Текст книги "Загадочное происшествие в Стайлзе"

Агата Кристи
Загадочное происшествие в Стайлзе

AGATHA CHRISTIE

«THE MYSTERIOUS AFFAIR AT STYLES», 1916

© перевод с английского Е. Калявина

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Глава 1
Я отправляюсь в Стайлз

Небывалый ажиотаж, который вызвало в свое время знаменитое «Убийство в Стайлзе», нынче уже немного схлынул. Но поскольку дело это прогремело на весь мир, мой друг Пуаро и семейство, члены которого стали участниками драмы, поручили мне написать правдивый отчет об этих событиях. Пора положить конец скандальным слухам, которые все еще витают вокруг этого происшествия.

Для начала изложу вкратце обстоятельства, благодаря которым я оказался вовлечен в эту историю.

На фронте я был ранен и, промаявшись пару месяцев в довольно унылой обстановке военного санатория, получил месячный отпуск для восстановления сил. Не имея ни родных, ни близких, я терялся в догадках, куда же мне теперь деваться. Случай свел меня с Джоном Ка́вендишем. В последние годы мы очень редко виделись, да и раньше, по правде сказать, не были закадычными друзьями. Главной причиной тому была разница в возрасте – Джон старше меня лет на пятнадцать, хотя, признаться, я ни за что не дал бы ему его сорока пяти. Однако в детстве я часто гостил в Стайлзе, эссекском поместье его матери.

Так что мы славно поболтали о былых деньках и дело кончилось тем, что он пригласил меня в Стайлз на все время моего отпуска.

– Почтенный матриарх будет счастлива вновь принять вас под крыло.

– Надеюсь, ваша матушка в добром здравии?

– Не то слово. Разве вы не слышали, что она снова вышла замуж?

Боюсь, я не сумел скрыть изумление. Ведь когда отец Джона, оставшись вдовцом с двумя сыновьями на руках, решил сочетаться повторным браком, его выбор пал на женщину, хоть и очень красивую, но уже не первой молодости. Так что сейчас миссис Кавендиш никак не могло быть меньше семидесяти. Мне она запомнилась как энергичная, властная особа, питавшая несколько чрезмерную склонность к общественной деятельности и жажду признания своих заслуг в свете – она обожала устраивать благотворительные базары и выступать в роли леди Ба́унтифул [Леди Баунтифул – нарицательное обозначение назойливой благодетельницы, дамы-патронессы; персонаж комедии «Уловки кавалеров» ирландского драматурга Джона Фаркера (1678–1707). (Здесь и далее – прим. перев.)]. Надо признать, женщина она была очень щедрая, к тому же обладала собственным, весьма значительным состоянием.

Загородное имение Стайлз-Корт мистер Кавендиш приобрел вскоре после свадьбы. Угодив под каблук жены с первых же дней супружества, в завещании он отписал ей в пожизненное владение не только это поместье, но и бо́льшую часть дохода, что было явным ущемлением прав обоих сыновей. Впрочем, мачеха всегда относилась к ним с беспримерной добротой. К тому же, попав под опеку второй жены отца еще малышами, они, в сущности, считали ее родной матерью.

Младший сын, Ло́уренс, с детства отличался хрупким здоровьем и чувствительной натурой. Он получил диплом врача, но вскоре отказался от медицинской карьеры и поселился в поместье, лелея литературные амбиции. Впрочем, стихи его не снискали ни малейшего признания у публики.

Джон какое-то время занимался адвокатской практикой, но в глубине души всегда мечтал заделаться сельским сквайром. Два года назад он женился и тоже обосновался в Стайлзе. Подозреваю, впрочем, что если бы мачеха увеличила ему содержание, он предпочел бы обзавестись собственным семейным гнездышком. Однако миссис Кавендиш обожала строить планы не только для себя, но и для своих близких, и рассчитывала на их безоговорочное подчинение. Ведь в руках она держала самые надежные поводья – шнурки семейной мошны.

Заметив, как я поражен известием о повторном замужестве его приемной матери, Джон довольно мрачно усмехнулся.

– Тот еще гнусный пройдоха, – с отвращением сообщил он. – Сами понимаете, Гастингс, до чего веселые деньки настали для нас. Что уж говорить о бедняжке Эви… Вы помните Эви?

– Нет.

– Ну да, вы и не можете ее помнить, она тогда у нас еще не жила. А сейчас она компаньонка матери, ее доверенное лицо и, можно сказать, домоправительница. Наша Эви – просто молодчина. Все поместье держится только на ней. Она уже немолода да и красотой не блещет, зато мастерица на все руки.

– Но вы хотели рассказать мне о…

– Да, о муженьке нашего матриарха! В один прекрасный день он свалился на нас как снег на голову, представившись дальним родичем Эви – троюродный кузен или вроде того – хотя Эви, надо сказать, отнюдь не спешила заключить его в родственные объятия. Да и любой на ее месте постарался бы отречься от подобного субъекта, сами поймете, когда его увидите! У него, знаете, эдакая черная бородища, и в любую погоду он щеголяет в лакированных штиблетах! Но маменька сходу прониклась к нему симпатией и предложила место секретаря. Помните, она заправляла в доброй сотне всяких благотворительных комитетов и обществ?

Я кивнул.

– Ну вот, а за годы войны сотня, как нетрудно догадаться, разрослась до тысячи. Так что этот А́льфред, конечно, оказался весьма ей полезен. Но вообразите себе наши чувства, когда маменька вдруг заявила, что выходит за него замуж! Этот тип по меньшей мере лет на двадцать ее моложе! Самый что ни на есть бесстыдный, наглый охотник за наследством! Но что поделаешь – маменька никого не желала слушать, так что свадьба все-таки состоялась.

– Должно быть, это поставило вас в очень затруднительное положение.

– Ничего себе «затруднительное»! Просто чудовищное! Это сущий кошмар!

Вот так и получилось, что три дня спустя я сошел с поезда на остановке Стайлз-Сент-Мэри – крошечном до нелепости полустанке, затерявшемся среди изумрудных полей и проселочных дорог, и не имевшем никаких видимых причин для существования. Джон Кавендиш встретил меня на платформе и усадил в автомобиль.

– Как видите, мы по-прежнему ухитряемся раздобыть пару капель бензина – в основном, стараниями нашего матриарха.

Деревушка Стайлз-Сент-Мэри располагалась в двух милях от полустанка, которому подарила название, а от нее до поместья Стайлз-Корт оставалась еще примерно миля. Стоял тихий теплый день начала июля.

Э́ссекские равнины безмятежно зеленели по обе стороны дороги под ласковым послеполуденным солнцем, и невозможно было поверить, что где-то, не так уж далеко отсюда, грохочут пушки. Казалось, я внезапно очутился совсем в ином мире.

– Боюсь, Гастингс, вы решите, что у нас тут глушь несусветная, – сказал Джон, когда мы свернули на дорогу, ведущую к усадьбе.

– Дружище, да я ведь только и мечтаю пожить в тишине и покое!

– Что ж, если вы стремитесь к деревенской идиллии, то явились по адресу. Я дважды в неделю обучаю добровольцев сельскохозяйственной программы и помогаю на окрестных фермах. Да и жена трудится «на земле», как говорится. Встает в пять утра и до второго завтрака доит коров. И как же славно нам жилось, пока не заявился этот чертов Альфред И́нглторп!

Внезапно Джон притормозил и взглянул на часы.

– Может, успеем заехать за Синтией? Нет, она, должно быть, уже отчалила из госпиталя.

– Разве вашу жену зовут Синтия?

– Нет, Синтия – маменькина протеже, дочь ее старой школьной подруги. Та неудачно вышла замуж за стряпчего, который занимался какими-то темными делишками, на чем и погорел. А вскоре их дочурка осталась сиротой – и без гроша в кармане. Матриарх пришла на выручку, и вот уже почти два года Синтия живет с нами. Работает в госпитале Красного Креста. Его устроили в местечке Тэдминстер, это в семи милях отсюда.

Пока Джон рассказывал все это, мы подкатили к прекрасной старинной постройке господского дома. Какая-то дама в добротной твидовой юбке возилась с цветочными клумбами, но при нашем приближении стремительно выпрямилась.

– Привет, Эви! Прошу любить и жаловать – наш раненый герой! Мистер Гастингс – мисс Говард.

Рукопожатие мисс Говард было до боли крепким. Взгляд ярких голубых глаз на загорелом лице, казалось, проникал в самую душу. Это была симпатичная женщина лет сорока, крепкая, коренастая, с большими ступнями обутыми в практичные ботинки на толстой подошве. Она обладала низким, почти мужским тембром голоса и, как я вскоре узнал, предпочитала изъясняться в рубленном телеграфном стиле.

– Сорняки совсем обнаглели. Я и вас припрягу. Так что берегитесь.

– Буду счастлив принести какую-то пользу, – отозвался я.

– Уж лучше не обещайте. Никогда. Сами потом пожалеете.

– Ну и циник же вы, Эви, – засмеялся Джон. – Где мы нынче пьем чай – в доме или на лужайке?

– На лужайке. День слишком хорош, чтобы сидеть взаперти.

– Тогда пойдемте. Хватит возиться в саду. Сами знаете: «трудящийся достоин награды за труды свои» [Лк.10:7]. Пора и отдохнуть.

– Что ж, пожалуй, я с вами соглашусь, – сказала мисс Говард, стягивая садовые перчатки. Она повела нас вокруг дома к большой лужайке, где в тени раскидистого платана был накрыт стол к чаю.

С одного из плетеных кресел поднялась женщина и сделала несколько шагов нам навстречу.

– Познакомьтесь с моей женой, Гастингс, – сказал Джон.

Никогда не забуду первую встречу с Мэри Кавендиш.

Стройная, высокая фигура, четким силуэтом проступившая на фоне яркого неба. Отблеск скрытого, но неукротимого пламени, мерцающий в изумительных янтарно-карих глазах – подобных я не встречал ни у одной женщины. Поразительная, присущая лишь ей одной, сдержанность в каждом слове и жесте, и в то же время ощущение, что в этом изящном, донельзя цивилизованном теле затаился необузданный первобытный дух. Это впечатление и поныне пылает тавром на моей памяти.

Ясным, глубоким голосом она произнесла несколько слов сердечного приветствия и я опустился в ротанговое кресло, пребывая на седьмом небе от счастья, что принял приглашение Джона. А потом миссис Кавендиш угощала меня чаем и беседовала со мной все с той же спокойной гармонией в манерах и тоне, и я уже твердо знал, что нахожусь в обществе самой обворожительной женщины на свете. Поскольку внимательный слушатель всегда раскрепощает рассказчика, за столом я не ударил в грязь лицом, в юмористической манере обрисовал кое-какие случаи из жизни нашего санатория и, льщу себя надеждой, здорово позабавил хозяйку. Джон, конечно, отличный парень, но его едва ли можно назвать блестящим собеседником.

Из окна веранды, рядом с которой мы сидели, донесся с детства памятный мне голос:

– После чая не забудь написать княгине, Альфред. А второй день праздника пусть откроет леди Тэдминстер, я лично отправлю приглашение. Или стоит дождаться ответа от княгини? Тогда, в случае ее отказа, леди Тэдминстер могла бы открыть первый день базара, а миссис Кро́сби – второй. Ах да, еще надо договориться с герцогиней насчет школьного утренника…

Мужской голос что-то неразборчиво ответил и снова заговорила миссис Инглторп:

– Да-да, разумеется, с письмами успеем разобраться и после чая. Ты так заботлив, Альфред, душка!

Окна веранды доходили до пола. Створки одного из них распахнулись и нашим глазам предстала убеленная сединами старая леди с красивым, но несколько надменным лицом. За ней следовал мужчина, всем своим видом воплощавший крайнюю почтительность.

Миссис Инглторп приветствовала меня с неподдельной радостью.

– Как же замечательно, мистер Гастингс, увидеть вас снова спустя столько лет! Альфред, душка, это мистер Гастингс. Мистер Гастингс, это мой муж.

Каюсь, я уставился на «душку Альфреда» с бесцеремонным любопытством. Он определенно казался здесь фигурой инородной и чуждой. И я вполне понимал и разделял предубеждение Джона насчет его бороды – самой черной и самой длинной из всех, что мне доводилось встречать. Помимо бороды, лицо Инглторпа – бесстрастное до такой степени, что это выглядело неестественно – украшало пенсне в золотой оправе. Мне вдруг пришло в голову, что этому персонажу место на сцене, но никак не в реальной жизни. Вложив вялую руку в мою ладонь, он сказал довольно низким, но каким-то елейным голосом:

– Счастлив познакомиться, мистер Гастингс.

Затем повернулся к жене.

– Дражайшая Эмили, сдается мне, эта ду́мочка немного сыровата.

Он заменил подушку на другую и на сию демонстрацию супружеской заботы миссис Инглторп ответила нежнейшей улыбкой. И до чего же нелепо выглядело такое восторженное выражение на лице здравомыслящей во всей прочих отношениях женщины.

С появлением мистера Инглторпа манеры обитателей Стайлза стали принужденными и скованными. Над чайным столом витала атмосфера завуалированной враждебности. А мисс Говард и вовсе не скрывала своих чувств. Миссис Инглторп, однако, ничего не замечала – или не желала замечать. С годами она нисколько не утратила своей словоохотливости и щедро изливала на сотрапезников поток замечаний и восклицаний. В основном они касались ее очередного филантропического проекта – а именно, благотворительного базара, который должен был состояться на днях. Порой старая леди обращалась к супругу, чтобы уточнить какую-нибудь дату или пункт программы, и тот отвечал с неизменной предупредительностью. Казалось, он постоянно пребывает настороже. С самого начала я проникся к нему стойкой неприязнью – а мое первое впечатление о человеке, скажу без ложной скромности, редко бывает ошибочным.

Вскоре, однако, миссис Инглторп отвлеклась, давая Эвелин Говард указания по поводу каких-то писем, и ее супруг обратился ко мне все в той же учтивой и предупредительной манере:

– Насколько я понял, мистер Гастингс, солдатское ремесло – не ваша основная профессия?

– Нет, до войны я служил в «Ллойде» [«Ллойд» – крупнейший рынок страхования, расположен в Лондонском Сити; английская корпорация частных страховщиков, каждый из которых принимает страхование на свой риск. Первоначально занималась преимущественно морскими перевозками. Первое упоминание о «Ллойде» относится к 1688 г., предположительная дата основания – 1734 г.].

– И после победы вы намерены вернуться туда?

– Может, вернусь, а может и нет. Хорошо бы начать все с чистого листа.

Мэри Кавендиш заинтересованно повернулась ко мне.

– А если бы вы получили возможность дать волю своим склонностям, какую карьеру вы бы избрали?

– Ну… так сразу и не скажешь…

– Что, неужели у вас нет склонности ни к чему? Ведь у каждого есть какое-нибудь тайное увлечение, пусть даже самое нелепое!

– Боюсь, как бы вы не подняли меня на смех.

Она улыбнулась.

– Расскажите, и мы это проверим.

– Что ж, в глубине души я всегда лелеял мечту стать детективом!

– То есть, настоящим, как бравые парни из Скотленд-Ярда? Или как Шерлок Холмс?

– Да здравствует старина Холмс! Но, если серьезно, эта профессия меня и впрямь ужасно привлекает. В свою бытность в Бельгии я встретил одного тамошнего сыщика, очень известного. Его рассказы и зажгли во мне страсть к расследованиям запутанных дел. Замечательный малый! Он часто повторял, что успешная детективная работа – это всего лишь вопрос метода. Моя система основана на его теории, хотя, конечно, я всячески ее развил и усовершенствовал. Забавный он человечек, такой, знаете, франтоватый и напыщенный, но при этом большая умница.

– Люблю хорошие детективы, – вступила в беседу мисс Говард. – Но сколько же в них чепухи! Виновный обнаруживается в самой последней главе. Собравшиеся поражены до глубины души. Немая сцена. Да случись подобное в реальной жизни, все давно бы сообразили, кто преступник.

– Множество преступлений так и остаются нераскрытыми, – возразил я.

– Я не полицейских имею в виду, а людей, которые напрямую в этом замешаны. Членов семьи. Их-то не обманешь. Они с самого начала все знают.

Меня позабавила ее уверенность.

– Хотите сказать, если бы вы оказались причастны к преступлению, скажем, к убийству, то сразу смогли бы вычислить виновника?

– Вне всяких сомнений. Конечно, было бы трудно доказать это кучке юристов. Но я бы нутром почувствовала убийцу, окажись он рядом со мной.

– Почему обязательно «он»? А вдруг это будет «она»? – подзадорил я мисс Говард.

– Подобное не исключено. Но убийство обычно ассоциируется с насилием, а стало быть – с мужчинами.

– Если только речь идет не об отравлении. – Я вздрогнул, услышав что эти слова произносит чарующий голос миссис Кавендиш. – Только вчера доктор Бауэрштейн говорил мне, что из-за невежества медиков, большинство которых не способны распознать мало-мальски необычный яд, отравителям сошло с рук не одно убийство.

– Полно, Мэри! Что за ужасы ты рассказываешь? – возмутилась миссис Инглторп. – У меня прямо мурашки по коже, могильным холодом повеяло! А, вот и Синтия наконец-то!

По лужайке легко бежала девушка в форме добровольческого отряда общества Красного Креста.

– Право же, Синтия, сегодня ты чересчур припозднилась! Знакомьтесь, мистер Гастингс – мисс Мёрдок.

Синтия Мёрдок была цветущим юным созданием, полным жизни и задора. Она скинула форменную шапочку и я залюбовался золотисто-каштановыми локонами, тяжелой волной упавшими ей на спину и восхитился белизной маленькой ручки, протянутой за чашкой чая. Будь ее глаза и ресницы чуть темнее, Синтия по праву могла бы считаться красавицей.

Она плюхнулась на траву у ног Джона и с улыбкой приняла от меня тарелку с бутербродами.

– И вы садитесь вот сюда, рядом со мной. Здесь намного приятнее.

Я послушно сполз на землю со своего кресла.

– Слышал, вы трудитесь в Тэдминстере, мисс Мёрдок?

– Точнее, вкалываю как проклятая, – кивнула она.

– Уж не хотите ли сказать, что вами там помыкают?

– Пусть только попробуют! Я бы на это посмотрела! – гордо выпрямилась она.

– Одна моя кузина устроилась сиделкой в госпиталь, так вот она панически боится профессиональных медсестер.

– Ничуть не удивлена, мистер Гастингс. Вы и понятия не имеете, каковы эти медсестры на самом деле! Кошмар и скрежет зубовный! Слава богу, я им не подчиняюсь. Я работаю в больничной аптеке.

– И многих вы уже отравили? – поддразнил я. Синтия ответила улыбкой:

– О, счет идет на сотни!

Но тут ее подозвала миссис Инглторп.

– Синтия, не могла бы ты написать для меня пару строк под диктовку?

– Сию минуту, тетя Эмили!

Что-то в голосе Синтии и той готовности, с которой она сорвалась с места, напомнило мне о ее зависимом положении. С какой бы добротой миссис Инглторп ни относилась к девушке, она явно не позволяла ей забыть о своем статусе в этом доме.

Хозяйка вновь обратила на меня благосклонный взор.

– Джон покажет вам вашу комнату. Скромный ужин подают в половине седьмого. Мы давно уже отказались от вечерних застолий. Леди Тэдминстер, супруга нашего члена парламента – она, знаете ли, дочь покойного лорда Э́бботсбери – установила в своем поместье такой же порядок. Мы с ней решили подавать массам пример строжайшей экономии. У нас образцовое хозяйство военного времени: ничего не выбрасываем, каждый клочок использованной бумаги идет в дело. Мы всё собираем в мешки и отправляем на переработку.

В нескольких словах я выразил надлежащее восхищение, и Джон препроводил меня в дом. Мы поднялись по широкой лестнице, которая после первого пролета разветвлялась и далее вела направо и налево, в разные части здания. Моя спальня была в левом крыле и выходила окнами в парк.

Джон покинул меня, и спустя несколько минут я увидел его в одно из этих окон: он медленно брел по траве рука об руку с Синтией Мёрдок. Но тут раздался резкий оклик миссис Инглторп, нетерпеливо подзывавшей девушку. Она вздрогнула и побежала назад к дому. В тот же момент из тени дерева выступил человек и поплелся в том же направлении. На вид ему было около сорока, на смуглом, безукоризненно выбритом лице лежал отпечаток меланхолии. Казалось, его гложет какая-то тайная скорбь. Проходя под моим окном, он взглянул вверх, и я тут же узнал его, хотя с нашей последней встречи прошло пятнадцать лет и он сильно изменился. Это был младший брат Джона, Лоуренс Кавендиш. Я терялся в догадках: что же могло вызвать на его лице такое мрачное выражение?

Но мне пришлось выбросить Лоуренса Кавендиша из головы и вернуться к собственным заботам.

Вечер прошел как нельзя более приятно, и всю ночь напролет мне снилась пленительная, окутанная тайной Мэри Кавендиш.

Следующее утро выдалось ясным и солнечным, и я с восторгом предвкушал новую восхитительную встречу. И пусть утром мне и не удалось повидать миссис Кавендиш, зато после обеда мы вдвоем совершили упоительную прогулку по окрестному лесу и вернулись домой только к вечернему чаю.

Джон поджидал нас в холле и сразу же увлек за собой в курительную. По его лицу я понял: что-то стряслось. Когда мы вошли, он плотно закрыл дверь.

– Слушай, Мэри, произошла чертовски неприятная история. Эви повздорила с Альфредом Инглторпом и отказалась от места.

– Наша Эви? Уходит?

Джон угрюмо кивнул:

– Вот именно. Видишь ли, она пошла к маменьке и… Да вот и она, пусть сама расскажет.

В комнату, неся в руке небольшой чемодан, вошла мисс Говард. Губы ее были крепко сжаты, она была взволнована, но преисполнена бойцовского духа и словно бы ощетинилась.

– Во всяком случае, я высказала ей в глаза все, что думаю! – выпалила она.

– Эвелин, дорогая, не может этого быть! – воскликнула миссис Кавендиш.

Мисс Говард кивнула с видом мрачного удовлетворения.

– Еще как может! Боюсь, Эмили пришлось выслушать от меня кое-что неприятное. Такое она не скоро сможет забыть и простить. Пускай, лишь бы только она дала себе труд задуматься над моими словами. А пока что с нее как с гуся вода. Я так прямо и выложила: «Эмили, вы старая женщина, а в народе говорят, что нет хуже дурака, чем старый дурень. Этот проходимец моложе вас на двадцать лет, и не обольщайтесь: он женился на ваших деньгах. Что ж, постарайтесь по крайней мере держать его в ежовых рукавицах. Молоденькая жена фермера Райкса – лакомый кусочек. Поинтересуйтесь у своего драгоценного Альфреда, почему он безвылазно торчит у них на ферме». Ух, как же она разозлилась! Ну, другого я и не ожидала. Поэтому и решила высказать все как на духу: «Мой долг – предупредить вас, пусть вам и горько это слушать. У этого типа один интерес: нельзя ли вас укокошить в вашей же постели и выйти сухим из воды. Он опасен, и вам меня не разубедить. Говорите, что хотите, но запомните мои слова: он коварный мерзавец!»

– И что же она ответила?

Мисс Говард скорчила в высшей степени выразительную гримасу.

– Милый Альфред… Душка Альфред… Злые языки… Злая женщина… Оклеветать ее дорогого мужа! Чем скорее я покину этот дом, тем лучше. Что ж, вот я его и покидаю!

– Но не так же сразу! Неужели вы уедете прямо сейчас?

– Сию минуту!

Мы могли лишь сидеть и молча смотреть на нее во все глаза. Убедившись, что уговоры бесполезны, Джон Кавендиш отправился на поиски расписания поездов. Жена последовала за ним, обронив напоследок, что миссис Инглторп следовало бы прислушаться к мнению Эви.

Стоило ей выйти из комнаты, как выражение лица мисс Говард изменилось. Она стремительно наклонилась ко мне.

– Мистер Гастингс, вы кажетесь порядочным человеком. Могу я вам довериться?

Признаться, я был ошеломлен. Она положила руку мне на плечо и понизила голос до шепота.

– Присмотрите за ней, мистер Гастингс. За моей бедной Эмили. Они все здесь хищники. Все, как один. О, я знаю, о чем говорю. Все они в затруднительном положении. Каждый пытается вытянуть из нее деньги. Я защищала ее как могла, а теперь, когда я не в силах им помешать, они ее облапошат.

– Полно, мисс Говард, – пробормотал я. – Разумеется, обещаю сделать все, что в моих силах, но право же, я уверен, что сейчас за вас говорят обида и усталость.

Она прервала меня, зловеще помахивая указательным пальцем.

– Молодой человек, уж поверьте моим словам. Я ведь прожила на свете куда больше, чем вы. Все, о чем я прошу: держите ухо востро. Вскоре вы поймете, что я имела в виду.

Из окна доносилось тарахтение мотора. Услышав голос Джона, мисс Говард встала и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она обернулась и со значением кивнула мне.

– И прежде всего, мистер Гастингс, не спускайте глаз с этого дьявола – ее муженька!

На дальнейшие объяснения времени уже не оставалось. Мисс Говард окружили домочадцы, слова прощания перемежались протестующими возгласами.

Инглторпы так и не появились.

Когда автомобиль уехал, миссис Кавендиш внезапно отделилась от группы провожающих и побежала через подъездную аллею к лужайке, навстречу высокому бородатому человеку, направлявшемуся к дому. Я заметил, что когда она протянула ему руку, ее щеки порозовели.

– Кто это? – резко спросил я в приступе инстинктивного недоверия к незнакомцу.

– Доктор Бауэрштейн, – коротко ответил Джон.

– И кто же он такой, этот доктор Бауэрштейн?

– Он поселился в нашей деревне, когда врачи прописали ему полный покой после какого-то тяжелого нервного расстройства. Сам он из Лондона. Башковитый парень. Говорят, он один из крупнейших мировых экспертов по редким ядам.

– И большой поклонник нашей Мэри, – невинно ввернула резвушка Синтия.

Джон нахмурился и поспешил сменить тему разговора.

– Пройдемся и потолкуем, Гастингс. Все это чертовски неприятно. У Эви под языком всегда полно колючек, но в целой Англии не сыскать более преданного друга.

Мы зашагали в сторону деревни, сперва по парковой аллее, а дальше через рощу, служившую границей поместья.

Уже на обратном пути, минуя очередную калитку в живой изгороди, мы повстречали молодую женщину. Проходя мимо, она с улыбкой кивнула нам и я не смог сдержать восхищения ее броской цыганской красотой.

– Ну до чего же хороша!

Лицо Джона окаменело.

– Это миссис Райкс.

– Та самая, о которой мисс Говард…

– Та самая! – довольно грубо оборвал меня он.

Я подумал о седовласой старухе, самодержавно правившей в огромном доме, вспомнил смазливое личико, одарившее нас призывной улыбкой, и смутное предчувствие несчастья коснулось меня. Но тогда я от него отмахнулся.

– Все-таки Стайлз – замечательное старинное поместье, – заговорил я с Джоном.

Он кивнул, но вид у него был угрюмый.

– И это прекрасное имение когда-нибудь будет моим. Мне не пришлось бы дожидаться столько лет, если бы отец поступил достойно и составил надлежащее завещание. Не пришлось бы сейчас выгадывать каждый грош.

– Разве вы стеснены в средствах?

– Дорогой Гастингс, вам-то я могу признаться, что я в одном шаге от полного разорения.

– Почему не попросите помощи у брата?

– У кого – у Лоуренса? Он истратил все до последнего пенни на издание своих никчемных стишков в роскошных переплетах. Нет, мы с ним оба нищие. Сказать по правде, мать всегда проявляла исключительную щедрость. Но так было раньше. А с тех пор, как она вышла замуж, конечно… – Он умолк и нахмурился.

В первый раз я почувствовал, что с уходом Эвелин Говард обстановка в Стайлз-Корте неуловимо изменилась.

Ее присутствие создавало ощущение надежности и неуязвимости. Теперь эта броня была разрушена, и сам воздух, казалось, наполнился подозрением. В памяти вдруг всплыло лицо доктора Бауэрштейна, вызвавшее у меня такую антипатию. Безотчетное недоверие ко всем и ко всему заполнило мой разум. И на краткий миг его коснулась тень грядущего зла.