Текст книги "В августе жену знать не желаю"

Акилле Кампаниле
В августе жену знать не желаю

Тебе, моему Гаэтано, тебе, моя Пинучча. Вы еще не родились, когда впервые вышел этот роман о любви и море (еще бы: больше сорока лет назад!) Сегодня, в новом издании, я снова посвящаю его вам, а вместе с вами – немного и новым поколениям, которым он не знаком, чтобы он донес до вас отзвук мира, кажущегося уже таким далеким и окрашенного в воспоминании в цвета счастья.

I

– Сынок.

– Папа.

– По-моему, эта гостиница как раз для нас.

– Я собирался сказать тебе то же самое.

– Чистая. Красивая. По крайней мере, снаружи. Тут мы отдохнем что надо. А скажи: ты рад этой свадьбе?

– Если ты рад, то и я рад.

– Но это же ты женишься, сынок.

– Правда? А я думал, что ты.

– Сынок, разговоры об этом идут уже полгода, мы все устроили по почте, тебе даже прислали фотографию невесты, которая сегодня приезжает из Америки, и ты до сих пор не понял, что жених – это ты? У меня руки опускаются!

– Так это я? Вот здорово! Дай-ка рассмотрю получше фотографию.

– На, смотри.

– Какая красивая!

– Вы еще не знакомы, но это ничего. У вас еще будет время познакомиться. Нет. Не надо. Фотография пусть будет у меня, а то все равно потеряешь. Куда ты поставил цветы?

– В чемодан.

– В чемодан?

– Я боялся, что они попортятся.

– Сынок, лучше бы ты молчал, чем говорить такое. Я тебя выучил, потратил на твое образование тысячи, и вот результат. Надеюсь, что невеста не заметит этого до свадьбы.

– А если заметит после?

– А после она увидит, что ты идеальный муж. А если до, она за тебя не пойдет.

– Как это?

– Так женщины устроены. До свадьбы они хотят, чтобы муж был гением. А после замужества им нужен совершенный болван.

* * *

Когда Андреа Мальпьери и его отец Джедеоне вошли в вестибюль гостиницы «Бдительный дозор», заполненный отдыхающими в ожидании ужина, какой-то крупный мужчина – он прохаживался перед дверью Дирекции в сопровождении пятерых молодых людей – позвал:

– Арокле!

Стоявший в коридоре официант покраснел как рак, но не двинулся с места. Он стыдился своего имени. А зря, потому что хоть Арокле – и не слишком обычное имя, но совершенно не позорное. Но что тут поделаешь. Этот человек, который был бы счастлив, если б его звали по-другому – то была его давняя мечта, – стыдился, как вор, когда к нему обращались по имени на людях, и начинал смотреть в потолок, чтобы все думали, что зовут кого-нибудь другого. Пустая предосторожность, поскольку всем уже было известно, что его зовут Арокле, и других Арокле от Палермо до Гавра больше не было с тех пор, как еще один единственный другой Арокле – какой-то старый идиот – скончался от разрыва сердца, случившегося как раз по причине его имени. Более того, официант «Бдительного дозора» даже пользовался популярностью благодаря своему имени. Когда он шел по улице, люди показывали на него друзьям и говорили, прикрывая ладонью рот:

– Видишь вон того? Его зовут Арокле.

– Ну да? – восклицали друзья.

Прохаживавшийся взад-вперед крупный мужчина крикнул:

– Скотина!

– Чего изволите? – сказал Арокле, вбегая в зал. При виде вновь прибывших он развел руками и произнес: – О!

Введенный в заблуждение таким широким жестом, Андреа горячо его обнял.

– Эй! – воскликнул пораженный отец. – Что это еще за нежности?

– Я увидел, как он идет мне навстречу, раскрыв руки, – объяснил юноша. – Я и подумал, что он хочет меня обнять.

Отец схватился за голову.

– Сын мой! Сын мой! – горестно простонал он. – Обниматься с официантами!

– По правде сказать, – проговорил Арокле, – я никогда бы не посмел обнять этого господина. Я просто хотел сказать: «О, сколько сегодня народу!»

– Могу я переговорить с хозяином? – спросил Джедеоне.

Арокле пришел в замешательство.

– Хозяин? – пролепетал он, покраснев. – Его нет дома.

– Дома он, – прогремел здоровяк, продолжавший нервно прохаживаться. – Он дома, но прячется.

* * *

На самом деле синьор Афрагола, хозяин гостиницы «Бдительный дозор», находился под замком в помещении Дирекции, по причине вчерашних бифштексов. В определенном отношении он не был идеальным хозяином гостиницы. О нем рассказывали ужасные вещи. Например, однажды летом некто прожил две недели в «Бдительном дозоре», потом уехал и снова приехал летом следующего года. Синьор Афрагола выставил ему счет за все зимние месяцы, объяснив, что при отъезде тот оставил в номере свой воротничок, вследствие чего Дирекция сочла, что он намеревался оставить номер за собой. Добавим, кому это интересно, что жертвой этой хитрой уловки был как раз нервно прохаживавшийся здоровяк.

* * *

– Тогда, – сказал Джедеоне официанту, понизив голос, – я поговорю с вами. – Он отвел его в сторону: – У вас номера есть?

Арокле, полный подозрений, огляделся по сторонам.

– Да, – прошептал он.

– Мне нужно четыре, – сказал Джедеоне, – на втором этаже, с видом на море.

– Сожалею, – сказал официант. – Номера на втором этаже уже заняты вон теми господами.

Он показал на нервно прохаживавшихся здоровяка и пятерых молодых людей. Джедеоне подошел к компании:

– Я уверен, что вы готовы мне уступить…

– Что именно?

– Свои номера.

– Да ни за что, – отрезал один из молодых людей, смерив его взглядом.

– Если вы думаете, что сможете запугать меня, – воскликнул Джедеоне, – то вы ошибаетесь.

– Да если бы вы знали, – возразил тот, – с кем имеете дело, – не разговаривали бы так.

– Ну и кто же вы?

– Если вам угодно, я очень известный человек. И вы видели мою фотографию в журналах бессчетное число раз.

Джедеоне всмотрелся.

– Не узнаю, – сказал он. – Напомните.

– Я, – сказал молодой человек, – позирую в группе силача-гренадера, который поднимает на руках артиллерийский лафет и пятерых своих товарищей одновременно. Для помещения в журналах.

– Ух ты, вот это силища! – воскликнул Андреа с восхищением в глазах.

– Журналисты, – пробормотал Джедеоне. – К черту! Лучше держаться от них подальше.

Он поспешно отошел.

Другие отдыхающие выразили свое восхищение молодому человеку, который обвел окружающих довольным взглядом и спросил:

– А хорошо я придумал, что сказал ему, что позирую в группе силача-гренадера?

– А что, – разочарованно протянула одна девушка, – это неправда?

– Сущая правда, – ответил тот.

– Вообще-то, – заметила одна дама, внимательно разглядывавшая его в лорнет, – не очень верится, судя по вашей комплекции.

Молодой человек был щуплого сложения.

– Дело в том, – пояснил тот, – что не я выступаю в роли силача-гренадера. Я один из тех, в группе, которых силач-гренадер держит на руках, вместе с артиллерийском лафетом.

– А! – воскликнул Джедеоне, снова подходя к ним. – Так вот почему мне ваша физиономия немного знакома. Вы тот, кто сидит на левой руке, если не ошибаюсь.

– Именно.

Джедеоне пожал ему руку.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он. – Я давно этого желал.

Молодой человек поклонился. Затем, показав на прохаживавшегося здоровяка, сказал:

– Силач-гренадер – это он. А вот эти господа, – добавил он, показывая на молодых людей, – это остальные участники труппы.

Произошел обмен приветствиями.

– А не найдется у вас местечка и для моего сына? – спросил Джедеоне, который как раз старался куда-нибудь пристроить Андреа.

– Мне очень жаль, – ответил силач-гренадер, – но мы укомплектованы. Даже более того, могу вам сказать, что уже не смогу долго держать всю эту компанию на руках – содержать ораву из пяти ртов, да еще и жерло.

– Меня, – сказал Андреа, – устроило бы совершенно скромное местечко, где-нибудь на одном из ваших бедер, которые, насколько мне помнится, пока что не заняты.

Силач-гренадер махнул рукой, как бы говоря, что об этом и думать не стоит – по крайней мере, на этот момент, – и Джедеоне повторил свою просьбу насчет номеров на втором этаже.

– Скоро, – пояснил он, – прибудут из Америки на пароходе «Эстелла» супруги Суарес, которые едут, чтобы присутствовать на свадьбе своей дочери Катерины с моим сыном Андреа. Если бы вы были так добры…

– Никак нельзя, – ответил силач-гренадер. – Мы ожидаем приезда наших жен, которые должны вот-вот прибыть после триумфальных гастролей по Америке. Они ездили туда позировать в группе «Веселые купальщицы на прекрасном пляже в Майами резвятся с водяным мячом».

– О! – воскликнул Джедеоне. – Так это те самые знаменитые и милые девушки?

– Уже много лет они успешно справляются с этой важной ролью, благодаря которой столь прославились, – ответил силач-гренадер. – А сейчас, выполнив свою миссию, они возвращаются домой, и тоже на «Эстелле».

– Этого судна, – сказала одна из отдыхающих, которые дожидались ужина, – очень ждут еще и потому, что на нем должен прибыть Ланцилло.

– Знаменитый ловелас? – спросил Джедеоне, помрачнев.

– Именно! – воскликнула, хлопая в ладоши, рыжая девушка с веснушчатым лицом.

Сидевший рядом с нею молодой человек недовольно на нее покосился.

– Ну если уж на то пошло, – холодно сказал он, – «Эстеллу» трепетно ждут все местные горничные, потому что на берег сойдут крепкие ребята из экипажа.

– Точно, – сказал силач-гренадер. – А в котором часу прибывает пароход?

– По-моему, в двадцать тридцать пять, – сказал Джедеоне. – Впрочем, сейчас узнаем. – Он позвал: – Арокле!

Арокле, который как раз входил, охотно провалился бы от стыда, когда услышал, как его зовут по имени. Он принялся равнодушно насвистывать.

– Болван! – крикнул ему силач-гренадер.

– Чего изволите?

– Принеси сегодняшнюю газету, – велел ему Джедеоне.

– Единственное, что есть свежего в этой гостинице, – с горечью заметил силач-гренадер.

Но не успел Джедеоне раскрыть газету, как из его груди вырвался крик.

– Что с вами? – с тревогой стали спрашивать окружающие.

– А то, – сказал Мальпьери, теребя газетный лист, – что этот номер старый.

– Прошу прощения, синьор, – с достоинством произнес Арокле, – он от 27 августа 1930 года, а сегодня и есть 27 августа 1930 года.

Джедеоне снова стал внимательно рассматривать газету, посмотрел на дату, пробежал глазами заметки, потом снова взглянул на дату и пробормотал:

– Ничего не понимаю.

Газета пошла по рукам.

– Интересно, – сказал молодой человек с правой руки гренадера, – новости очень старые, а число сегодняшнее.

Силач-гренадер смотрел то на дату, то на заметки с выражением крайнего недоумения на лице. Наконец он фыркнул и выругался.

– Ты что же это вытворяешь? – набросился он на Арокле, – ты принес нам газету от 27 августа 1930 года до Рождества Христова!

Он швырнул газету в лицо официанту, который пробормотал в страшном замешательстве:

– Прошу прощения, я увидел 27 августа 1930 года и не подумал…

– Разве ты не видел, что после даты стоит «до Рождества Христова»? Вот скотина!

* * *

Пока Арокле в полнейшем расстройстве удалялся, силач-гренадер обратился к Джедеоне:

– Сил моих больше нету, совершенно никаких сил в этой гостинице. Прочтите-ка вот это, примера для.

Он вынул из кармана и сунул под нос старику рекламный листок гостиницы. Среди перечня услуг: ванная, зал для написания писем, прекрасная кухня, – стояло слово «труба».

– Вы знаете, что значит это слово? – спросил он.

Джедеоне снял очки, которые водрузил было для чтения, и посмотрел на силача-гренадера.

– Быть может, – пробормотал он, – тут намек на водосточную трубу? Хотя, – продолжал он, немного помолчав, – не понимаю, что привлекательного может быть в том, что гостиница оборудована водосточной трубой. – Он секунду подумал и продолжал: – Если только хозяин, в приступе порядочности, не хотел предупредить постояльцев, что в здании нет водопровода. В таком случае «труба» может означать систему подачи воды, в противоположность водопроводу, который, как известно, размещается внутри здания. И хозяин, может быть, хотел сказать: ладно, водопровода нет, но зато – у всякой медали есть обратная сторона – несмотря на его отсутствие у нас есть водосточная труба.

Силач-гренадер не перебивал и с состраданием глядел на него. В конце он воскликнул:

– Нет-с, милостивый государь! Здесь слово «труба» употреблено в своем обычном смысле. В гостинице нет фортепиано, и хозяин решил положить в салоне для постояльцев трубу – для тех из них, кто хотел бы помузицировать.

– Прекрасная мысль! – воскликнул Джедеоне.

Андреа покраснел.

– Папа, – сказал он, – ты, надеюсь, не собираешься играть на этой трубе?

– Даже более того, – возразил Джедеоне, – я хочу сыграть на ней, как только «Эстелла» войдет в порт.

Силач-гренадер усмехнулся:

– Не получится.

– Это почему? – спросил Джедеоне, начинавший терять терпение.

– Почему? – переспросил тот голосом, в котором клокотало возмущение. – Почему? Поверите ли, если скажу, что за все две недели, которые я живу в этой злосчастной гостинице, мне еще ни разу не удалось сыграть на трубе?

– Ну да, – заметил Джедеоне, – это не простой инструмент.

– Не в этом дело, – возразил силач с нарастающим волнением. – А в том, что этой трубой физически невозможно завладеть – даже на короткое время. Захвачена! Прибрана к рукам! Монополизирована одним постояльцем, старым нахалом по имени Джанни Джанни, который желает играть на ней один и только один, и даже имел наглость утащить ее к себе в номер, потому что, дескать, он не доверяет чужим губам и не хочет подцепить дурной болезни. Представляете? Вы представляете?

Все прислушались. С верхнего этажа гостиницы доносился ужасный рев трубы.

– Но я, – продолжал силач-гренадер, повышая голос, – предъявил ультиматум хозяину. Завтра или труба, или я подаю в суд.

– Это более чем справедливо, – заметил Джедеоне.

Гренадер стукнул кулаком по столику и прибавил:

– Здесь все имеют право играть на трубе, и если другие молчат, как бараны, я не буду молчать. Я заплатил, – громогласно закончил он, – и буду играть на трубе.

* * *

Но обвинительная речь несчастного силача оказалась прерванной, поскольку Арокле, разложив по накрытым столам в сквере несколько тарелок, на которые что-то было положено, выдал, как это всегда бывало в часы приема пищи, мрачную шутку:

– Кушать подано.

Тем не менее – хотя почти все постояльцы были люди веселые и понимали шутки, – гости прошли в сквер, ведя любезные беседы, и расселись за столы. Из темного окна Дирекции синьор Афрагола с беспокойством следил за лицами постояльцев; не слыша протестов, он перевел дух и, просунувшись в окошко, выходившее на кухню, сказал:

– Кажется, пронесло. Смелее! Давайте картошку и…

Но тут он подпрыгнул. Послышался голос силача-гренадера, который кричал:

– Арокле!

Арокле, красный как рак, сделал вид, что не слышит проклятого имени.

– Этот бифштекс, – ревел сварливый атлет, – это вчерашнее отварное мясо!

– Могу поклясться жизнью… – начал официант.

– Не клянись! – заорал силач. – Меня одурачили. Потому что если бы вы в своем рекламном проспекте написали, что здесь кормят отвратительными бифштексами, я бы поехал в другое место.

– Но неужели вы думаете, – заметил Арокле, – что мы могли напечатать такое?

Синьор Афрагола, сидя в темной комнате, кусал себе руки, чтобы заглушить рыдания. А силач-гренадер продолжал:

– Это же конина…

– Синьор, – неожиданно вмешался обедавший за соседним столом старик, – нас всех от вас тошнит. Вы прекратите когда-нибудь? Не нравится вам этот пансионат, уезжайте себе, мы только порадуемся!

Силач-гренадер посинел. Он повернулся к Джедеоне и прошептал:

– Это как раз тот, кто присвоил трубу: Джанни Джанни! Не смотрите! Он напрашивается на дуэль со мной…

Он уткнулся взглядом в тарелку и больше не протестовал. Но Джанни Джанни – внешность которого напоминала Леонардо да Винчи, только потолще, пониже ростом, без бороды, помоложе, словом – ничего общего с Леонардо да Винчи, – продолжал, обращаясь к окружающим:

– Он уже полчаса мучает нас своими жалобами. И каждый день одно и то же! Но надо же иметь уважение к другим постояльцам! Склочник! Скандалист! Форменный…

Тут из-за стола силача-гренадера прокричал молодой человек, занимавший правое бедро:

– Да сами вы скандалист порядочный! Сколько можно? Молчали бы уж! Давайте пообедаем мирно и спокойно!

Джанни Джанни замолк. Но другой молодой человек, который в ансамбле обычно располагался на затылке силача-гренадера, сказал коллеге с правого бедра:

– Чего ты вмешиваешься в чужие разговоры?

– Он поступает, как ему заблагорассудится, – воскликнул молодой человек с левой руки, – и это его дело.

– Гадюка!

– Гюрза!

– Змея занзибарская!

Полетели тарелки, и вскоре группа силача-гренадера превратилась в человеческое месиво, где щуплые молодые люди славно друг друга мутузили; в конце концов силач-гренадер взял всех на руки, вдобавок поставил на подбородок для равновесия бутылку вина и сказал, вставая:

– А сейчас сочтемся.

В этот момент сильный порыв ветра встряхнул листья на деревьях, подхватил и понес салфетки, вспыхнули две или три молнии, послышался удар грома, похожий на выстрел из пушки, и в то же мгновение на сквер обрушился сильнейший ливень.

Началась суматоха. Все отдыхающие бросились в помещение с тарелками в руках; Арокле остался сражаться со стихией, чтобы хоть что-нибудь спасти. Он встряхивал салфетки, переворачивал корзинки с хлебом и бутылки, смотрел под столы.

– Всё съели? – спросила посудомойка, высунувшись из окна кухни с алчными глазами.

– Всё! – рявкнул официант. – До последней корочки хлеба!

* * *

Вестибюль гостиницы напоминал лагерь.

Андреа, прижавшись носом к стеклу, наслаждался зрелищем улицы, превратившейся в бурный поток.

– Дождь еще не кончился? – спросил у него отец.

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Ты же смотришь в окно!

Андреа пожал плечами.

– С неба падает много воды, – сказал он, – но я не знаю, дождь ли это.

– А что же еще, сынок? Ты хоть не говори такое вслух.

Раздосадованный Джедеоне позвал Арокле.

– Принесите мне напиток, – сказал он ему.

– А меня, – добавил молодой человек, который обычно устраивался на затылке у силача-гренадера, – поноси на закорках.

То была единственная платная услуга, о которой просил молодой человек, вечно ходивший без денег.

Арокле присел на корточки, но вдруг с улицы ворвался, как метеор, промокший до нитки носильщик; в страшном волнении, бормоча сдавленным голосом:

– Дорогу, дорогу, – он кинулся к двери Дирекции и принялся бешено в нее колотить.

* * *

Наступила полная тишина.

Носильщик заколотил еще сильнее.

Изнутри не доносилось ни звука.

– Может, хозяину плохо? – пробормотал кто-то.

Носильщик принялся пинать дверь ногами, рискуя вышибить ее. Наконец, внутри послышался странно носовой голос:

– Минуточку!

– Синьор Афрагола, синьор Афрагола! – кричал вошедший. – Ужасная новость! Ради бога, откройте!

Прошло несколько мгновений в тишине и неописуемом беспокойстве. Наконец, дверь медленно отворилась, но вместо синьора Афраголы, хозяина пансионата, ко всеобщему изумлению появилась внушительная фигура гусара с встопорщенными усами, шапкой на голове и саблей на боку. Все почтительно встали, – в удивлении, ибо не знали, что в гостинице проживает подобное лицо.

– Синьор, – произнес гусар, спокойно и важно, обращаясь к носильщику, – здесь нет никакого синьора Афраголы, и мне неизвестно, кто это такой.

– Но как же так? Хозяин гостиницы… – пробормотал носильщик.

На что гусар:

– Гостиница… хозяин… Что означают эти слова?

– Да как же! – закричал носильщик, – синьор Афрагола!

– Никогда не слыхал про такого, – отвечал гусар.

Но силач-гренадер, увидев, как тот незаметно подмигивает носильщику, подскочил к нему, сорвал с него шапку, быстрым движением руки отодрал длинные усы, приклеенные на марле и прокричал:

– Шут гороховый!

Перед ошеломленными взорами собравшихся предстала сконфуженная физиономия синьора Афраголы. Разоблаченный, он опустил голову – его охватило сильнейшее смущение. Бедняга, опасаясь настроений постояльцев, иногда бывал вынужден маскироваться, чтобы выйти за продуктами, не рискуя быть узнанным, или же чтобы просто передвигаться по гостинице. Но это у него не всегда получалось: нередко какое-нибудь неосторожное слово или оплошность его выдавали, так что узнавали его почти всегда.

Так, не далее как утром того же дня постояльцы яростно гонялись по причине нехороших отбивных котлет за бородатым монахом с пронзительными, по-разбойничьи сверкавшими из-под капюшона глазами. Возможно, что и вечером переодетого гусара ждала такая же участь, если бы носильщик не повторил свой крик:

– Ужасная новость!

– Ну, говори, – сказал ему Афрагола.

– Говорите! – закричали все.

Носильщик с трудом справился с волнением.

– Несколько минут назад… – пролепетал он, тяжело дыша, в потрясении.

– Ну же!

– …застигнутая бурей в наших водах, потерпела кораблекрушение…

– «Эстелла»! – воскликнул силач-гренадер, дрожавший всем телом. Носильщик печально кивнул.

– «Эстелла», – эхом отозвался он.

– Ах! – закричал Джедеоне. – Этого следовало ожидать!

Последовала сцена отчаяния.

– Сынок! – сказал Джедеоне.

– Что, папа?

– Корабль затонул.

– Ну да?

– Ты что, не слышал, что сказал носильщик?

– Да он, наверное, пошутил.

– Сейчас я побью тебя ногами. Пойдем попытаемся спасти пассажиров.

– Арокле, – пробормотал Афрагола.

Официант покраснел до корней волос и притворился, что не слышит.

– Арокле! – повторил хозяин, который знал об этой слабости своего работника, – не валяй дурака!

– Что прикажете? – произнес преданный слуга.

– Возьми фонарь, пойдем посмотрим, можно ли спасти хотя бы тех несчастных, которые забронировали номер у нас.

Все двинулись к выходу.

На улице дождь недавно прекратился, слышались журчание воды, продолжавшей течь по обочинам дороги, и шум шагов людей, торопившихся к берегу моря, поскольку новость о кораблекрушении уже успела облететь весь город.