Текст книги "Дети времени"

– Вам надо пустить меня к вашим системам. Дать мне полный доступ и позволить вскрыть вашу гребаную панель связи. – Лейн широко улыбнулась. – Или мы все равно трупы, даже если он стрелять не будет. Мейсон, скажи им. Расскажи, как с нами поздоровалась доктор Аврана Керн.

Ускорение уменьшалось: невесомость сменяла тяжелую руку, которая вдавливала Холстена в кресло. Секунду классицист не понимал, чего от него хотят, но потом поймал взгляд Лейн и энергично кивнул:

– Он полностью захватил наши системы. У нас не было абсолютно никакого контроля. Он за мгновение прошел по компьютерам «Гильгамеша», а нас отрезал. Он мог открыть все шлюзы, отравить воздух, отключить все камеры стазиса…

Он замолчал. В тот момент он недооценил все, что могло произойти.

– Кто это – доктор Аврана Керн? – спросил кто-то из мятежников.

Холстен и Лейн переглянулись.

– Это… она – то, что на спутнике. Вернее, она одна из того, что на спутнике. Там есть основные компьютеры, а еще есть нечто под названием Элиза, с которым я… Может, это искусственный интеллект – настоящий ИИ, или просто очень хорошо сделанный компьютер. А еще есть доктор Аврана Керн, которая тоже может быть ИИ.

– Или может быть чем? – поторопила его Нессель.

– Или может быть совершенно безумным человеком, оставшимся от Старой Империи, которому взбрело в голову, что не пустить нас на планету – это самая важная цель во всей вселенной, – выдавил он с трудом, обводя взглядом обращенные к нему лица.

– Мать! – сказал кто-то почти благоговейно.

Видимо, показания Холстена прозвучали убедительно.

– А может, у нее будет хорошее настроение, и она просто захватит системы шаттла и направит вас обратно к «Гильгамешу», – добродушно предположила Лейн.

– А кстати, – прервал их пилот, – похоже, мы не зря саботировали пусковые отсеки дронов. Признаков запуска нет, но… Погодите: «Гилли» отправляет за нами шаттл.

Скоулз стремительно развернулся и поплыл обратно, чтобы самому в этом убедиться.

– Гюин реально зол, – негромко проговорила Лейн Холстену на ухо.

– Он с ума сошел, – отозвался классицист.

Она бесстрастно на него посмотрела, и на секунду ему показалось, что она собирается защищать капитана, но услышал:

– Ага… Нет, он точно псих. Наверное, как раз такой псих и мог бы сюда добраться, но это безумие начинает выходить за рамки.

– Нам приказывают выключить двигатели, сдать оружие и выдать пленных, – передал пилот.

– А с чего они решили, что мы это сделаем теперь, когда побеждаем? – заявил Скоулз.

Взгляд, которым обменялись Лейн и Холстен, выразил их общее мнение: тут настоящий двойник Фрая Гюина по духу.

А потом Скоулз снова завис над ними, глядя сверху вниз.

– Ты понимаешь, что мы тебя убьем, если ты попытаешься что-то устроить? – сказал он Лейн.

– Не так просто запомнить все варианты того, как это предприятие меня убьет… но, да, это один из них. – Она посмотрела на него, не дрогнув. – Но, честно, меня больше тревожит тот спутник. Вам надо немедленно нас освободить. Надо, чтобы я изолировала корабельные системы, чтобы та штука не смогла взять и все захватить.

– А почему бы вообще не отключить связь? – предложил один из мятежников.

– Удачи тебе в попытке помочь Мейсону уболтать тот спутник, если мы не будем передавать и принимать, – съязвила она. – Не стесняйтесь поставить кого-нибудь постоянно смотреть мне через плечо. Я даже готова комментировать все, что делаю.

– Если мы хоть на секунду останемся без тяги или управления, если мне покажется, что ты пытаешься нас притормозить, чтобы второй шаттл нас нагнал… – начал Скоулз.

– Знаю-знаю.

Хмурясь, предводитель мятежников достал нож и перерезал путы Лейн… а потом, подумав, и Холстену.

– Ты сиди здесь, – приказал он классицисту. – Тебе пока нечего делать. Когда она свою работу выполнит, ты будешь пытаться договориться со спутником.

Похоже, он не считал нужным угрожать смертью, чтобы держать Холстена в узде.

Лейн – неуклюжая из-за отсутствия притяжения – добралась до пульта связи и пристегнулась в кресле рядом с Нессель.

– Так, что нам здесь нужно… – начала она, но разговор тут же стал достаточно специфическим, и Холстен не смог за ним следить. Было ясно, что дело потребует времени, – как перепрограммирование, так и физическое отключение соединений между центром связи и остальными системами шаттла.

Холстен с радостью позволил себе заснуть. Уже отключаясь, он подумал, что это глупо, учитывая постоянную угрозу жизни и здоровью, не говоря уже о том, что совсем недавно он отсутствовал в мире примерно век. Однако стазис и сон не были чем-то одинаковым, и теперь, когда адреналин начал уходить из крови, он почувствовал себя опустошенным и безумно усталым.

* * *

Его разбудило прикосновение к плечу. Выходя из снов, которые почти не запомнились, он назвал имя из старого мира – человека, умершего за десять лет до того, как он оказался на борту «Гильгамеша», а сейчас мертвого уже тысячи лет.

Потом он спросил: «Лейн?» – потому что услышал женский голос, но это оказалась мятежница Нессель.

– Доктор Мейсон, – сказала она с тем любопытным уважением, которое, похоже, к нему питала, – они готовы.

Он расстегнул ремень кресла и позволил передавать себя из рук в руки под потолком, пока Лейн не смогла поймать его вытянутыми руками и втащить в кресло связиста.

– Где мы сейчас? – спросил он у нее.

– Я не ожидала, что буду так долго отрезать все контакты с приборами связи. Да еще эти наши друзья мне не доверяют и все время требовали остановиться, чтобы я не сделала какой-нибудь гнусности. Однако мы все-таки защитили все системы шаттла от любой внешней трансляции. Ни одна система не будет допускать никаких контактов, если они не заложены в самой конструкции шаттла – за исключением системы связи, а связь не взаимодействует с остальными нашими устройствами. Максимум, что сможет сделать доктор Аврана Керн, – это захватить пульт связи и орать на нас.

– И уничтожить нас с помощью лазеров, – напомнил ей Холстен.

– Ну да, и это тоже. Но тебе надо бы начать говорить ей, чтобы она этого не делала, прямо сейчас, потому что спутник уже начал давать сигналы.

Холстен почувствовал, как по всему его телу пробегает дрожь.

– Показывай.

Это было уже знакомое сообщение, идентифицирующее спутник как Сторожевое обиталище Брин Два и требующее, чтобы они не приближались к планете: точно такое же, какое получили на «Гильгамеше», когда в первый раз прервали сигнал бедствия.

«Но тогда его подали мы, а он не заметил нашего поддета. На этот раз мы в гораздо меньшем корабле – а он проявил инициативу. Что-то там по-прежнему бодрствует».

Ему вспомнилось, как электронный призрак Авраны Керн появился на экранах «Гильгамеша», а ее голос переводился на их родной язык (об этой языковой способности ни он, ни Лейн сообщать мятежникам не сочли нужным). Вместо этого он решил пока придерживаться официальной формы. Он подготовил сообщение «Могу ли я говорить с Элизой?», перевел его на имперский С и отправил, считая короткие минуты до возможного ответа.

– Посмотрим, кто сейчас дома, – прошептала ему в ухо Лейн, смотревшая ему через плечо.

Ответ пришел – и оказался в равной мере пугающим и успокаивающим – последнее потому, что ситуация на спутнике хотя бы осталась прежней.

«В настоящее время вы направляетесь на карантинную планету, и всякое вмешательство в жизнь этой планеты недопустимо. Любой контакт с миром Керн встретит немедленный отпор. Никоим образом не контактируйте с планетой».

«Обезьяны обезьяны вернулись хотят отнять мой мир тут только я и мои обезьяны они не такие они кажутся именно такими говорят что с Земли но я-то знаю крысы они крысы с тонущего корабля Земли потонула и не слова ни слова ничего»

Перевод дался легко. Нессель, стоявшая у него за вторым плечом, озадаченно крякнула.

«Элиза, мы не станем вмешиваться. Мы – научная экспедиция, присланная проверить ход вашего эксперимента. Прошу подтвердить разрешение на посадку».

Ожидание ответа было таким же нервирующим, как и раньше.

– Есть какие-то предположения насчет дальности действия его лазеров? – спросил он у Лейн.

– Если судить по дронам Карста, у нас четыре часа девятнадцать минут. Распорядись ими с пользой.

«В разрешении приблизиться к планете отказано. Любая попытка это сделать встретит смертельный отпор за счет развернутых научных установок. Изоляция экспериментального обиталища приоритетна. Будьте любезны немедленно изменить свой курс».

«Грязные ползучие крысы хотят заразить моих обезьян не говорят со мной это так долго Элиза почему они не говорят почему не зовут меня мои обезьяны молчат совсем молчат говорить могу только с тобой а ты мое сломанное отражение»

«Элиза, я хотел бы поговорить с твоей сестрой Авраной», – тут же написал Холстен, ощущая, как время уходит, как отпущенные им секунды песком осыпаются вниз.

– Приготовьтесь, – предупредила всех Лейн. – Если мы не справимся, то можем потерять все, возможно, включая жизнеобеспечение.

Голос, заговоривший через пульт связи – не запросив ни у кого разрешения, – придерживался на этот момент имперского С, однако высокомерный тон Холстен узнал без труда. Содержание сводилось к еще более агрессивному требованию изменить их курс.

«Доктор Керн, – отправил ей Холстен сообщение, – мы здесь, чтобы наблюдать за вашим грандиозным экспериментом. Мы ничего не станем менять на планете, но ведь какая-то форма наблюдения допустима? Ваш эксперимент идет уже очень долго. Разве он уже не должен был завершиться? Не можем ли мы вам помочь? Может быть, если мы соберем данные, вы смогли бы их использовать?»

По правде говоря, он толком не знал, в чем заключался эксперимент Керн (хотя кое-какие теории у него к этому моменту уже появились), и сейчас просто использовал то, что почерпнул из потока сознания самой Керн, который передавался параллельно с трезвыми словами Элизы.

«Ты лжешь, – пришел ответ, ну него оборвалось сердце. – Думаешь, мне не слышны переговоры в этой системе? Вы – беглецы, преступники, крысы среди крыс. Преследующий вас корабль уже попросил меня обездвижить ваше судно, чтобы вас можно было привлечь к ответу».

Холстен смотрел на эти слова, отчаянно пытаясь что-то придумать. В какой-то момент он вел с Керн переговоры честно, словно сам был бунтовщиком. Он чуть было не забыл про свой статус заложника.

Его пальцы потянулись отправить следующее послание: «Ну, так почему бы это не сделать»…

К его уху прижалось что-то холодное. Он скосил глаза и увидел жесткое лицо Нессель.

– Даже не думай, – сказала она ему. – Если этот корабль остановят, ты с инженером до освобождения не доживешь.

– Если ты здесь выстрелишь, то, скорее всего, пробьешь дыру в корпусе, – бросила ей Лейн.

– Так не давайте мне повода. – Нессель кивком указала на пульт. – Пусть ты и специалист, доктор Мейсон, но не считай, будто я не понимаю почти все.

«Как это типично, что именно сейчас я нашел способную ученицу», – с отчаянием подумал Холстен.

– И что мне прикажешь говорить? – вопросил он. – Ты ведь слышала: она знает, кто мы. Она принимает все сообщения с «Гильгамеша» и второго шаттла.

– Расскажи ей про лунную колонию! – приказал Ско-улз. – Расскажи, к чему они нас принуждали!

– С чем бы мы сейчас ни разговаривали, оно с конца Старой Империи находилось на спутнике, который меньше нашего шаттла. И ты рассчитываешь на сочувствие? – изумилась Лейн.

«Доктор Керн, мы – люди, как и вы, – написал ей Холстен, хоть сам и не был уверен, так ли это. – Вы могли уничтожить «Гильгамеш», но не стали. Я понимаю, насколько вам важен ваш эксперимент (еще одна ложь), но прошу вас: мы люди. Я на этом судне в качестве заложника. Я ученый, как и вы. Если вы поступите так, как говорите, меня убьют».

Эти слова в переводе на Имперский С походили на трактат, словно Холстен Мейсон уже стал фигурой, вошедшей в анналы и ставшей объектом споров ученых мужей позднейшего периода.

Перерывы между сообщением и ответом с приближением к планете становились все короче.

«В настоящее время вы направляетесь на карантинную планету, и всякое вмешательство в жизнь этой планеты недопустимо. Любой контакт с Миром Керн встретит немедленный отпор. Никоим образом не контактируйте с планетой».

«Мне нет до них дела так тяжело вся планета моя им нельзя вмешиваться эксперимент должен продолжаться или зачем все это было если обезьяны со мной не заговорят и мои обезьяны это все что осталось от людей а теперь летят эти крысы это крысы»

– Нет! – крикнул Холстен, поразив всех мятежников. – Только не обратно к Элизе!

– Что тут происходит? – вскинулся Скоулз. – Нессель?..

– Мы… вроде как оказались на шаг дальше.

Холстен откинулся в кресле, не имея никаких идей.

А потом Скоулз вдруг сказал ему в ухо:

– Значит, вы? У тебя идей не осталось?

В его словах появился опасный подтекст.

– Погоди! – сказал Холстен, но еще одну гибельную секунду его голова оставалась совершенно пустой.

Ничего нет.

А потом вдруг что-то появилось.

– Лейн, у нас остались те съемки дрона?

– А! – Лейн поспешно переместилась к другому пульту, отпихнув мятежника, который за ним сидел. – Запись Карста? Я… Да, есть.

– Переведи ее на пульт связи.

– Уверен? Только…

– Прошу тебя, Лейн.

Обойти изоляцию коммуникации, не подвергая весь шаттл опасности заражения, оказалось на удивление сложно, однако Лейн с кем-то из мятежников создала второй изолированный ящик с данными, а потом подсоединила к системе связи. Холстен представил себе, как невидимое воздействие доктора Керн затапливает новое соединение – и обнаруживает новый тупик.

«Доктор Аврана Керн, – подготовил он новое сообщение, – думаю, вам следует пересмотреть свое решение относительно потребности в наблюдателе для вашего экспериментального мира. Когда в прошлый раз наш корабль пролетал мимо вашей планеты, удаленная камера запечатлела там несколько изображений. Думаю, вам стоит их увидеть».

Это была авантюра, жуткая ставка, сделанная в игре с теми обезумевшими фрагментами Керн, которые еще обитали на спутнике, но ему к затылку приставили пистолет. И потом – он испытывал некое исследовательское любопытство. «Как ты отреагируешь?»

Он отправил сообщение и файл, предположив, что недавнее знакомство Керн с системами «Гильгамеша» позволит ей расшифровать данные.

Через считаные минуты со спутника пришло непонятное сообщение – практически одни помехи, – а потом:

«Ожидайте дальнейших указаний. Ожидайте дальнейших указаний».

«Что вы сделали смогши обезьянами? Что вы сделали смогши обезьянами?»

А потом – ничего, полное прекращение передач со спутника, так что в челноке принялись жарко обсуждать, что Холстен сделал и чего он, возможно, добился.

3.6 Dulce et Decorum est[1]1
  Сладка и прекрасна… (за родину смерть) – цитата из «Од» Горация.


[Закрыть]

В Большом Гнезде нет строгой иерархии. По человеческим меркам паучье общество выглядит как некая работоспособная анархия. Социальный статус – это все, а завоевывается он с помощью вклада. Те сообщества, чьи воины приносят победы в боях, чьи ученые совершают открытия, где имеются самые изящные танцоры, красноречивые рассказчики или умелые мастера, обретают невидимый статус, который обеспечивает им поклонников, подарки, услуги, еще более многочисленные толпы лебезящих самцов, готовых на них работать, просителей, стремящихся внести свой вклад в уже существующую копилку сообщества. Их социум гибок, и способная самка может добиться удивительной социальной мобильности. Или, как они сами это видят, их культура – это сложная паутина связей, которая заново выплетается каждое утро.

Одна из главных причин, почему все это работает, – это то, что относительно неприятную работу выполняют самцы, которые в противном случае вообще не имеют права укрываться в Гнезде: они обязаны иметь свое назначение или покровительницу. Тяжелый труд – лесные работы, сельское хозяйство и тому подобное – в основном ложится на колонии одомашненных муравьев, которыми пауки Большого Гнезда манипулируют так, чтобы они работали совместно с ними. В конце концов муравьи работают, потому что такова их природа. Они не обладают склонностью или способностью задумываться над более абстрактными проблемами, а потому такая возможность была бы им ни к чему. С точки зрения муравьиных колоний они неплохо процветают в той особой искусственной среде, в которой оказались. Их колонии не представляют себе, что именно дергает их за веревочки и как их труд похищают, чтобы он служил Большому Гнезду. Все работает без сучка и задоринки.

Это паучье общество сейчас нагружено до предела. Приближающаяся муравьиная армия требует жертв, но в отсутствие строгой иерархии некому решать, кто именно будет жертвовать и ради кого. Если ситуация еще сильнее ухудшится, Большое Гнездо начнет распадаться, рассыпаться на небольшие спасающиеся бегством подразделения, так что от взлета паучьей культуры останутся одни воспоминания. Или же может появиться какой-нибудь великий вождь, который возьмет себе всю власть ради общего блага, а позже, если примеры из истории человечества окажутся правомерными ориентирами, ради своего собственного блага. Но в любом случае того Большого Гнезда, которое знает Порция, больше не будет.

Это не первая оставленная столица. В своем неуклонном продвижении по континенту муравьиная колония уничтожила сотню отдельных, непохожих и уникальных культур, которых мир больше не увидит, убивая индивидов и перекраивая образы жизни. Но такое всегда творила любая орда завоевателей, следующая своему декларируемому предназначению.

Военные подвиги Порции принесли ее сообществу некоторое уважение, однако их главной ценностью сейчас является Бьянка, одна из самых почитаемых и непредсказуемых ученых Гнезда. Она улучшила жизнь представителей своего народа дюжиной различных способов, ибо ее разум способен находить решение проблем, которые незаметно для окружающих им мешали. А еще она отшельница, которой нужно только одно: проводить свои эксперименты (довольно распространенное свойство тех, кто стремится совершенствовать свои унаследованные Понимания), что очень устраивает и сообщество Порции, потому что иначе Бьянка могла бы решить, что ей причитается значительно большая часть общих достижений.

Тем не менее, когда она отправляет посланца, ее товарки спешат на зов. Если Бьянке вдруг покажется, что ее недооценивают, ее с радостью примут в любое сообщество Большого Гнезда.

Бьянка находится не в самом Большом Гнезде. Истинная наука требует определенного уединения – хотя бы для того, чтобы ее наиболее неожиданные результаты можно было безопасно сдерживать. Народ Порции по своей природе предрасположен решать проблемы и, как правило, перебирает подходы, пока не найдется успешный. При работе с летучими веществами это может стать недостатком.

Порция обнаруживает, что нынешняя лаборатория Бьянки находится неподалеку от одного из местных муравейников. Приближаясь к муравейнику по дороге, отмеченной так, чтобы муравьи ее избегали, она и сама ощущает нежелание идти: часто останавливается, а порой невольно поднимает передние лапы и демонстрирует клыки. Установившуюся ассоциацию между муравьями и конфликтом трудно разрушить.

Помещение, в котором обнаруживается Бьянка, могли выкопать сами муравьи перед тем, как их изгнали из гнезда, применив определенные запахи. Такие меры предпринимались в прошлом, чтобы защитить поселение от нападения разрастающейся суперколонии муравьев, однако без особого успеха. Муравьи всегда находят какой-то путь, а огонь феромонами не остановишь.

Шелк покрывает стены помещения, а к потолку подвешена сложная дистилляционная установка, обеспечивающая исходники для смесей Бьянки. В боковой комнате находится загон с какой-то живностью: возможно, для эксперимента, а может – просто как удобное пропитание. Бьянка следит за всем предприятием с потолка: ее многочисленные глаза следят за всем, педипальпы и топающие лапы отдают приказы подчиненным, если тем требуются ее наставления. От расположенного наверху входа поступает немного света, но Бьянка стоит выше смены дня и ночи и вырастила культуры светящихся желез, полученные от личинок жуков: они сверкают в ткани на ее стенах, словно суррогатные созвездия.

Порция спускается в помещение, отмечая, что часть пола также открыта, давая подход к расположенной ниже муравьиной колонии. Сквозь тончайшую шелковую ткань она видит постоянную хаотическую суету насекомых, занимающихся своими делами. Да: они непрестанно, хоть и неосознанно, трудятся ради процветания Большого Гнезда, но если бы Порция взрезала эту мембрану и зашла на их территорию, ее ждала бы та же участь, какую муравьи готовят всем незваным гостям, – если бы у нее при этом не было какой-то химической контрмеры, которая бы ее охраняла.

Она приветствует Бьянку быстрыми движениями педипальп, возобновляя их знакомство: этот обмен содержит четко выверенное резюме их статуса относительно друг друга и в сообществе в целом, те различия в опыте и в уважении, которым пользуется Бьянка.

Ответ алхимика небрежен, но не невежлив. Попросив Порцию подождать, она обращает взгляд основных глаз на активную работу в лаборатории, удостоверяясь, что все процессы можно на несколько минут оставить без ее внимания.

Порция снова смотрит на идущую внизу деятельность – и испытывает потрясение. «Твои помощники – самцы!»

«Действительно», – соглашается Бьянка, заканчивая позой, которая говорит о том, что эта тема не нова.

«Мне казалось, что они не способны справиться с такой сложной работой», – предполагает Порция.

«Распространенное заблуждение. При должной подготовке и нужных врожденных Пониманиях они вполне способны справляться с повседневными задачами. Я раньше приглашала самок, но это приводит к слишком большому количеству статусных конфликтов и заставляет постоянно доказывать мое главенство. Слишком часто меряются лапами друг с другом… и со мной… чтобы продуктивно работать. Так что я остановилась на этом решении».

«Но они же должны постоянно пытаться за тобой ухаживать», – недоуменно отзывается Порция.

Действительно, чего еще самцам нужно от жизни?

«Ты слишком много времени провела в домах лентяек, – упрекает ее Бьянка. – Я выбираю помощников за преданность делу. А если я время от времени и принимаю их репродуктивный материал, то только для того, чтобы сохранить новые Понимания, которые мы здесь получаем. В конце концов, если они что-то знают и я это знаю, то велика вероятность того, что потомство унаследует это Понимание».

У Порции такой ход рассуждений вызывает дискомфорт, что видно по изменению ее позы и быстрым движениям педипальп:

«Но самцы же не…»

«Самцы способны передать своему потомству знания, полученные в ходе жизни: это для меня установленный факт. – Бьянка топает сильнее, чтобы перекрыть своими словами незаконченное высказывание Порции. – Мнение, будто они способны передавать только Понимания своей матери, безосновательно. Радуйся за наше сообщество, что хотя бы я это понимаю: я стараюсь выбирать самцов, вылупившихся в наших яслях, так как они с большей вероятностью уже обладают достойными передачи Пониманиями, а кумулятивный эффект должен усилить и обогатить нашу наследственность в целом. Полагаю, это войдет в общую практику еще до нашей с тобой смерти. Когда у меня появится время, я начну обменивать это Понимание с теми немногими членами других групп, которые способны оценить логичность таких действий».

«При условии, что кому-то из нас будет даровано столько времени, – решительно заявляет ей Порция. – Я пробуду в Большом Гнезде недолго, сестра. Чем я могу тебе помочь?»

«Да, ты была в Семи Деревьях. Расскажи мне об этом».

Порция удивлена тем, что Бьянка настолько хорошо осведомлена о ее перемещениях. Она делает вполне достойный отчет, сосредотачиваясь в основном на военных аспектах: тактике защитников, вооружении врага. Бьянка внимательно слушает, запоминая значимые детали.

«Многие в Большом Гнезде считают, что нам не выжить, – говорит Бьянка, когда Порция заканчивает. – Ни одна из групп не хочет заслужить всеобщее презрение, бросив нас первой, но это произойдет. Стоит уйти одной, навести мосты, и начнется всеобщее бегство. Мы уничтожим самих себя и потеряем все, чего добились».

«Это представляется вероятным, – соглашается Порция. – Я недавно побывала в Храме. Даже жрица казалась неуверенной».

Бьянка на мгновение прижимается к потолку в позе тревоги.

«Говорят, послание заражено, что есть другие Посланники. Я говорила с одной жрицей, и та сказала, что почувствовала в кристалле новое послание – в неурочное время и без смысла – просто набор хаотичных колебаний. У меня нет этому объяснения, но это тревожит».

«Возможно, то послание предназначается муравьям».

Порция смотрит на суетящихся внизу насекомых. Чувственный образ «набор хаотичных колебаний» представляется уместным.

«Ты не первая высказала это предположение, – сообщает ей Бьянка. – К счастью, мои собственные мысли относительно послания и Посланника именно что только мои и не мешают мне заниматься спасением нашего гнезда. Идем со мной. Я изыскала новое оружие и нуждаюсь в твоей помощи по его развертыванию».

Впервые за много дней Порция испытывает внезапную надежду. Если кто-то и способен найти путь вперед, то именно Бьянка.

Она идет за алхимиком в загон для животных – и среди них видит беспокойную группу жуков, размерами с муравья: максимум двадцать сантиметров. Они темно-красного цвета и особенно примечательны усиками, развернутыми в диск из тонких волосинок, словно круглые веера.

«Я вроде уже таких видела», – неуверенно говорит Порция замедленными движениями.

«Столь выдающаяся противница наших врагов, как ты, скорее всего, должна была видеть, – подтверждает Бьянка. – Это существа с необычными привычками. Мои помощники с риском для жизни спускались в колонию под нами, чтобы их разыскать. Они живут среди муравьев, но тем не менее целы и невредимы. Они даже едят личинок муравьев. Судя по сообщениям моих помощников, сами муравьи считают себя обязанными кормить эти существа».

Порция выжидает. Сейчас любые слова с ее стороны будут бесполезны. Бьянка уже распланировала всю их встречу, момент за моментом, до успешного завершения.

«Нужно, чтобы ты собрала способных и надежных воинов, наверное, двадцать четыре, – сообщает ей Бьянка. – Вы будете отважными. Вы испытаете мое новое оружие, и если оно не сработает, вы, скорее всего, умрете. Мне нужно, чтобы вы вышли к армии, идущей на нас. Нужно, чтобы вы вошли в самое ее сердце».

* * *

Теперь уже нельзя проникнуть в колонию, просто взяв головы и вырезанные ароматические железы. Суперколония создала себе защиту: ведущуюся вслепую химическую гонку вооружений хитроумные пауки проиграли. Теперь муравьи используют химический эквивалент шифра, который изменяется со временем и в различных подразделениях расползающейся колонии, и народу Порции не удалось за этим угнаться. Химическое оружие, которое пауки используют, чтобы смутить врагов и разрушить между ними связи, действует недолго и почти незаметно в громадных массах противника.

Усилившаяся защита колонии привела к катастрофическим последствиям для целого ряда видов. Муравейники – это обособленные экосистемы, и многие виды существуют в ненадежном соседстве с ними. Некоторые – такие как тля – обеспечивают услуги, и муравьи активно их культивируют. Другие ведут паразитарный образ жизни: клещи, жуки, клопы, даже мелкие паучки. Все они приспособились воровать еду с муравьиных столов или поедать своих хозяев.

Теперь большинство таких видов из суперколонии исчезли. В ходе адаптации для борьбы с внешним врагом использованная муравьями усиленная химическая шифровка выявила и уничтожила десятки незваных гостей внутри муравьиной территории. Однако очень немногочисленным видам удалось выжить за счет хитроумия и повышенной приспосабливаемости. Среди них самыми успешными оказались жужелицы-пауссины, которых как раз изучает Бьянка.

Пауссины жили в муравейниках миллионы лет, используя множество различных способов, заставляющих хозяев их принимать. Теперь над ними поработал нановирус, и хотя разумностью они уступают Порции, но все же обладают неким хитроумием и способностью взаимодействовать, а свой универсальный набор феромонов используют весьма дальновидно.

Каждый отдельный пауссин имеет набор веществ, которые манипулируют окружающими муравьями. Каждый отдельный муравей – слепец, живущий в мире, который целиком построен на обонянии и осязании, – может быть обманут. Выделяемые пауссинами вещества создают для них иллюзорный мир, заставляя завороженные отряды внутри муравейника выполнять их приказы. На счастье Порции и ее народа, пауссины еще не достигли того уровня разумности, который бы позволил им смотреть дальше своего нынешнего существования в качестве эгоистичной пятой колонны среди муравьев. Легко можно представить себе альтернативный ход истории, при котором продвигающаяся вперед муравьиная армия стала бы просто многомиллионнотелой марионеткой тайных жуков-повелителей.

Меняющиеся химические коды колонии – постоянная проблема для пауссинов, и жуки непрерывно обмениваются соединениями, чтобы снабдить каждого самыми эффективными ключами взлома и переписывания муравьиного программирования. Тем не менее возможность обеспечить незаметную жизнь среди муравьев дает тайное оружие пауссинов: это усовершенствование их древнего запаха, который был замечен Бьянкой и глубоко ее заинтересовал.

Порция внимательно выслушивает предлагаемый Бьянкой план. Предприятие балансирует где-то между опасным и самоубийственным. От Порции и ее сподвижников требуется найти армию муравьев, устроить на нее засаду и пройти внутрь нее мимо множества охранников так, будто их вообще не существует. Порция уже прикидывает варианты: атака сверху со спуском с ветвей или тканого настила, нырок в надвигающийся поток муравьиных тел. Бьянка, конечно, этот момент уже продумала. Они отыщут эту армию, когда она остановится на ночь в громадной крепости, составленной из тел ее солдат.

«Я разработала нечто новое, – объясняет Бьянка. – Доспехи. Но надеть их можно будет только перед самой атакой».

«Достаточно прочные, чтобы остановить муравьев?»

Порция выражает оправданный скепсис. На теле паука слишком много уязвимых мест, сочленений, в которые могут впиваться муравьи.

«Не столь примитивно. – Бьянке всегда нравилось хранить тайны. – Эти пауссины, эти жуки, они могут проходить через муравьиные колонии, словно ветер. И вы сможете».

Неуверенность Порции выражается в беспокойном подергивании педипальп.

«И тогда я буду их убивать? Столько, сколько смогу? Этого хватит?»

Поза Бьянки это отрицает.

«Я задумывалась над этим, но боюсь, что даже ты, сестра, не сможешь их остановить таким образом. Их просто слишком много. Даже если бы моя защита обеспечила тебе безопасность надолго, ты могла бы убивать муравьев сутки напролет, а они все равно не закончились бы. Ты не защитила бы от них Большое Гнездо».