подписки. Рецензии Чернышевского, следовательно, нужно искать в двух последних книжках – ноябрьской и декабрьской. Однако с точностью установить принадлежащие ему тексты пока не представляется возможным.[727]727
  Из 18 рецензий, авторы которых в этих книжках журнала не установлены до настоящего времени, нами рассматривались, прежде всего, «Акт двадцатипятилетнего юбилея Главного педагогического института, 30 сентября 1853 г. СПб., 1853» в № 11 и «Литературные новости» в №. 12.


[Закрыть]

Круг интересов Чернышевского-рецензента в 1853–1854 гг. достаточно широк: филологические исследования, эстетика, литературная критика, экономические труды, учебная литература. Уже в первых его выступлениях отчетливо проявились черты будущего мастера – эрудиция, профессионализм, искусство анализа. Так, рецензии на языковедческие работы А. Гильфердинга обнаруживали полное знание предмета, и если Чернышевский писал, что книга этого автора «заслуживает быть известною европейским филологам» (II, 196), то это мнение специалиста, знакомого с современным состоянием сравнительно-исторического языкознания. Если Чернышевский высмеял тщетные попытки А. Львова, последователя вульгарного экономиста Бастиа, опровергнуть Рикардо, то это позиция экономиста, конкретным анализом теории земельной ренты доказавшего несостоятельность выводов эпигона существующей политико-экономической школы. По утверждению Львова, иронически замечает Чернышевский, «завидна участь пахарей, получающих страшные доходы, и достойна сострадания участь бедного лорда, едва имеющего ныне насущный хлеб» (II, 399). В небольшой работе, посвященной актуальным проблемам политической экономии, уже видна позиция защитника «пахарей». В этом ряду рассматриваемых публикаций критические суждения по поводу русского издания Б. Ордынским «Поэтики» Аристотеля обнаруживают специальное знание эстетики, а вся статья – развитие мысли Белинского об общественном служении литературы. «„Искусство для искусства” – мысль такая же странная в наше время, как „богатство для богатства”, „наука для науки” и т. д. Все человеческие дела должны служить на пользу человеку, если хотят быть не пустым и праздным занятием» (II, 271) – так формулируется тезис, защита которого составит важную сторону эстетики и литературной критики Чернышевского.