Текст книги "Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира (сборник)"

Забыв обо всем, Вертумн бросился к стене, перегнулся через нее – и тут же с воплем отшатнулся. Обожженные ладони задымились. Там, за стеной, Помона плавно опустилась на прибрежный клочок суши, а ее цветочный зонтик уменьшился до прежних размеров и сложил лепестки.

Что же это за женщина? Кто она? О, оглянись же, оглянись – взгляни на его истинный облик!

– Какую чудесную пару старух ты увидишь сегодня во сне! – пропищала Маб над его ухом.

Вертумн встряхнул головой, как пес, которому докучают блохи. Он провожал взглядом Помону, пересекавшую реку. Она так ни разу и не оглянулась, так и не увидела его, смотревшего ей вслед из-за стены.

Теперь оставалось лишь ждать. Сколь долго? Но иного выбора не было. Только ждать и надеяться, что нынче же ночью, пока его мучают сны, насланные Маб, Помона сядет читать его книгу и начнет с самой первой страницы.

Акт II

Домой Помона добралась вскоре после заката. Там, у крыльца, заламывая руки, топтался брат Лоренцо.

– Со мной все благополучно, душа моя, – со смехом сказала Помона. – Просто срезала путь.

– Слепая прыть не менее вредна, чем мешкотная вялость копуна, – пробормотал брат Лоренцо, почесывая заросшую щетиной тонзуру. – Мне нужен корень мандрагоры. Одного из людей герцога, некоего Уильяма, мучают воспоминания.

– Что ж, один такой растет у меня в агатовом горшке. Он еще не дозрел, но я попробую уговорить его поторопиться. Однако мандрагора – растение неподатливое, и на это может потребоваться около часа. Входи, подожди, а тем временем выпей вина. Судя по твоему виду, ты в этом нуждаешься.

Помона пошептала над маленькой мандрагорой. Та недовольно застонала, но принялась поспешно дозревать. Пока брат Лоренцо занимался посудой и вином, она подошла к сундуку, чтобы убрать в него книгу старухи из странного сада.

Старухи, как же! Вначале Помона видела в саду мужчину, затем – женщину. Мужчина был там, пока она смотрела в сад, оставаясь незамеченной. Женщина же появилась только после того, как она, Помона, обнаружила себя.

Она поставила бы целый дукат на то, что это один и тот же человек! Допустим, эта женщина – фея или могущественная ведьма, и, когда Помона свалилась в сад, изменила свой облик. Но зачем? Может, крошка Маб была права? Может, этот мужчина решил, что Помона преследует его, и погнушался ею настолько, что счел за лучшее спрятаться? Ха! Да какая, в сущности, разница?

Разницы не было никакой, однако Помону снедало любопытство.

– Слыхала я, – обратилась она к брату Лоренцо, отпирая висячий замок сундука, – что на свете есть одна мазь. Если смазать ею веки, она покажет истинные обличья духов, эльфов и фей, и прочее, что скрыто от обычных взоров.

– О-о, если бы такая мазь существовала, пользоваться ей было бы слишком пагубно, – ответил монах, направляясь к задней стене хижины с двумя деревянными чашками в руках. – Видеть истинную сущность Господа нашего и его тварей – неважно, смертных или фей – нам, смертным, не дано от бога.

Милый старый трусишка! Помона знала кое-что о его прошлом и о причинах, побудивших Лоренцо оставить Верону и обосноваться в одном из самых тихих уголков Иллирии, став простым сельским аптекарем. Что бы он ответил, попроси она составить приворотное зелье? Очистить сок анютиных глазок, зовущихся также «любовью в праздности», чтобы она могла капнуть им на веки… Нет. Она давно утратила интерес к подобным глупостям. Любовники у нее были, а любви – не было. Так пожелала она сама. А если когда и восхищалась чьим-то умом или красой, то – издали.

Помона покачала головой, гоня эти мысли прочь, и подняла крышку сундука. Внутри хранились все ее трактаты о сущности растений: старый, истрепанный Теофраст, рассыпающаяся «Врикша-аюрведа» и ветхий «Китаб аль-Нурат». Вынув их по одному, она добралась до дна сундука, где хранилась драгоценнейшая из ее книг – манускрипт, кодекс в простом переплете из козлиной кожи.

Язык этого манускрипта не принадлежал людям и был передан настолько точно, насколько язык растений вообще можно передать диаграммами, шифрами, изображениями вьющихся стеблей и выделывающих антраша волшебных существ, знаками и преданиями обо всей той волшбе, которой Помона с Сикораксой втайне научились сами. И Помона выполнит то, что обещала давно умершей Сикораксе – отыщет этого мальчишку Калибана и передаст ему эту книгу и знания, завещанные матерью. Скоро. Уже скоро. Как только наскребет достаточно дукатов.

Одолженного Руми она уложила поверх кодекса. Пусть полежит в сундуке, пока у нее вновь не возникнет повода пройти мимо этого странного сада.

Происшествие по пути домой казалось сном, однако книга была здесь. В сундук ее! Поверх Руми, один за другим, легли трактаты о растениях, и Помона захлопнула крышку. Да, пусть себе лежит. Пусть лежит и не отвлекает от мыслей о важном. Ей нужно выполнить обещанное, и времени на всякую блажь нет.

– Неужто Силен расплатился с тобой книгой? – спросил брат Лоренцо прямо за спиной.

Подскочив от неожиданности, Помона поднялась и приняла у него чашку с вином. Монах знал о ее манускрипте. Более того – не кто иной, как он, рассказал ей о миланском пропойце, называющем себя Калибаном, сыном ведьмы Сикораксы.

– Нет, этот сатир не из книжников. Я одолжила ее по пути домой. Скажи мне, святой отец, что творится при дворе Орсино? Силен говорит, что Орсино надоело отправлять на войну корабли, и он решил принести войну прямо к нашим берегам, разозлив Оберона. Поверить в это не могу!

– О, это правда, – вздохнул монах. – Орсино мог бы проявить побольше терпения, если бы его не подзуживала эта Виола. Она любит герцога так истово, что сочла его честь оскорбленной, когда Оберон предположил, что это Орсино расправился с его послом-эльфом.

– С послом-эльфом?

– Разве ты не слышала? Посол Оберона, эльф по имени Вертумн, пропал без следа.

– Пропал?

– Убит. Во всяком случае, так полагает Оберон. Его посол благополучно прибыл к нам из Венеции, отправил первое донесение, и с тех пор о нем – ни слуху ни духу. Оберон винит в этом Орсино и называет его убийцей.

– Но что могло подвигнуть герцога на убийство посла царя фей и эльфов?

– Оберон знает лишь то, что он отправил Вертумна в Иллирию, а теперь Вертумн исчез. Виола усматривает здесь руку дона Педро Арагонского, стремящегося вовлечь Оберона в драку. Орсино, слава богу, пока ничего не решил. Но выглядит так, словно советники рвут его на части, как брошенный собакам мяса кус. Я сам слышал, как он кричал, что любого гражданина Иллирии, знающего, где находится Вертумн, но утаившего это от Орсино хотя бы на день, ждет виселица.

Помона покачала головой. Орсино был добрым человеком, но уж очень легко поддавался влиянию.

– К счастью, у меня сейчас нет дел при дворе.

– Тучи сгущаются, и это нужно прекратить, пока не грянула гроза. Орсино и Оберон, некогда столь глубоко уважавшие друг друга, столь изысканно любезные меж собой, теперь плюются от злости, говоря друг о друге! И все же, я думаю, ни один из них не знает, что сталось с Вертумном на самом деле. Возможно, он затеял какую-то собственную эльфийскую каверзу. Уж если эльф пожелает скрыться, он без труда найдет укромное местечко или примет чужое обличье.

Скрыться! Укромное местечко!

Помону словно обдало волной холода. Дрожащей рукой она опустила чашку на стол.

– Что с тобой, дочь моя? Отчего ты так побледнела?

– О, отче, если бы у тебя была мазь, помогающая видеть истинную суть вещей! Сегодня мне на глаза попалось нечто очень странное. Боюсь, это связано с тем делом.

– С исчезновением посла? Рассказывай!

– Книгу, что принесла сегодня, я получила от незнакомки – та настояла, чтобы я взяла ее. Эта женщина живет в саду на скальном выступе посреди склона речного ущелья, в стороне от всех и вся. Я случайно набрела на него по пути домой.

– В ущелье Рассерженной реки? Странно, очень и очень странно…

– А я о чем говорю?

– Так, – сказал монах, отыскав на столе Помоны, сплошь заваленном вощеными дощечками и бирками и уставленном горшочками с рассадой и черенками, место, чтобы поставить чашку. – Позволь взглянуть на эту книгу.

– О, это всего лишь стихи…

Помона вновь полезла в сундук и принялась – один за другим – извлекать свои трактаты, пока не добралась до увесистого тома Руми в переплете, сплошь изукрашенном золотом и серебром. Вытерев руки о рясу, брат Лоренцо раскрыл книгу.

– Здесь явно название, но я не могу его прочесть. Что это за язык? О, а вот здесь надпись по-венециански, превосходным почерком: «Вертумну, чтобы скрасить те часы, в какие он не нужен Оберону». Святой Франциск!

– Дай-ка взглянуть, отче, – вмешалась Помона, заглядывая ему через плечо. – Здесь вправду написано «Вертумну»?

– Да! По всей вероятности, женщина, что дала тебе эту книгу, получила ее от него!

– Возможно, – согласилась Помона, забрав у брата Лоренцо книгу и легонько коснувшись пальцами страницы с надписью, выведенной выцветшими фиолетовыми чернилами. – Но я думаю, эта повесть намного запутаннее. Простого пути в тот сад я не нашла, и потому поднялась на дерево, росшее у ограждавшей сад стены. Никем не замеченная, я заглянула за стену и увидела мужчину.

– Мужчину? Какого именно?

Образ его до сих пор был ярко запечатлен в памяти Помоны…

– Благородного господина, читавшего книгу. Но, стоило мне свалиться с дерева и оказаться в саду, мужчина исчез. Вместо него появились старуха и крохотная фея, наподобие пикси. Мне еще подумалось, что эта старая женщина чем-то похожа на пропавшего мужчину. Кожа того же оттенка, те же вьющиеся темные волосы, пронизанные сединой – вот здесь, у виска. Я слышала, что некоторые волшебные существа могут менять облик – свой либо чужой. Но вот что непонятно: если эта женщина – действительно пропавший посланник Вертумн, то по своей ли воле он прячется?

– Как бы там ни было, об этом нужно сообщить Орсино – сегодня же. Ты можешь прекратить вражду двух дворов. Ты можешь бросить в землю семя мира! Бери моего осла, скачи на восток и сообщи обо всем герцогу. А я присоединюсь к тебе, как только составлю снадобье для Уильяма.

– Но что станется с Вертумном?

– А что с ним может статься? Скорее всего, он дал тебе эту книгу с тем, чтоб ты узнала его имя. Отсюда следует, что он – пленник. И если его держат в плену, пусть так и остается, пока истина не достигнет ушей Орсино.

– Допустим, мое появление насторожит его тюремщиков, и к прибытию Орсино в том саду не окажется никаких фей и эльфов, а то и сам сад исчезнет, если постройки эльфов так иллюзорны, как говорится в сказках. Нет. Уж позволь мне вернуться туда и самой доставить этого эльфа, будь он мужчиной или женщиной, к Орсино.

– Ты собираешься силой захватить эльфа? В одиночку?

– Можешь пойти со мной.

– О, но ведь я не могу откладывать поручение Орсино! Я должен привезти снадобье его слуге. Я обещал вернуться никак не позже, чем через два дня, а одно приготовление снадобья займет целый день.

Да, в старике не осталось ни капли храбрости…

Помона опустила руку на его плечо.

– Тогда бери корень мандрагоры и займись своими снадобьями. Прошу лишь об одном: если ты окажешься во дворце герцога раньше меня, не говори Орсино ни слова об этом деле.

Монах покачал головой:

– Рисковать головой… Вдруг он прознает, что я скрыл от него этакие сведения?

– Подумай, что будет с нашими головами, если мы ошибаемся, или если этот сад исчезнет, а мы внушим Орсино ложные надежды и выставим его дураком. Молчи и дожидайся меня. Если этот эльф вправду окажется Вертумном, я доставлю его к Орсино, и, клянусь небом, вновь увижу его истинное лицо. Я прекрасно знаю, что еще не выжила из ума!

Помона отправилась в путь перед заутреней и добралась до сада за стеной с первыми лучами солнца, проникшими в ущелье. К счастью, сад был на месте – а то она уже едва не убедила себя, будто все это был только сон.

Главным препятствием была Маб. Если Вертумн, эльф, содержится в плену помимо воли, значит, крошка-пикси действительно сильна.

Помона давно примирилась с тем, что она – всего лишь ведунья-травница. Однако толика боевой волшбы сейчас совсем не помешала бы – если бы только Геката сочла нужным обучить Помону хоть чему-нибудь этакому. Растения можно использовать по-разному, и многие из них ядовиты. Но какова должна быть сила яда, чтобы вывести Маб из строя, не погубив ее? Это было выше понимания Помоны. И, главное, как подсунуть ей яд? Капнуть в ухо, если спит? Подмешать в пищу, если бодрствует?

Нет. Помона всю жизнь избегала брать грех на душу, если только у нее был выбор.

Одно из ее заклинаний могло бы удержать Маб достаточно долго, чтобы благополучно увести Вертумна. Оно не предназначалось для боя и вообще не должно было причинять кому-либо вред. Они с Сикораксой изобрели его вместе, мечтая научиться делать дриад из упругих ив или могучих дубов, чтобы те охраняли границы их крохотного клочка алжирских земель на манер легендарного Колосса, впечатлить этим Гекату и заставить ее учить их высшей магии – магии полета, иллюзий и пророчеств.

Но Сикоракса с Помоной были юны, не в меру торопливы, и задача оказалась им не по силам. Испытав свое заклинание на кошке, они застряли на полпути: несчастная кошка превратилась в дерево лишь наполовину. Из ствола дерева торчала, оглашая окрестности истошным воем, усатая голова, а по другую сторону ствола кору судорожно скребли задние лапы. Оказавшись перед выбором – убить животное или сознаться в своей глупости Гекате – они предпочли последнее. Великая ведьма освободила бедную кошку, после чего обе ученицы испытали на себе всю остроту языка наставницы.

Наверное, именно после этого интерес Сикораксы к магическим штудиям начал угасать. Она была на два-три года старше Помоны и все чаще начала рассказывать подруге о своем возлюбленном, взяв с нее клятву хранить тайну. Другого случая испытать заклинание превращения в дриаду им так и не представилось. Вскоре Сикоракса понесла, наотрез отказалась вытравливать плод, и Геката изгнала ее на пустынный остров, где та и прожила до самой смерти.

За все эти годы Помона так и не отважилась вновь попробовать это заклятье. И если сегодня она воспользуется им, дриады у нее не выйдет. Она ведь – всего лишь ведунья, годящаяся лишь на то, чтобы избавлять от заразы виноградники да выращивать целебные травы. Этим она и удовольствовалась на многие годы – и, надо сказать, не без облегчения.

Однако ей и не требовалось, чтобы заклинание сработало как нужно. Оно должно было завершиться той же неудачей, что и в первый раз – тогда Маб надолго застрянет в ловушке, и Помона успеет освободить Вертумна, если он и вправду в неволе. А после Вертумн, если он действительно эльф, лишь на время лишившийся волшебной силы, может освободить Маб сам или попросить об этом Оберона. В самом худшем случае Помона может обратиться за помощью к Гекате, хотя даже мысль об этом вгоняла в дрожь.

Что ж, если уж браться за дело, то поскорее. Но как? Вновь заглянув через стену в поисках крошки Маб, Помона рисковала быть замеченной и лишиться одного из главных своих преимуществ – неожиданности.

Вдоль берега, склонив ко дну ущелья ветви, росли ивы… Вот то, что нужно: бледно-зеленая гусеница-землемер ползет под листок, чтобы укрыться в его тени. Землемеры были единственными обитателями царства животных, с которыми Помона умела говорить – и то с трудом и лишь благодаря тому, что они считали себя растениями. Сорвав листок, она зашептала, обращаясь к гусенице, дунула на листок, отправив его в полет, и продолжала дуть сквозь сложенные горстью ладони, пока листок не поднялся наверх и не исчез за ограждавшей сад стеной.

Небо становилось все светлее. В ожидании Помона мерила шагами берег. Наконец листок вернулся к ней, неся на себе насмерть перепуганного землемера.

– Ну? – спросила Помона, поймав листок. – Ты видел фею? Маленькую, чуть больше тебя?

Разведчики из гусениц никудышные. Это создание могло лишь кивать или отрицательно качать головой, пока Помона задавала ему вопрос за вопросом. К немалому облегчению обеих ведунье, наконец, удалось понять, что Маб спит в дамской туфельке недалеко от ближней границы сада. Спрашивать о Вертумне у Помоны уже не было сил.

Помона достала из котомки маленькую веточку самшита и закрутила ее меж ладоней, словно суча крепкую буро-зеленую веревку. Прочности должно хватить. Воткнув один конец в ил между камней на берегу, она еле слышно запела растению древнюю песнь.

Самшит рос, повинуясь рукам и словам Помоны, пока не дотянулся до верха ограждавшей сад стены живой изгородью в форме лесенки. Помона прекратила пение, встряхнула руками, успокаивая дрожь, и собралась с духом.

Семнадцать упругих, гибких ступеней вверх по самшитовой лесенке – и Помона достигла цели. Пригнувшись, она заглянула за стену сквозь щель между черепами, ограждавшими сад Вертумна. Он оказался там! Тот самый пропавший мужчина лежал на той самой скамье, на которой сидел вчера за чтением, прикрыв лицо изящной мускулистой рукой. И никаких женщин вокруг…

А вот и туфелька! Сощурившись, Помона разглядела Маб, спавшую внутри, укрывшись лепестками цветка, как одеялом. Лиловый ночной колпачок из чашечки аконита вздрагивал на ее голове в такт похрапыванию.

Напев для заклинания дриад сложила Сикоракса. Многие годы Помона безуспешно пыталась забыть его, но этот мотив неизменно возвращался и навязчиво крутился в голове, когда Помона занималась стиркой или высаживала семена. Порой она просыпалась среди ночи оттого, что напев гремел в памяти, точно в ночных кошмарах она создавала целые полчища дриад.

Но сегодня, чтоб вспомнить его, Помоне пришлось призадуматься. И даже после этого он оказался немного не таким, каким создала его на алжирских берегах давно умершая ведьма. В нем помимо воли Помоны возникли новые нотки: напев звучал не так зловеще, но чуточку живее. Ну что ж, она ведь много старше той, давней Сикораксы. Старше и добрее…

Из туфельки поднялся, выпустив три бледно-зеленые веточки, тоненький побег сосны с крохотным, отчаянно визжащим личиком, едва выступавшим над смолистой корой.

Перебравшись через увенчанную черепами стену, Помона бросилась к скамье. Все верно, все верно! Мужчина и женщина оказались одним и тем же человеком! Все зависело только от того, где находится Помона – в саду или за его пределами. И вскоре они окажутся снаружи вместе…

Плечо оказалось на ощупь таким же, как и на вид – женским.

– Скорей! Просыпайтесь! – прошипела Помона. – Маб в ловушке, но не знаю, надолго ли!

Женщина на скамье открыла глаза.

– Значит, вы прочли надпись, – сказала она.

– Можем поговорить об этом, – ответила Помона. – А можем поскорее убраться отсюда.

– Вы одна? – пробормотала женщина, поднимаясь на ноги и перебрасывая край длинной золотой мантии. – Я надеялся, что вы пришлете сюда Оберона. Как же вам…

– Нет времени на вопросы. И Оберона здесь нет. Придется вам удовольствоваться мной. Идемте же, переберемся через стену, пока нас не схватили.

Было бы быстрее и надежнее схватить женщину за руку и пуститься бежать, как в детстве, но Помона предпочла видеть пленника краем глаза и не сводить взгляда с жуткого деревца-Маб. Поворачиваться к фее спиной она не осмелилась.

Проходя мимо яблони, Помона не удержалась от искушения шепнуть словечко паре прекрасных красно-золотых яблок, свисавших с одной из нижних ветвей, и плоды упали прямо в подставленную ею соломенную шляпу.

Наконец они подошли к стене, и Помона запела, веля самшитовой лесенке еще подрасти, перегнуться через стену и спуститься в сад. По пути наверх ее спутница оступилась – чтоб лазать по живым изгородям, необходим навык, – и ее туфля коснулась стены. Женщина вскрикнула от боли, но добралась до верха стены. Нога ее дымилась и кровоточила…

…а сама она стала мужчиной.

Да, именно его и видела вчера Помона! Только теперь он был рядом с ней. Заниматься его ожогом времени не было. Следовало поспешать.

– Нельзя мешкать, – выдохнула Помона, подхватывая его под локоть.

И вот эта твердая, мускулистая, теплая рука всего лишь миг назад была женской! Да, то были всего лишь чары, однако Помона никак не могла поверить собственным глазам.

– Вы меня видите? – спросил он сдавленным от боли голосом.

Помона кивнула в ответ, не зная, что сказать. Поддерживая его под локоть, она помогла ему спуститься на скальный выступ, усыпанный галькой. Так, бок о бок, они двинулись вдоль обрыва, и вскоре сад скрылся за поворотом. Здесь можно было переправиться на другой берег незаметно для Маб, даже если она уже успела освободиться.

Помона окликнула три плети плюща, росшие на краю каменного карниза, и велела им дотянуться до противоположного края ущелья. Получился простейший мостик: один стебель – чтобы идти, два – чтобы держаться.

– Вертумн, – сказала она, как ни в чем не бывало обращаясь к нему по имени, – справитесь?

– Справлюсь, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Значит, ее догадки верны. Посол Оберона! Опасная компания, что и говорить. Но, отведя его к Орсино, Помона не останется без награды.

Ухватившись руками за плети-перила, Вертумн повис на них и заковылял по мостику, будто на костылях, опираясь на руки и перенося здоровую ногу вперед. Помона последовала за ним, упрашивая плющ стать как можно сильнее и как можно крепче держать их над бурной рекой внизу. Скоро ли Маб сумеет освободиться? Должно быть, сила крошки-феи велика, если ей удавалось держать Вертумна в плену…

Перебравшись через ущелье, они оказались невдалеке от того места, где накануне Помона рассталась с Силеном.

Вертумн низко поклонился, взмахнув перед собой рукой, а другую руку подняв к небу.

– Я – ваш вечный должник, – сказал он. – И весьма сожалею, что не могу задержаться даже на час, как ни искренне мое желание побеседовать с вами. Увы, я нужен Оберону, и плачевное состояние государственных дел не позволяет мешкать.

Ха! Кто бы позаботился о плачевном состоянии ее дел!

Помона покачала головой.

– Вы отправитесь со мной к Орсино.

Вертумн сдвинул брови.

– Я – посол Оберона. Меня держали в плену не одну неделю, ни словом его не предупредив.

– Знаю. Оберон обвиняет Орсино в вашей смерти. Но зачем герцогу убивать вас? И, раз уж на то пошло, как вы оказались пленником в этом саду? Все это очень похоже на уловку, которая обеспечит Оберону повод вступить в войну против герцога и его союзников.

Вертумн всплеснул руками.

– Ничего подобного!

– Как же тогда это вышло? – подбоченясь, спросила Помона. – Как получилось, что эльф, придворный Оберона – не кто-нибудь, а его личный посол и к тому же, если не ошибаюсь, мужчина не из слабаков – оказался отдан на милость пикси и заперт в саду за стеной?

Вертумн со вздохом запустил пятерню в свои черные, как железо, кудри.

– Царица Титания издавна питает ко мне вражду. Она лишила меня волшебной силы, посадила под замок, приставив ко мне Маб в качестве тюремщицы, и наложила на меня чары, меняющие мой облик в ваших глазах. И потому мне необходимо вернуться к Оберону не только ради его спокойствия и прекращения ссоры с Орсино, но и затем, чтобы вновь обрести силу. Стоит мне наткнуться на Титанию здесь, в чужой земле, в моем нынешнем состоянии… Могу себе представить, что она сделает со мной в наказание за побег.

– Складная история, – презрительно усмехнулась Помона. – Но разве Оберон и Титания – не муж и жена?

– Их брак – не из обычных… Когда-нибудь я многое расскажу вам о них. Но сейчас, если только вы не желаете войны между Обероном и Орсино, самое лучшее, что вы можете сделать – это распрощаться со мной и отпустить меня к Оберону, успокаивать его гнев.

– Должно быть, эти чары сквасили вам мозги, – резко возразила Помона. – Двор Оберона – в Венеции. Венеция далека, и добираться туда – хоть по воде, хоть по суше, да с поврежденной ногой… Пока вы доберетесь до Оберона, мы оба окажемся в самой гуще жестокой войны. А до дворца Орсино всего полдня пути – вон по той дороге вдоль побережья.

– О, Помона, вы должны верить в лучшее. Гнев Оберона вспыхивает и гаснет, как сальная свеча. Я отправлю ему весть, как только смогу. Оставьте у себя ту книгу, что я дал вам, как память о том, что мы не закончили беседу. А если пожелаете, приезжайте в Венецию, ко двору Оберона. Думаю, какое-то время меня можно будет застать там – вряд ли он отошлет меня обратно к Орсино, пока положение дел не прояснится. Прощайте же!

С этими словами он развернулся и захромал по каменистому склону вниз, к пыльной прибрежной дороге. Если Орсино узнает, что она, Помона, отпустила Вертумна, ей не сносить головы. Конечно, ей не удержать эльфа против его воли, но он сказал, что лишен волшебной силы… А если это правда, если перед ней – не более, чем простой человек, то она вполне справится.

Сжав в ладони конец плети плюща, игравшей роль перил мостика, Помона вновь зашептала, веля ей сослужить еще одну службу. Плющ метнулся вперед и захлестнул запястье Вертумна. Тот вскрикнул, но Помона принялась тянуть стебель к себе, и Вертумн волей-неволей заковылял по склону обратно.

– Я сказал чистую правду и не сделал тебе ничего дурного! – выкрикнул он. – Чем ты еще недовольна, ведьма?

Плющ выстрелил новым побегом, захлестнувшим второе запястье Вертумна и притянувшим его к первому.

– Дело не в моем довольстве, а в довольстве герцога Орсино, – ответила Помона. – Ты сможешь поведать обо всем ему. Если он останется доволен, то может посадить тебя на корабль и отправить к Оберону за свой счет – или отправить Оберону послание. Герцог – человек справедливый и, вдобавок, мой постоянный заказчик. Так что мне выбирать не приходится. Я должна отвести тебя к нему – хоть волей, хоть неволей.

– Так ты освободила меня лишь затем, чтобы держать в неволе?

– Я освободила тебя лишь затем, чтобы ты смог вместе со мной отправиться к Орсино. Откуда мне было знать, что ты заупрямишься, как осел?

Акт III

Не будь он лишен волшебной силы, Вертумн развеял бы эти колючие стебли в прах. Будь это какой-то год – да хоть месяц – назад, будь он все тем же доверенным лицом Оберона, а не оборванным беспомощным скитальцем… О, будь он настоящим эльфом, Титания ни за что не поступила бы с ним этаким образом!

Титания полагала волшебную силу Вертумна своим даром, потому что сама наделила его этой силой многие годы назад, когда он был простым смертным, мальчишкой-подменышем. Она заявляла, что полюбила его как родного в память о своей близкой подруге, высокопоставленной индийской даме, которая умерла, даровав ему жизнь. Она говорила, что Вертумна пришлось избавить от грубой сущности смертного, дабы сделать его лучше, чем был.

В то, что он истинный эльф, волшебное существо с головы до ног, очень хотелось верить. Он учился так споро и охотно, что придворные Титании хлопали в ладоши от восторга, видя, как он осваивает новые премудрости. Они наделили его знанием языков, и он читал им вслух истории и сказки – сами они терпеть не могли чтения.

Мало-помалу Оберон возревновал и попросил прислать Вертумна в гости к своему двору. Титания не соглашалась, пока Оберон обманом и волшебством не устроил так, что она изменила ему со смертным в облике осла. Этим Оберон надеялся устыдить ее настолько, чтобы она сама отдала ему все, чего он ни пожелает.

Но устыдить Титанию оказалось не так-то просто. Вместо этого столь беспардонная манипуляция ее чувствами – совершенно закономерно – привела царицу в ярость. Гнев Оберона вспыхивал и гас, как сальная свеча, ярость же Титании пылала, точно угли – а они опаснее всего, когда снаружи кажутся всего лишь золой. Она сделала вид, что успокоилась и стала сговорчивей, и отослала Вертумна к Оберону, как троянского коня, втайне наказав ему шпионить для нее при дворе мужа.

– Будешь моими глазами и ушами, – сказала она. – А когда я призову тебя обратно, дитя мое, ты вернешься и сообщишь мне имена всех его фаворитов и все подробности его коварных планов и диких выходок.

Прошел год, за ним – другой, но Титания все не звала Вертумна назад. А когда призвала, Вертумн уже был слугой Оберона.

При дворе Оберона его не выставляли напоказ, будто какое-то диво в клетке зверинца. Он мог взять любую книгу, какую только пожелает, и спокойно предаваться чтению. Он мог пользоваться волшебной силой по собственному разумению, и никто не насмехался и не хлопал в ладоши, когда он вступал в споры с белками или парил высоко над лесом на своем ковре. Там он наконец-то почувствовал себя настоящим эльфом.

Но, как бы то ни было, его никогда не допускали к веселым, судя по взрывам смеха, перешептываниям Оберона с Паком и прочими советниками, и ни разу не пригласили на Охоту вместе с прочими фаворитами. Все это время он был более чем человеком, однако менее чем духом.

Будь он настоящим эльфом, сейчас же ушел бы – растаял в воздухе, как сильф, исчез, как первая любовь. Будь он настоящим эльфом, наверное – наверняка! – Титания не сумела бы лишить его волшебной силы, дарованной ею самой давным-давно.

Но нет, он был связан, ранен и вынужден хромать следом за этой ведьмой, будто свинья, которую ведут на рынок.

– Наконец-то у нас есть время, – заговорила ведьма, прерывая его невеселые думы. – Пора тебе рассказать, как ты очутился в этом саду.

Вертумн рассмеялся.

– Боюсь, чтобы рассказать всю историю целиком, понадобится очень долгий путь! Эта история – длиной не в одну сотню лет, и то если считать только мою часть. Вкратце, суть такова: я родился в Индии, и еще в детстве был похищен – подменен эльфами и взят приемышем ко двору Титании. Но я еще ребенком предпочел ей Оберона и оказался в немилости у царицы. С тех пор прошло много лет, и я думал, что Титания давно забыла о своей немилости, но она никогда ничего не забывает. Этим летом я прибыл в Иллирию, ко двору Орсино, с приветом от Оберона. Тут-то Титания и решила наказать мою дерзость. И заперла меня в этом саду.

Ведьма замедлила шаг, и дальше они пошли рядом, однако их все еще соединял стебель плюща – один конец Помона крепко держала в правой руке, другой же стягивал его запястья. Как прекрасен был мир вокруг! Как парил бы он в юности над этими холмами, над куполами тисов и минаретами кипарисов…

– Но ведь она, несомненно, понимала, что исчезновение посла во время войны приведет к великим бедам, – заметила Помона.

– Она никогда не питала особого интереса к делам людей – хотя бы такого, какой проявляет Оберон. Для них обоих человечество – что-то вроде забавы. Только для Оберона это игра наподобие «Девяти пляшущих мужчин»[21]21
  Старинная настольная игра, отдаленно напоминающая шашки и известная в России под названием «Мельница».


[Закрыть], а для Титании – скорее, нечто вроде медвежьей травли. Если люди начнут рвать друг друга на куски, это ее лишь развлечет.

– А ты сам? Кто ты – человек или дух? Я еще никогда в жизни не встречала подменышей. Даже и не думала, что после этого они как-то живут.