Текст книги "К 110-летнему юбилею школы. Воспоминания о школе, друзьях, учителях и совсем немного об отношениях…"

Логин Васильевич

Логин Васильевич преподавал бурятский язык и литературу, а впоследствии еще и географию. Он, как мудрый человек, никогда не мелочился, например, не опускался, наподобие некоторых своих коллег, до разбора поведения родных и близких учащегося.

Не спрашивая урока, мне кажется, он знал ответ заранее – чего ждать от того, или иного ученика. И оценивал он знания ученика не от того, что тот успел списать, подсмотреть, а именно исходя от возможностей каждого.

Не беда, что ученик сегодня не выучил урок. Не беда, что другой ученик строит из себя всезнайку. В каждом, Логин Васильевич, умел разглядеть личность.

Это был великий учитель. Все понимающий и видящий своих учеников «наскрозь». Он никогда не пытался казаться лучше, оставаясь таким, какой есть на самом деле, тем самым еще больше располагая к себе учеников.

Бывали случаи, когда мы, сорванцы, срывали и у него урок. Логин Васильевич никогда не истерил по этому поводу, а умел вовремя нейтрализовать исполнителей.

А зачинщиками всегда выступали наиболее активные и лучшие ученики класса, которые исподтишка всячески подбивали некоторых несознательных людей на совершение маленьких шалостей.

Был в нашем классе один второгодник, двумя годами старше всех остальных. В детском возрасте два года это очень существенная разница в физическом развитии.

Конечно, наш второгодник был на две головы выше всех и силой обладал неимоверной. Мог свободно поднять одной рукой парту и носиться с ней, как с пушинкой по классу.

Когда мы начинали скучать на уроке, и чувствовали, что наступило время для разрядки, то неизменно подбивали нашего дылду к активным действиям, благо это не составляло большого труда.

Он хватал парту и начинал с ней скакать по классу. Мы же начинали аплодировать ему, хохотать, как сумасшедшие призывая того к еще более сумасбродным поступкам.

Логин Васильевич все это время сохранял на лице каменное спокойствие и сидел за своим столом, заполняя какие-то бумаги. Когда наш шоумен успокаивался, наконец, и ставил парту на место, вот тут-то он и выходил на авансцену.

Не торопясь, подойдет к парте нашего незадачливого клоуна; вытащит из «широких штанин» носовой платок, размером ничуть не уступающим площади своего шейного собрата.

Смачно, с придыханием сморкнется в просторный платок, затем задвинет его обратно в карман… и очень сильным рывком приподнимет нашего героя и резко приложит его худосочную задницу на сиденье парты.

При этом Логин Васильевич приговаривал:

– Энэ муу, угайдан абя угэ hуухадань ямар хэшэб!

Итак, он проделывал раза два-три, насколько сильно захочет того, сам виновник нашего торжества. А тот, как-то очень быстро успокаивался и вел себя до конца урока, как самый прилежный ученик.

Весь этот спектакль длился минут десять-пятнадцать. После этого, отдохнувший класс, с удвоенным вниманием мог бесконечно долго слушать своего любимого учителя.

Наш товарищ действительно был не силен в науках. Что делать – одним не дается учеба, другим работа… Но восьмилетнюю школу заканчивать надо, никто его в третий раз не будет оставлять в одном классе.

Идет, значит, сдача экзаменов по русской литературе, в комиссии среди прочих учителей Логин Васильевич. И он, посреди экзамена, встал и подошел к своему, скучающему, «другу».

Положение было безвыходным – отстающий ученик все равно ничего не знает, и, похоже, не очень-то страдает по этому поводу. Создать какую-то видимость сдачи экзамена надо.

Что делать взрослым дядям и тетям, заседающим в комиссии? «Слушать» ученика, который все равно ничего не скажет? Ставить удовлетворительную отметку человеку, который не произнес ни единого слова?

Логин Васильевич использовал в этой ситуации единственный шанс, который мог бы разрубить этот гордиев узел. Он подошел к тому, кто совсем недавно так много попортил ему крови, положил перед ним книгу и указал тому, где надобно списывать ответы на билет.

Мы тогда были детьми, нас могла бы покоробить столь вопиющая несправедливость – одним можно все, другим ничего, но мы все нормально отнеслись к такому неординарному поступку нашего учителя.

А когда подошел черед сдавать нам экзамен по родному языку и литературе, мы ничуть не переживали – были в теме. Писали изложение. Логин Васильевич нам зачитал один раз, второй… положил текст на стол и вышел из класса.

В комиссии вместе с ним была Тамара Яковлевна. Значит, Логин Васильевич выходит из класса, Тамара Яковлевна на цыпочках подходит к столу, берет текст изложения и тихонечко воспроизводит его нам вслух.

Логин Васильевич заходит в класс, смотрит, как мы сопим носами, и… снова выходит. Тамара Яковлевна встает на цыпочки и опять нам под диктовку…

В то время наши родители очень холодновато воспринимали преподавание в школе родного языка и литературы. Считали эти дисциплины пережитком прошлого, и что они после окончания школы никому больше уже не пригодятся.

Подавляющее большинство родителей, всеми правдами и неправдами, старалось избавить своих детей от этой лишней, как они считали, нагрузки. По этой причине, все наши девочки из класса оказались по ту сторону баррикады.

Была среди нас только Люба Айдопова, которая одна из всей прекрасной половины класса изучала эти предметы вместе с мальчишками. Она мужественно терпела все наши выходки, наверное, ей с нами было не очень уютно.

Наши фантазии не имели границ, наши выходки на уроках родного языка и литературы проходили на грани фола. Как-то один наш примерный ученик, отличник одним словом, не смог удержать позывов организма и испустил из себя отработанные газы прямо посреди урока.

И сделал это, ничуть не стесняясь, чересчур громко и нагло – глухой бы расслышал. В жизни бывает все – подумаешь не сдержался ребенок…

Может быть, в этом ничего страшного и не было, но этот поганец, с совершенно честными глазами, обернулся назад и указал пальцем на совершенно невинного своего товарища… И сам же нахально и очень громко смеется, приговаривая, что, якобы, это он напер… л.

У того челюсть отвисла от такой неслыханной дерзости и все, что ему осталось, это то, что он растерянно вступил с ним в полемику и все время повторял:

– Иди на х…й, это ты же напер… л!

Его слова прозвучали настолько естественно, если можно принять за естество матерные слова на уроке, что даже Логин Васильевич не удержался, смеялся вместе с нами на протяжении всего оставшегося времени.

Конечно, все эти слухи о ненужности преподавания родного языка и литературы доходили до его ушей. Зная об этом, он давал ученикам ровно столько, сколько мог бы вобрать в себя каждый из них.

Многие учителя говорили, что без знаний этой дисциплины (каждый естественно говорил о своем предмете) вы ничего в жизни не достигнете. Логин же Васильевич никогда не поддерживал такие сомнительные голоса в общем хоре школьного песнопения.

До самого окончания школы мы просили его на уроках рассказать нам сказки бурятских писателей, хотя они, наверное, и не входили в программу. Он же всегда спрашивал:

– Будете сидеть тихо? – а мы все хором:

– Б-у-у-у-д-е-м!

И он нам, почти выпускникам школы, рассказывал очередную сказку. Весь класс с замиранием сердца слушал своего учителя и каждый в душе сокрушался:

– Cкоро перемена, успеет, или нет Логин Васильевич? Успеет, или нет…

Джигиты

Лошадей мы в детстве любили. Любили истово. Знали о них все, знали каждого коня «в лицо». Благо, их в пору нашего детства было не счесть. Был большой табун рабочих, тягловых лошадей. Был косяк молодняка.

На два этих «ржущих коллектива» был один конюх. Как он справлялся с этим хлопотным хозяйством – остается только гадать. Рабочих коней нужно было каждое утро найти, собрать воедино и пригнать с ночного пастбища.

А уже с общественного конного двора, ранним утром, рабочие совхоза уводили своих четвероногих помощников. За каждым из них закреплялась определенная лошадь. Здесь же мужики устраивали перекуры и обменивались последними деревенскими новостями.

Так как никакой нормальный мужик не уступит малолеткам резвого коня, то нам приходилось проявлять некую изобретательность, с тем, чтобы быть на уровне, хотя бы самых скромных стандартов.

Вот и приноровились мы «обучать правилам приличного тона» диких лошадей из общественного табуна. Для того чтобы выловить, приглянувшуюся особь, и начать процесс объездки нужно было сначала пригнать табун из пастбища в загон. А, чтобы получить допуск к табуну нам, пацанам, надо было уметь договариваться с конюхом.

Было нам в ту пору, когда мой друг Арканя впервые оседлал необъезженную кобылицу – трехлетку, по 12 – 13 лет. Сначала он запрыгнул на нее ради интереса.

А потом, когда выдержал первые выкрутасы дико извивающейся лошади, то очень удивился тому, что, вопреки всем мыслимым и немыслимым канонам, удержался на ней.

А дальше все пошло, как ПО накатанной. Первый положительный опыт, плюс отсутствие страха, в силу младенческого возраста, сделали свое дело. Мы поставили весь процесс «одомашнивания диких животных» на поток.

Так началась новая веха в жизни деревенских мальчишек, моих сверстников. Так мы перешли на более высокую ступень развития наших интересов и, забыли, на определенный момент, обо всем другом на свете. Мы всецело были поглощены новым, неизведанным доселе, делом.

После того как косяк оказывался в замкнутом пространстве, мы начинали вылавливать из этой массы, приглянувшегося нам, двух-трех, или четырехлетнего дичка.

При этом табун волновался, вел себя очень настороженно, а временами и враждебно. Из-за этого весь косяк начинал наворачивать круги по загону в бешеном темпе. Вся эта масса, помноженная на скорость, являла перед нами первозданную красоту единения человека с дикими животными.

И в этой круговерти, один из нас должен был накинуть аркан на шею избранной нами особи конского племени. Как правило, аркан мы доверяли самому ловкому и умелому, который мог бы его набросить одним, всего лишь одним неуловимым движением.

Не зря лошадей причисляют к одним из самых умных животных. Если с первого раза не удавалось накинуть ей на шею удавку, то остальные попытки, как правило, заканчивались впустую.

Лошадь, представляющая наш интерес, быстро смекала, что от нее хотят. По этой причине она не поднимала голову выше своих собратьев, а наоборот пригибала ее так, что закинуть на шею удавку становилось очень сложно, порою, даже невозможно.

После того как узел аркана все-таки обхватывал ею шею, мы всей ватагой набрасывались на туго натянутую веревку в руках нашего товарища, и останавливали поступь дикого мустанга. Затем накоротко наматывали веревку на крепкий столб и накидывали узду.

Узда надета, веревка-удавка, пропущенная через кольцо удилов, приспособлена на шее коня – значит теперь можно приступать к следующему акту объездки. А дальше нам предстояло выгнать его на свежевспаханное поле и гонять по кругу до седьмого пота.

Тем самым мы заставляли бегать лошадь до поры, пока она, измученная и вспененная в мыло, не укрощала свою прыть. Только убедившись в том, что она готова принять наши правила игры, один из наших смельчаков, не без помощи своих друзей, молниеносно запрыгивал ей на спину.

Дальше происходил концерт для зрителей в исполнении немого дуэта – взбешенной лошади и юного всадника. Один из дуэта, ощутив на своей спине чужеродное тело, начинал выделывать всевозможные кренделя: то скачет в бешеном темпе, то останавливается как вкопанный; встает на «дыбки», вскидывает задом, извиваясь, ничуть не хуже змеи, вокруг своей оси.

Несясь по заданному кругу, ошарашенная и вконец одурманенная лошадь, могла нежданно-негаданно прыгнуть в сторону, а затем, опираясь на передние ноги, сделать серию выпадов задних ног. В общем, она пытается сделать все для того, чтобы скинуть с себя ненавистного седока.

Так мы начинали новое, захватывающее дух, неизведанное дело. Были ошибки, были просчеты, были перегибы, но не было боязни – физического страха, и ощущения того, что мы занимаемся пустым делом.

За год с небольшим, мы настолько поднаторели в этом искусстве, что взрослые мужики стали уважительно обращаться к нам по имени и подавать при встрече руку. Это был наш час, ставший апогеем наших добрых и полезных для селян деяний.

Когда мы поймали «Смуглянку», очередную жертву, то по обыкновению начали ее подвергать нашим испытаниям, по известному сценарию. Около нас крутился Юлька Дармаев. Хотя он и был моложе нас всего на два года, но мы его не считали ровней.

Если учитывать, сколько же летов было нам самим, то мы имели полное право его презирать, и считать мелюзгой. Никто из наших ребят с ним не считался – молокосос. Что с него взять?

Мы, ребята бывалые, уже не суетились, все делали по-мужицки, не торопясь и основательно. Наш опыт к тому времени исчислялся десятком обученных и объезженных молодых жеребцов и кобылиц.

Когда, по нашим правилам, пришла пора запрыгивать на спину Смуглянке, мы не торопились, а всё переговаривались между собой, пытаясь предугадать, как на этот раз поведет себя этот «дичок».

Мы не торопились, потому как знали, что и не «таким мы укорачивали норов». Заставить трепещущую, подрагивающую всем телом трехлетнюю кобылицу, исполнять нашу волю – это лишь дело времени.

Поэтому, приблизившись на безопасное расстояние, мой друг Аркашка, вёл себя совершенно спокойно, ничуть не испугавшись, налитых кровью глаз и пены, исходящей из храпящего зева.

Он пытался лишь коснуться рукой ее морды, нечёсаной гривы с тем, чтобы погладить, успокоить нервно поводящую ноздрями и вздрагивающую лошадь, а затем, усыпив бдительность, в мгновение ока оказаться на ее спине.

В это время, Юлька все мешался под ногами и, улучив момент, изрек:

– Ну, давай, Арканя, рискай!

Никто, естественно, поначалу не понял, что такого мудрого сказал Юлька – не до него. Ведь как бы мы не петушились друг перед дружкой, но каждый «дичок» вел себя непредсказуемо. Мы это знали и держали ухо востро.

Все обошлось и на этот раз. Наш друг, как всегда, оказался на высоте – он на коне, а смирившийся конь под ним и в полной его власти! Лишь спустя определенное время, когда несколько поутих накал страстей, мы вспомнили про Юльку.

Хохот стоял невообразимый. Смеялись все, отчасти после перенесенного напряжения, отчасти после хорошо выполненной работы, которая, как известно, приносит душевное умиротворение.

– «Рискай» ты наш «рискай» – так каждый из нас хлопал Юльку по плечу и смеялся тем самым незлобивым и беззаботным смехом, коим я хотел бы посмеяться и поныне.

Школа художественной самодеятельности

Наш класс, в рамках художественной самодеятельности, всегда был на должной высоте. И все это благодаря классному руководителю Валентине Ивановне Бальбуровой.

Семья Хантаевых переехала в Харазаргай в 1968 году, аккурат, тогда, когда мы пошли в первый класс. Валентина Ивановна и стала нашей первой учительницей. Проучив нас один год, перешла на следующую ступень социальной лестницы – поступив в институт, стала преподавателем русского языка и литературы в старших классах.

А наш класс стал своего рода первооткрывателем. Мы были первыми, кого перевели на новую программу обучения. Таким образом вместо 5-го класса, как было до нас, мы в четвертом завершили начальное образование.

То есть, в 4-м классе нам уже преподавали различные дисциплины учителя-предметники, как их называли в те далекие времена. Повторюсь, до нас такая метода обучения начиналась только с пятого класса. Так что, если мы и разошлись с Валентиной Ивановной, то уже в 4-м классе она вновь приняла нас, но уже в качестве классного руководителя.

Так мы с ней уже не расставались до самого окончания школы. И в 1976 году мы вместе с ней завершили процесс обучения. Только мы получили первоначальную степень образования, а Валентина Ивановна закончила высшее учебное заведение. На нашем выпускном вечере ее не было, защищала диплом.

Валентина Ивановна относилась к числу очень жестких и требовательных учителей. Класс свой держала, если так можно выразиться, в ежовых рукавицах. В общем, у нее на уроке не забалуешь. Может быть, благодаря её жесткой дисциплине, наш класс и считался образцово преуспевающим.

Оглядываясь в прошлое, могу подтвердить, что у нас в классе было подавляющее большинство хорошистов и отличников. Это в процентном соотношении, по сравнению с другими классами, на общее количество учеников, больше всего приходилось хорошистов именно в нашем классе. Не в обиду будет сказано остальным, но это есть факт неоспоримый.

А по линии творчества Валентина Ивановна нас так вымуштровала, что к окончанию школы мы запросто могли изобразить маленький театрик. Значит, она ставит перед нами задачу поставить интермедию на заданную тему.

Мы же, не мудрствуя лукаво, в качестве стержня берем сюжет из любого, понравившегося нам анекдота, обработав его творчески, на выходе имеем готовую мизансцену.

Сначала все это мы делали, как бы из-под палки, вследствие ураганного натиска своего руководителя. А потом ничего, разохотились. В некоторых случаях, мне так иногда кажется, ловили даже какой-то кайф. Так что без определенного давления, не суждено получить хорошего результата.

Особенно хороша была Валентина Ивановна в сольном исполнении песенного репертуара. Музыкальным слухом и мощным голосом изумительной тональности, Бог ее точно не обидел. Бывало, показывая нам, как нужно правильно исполнить ту, или иную песню она своим зычным голосом перепевала весь хор.

Благодаря, ее упорному характеру наша школа заняла первое место в кустовом смотре художественной самодеятельности. И было это в далеком 1974 году в Гаханах.

Еще неизвестно, кто больше измучился, готовясь к этому смотру – мы, или тот кто готовил концерт. А художественным руководителем была Валентина Ивановна. Сколько же было потрачено с ее стороны жизненной энергии, понять можно только по прошествии определенного времени.

Помню, она вместе с нами, мальчиками, разучивала танец «Яблочко», не уверен, что он так и называется. Это про то, как… «Эх, яблочко, да куды ты котишься…»

Казалось бы танец чисто мужской, вприсядку, но Валентина Ивановна заостряла внимание на всем и даже собственным примером показывала: как правильно нужно выходить, как правильно, в унисон, всем присаживаться в танце, как нужно выполнять те или иные элементы танца. Но зато так нас выдрессировала, что мы могли и во сне пройтись вприсядку.

Очень был запоминающийся номер. Мы все в черных брюках, белоснежных рубашках и морских воротниках под кодовым названием «Гюйс». Вышли мы на сцену бодрым шагом, с сияющей улыбкой в пол лица и так залихватски исполнили свой номер, что долго потом еще стоял в ушах шум аплодисментов от благодарных зрителей.

Даже тогда, несмотря на наш младенческий возраст, многим из нас, после исполнения этого жгучего танца, пришла в голову мысль: «Все, победа за нами!» Это могло случиться даже по той причине, что номер наш был завершающим. А под занавес увидеть такой номер – дорогого стоит.

А до этого триумфа нам еще долго предстояло трудиться. Аккомпаниатором у нас был Иннокентий Абрамович. Как-то придя на очередную репетицию он остался крайне недовольным и высказал нам ряд претензий.

Действительно все получалось скверно, хуже некуда. Хор поет в одну сторону, музыка играет в другую сторону, в общем, полнейший раздрай. Вконец устав от нас, наш Абрамыч решил сделать небольшой перерыв.

Ну и после этого дело не пошло. Мы, можно сказать малые дети, стали замечать, что наш музыкант не в себе и хорошо так не в себе – язык заплетается, инструмент не слушается, лицо подозрительно красноватого оттенка. И тут выдает он нам величайший перл:

– Таа, ёбанууд, мүнѳѳ үдэр һайгаар дуулхымууд, аля үгэймүүд?

Правда, Абрамыч сам не понял, что сказал. Но принял исключительно верное решение прекратить на сегодня наше взаимное истязательство. При этом добавил, чтобы мы учили слова песни и слушали музыку, когда поем:

– А то стоите здесь, и ни бельмеса не понимаете в музыке…

Мы отчасти были согласны с ним, и с превеликим удовольствием, выслушав все его нарекания в свой адрес, с облегчением удалились восвояси. Нас ждет улица, нас ждут великие дела! А песни… а песни пусть разучивают девчонки!

Маргарита Ивановна Басхаева

Преподаватель химии и биологии, пришла к нам в 7-м классе. Говорили, что она выпускница Казанского университета, обладатель красного диплома. Не знаю правда это, или вымысел, но Маргарита Ивановна действительно была похожа на отличницу.

Есть девочки, которые по жизни бывают отличницами, начиная со школьной скамьи и вплоть до окончания вуза. По каким-то невидимым приметам Маргарита Ивановна принадлежала к этой касте, касте избранных, отмеченных Богом. Так я, во всяком случае, всегда ее воспринимал.

Это было очень давно – 1974—75 гг. Возможно я, по младости лет, все сам себе придумал. Тем не менее она не успев переступить порог нашей школы, сразу стала завучем. Спрашивается, других кандидатур не было? Значит Маргарита Ивановна была достойным кандидатом.

По годам она была совсем молоденькой, однако не очень походила на «молодую». Молодым учителям, чего греха таить, от нас, сорванцов, доставалось и при чем крепко доставалось. Мы всем своим видом показывали полнейшее презрение к ним и полное непослушание.

Маргарита Ивановна решительно пресекла все наши потуги относительно пренебрежительного отношения к себе. Безоговорочно взяла в свои руки бразды правления классом. Нам сразу стало понятно, что это человек опытный и бывалый, несмотря на молодость.

И потом, как же можно было не проникнуться к ней уважением, когда она на уроках рассказывала такие интересные вещи. Если другие учителя не отходили от строгих канонов – говорить на уроке только по теме и ни шагу в сторону, то Маргарита Ивановна не сильно придерживалась строгих правил.

Она очень изящно переходила от скучной темы к рассказу познавательных историй. Урок есть урок, всем известно, есть такие дисциплины и темы, которые слушать невыносимо скучно. А после того, как Маргарита Ивановна визуально проведет по анналам истории происхождения тех, или иных явлений, сразу становилось жить веселее.

Такая практика Маргариты Ивановны вносила некое разнообразие и свежую палитру красок в процесс обучения. Посмотришь, на одном из таких уроков на часы, а там уже и до перемены совсем недалече. А Маргарита Ивановна все продолжает свой красочный рассказ. Эх, жаль – не успеет закончить!

Она умело переключала все внимание класса на себя. Хорошо помню ее слова относительно К. Маркса:

– Я пишу много, потому что у меня нет времени, – говорил он.

У нас же сразу к ней встречный вопрос:

– Как так может быть. К. Маркс говорит, что нет времени, а сам пишет много.

Маргарита Ивановна, нежно пыталась вдолбить в наши пытливые умы, как нужно понимать это философское изречение классика политэкономии. Сдается мне, никто из нас тогда ничего не понял. Рановато было нам, тогдашним юнцам, понять столь простую и одновременно столь же сложную истину.

– А где стоит единственный в мире памятник лягушке? – вопрошала она у класса на уроке биологии.

– В Париже, – отвечала сама же, так как никто из класса об этом не знал.

А на уроке химии, изучая периодическую таблицу Д. И. Менделеева, она подробно останавливалась на каждом элементе, стараясь найти каждому из них дополнительное пояснение.

Все мы знаем, что такое железо. На нем Маргарита Ивановна тогда особо уделила свое внимание. Говорила, что в природе не существует железа в чистом виде. Но есть в мире единственное место, где установлен столб из чистого железа.

– Где вы думаете он стоит? – вопрос от Маргариты Ивановны.

Класс хором – «не знай»!…

– В Индии, запомните это на всю жизнь, – был таков ответ.

Еще очень много интересного и познавательного рассказывала она· нам на уроках. Не любить ее было нельзя. Она никогда не повышала голос, разговаривала с детьми всегда ровно. Да и зачем ей нужно было кричать и бесноваться, тогда, когда она умела ровным голосом донести до ума, до сердца детей любое СЛОВО.

Есть люди на которых стоит посмотреть, и тот кто смотрел, сразу вбирает в себя всю его положительную энергетику. Одно виртуальное прикосновение к такому человеку приносит радость от общения и хочется говорить с ним бесконечно долго.

Маргарита Ивановна была из таких людей, представляла собой неподдельное обаяние. При всем при этом, она не заискивала перед учениками. Отношения с ними строила, как учитель с учеником, то есть не нарушая дистанции – не подпускала слишком близко, но и не отталкивала.

Была у нее заметная картавинка, но она по этому поводу, как мне кажется, нисколько не комплексовала. И был в нашем классе один юморист, который очень удачно копировал её произношение. Как-то в классе, перед всем честным народом, он очень красочно передразнивал ее.

Как же, весь класс внемлет каждому его слову, благодарно отзывается на все его ужимки. Ну как же тут не почувствовать себя маленькой звездочкой, ярко светящейся на унылом небосклоне?

А в это время в класс заходит Маргарита Ивановна. При всей нашей, как бы сказать мягче – хулиганистости, мы были все же воспитанными, в лучших традициях бурятских семей, детьми. При виде учителя, наконец – взрослого человека, мы враз замолкли и виновато попрятали глаза.

А когда мы подняли их, Маргарита Ивановна с очень хорошей улыбкой созерцает на наши виноватые лица. Мы все сразу поняли, что ничего страшного не произошло, что Маргарита Ивановна нисколечко на нас не обиделась. И всем так стало легко на душе, и небо вмиг очистилось от туч, и солнце, как будто бы ярче засияло.

Дети порой бывают чересчур жестокими к своим учителям. Почти всем дают клички. Если кому из учителей повезет, тому давали не столь обидную кличку. А если кого не взлюбили – тогда держись. Такую непотребную кликуху даже бумага не выдержит.

И тут ко мне неожиданно закралась мысль: А была ли кличка у Маргариты Ивановны? Как бы я не силился, так и не смог припомнить ничего подобного. Ну нет, не было. Даже безобидной «химички» и «биологички» Маргарита Ивановна не удосужилась получить в «награду» от школьной шпаны. Всегда и для всех – Маргаритванна и больше никак.

Так много прошло времени, а воспоминания вдруг накрыли меня теплой волной всего без остатка. А это все к Юбилею школы моя одноклассница дала поручение, что-нибудь вспомнить.

И это даже хорошо, что благодаря ей мне вновь пришлось, как бы пообщаться с Маргаритой Ивановной. Ее сейчас нет среди нас. И если жизнь существует на небесах, пусть там будет хорошо этому светлому и доброму человеку.