Текст книги "Загадочное происшествие в Стайлзе"

– С вашего позволения, было около четверти восьмого, сэр.

– А когда вы отнесли напиток в комнату миссис Инглторп?

– Сразу, как пошла готовить спальни – часов в восемь. Миссис Инглторп улеглась в постель прежде, чем я закончила.

– Стало быть, начиная с четверти восьмого и до восьми вечера кастрюлька с какао стояла на столике в левом крыле?

– Да, сэр!

На протяжении этого разговора лицо Энни все явственней наливалось краской, и внезапно она выпалила:

– А если в него попала соль – я тут не причем, так и знайте! Я нипочем не оставила бы солонку рядом с напитками.

– С чего вы взяли, что в какао была соль? – опешил Пуаро.

– Видела ее на подносе, сэр. Кто-то ее там рассы́пал.

– Кто-то рассы́пал соль на подносе с какао? – медленно переспросил Пуаро.

– Да, сэр. Там была кучка крупной поваренной соли. Когда я доставила поднос наверх я ее как-то проглядела, а заметила только уже когда несла какао в хозяйкину спальню. Надо бы, думаю, тотчас спуститься, сказать кухарке, чтобы сварила свежее, да, по правде говоря, Доркас дома не было, я крутилась как белка в колесе и рассудила так: само какао, скорее всего, в порядке, а соль случайно попала на поднос. Так что я наскоро вытерла поднос передником и отнесла все как было.

Я с трудом сдерживал свое возбуждение. Сама того не подозревая, Энни предоставила нам важнейшую улику. Как бы она вытаращила глаза, если бы узнала, что ее «крупная поваренная соль» – это кристаллы стрихнина, одного их самых опасных ядов, известных человечеству. Меня поразило самообладание Пуаро – он воспринял эту информацию совершенно хладнокровно. Я с нетерпением ждал следующего вопроса, но он, признаться, меня разочаровал.

– Когда вы вошли в комнату миссис Инглторп, дверь, ведущая в комнату мисс Синтии, была заперта?

– Сэр, так ведь она всегда заперта. Ее сроду не открывали.

– А вы не обратили внимание, дверь в комнату мистера Инглторпа тоже была на задвижке?

Энни заметно колебалась.

– Боюсь, что не обратила, сэр. Она была закрыта, а заперта ли? Боюсь, не могу вам сказать.

– Когда вы уже уходили из спальни миссис Инглторп, она заперла за вами дверь?

– Нет, сэр, но полагаю, она сделала это позже. Она всегда запиралась на ночь – я про дверь, которая ведет в коридор, конечно.

– А прибираясь на ночь в спальне, вы не заметили на полу пятно стеарина?

– Да откуда бы там взяться стеарину, сэр? Миссис Инглторп не держала в спальне свечей, у нее была только настольная лампа.

– Стало быть, если бы на ковре появилось большое пятно свечного сала, вы бы сразу обратили на него внимание?

– Конечно, сэр. И моментально свела бы его промокашкой и горячим утюгом.

Затем Пуаро повторил вопрос, который уже задавал Доркас:

– У вашей хозяйки когда-нибудь было темно-зеленое платье?

– Нет, сэр.

– А может быть, накидка, или капот, или – как вы это называете? – кардиган?

– Только они не зеленые, сэр.

– А у кого в доме есть одежда такого цвета?

Энни призадумалась.

– Ни у кого, сэр.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно уверена, сэр.

– Бьен! Не буду больше вас задерживать. Примите мою сердечную благодарность.

Хихикая как дурочка, Энни вывалилась за дверь, все так же скрипя половицами. Я уже не мог сдерживаться и завопил:

– Пуаро, поздравляю вас! Это сногсшибательный поворот в деле!

– Что именно вы называете сногсшибательным поворотом?

– Да ведь мы только что выяснили, что отравили вовсе не кофе, а какао! Это же меняет все дело! Теперь понятно, почему яд подействовал только под утро – потому что его приняли среди ночи!

– Стало быть, вы уже не сомневаетесь, что именно какао – хорошенько запомните мои слова, именно какао – содержало стрихнин?

– Ну, разумеется! Чем же еще могла быть эта самая соль, случайно рассыпанная на подносе?

– Это могло оказаться обычной поваренной солью, – невозмутимо ответствовал Пуаро.

Я пожал плечами. Когда Пуаро угодно вести себя подобным образом, протестовать бесполезно. Мне не в первый раз пришла в голову мысль, что бедняга Пуаро стареет. И про себя я не преминул мысленно поздравить его, что ему достался в напарники человек с куда более восприимчивым и быстрым умом.

Пуаро взглянул на меня не без лукавства:

– Вы недовольны мной, мон ами?

– Пуаро, дорогой, не мне учить вас, как вести расследование, – холодно обронил я. – У вас есть право на собственное мнение, как и у меня есть право делать свои выводы.

– Как вы великодушны, – похвалил меня Пуаро и стремительно поднялся с места. – Что ж, и с этой комнатой мы наконец-то покончили. Кстати, кому принадлежит бюро, которое стоит в углу?

– Мистеру Инглторпу.

– Ну, разумеется! – Пуаро подошел к бюро и попытался поднять крышку. – Заперто. Но, думаю, один из ключей миссис Инглторп должен подойти к замку.

Быстрыми движениями, выдававшими немалую сноровку, он пробовал ключи, крутя их один за другим на связке, и наконец издал победный возглас.

– Вуаля! Этот не то чтобы идеально подходит, но отпереть можно и им.

Замок и впрямь поддался, однако, откинув крышку бюро, Пуаро ограничился тем, что просто полюбовался на аккуратно сложенные пачки писем и бумаг.

Снова запирая письменный стол, он одобрительно заметил:

– А он человек метода, этот мистер Инглторп.

Я знал, что в устах Пуаро – это высшая степень похвалы, которую он способен воздать ближнему. Однако признаки угасания некогда могучего интеллекта вновь проявились в поведении моего бедного друга. Он забормотал под нос какую-то бессмыслицу:

– В его столе не оказалось марок, мон ами, а ведь они должны там быть? Не так ли? Увы… – его глаза блуждали по комнате. – Этому будуару больше нечего нам рассказать. Не слишком-то солидная добыча поджидала нас здесь. Разве что вот это!

Он вытащил из кармана какое-то скомканное письмо и эффектным жестом ткнул мне его под нос. Оказалось, это весьма любопытный документ. Довольно замызганный старый конверт, внутри которого ничего не было, зато снаружи кто-то вкривь и вкось нацарапал несколько строчек. На судебном разбирательстве демонстрировалась копия этой письменной улики. Впрочем, кое-как прочесть можно было лишь сообщение, что кто-то чем-то владеет или сам находится в чьей-то власти.

Глава 5
«Это же не стрихнин?»

– Где вы это обнаружили? – с жадным любопытством налетел я на Пуаро.

– В корзине для бумаг. Вам знаком этот почерк?

– Написано рукой миссис Инглторп. Но что это значит?

Пуаро пожал плечами.

– Пока не могу сказать, однако эта находка наводит на определенную мысль.

У меня мелькнула дикая, фантастическая догадка. А что, если миссис Инглторп страдала скрытым душевным расстройством? К примеру, считала, что одержима темными силами и находится во власти дьявола? И не могла ли она покончить с собой в приступе помутнения рассудка?

Я уже собирался изложить эту теорию Пуаро, но тут он снова заговорил:

– Что ж, а теперь давайте-ка осмотрим кофейные чашки.

– Да полно вам, Пуаро! Какой в этом прок теперь, когда мы знаем, что яд был в какао?

– О-ля-ля! Ах, это пресловутое какао! – с насмешкой воскликнул Пуаро и передразнил мою гримасу разочарования, в притворном отчаянии воздев руки к небу – что лично я счел фиглярством самого дурного тона.

– Как бы то ни было, – ледяным тоном продолжал я, – поскольку нам известно, что миссис Инглторп сама отнесла свой кофе наверх, не вижу никакого смысла в исследовании этих чашек. Если, конечно, вы не надеетесь обнаружить на кофейном подносе пакетик со стрихнином.

Пуаро мигом перестал кривляться.

– Ну полно, полно, мой друг, – он примирительно взял меня за манжету. – Не сердитесь! Уважьте мои кофейные чашечки, и я не оскорблю вашу кастрюльку с какао ни единым непочтительным намеком. Ну что, по рукам?

Он был так комичен в эту минуту, что я поневоле рассмеялся, и мы в полном согласии проследовали в гостиную, где посуда так и осталась неубранной.

Пуаро уговорил меня во всех подробностях воспроизвести события вчерашнего вечера. Он слушал очень внимательно и проверял положение каждой чашки в соответствии с тем или иным пунктом моего рассказа.

– Стало быть, миссис Кавендиш стояла у подноса и разливала напиток. Так. Потом она подошла к окну, где сидели вы с мадемуазель Синтией. Понятно. Вот ваши три чашки. Эта, на каминной полке, видимо, принадлежит мистеру Лоуренсу Кавендишу – кстати, он не допил свой кофе. А чья же тогда стоит на подносе?

– Джона Кавендиша. Я сам видел, как он поставил ее туда.

– Отлично. Раз, два, три, четыре, пять – а где чашка мистера Инглторпа?

– Он не пьет кофе.

– Тогда все сходится. Еще минутку, мой друг! – И Пуаро с величайшей осторожностью разлил образцы кофейной гущи из всех чашек по пробиркам. Прежде чем запечатать очередную стеклянную трубочку, он пробовал каплю напитка на вкус. Забавно было наблюдать, как меняется при этом его лицо. Под конец эксперимента физиономия Пуаро приобрела любопытнейшее выражение, которое можно описать как смесь облегчения и озадаченности.

– Бьен! – сказал он наконец. – Теперь это очевидно. Была у меня одна маленькая идея, но я, видимо, ошибся. Да-да, все так и происходило. И все же это странно. Впрочем, неважно!

И он снова передернул плечами в своей неподражаемой манере, словно желая выбросить из головы докучавшие ему мысли. Я с самого начала мог сказать, что эта его навязчивая идея насчет кофейных чашек ни к чему толковому не приведет, но сдержался. В конце концов, пусть Пуаро постарел и утратил хватку, в свое время он был великим человеком.

– Завтрак на столе, – сказал Джон Кавендиш, заглянув к нам из холла. – Разде́лите с нами трапезу, мсье Пуаро?

Пуаро кивнул. Я пристально посмотрел на Джона.

Он уже обрел привычное состояние флегматичной уравновешенности. От шока и возбуждения, вызванного событиями минувшей ночи, практически не осталось следа. Завидное самообладание компенсировало ему явную нехватку воображения – в этом он был полной противоположностью своего брата. У Лоуренса странных фантазий хватало на двоих.

С раннего утра Джон трудился, не покладая рук: рассылал телеграммы (одна из первых улетела к Эвелин Говард), составлял объявления для газет и занимался прочими печальными обязанностями, неизбежными для тех, чей дом посетила смерть.

– Не расскажете, как продвигается расследование? – спросил он. – Есть свидетельства того, что матушка умерла естественной смертью, или… или же нам надо приготовиться к худшему?

– По моему мнению, мистер Кавендиш, вам не стоит обольщаться ложными надеждами, – серьезно сказал ему Пуаро. – А можно узнать, что думают прочие члены вашей семьи?

– Мой брат Лоуренс убежден, что мы устроили бурю в стакане воды. По его словам, все указывает на обычный сердечный приступ.

– Вот как? Любопытно, весьма любопытно, – пробормотал себе под нос Пуаро. – А какова точка зрения миссис Кавендиш?

Словно тень пробежала по лицу Джона.

– Моя жена не делилась со мной своим мнением на этот счет.

Последовала неловкая пауза. Джон взял себя в руки, и чтобы разрядить обстановку, заговорил о другом.

– Я уже говорил вам, что мистер Инглторп вернулся?

Пуаро наклонил голову.

– Это поставило нас в крайне затруднительное положение, – продолжал Джон. – С одной стороны, нужно вроде бы вести себя с ним как обычно, но черт возьми, нельзя же требовать от людей, чтобы они любезничали за столом с предполагаемым убийцей! От этого мороз по коже пробирает!

Пуаро сочувственно кивнул.

– Да, мистер Кавендиш, ситуация и впрямь щекотливая. Хотел бы задать еще один вопрос: насколько я понял, мистер Инглторп накануне не вернулся домой, поскольку забыл ключ от входной двери. Причина ведь была в этом?

– Так он сказал.

– А вы совершенно уверены, что он и в самом деле не брал этот ключ – что никто его не брал?

– Нет, не уверен. Мне и в голову не пришло проверять. Мы держим этот ключ в ящичке комода, который стоит в холле. Я сию минуту сбегаю вниз и посмотрю, там ли он.

Пуаро с легкой улыбкой сдержал его порыв успокоительным жестом.

– Нет-нет, мистер Кавендиш, сейчас уже слишком поздно. Не сомневаюсь, что ключ лежит на своем законном месте. Даже если мистер Инглторп и забирал его, у него было достаточно времени, чтобы подбросить ключ обратно в ящик.

– Значит, вы думаете…

– Ничего я не думаю. Просто если бы кто-нибудь случайно заглянул в этот комод сегодня утром, еще до возвращения мистера Инглторпа и увидел там ключ от входной двери, это стало бы свидетельством в его пользу. Вот и все.

Джон был совершенно сбит с толку.

– Не беспокойтесь, – мягко сказал Пуаро. – Не стоит забивать голову всякими пустяками. И давайте, наконец, позавтракаем, раз уж вы были так добры пригласить меня к столу.

Все собрались в столовой. Учитывая обстоятельства, наше общество, конечно, нельзя было назвать веселой компанией. Люди, как правило, нелегко оправляются от подобного шока, и мы не стали исключением. Разумеется, правила хорошего тона требовали, чтобы за столом мы вели себя как ни в чем не бывало, однако я невольно спрашивал себя, так ли уж тяжело дается это самообладание обитателям Стайлз-Корта. Что-то не наблюдается ни следов слез на лицах, ни других признаков безудержной скорби. Очевидно, я не ошибся в первоначальном диагнозе и смерть миссис Инглторп глубоко потрясла одну лишь Доркас.

Поведение Альфреда Инглторпа, старательно игравшего роль убитого горем вдовца, я, конечно, в расчет не принимал – его отвратительная лицемерная фальшь никого не могла обмануть. Знает ли этот человек, что все считают его убийцей? – думал я. Не может он не догадываться, просто хорошо скрывает свои чувства, как и все мы. Терзает ли его страх разоблачения, или он уверен, что его злодеяние останется безнаказанным? Во всяком случае, атмосфера подозрительности и враждебности, буквально пропитавшая весь дом, должна его насторожить.

Впрочем, все ли здесь его подозревали? К примеру, что насчет миссис Кавендиш? Исподтишка я наблюдал за ней, пока она сидела во главе стола, как всегда сдержанная, грациозная и загадочная. В пепельно-сером платье с белоснежными кружевными манжетами, обрамлявшими изящные руки, она выглядела прелестно. Но лицо было непроницаемым, точно у сфинкса – Мэри при желании умела становиться такой. Она едва проронила несколько слов, и все же я чувствовал, как сила ее незаурядной личности непостижимым образом властвует над всеми собравшимися.

А юная Синтия? До подозрений ли ей? По-моему она выглядит усталой, даже больной. Она такая вялая и заторможенная, что это просто бросается в глаза. Я спросил, хорошо ли она себя чувствует, и она откровенно призналась:

– У меня самая адская головная боль, которую вы только можете себе представить.

– Еще чашечку кофе, мадемуазель? – заботливо предложил Пуаро. – Это вас взбодрит. Отличное средство, чтобы унять мигрень. – И, подскочив к Синтии, он схватил ее чашку.

– Только без сахара, – предупредила девушка, увидев, что он взялся за щипцы для рафинада.

– Без сахара, вот как? Решили поддержать режим военной экономии?

– Нет, я всегда пью кофе только так.

– Проклятье! – пробормотал Пуаро себе под нос, возвращая наполненную чашку.

Я один расслышал этот возглас досады и с любопытством взглянул на маленького бельгийца. Он как мог старался сдержать охватившее его волнение, но глаза его позеленели и стали точь-в-точь как у кошки – мне были знакомы эти симптомы, означавшие, что Пуаро услышал или увидел нечто крайне важное. Но что же случилось на этот раз? Как правило, мне трудно отказать в сообразительности, но сейчас, признаться, я не мог углядеть в случившемся ничего экстраординарного.

В это мгновение открылась дверь и вошла Доркас.

– Сэр, к вам мистер Уэллс, – сообщила она Джону.

Я вспомнил, что так зовут адвоката, которому миссис Инглторп написала прошлым вечером.

Джон вскочил.

– Проводи его в мой кабинет. – Затем он повернулся, чтобы пояснить для нас с Пуаро: – Это поверенный матушки. А еще он, – тут Джон понизил голос, – исполняет обязанности местного коронера. Ну, сами понимаете. Не желаете присутствовать при нашей беседе?

Мы согласились и следом за ним покинули столовую. Джон шел немного впереди, и я, воспользовавшись этим, шепнул Пуаро:

– Значит, будет дознание?

Пуаро кивнул с отсутствующим видом. Он был настолько поглощен какими-то своими размышлениями, что я уже я не мог сдерживать любопытство.

– Что с вами? Похоже, вы не слушаете, что я говорю.

– Ваша правда, мой друг. Я крайне обеспокоен.

– И чем же?

– Тем, что мадемуазель Синтия пьет кофе без сахара.

– Что? Вы же это не всерьез?

– Я абсолютно серьезен. Все же что-то здесь не так. Мой нюх не мог меня подвести.

– Какой еще нюх?

– Тот самый, из-за которого я настоял на исследовании этих кофейных чашек. Но чшш! Ни слова более!

Мы последовали за Джоном в его кабинет, и он закрыл за нами дверь.

Мистер Уэллс обладал довольно располагающей внешностью – и довольно типичной для юриста. Это был мужчина средних лет, с проницательным взглядом и непреклонными складками вокруг рта. Джон представил меня и моего друга и объяснил, почему нам необходимо присутствовать при встрече.

– Вы, конечно, понимаете, Уэллс – нельзя допустить огласки, – добавил он. – Мы все еще надеемся, что официального расследования удастся избежать.

– Вы вполне можете на меня положиться, – успокаивающим тоном произнес мистер Уэллс. – Постараюсь оградить вас от неприятностей и шумихи, связанной с дознанием, но, разумеется, оно необходимо, ведь никто из врачей не подписал свидетельство о смерти.

– Что ж, тогда и в самом деле…

– Этот Бауэрштейн – настоящее научное светило. Говорят, он крупнейший авторитет в области токсикологии.

– Неужели! – сказал Джон немного натянуто. И, поколебавшись, спросил: – А нас будут опрашивать как свидетелей – я имею в виду, должны ли мы явиться на дознание все как один?

– Ну, без сомнений, вызовут родственников и… э… э… мистера… эээ… Инглторпа.

Последовала выразительная пауза, и адвокат добавил в своей успокаивающей манере.

– Показания остальных свидетелей будут формальностью, их опросят лишь для протокола.

– А-а, ясно.

Слабый проблеск облегчения мелькнул на лице Джона. Меня это озадачило – я не усматривал в сказанном ни малейшего повода для радости.

– Если вы не против, проведем дознание в пятницу, – продолжал мистер Уэллс. – К этому времени мы уже будем знать результаты вскрытия – ведь оно состоится сегодня вечером?

– Да.

– Так, значит, пятница вас устроит?

– Вполне.

– Мой дорогой Кавендиш, нет нужды говорить, как меня огорчило это трагическое происшествие.

– В таком случае, мсье, не поможете ли нам с его разгадкой? – вступил в разговор Пуаро. Он подал голос впервые с тех пор, как мы переступили порог кабинета.

– Я?

– Да, ведь нам стало известно, что вечером накануне своей кончины миссис Инглторп писала вам. Это письмо должно было прийти с утренней почтой.

– Я получил его, но там нет никакой важной информации. Это просто записка с просьбой наведаться в Стайлз-Корт сегодня утром, поскольку миссис Инглторп требуется мой профессиональный совет в одном крайне важном деле.

– А она не намекнула, что это за дело?

– К сожалению, нет.

– Жаль, – вздохнул Джон.

– Очень жаль, – мрачно согласился Пуаро.

Наступила тишина. Какое-то время Пуаро, казалось, был полностью погружен в свои мысли. Наконец он встрепенулся и вновь обратился к адвокату:

– Мистер Уэллс, я хотел бы кое-что узнать у вас… конечно, если профессиональная этика позволит вам ответить. Кто наследует деньги миссис Инглторп в случае ее кончины?

Адвокат колебался не слишком долго:

– Очень скоро эта информация станет достоянием общественности, так что, с позволения мистера Кавендиша…

– Я не возражаю, – поспешно сказал Джон.

– … не вижу причин скрывать ее от вас. Согласно последнему завещанию, датированному августом прошлого года, после различных сравнительно небольших выплат, подарков слугам и так далее, и тому подобное, все ее состояние переходит пасынку, мистеру Джону Кавендишу.

– Но разве это… вы уж меня простите, мистер Кавендиш… не выглядит ли это ущемлением прав другого пасынка, мистера Лоуренса Кавендиша?

– Нет, вы не правы. Видите ли, по условиям завещания их отца, после смерти мачехи Джон наследует поместье, а Лоуренс получает весьма значительную сумму. Зная, что старшему пасынку придется содержать Стайлз, свои́ деньги миссис Инглторп оставила ему. На мой взгляд, весьма справедливое и мудрое решение.

Пуаро задумчиво кивнул.

– Я с вами согласен. Но, насколько я понимаю, по вашим английским законам, когда миссис Кавендиш повторно вышла замуж и сделалась миссис Инглторп, это завещание было автоматически аннулировано?

Мистер Уэллс утвердительно наклонил голову.

– Да, я как раз собирался сказать, что теперь этот документ утратил всякую силу.

– Ах, вот как! – Пуаро немного поразмышлял. – А самой миссис Инглторп об этом было известно?

– Не могу вам сказать. Вполне возможно.

– Она знала, – вмешался Джон. – Только вчера мы говорили с ней о том, что новый брак отменяет прежние юридические распоряжения.

– А! Тогда вот такой еще вопрос, мистер Уэллс. Вы сказали «последнее завещание». Значит, миссис Инглторп уже доводилось менять решение?

– В среднем не реже одного раза в год, – невозмутимо сказал Уэллс. – Она то и дело лишала наследства то одного, то другого члена семьи и писала очередное волеизъявление, такая вот у нее была причуда.

– Предположим, она без вашего ведома решила составить новое завещание в пользу кого-то, кто вообще не является членом семьи – ну, к примеру, в пользу мисс Говард. Вас бы это удивило?

– Нисколько.

– Ага. – Пуаро, казалось, исчерпал свои вопросы.

– Вы думаете, миссис Инглторп оставила все свои деньги мисс Говард? – с любопытством шепнул я ему.

В ответ Пуаро улыбнулся:

– Нет, не думаю.

– Тогда почему вы спросили…

– Чшш!

В это время к Пуаро обратился Джон Кавендиш.

– Хотите просмотреть бумаги моей матери вместе с нами, мсье Пуаро? Мистер Инглторп по собственной инициативе предоставил это нам с мистером Уэллсом.

– Что весьма упрощает дело, – пробормотал поверенный. – Поскольку формально он, разумеется, имеет полное право… – Мистер Уэллс не закончил фразу.

– Сперва займемся столом в будуаре, а потом поднимемся в ее спальню, – решил Джон. – Самые важные бумаги она хранила в лиловом портфеле, его содержимое нужно просмотреть очень внимательно.

– Да, – сказал адвокат. – Вполне возможно, там обнаружится завещание, датированное более поздним сроком, нежели то, что лежит у меня в конторе.

– Более позднее завещание существует, – подал голос Пуаро.

– Что?

Джон и адвокат испуганно воззрились на маленького сыщика.

– Вернее сказать, – невозмутимо продолжал мой друг, – оно существовало.

– Что вы имеете в виду, говоря в прошедшем времени? А что же с ним случилось?

– Оно сгорело!

– Сгорело?

– Вот именно. Посмотрите-ка на это. – Пуаро передал адвокату обугленный клочок из камина спальни миссис Инглторп и кратко пояснил, как и когда к нам попала эта улика.

– Но это мог быть и какой-то старый вариант завещания?

– Не думаю. По правде говоря, я практически убежден, что документ был написан не позднее, чем вчера днем.

– Что вы сказали? Это невозможно! – наперебой заговорили Джон и мистер Уэллс.

Пуаро повернулся к Джону.

– Соблаговолите послать за вашим садовником, и я это докажу.

– Если хотите… но я не понимаю…

Пуаро поднял руку.

– Исполните мою просьбу, а затем я отвечу на все ваши вопросы.

– Что ж, ладно, – Джон позвонил и вскоре явилась Доркас.

– Доркас, скажите Мэннингу, чтобы пришел сюда – я хочу с ним поговорить.

– Слушаюсь, сэр.

Служанка удалилась.

Мы ждали в напряженном молчании. Один только Пуаро, казалось, чувствовал себя совершенно непринужденно. Обнаружив пыль в уголке книжной полки, он заботливо вытер ее носовым платком.

Скрежет гравия под подошвами башмаков, подбитых гвоздями, возвестил о приближении Мэннинга. Джон вопросительно посмотрел на Пуаро. Бельгиец кивнул.

– Входите, Мэннинг, – окликнул Джон. – Надо побеседовать.

Помешкав, Мэннинг медленно прошел через французское окно и остановился как можно ближе к порогу. Картуз он держал в руках, тихонько покручивая туда-сюда. Несмотря на согбенную спину и шаркающую походку, он определенно был далеко не таким дряхлым, каким желал казаться, а проницательный острый взгляд никак не соответствовал дребезжащему старческому голосу и нарочито запутанной манере выражаться.

– Мэннинг, – сказал Джон, – этот джентльмен сейчас задаст вам несколько вопросов, и я хочу, чтобы вы на них ответили.

– Да, сэр, – пробормотал Мэннинг.

Пуаро стремительно вышел вперед. Мэннинг смерил его взглядом в котором явственно сквозило пренебрежение.

– Вчера днем вы сажали бегонии с южной стороны дома, не так ли, Мэннинг?

– Да, сэр, мы их посадили – я и Ви́ллам.

– А миссис Инглторп подошла к окну и окликнула вас, верно?

– Да, сэр, так и было.

– Расскажите своими словами, о чем вы и Уильям с ней беседовали.

– Да ничего такого. Она просто наказала Вилламу поехать на велосипеде в деревню и привезти бланк для завещания или как там его, я чойта запамятовал – она специально записала для него, как эта штука называется.

– И что же?

– А чо ж, он взял да и съездил, сэр.

– Но что было дальше?

– Мы продолжили с бегониями, сэр.

– А разве миссис Инглторп не позвала вас еще раз?

– Да, сэр, меня и Виллама – она нас кликнула к себе.

– А потом?

– Она велела нам войти и заставила расписаться внизу длиннющего бумажного листа – под тем местом, где она сама расписалась.

– А что-то вы успели прочитать – что-нибудь, написанное выше ее подписи? – резко спросил Пуаро.

– Нет, сэр, там промокашка лежала.

– И вы расписались там, где было велено?

– Да, сэр, сначала я, а опосля Виллам.

– А что она сделала с этой бумагой потом?

– Ну, значится, вложила в такой длинный конверт и заперла в какую-то лиловую коробку, которая стояла на столе.

– В котором часу она подозвала вас в первый раз?

– Я бы сказал, около четырех, сэр.

– А не раньше? Не могло ли это произойти, скажем, около половины третьего?

– Нет, сэр, чего-чего, а этого быть не могло. Уж скорее чутка позже четырех это случилось, чем наоборот.

– Спасибо, Мэннинг, больше у меня нет вопросов, – вежливо сказал Пуаро.

Старик покосился на хозяина, тот кивнул, и тогда Мэннинг, что-то пробурчав, коснулся пальцем лба в знак почтения и попятился обратно в сад.

Мы все уставились друг на друга

– Бог мой, какое невероятное совпадение! – пробормотал Джон.

– Что вы называете… совпадением?

– Ну, то, что моя мать составила новое завещание как раз в день своей смерти!

Мистер Уэллс откашлялся и сухо осведомился:

– А почему вы думаете, что это совпадение, Кавендиш?

– А вы… вы так не думаете?

– Вы же сами сказали, что вчера днем ваша матушка с кем-то не на шутку повздорила.

– Что вы имеете в виду? – голос Джона дрожал, он был бледен как полотно.

– В результате этой ссоры ваша матушка внезапно и очень поспешно составляет новое завещание. Его содержание навсегда останется тайной. Она не сообщила никому ни единого пункта. Без сомнений, она собиралась обсудить их со мной сегодня утром, но, увы, этому не суждено было случиться. Документ с последним волеизъявлением исчезает, а его тайну она уносит с собой в могилу. Кавендиш, я очень боюсь, что это не совпадение. Думаю, мсье Пуаро согласится со мной, что факты наводят на очень серьезные размышления.

– На что бы они ни наводили, мы должны поблагодарить Пуаро, что эти факты вообще стали известны, – перебил его Джон. – Возможно, мсье, я не вправе спрашивать, но все-таки – что именно заставило вас заподозрить, что матушка написала новое завещание?

Пуаро ответил с тонкой улыбкой:

– Старый конверт с каракулями и грядка свежевысаженных бегоний.

Не думаю, что Джон удовлетворился бы этим объяснением, но в этот момент раздался рев мотора, и, повернувшись к окну, мы увидели автомобиль, на полном ходу промчавшийся по подъездной аллее в направлении парадного крыльца.

– Эви приехала! Простите меня, Уэллс! – воскликнул Джон и поспешно вышел в холл.

Пуаро вопросительно посмотрел на меня.

– Мисс Говард, – объяснил я.

– О, как я рад, что она вернулась! У этой женщины есть голова и есть сердце, Гастингс, пусть бог и не дал ей красоты!

Я последовал за Джоном в холл, где мисс Говард старалась выпутаться из многочисленных слоев вуали, обмотанных вокруг ее шляпы для защиты от пыли. Когда наши глаза встретились, меня пронзило острое чувство вины. Эта женщина убежденно и настойчиво предупреждала меня о грозившей беде, а я, увы, не внял ее словам. Как легкомысленно, с каким пренебрежением я выбросил из головы ее пламенные просьбы позаботиться о миссис Инглторп! И как же я раскаивался теперь, когда опасения мисс Говард подтвердились столь роковым образом! Она-то хорошо знала, что представляет из себя Альфред Инглторп. Останься она в Стайлзе – и, как знать, негодяй мог бы устрашиться ее зорких глаз и трагедии удалось бы избежать.

Я испытал огромное облегчение, ощутив хорошо запомнившееся, крепкое до боли рукопожатие. В ее глазах была скорбь, но не укор. Покрасневшие веки свидетельствовали, что она долго и горько плакала, но манеры ее ничуть не изменились – выражалась она по-прежнему грубовато и отрывисто.

– Выехала сразу, как получила телеграмму. Как раз вернулась с ночного дежурства. Арендовала машину. Самый быстрый способ добраться сюда.

– И, конечно, у вас за все это время маковой росинки во рту не было? – спросил Джон.

– Не было.

– Я так и думал. Пойдемте в столовую, завтрак еще не убрали со стола, и я распоряжусь, чтобы для вас заварили свежего чаю. – Он повернулся ко мне. – Гастингс, позаботьтесь о ней, ладно? А меня ждет Уэллс. А, вот и мсье Пуаро. Вы знаете, Эви, он помогает нам в этом деле.

Мисс Говард обменялась рукопожатием с Пуаро, но при этом с подозрением оглянулась на Джона.

– Что вы имели в виду под словом «помогает»?

– Помогает с расследованием.

– Нечего тут расследовать! Его уже арестовали?

– Кого арестовали?

– Как это «кого»? Альфреда Инглторпа, разумеется!

– Эви, дорогая, будьте осторожны в своих высказываниях. Лоуренс считает, что матушка скончалась от сердечного приступа.

– Нашли кого слушать! Лоуренса! – фыркнула мисс Говард. – Бедняжку Эмили убил Альфред Инглторп, я давно говорила, что этим дело кончится.

– Эви, дорогая, не кричите. Что бы мы ни думали и кого бы ни подозревали, лучше нам пока помалкивать. Дознание состоится не раньше пятницы.

– Чепуха! Еще чего вздумали, ждать до пятницы! Нет, вы тут просто рехнулись! – Мисс Говард была поистине великолепна в своем взрыве негодования. – Да он до пятницы триста раз успеет смыться за границу! Если у него есть хоть капля мозгов, он не станет смирненько сидеть и ждать, пока его повесят.

Джон Кавендиш беспомощно смотрел на нее.

– Понимаю, в чем дело – вы наслушались лекаришек! – продолжала бушевать Эви. – Да разве можно им доверять? Что они вообще понимают? Или совсем ничего, или так много, что становятся опасны. Уж мне ли не знать, мой собственный отец был врачом. Наш малютка Уилкинс – величайший олух, которого я когда-либо встречала. Сердечный приступ! Да, это на него похоже – ляпнуть такую несуразность! Когда любой здравомыслящий человек в момент сообразил бы, что ее отравил муж. Я предупреждала бедняжку, что он прикончит ее в ее же собственной постели и вот, нате вам, он так и сделал. А все, на что вы способны – бубнить всякий вздор о «сердечном приступе» и «дознании в пятницу». Постыдились бы, Джон Кавендиш!