Текст книги "Испытание декретом"

Глава 7
Арина
Дети рушат планы

Арине казалось, что она живет внутри елочной игрушки: всегда темно и блестит со всех сторон – это город украсили к Новому году, а день стал еще короче. Снега, как всегда, не было, и от этого делалось как-то тоскливо. Праздничного настроения не ощущалось. На работе все были взбудоражены изменениями, радовались, украшали офис и под шумок практически не работали. Итальянцы почти такие же лентяи, как русские, а из-за того, что у них праздник на неделю раньше, их офис переставал работать примерно с начала декабря. Арине не хотелось участвовать в приготовлениях и одобрять нерабочее настроение, поэтому она закрылась у себя в кабинете и попросила ее не беспокоить. Все равно в ее присутствии у сотрудников не получится с чистой совестью бездельничать.

Ей хотелось побыть одной и подумать. Сегодня ей еще и к психологу идти.

Смех, доносившийся через стену, был невыносим. Арина поняла, что если сейчас срочно не уйдет, то наорет на всех. Быстрым движением она смела со стола несколько листов бумаги, ежедневник, телефон и наушники, надела пальто, шапку и шарф и тихо выскользнула из офиса, никого не встретив на пути – все были на офисной кухне. «Лодыри!» – подумала Арина, оступилась и чуть не упала на скользкой лестнице: пара ступенек, но довольно страшно. До психологического центра она решила сегодня идти пешком. У нее была куча времени, она тепло оделась, как ей казалось, тем более что сидеть на месте она все равно не могла.

Арина шла и разглядывала прохожих, гадая, кто они. Сначала было просто – студенты из института неподалеку шли плотной гурьбой к остановке общественного транспорта. А вот куда и зачем идет сильно пожилая дама с палочкой, ей отгадать не удалось. Может быть, на почту или ругаться в Сбербанк? Пара – мужчина и женщина, среднего возраста, довольно строго одетые, – наверное, шла после работы выпить. Открывают дверь паба. Арине вдруг тоже захотелось выпить холодного пенного пива, плотного, нефильтрованного, где за кислинкой скрывается горчинка. Не то чтобы Арина так любила пиво, просто сегодня она была сама не своя.

Неожиданно начали мерзнуть руки, и иллюзия того, что она одета по погоде, рассеялась. Где же могут быть ее перчатки, взяла ли она их? Пару минут тщетно поискав перчатки, Арина смирилась с тем, что их нет, и засунула руки в противоположные рукава пальто – на манер муфты. И это было бы даже удобно, если бы не тяжелая дамская сумочка, которая болталась на локте, неприятно его оттягивая. Хорошо, что уже недалеко!

Через десять минут она пришла в психологический центр, но оставалось еще время до приема. Администратор сразу предложила ей кофе, Арина с благодарностью согласилась. Когда к ней подошла Инна Васильевна и пригласила в кабинет, она уже блаженно жевала шоколадную конфетку, которую ей принесли к кофе.

– Здравствуйте, я нарисовала генограмму, – как только села в кресло, сказала Арина.

– Отлично. Показывайте, рассказывайте, – сказала Инна Васильевна.

– Я нарисовала несколько вариантов, не могла найти правильный. Больше всех мне понравился этот – тут все поместились, а до этого для кого-то все время не хватало места.

– Как интересно! Кто не помещался? – спросила Инна Васильевна.

– Сначала Кристину было некуда впихнуть, в следующей версии – родителей Федора.

– В каких вы отношениях?

– С родителями Федора? В нормальных. Мы редко видимся, созваниваемся раз в пару месяцев, они живут в Выборге. Они не очень общительные люди, нас это устраивает, особенно меня. Я бы не выдержала еще парочку родственников таких же, как мои.

– А какие ваши родственники? – спросила Инна Васильевна.

– Мне бабушка – папина мама – на днях звонила. Хотела рассказать, что Кристина беременна. Когда узнала, что я беременна… ой, в смысле, знаю о беременности, очень разозлилась. Им всем нужно быть в гуще событий, все знать, во всем участвовать.

– Как вы хорошо сказали! Понимаю вас. Вам бы хотелось большей дистанции в общении с ними?

– Наверное, да. С бабушки по папиной линии можно и начать генограмму. Я не знала, но, оказывается, это второй брак дедушки, до этого его первая жена умерла при родах. А бабушка Валя была его аспиранткой. Она говорит, что всегда любила деда. А он был довольно скуп на эмоции – не знаю, любил ли он что-то, кроме работы.

– Что вы еще знаете об обстоятельствах рождения своего папы? – спросила Инна Васильевна.

– Ничего, все было хорошо. Он был крупным и здоровым. Бабушка сказала, что она очень хотела ребенка. Про папу с мамой я рассказывала. Я была ранним ребенком, мама сдавала экзамены с животом. Я так понимаю, что это была случайность, но они поженились. Я тоже легко родилась и почти не болела в детстве.

– А по материнской линии? – спросила Инна Васильевна.

– Мама родилась у дедушки с бабушкой тоже рано. Бабушка только поступила в театральный институт, она хотела быть актрисой и почти сразу забеременела. Взяла академический отпуск, хотела выйти через год учиться опять, но ее родители не поддержали. Дедушка плавал, тоже не мог помогать, поэтому ей пришлось идти в кулинарный колледж.

– Ваша мама была нежеланным ребенком?

– Бабушка, конечно, никогда этого не говорила, но, наверное, да. Она до сих пор дома нам театр одного актера устраивает. Может быть, и я тоже… Хоть мне и говорят, что это была счастливая случайность, но поженились они уже после моего рождения. И мне всю жизнь твердили о важности предохранения, чтобы не наделать глупостей. Я никогда не думала, что у всей моей семьи проблемы с детьми. Может, догадывалась, но никогда вслух этого не говорила, – Арина сидела, как на похоронах. Только не понимала, что она оплакивает – жизни бабушки и мамы, которые остановились и пошли совсем по другому пути с появлением детей, или себя и свою жизнь, которая остановилась и без детей не продолжается. – Значит, мне нужно развестись, встретить кого-то и случайно забеременеть, чтобы у меня был ребенок? – спросила Арина.

– А вы этого хотите? – ответила Инна Васильевна.

– Мне нужно выбирать: Федор или ребенок? Я люблю мужа, я не хочу жить ни с кем другим. Но будет ли он меня любить, если я не смогу ему родить?

– Как вы думаете, что бы он ответил, если бы ему задали такой вопрос? – спросила Инна Васильевна.

– Не знаю. Он всегда такой спокойный, как будто его это вообще не беспокоит. Он говорит, что нам некуда торопиться, что это не соревнование и будет так, как будет.

– А вы думаете по-другому?

– После нашей последней встречи я много размышляла. Если бы не беременность Кристины, я думаю, мне бы не было так плохо. Вы когда-нибудь смотрели церемонию награждения премией «Оскар»? Наверное, на всех соревнованиях так, но там это особенно наглядно. На большом экране показывают лица номинантов, кто-то зачитывает их фамилии еще несколько секунд после этого, затем на экране лица всех, а потом уже дают крупно лицо победителя. И я всегда удивляюсь, как они сдержанны. Это ведь главная актерская награда в США!

– Почему вы сейчас привели именно этот пример? Чем он вам близок?

– Может, тем, что я не актриса и мне тяжело держать лицо. К тому же я не могу радоваться тому, что у Кристины будет ребенок. И мне это не нравится, я сама себе не нравлюсь такой. Злой и завистливой.

– Вы думаете, вы злая и завистливая? – с улыбкой спросила Инна Васильевна.

– Мне так кажется.

– А может быть такое, что ваш отец ненамеренно создал ситуацию конкуренции между вами и Кристиной?

– Как он мог это сделать?

– Как будто кого-то он любит больше, а кого-то – меньше. Как было до развода ваших родителей? Кого он любил больше, по вашему мнению, – вас или маму? – спросила Инна Васильевна.

– Конечно, меня! Но разве это не нормально?

– В каждой семье по-своему. Чуть раньше вы сказали мне, что любите своего мужа больше, чем возможного ребенка, если бы пришлось выбирать.

– Но ведь это чисто гипотетически было сказано.

– Мне кажется, что любовь к мужчине и ребенку – это разные чувства. И если возникает соревнование «больше – меньше», значит, кто-то его поощряет, – сказала Инна Васильевна.

– Я подумаю об этом.

Арина сидела в кресле и не хотела думать о том, что ей лезло в голову. У нее самый лучший в мире папочка, как можно в этом сомневаться!

– Я говорю вам сегодня неприятные вещи, но мы любим так, как нас научили родители. Те, кому не хватало родительской любви, всю жизнь ищут чужого одобрения, чужой любви и признания. Раньше была очень распространена идея, что детей нельзя залюбливать, чтобы они не сели на голову. Но эту идею многие понимали неправильно. Ее смысл в том, что у детей должны быть четкие границы. И что в четком режиме ребенку живется проще и понятнее. Но для этого нужна доля строгости. А в нашей культуре почему-то отбрасывали все лишнее и оставляли только строгость. Не обнимай, не жалей – привыкнет к рукам и станет мамсиком. Как обычно мальчиков воспитывали? Не плачь, ты же мальчик! Поэтому у большинства взрослых мужчин дефицит любви, который они стараются компенсировать в отношениях.

Арина сидела, глубоко забравшись в кресло и обнимая руками подушку, будто закрывая живот. Почему-то взгляд ее сфокусировался на браслете психолога – на нем была какая-то подвеска, которая крутилась, пока она говорила. Так как психолог активно жестикулировала, то в этот момент она была похожа на сурдопереводчика.

– Судя по моей генограмме, я должна была родить в двадцать лет? Теперь без шансов? – тихо и безэмоционально спросила Арина.

– Нет, конечно. Теперь вы знаете историю своей семьи, вы ее уже меняете. Узнайте, что было еще на поколение раньше. Как женились и как рождались дети в тех семьях? История ребенка, который рушит планы, идет по женской линии. Узнайте, кто ее начал. Ваша бабушка или раньше? Может быть, ваша прабабушка? В любом случае, в ваших силах закончить это.

Оговорка по Фрейду – обиходное название обмолвки, частный случай явления, описанного З. Фрейдом в исследовании «Психопатология обыденной жизни» (1901). Вместе со всякого рода незначительными описками и машинальными действиями охватывается термином «парапра́ксис». Фрейд предположил, что с виду незначительные и бессмысленные ошибочные действия служат для реализации бессознательных желаний, являясь компромиссными образованиями, создаваемыми соответствующим сознательным намерением и частичным одновременным осуществлением бессознательного желания.

Глава 8
Психолог
Супервизия, пенис и жаба

Инна Васильевна ехала в такси домой после пяти консультаций в психологическом центре. Пока это был ее максимум, и она возвращалась домой выжатая как лимон. Специально вызывала такси, зная, что поездка за рулем ее окончательно измотает. А дома ее ждет маленькая девочка, у которой режутся зубы, и муж, у которого уже немного дергается глаз от ее капризов.

Но сегодня она неожиданно для себя чувствовала какой-то подъем. Она позвонила мужу. Из телефона доносились звуки мультика. Девочке ложиться спать через час, она должна быть в ванной, но Инна волевым усилием подавила в себе раздражение и продолжила:

– Длинный день… Может, сериальчик посмотрим?

– Да. Давай. Глаша днем почти не спала, может, вырубится и поспит ночь. Мечты, мечты!..

– Как вы, любименький? Как ваш день прошел? Что вы кушали? – засыпала она его вопросами.

– Я не помню. Наверное, ничего не ел. Галчонок тоже отказывается. Давай ей дадим на ночь обезболивающее? Она так мучается, всеми игрушками чешет десны. У меня вся футболка мокрая от ее слюней, надо переодеться.

– Хорошая идея. Тогда точно получится спокойно отдохнуть вечером. Завтра у меня день супервизии и скайпа, смогу спать на два часа дольше, поэтому ночью подежурю.

Инна взяла на руки дочку. Пухлый комочек счастья, который сейчас был явно не в духе: рука – во рту, на лице – древнерусская тоска.

– Иди ко мне на ручки, цветочек! – заворковала Инна.

– Она с рук сегодня не слезает, в туалет и то ходил под вопли. Будем ее купать? – спросил муж.

– Нет, наверное. Новых криков моя психика не вынесет. Думаю, ничего страшного, если денек пропустим, – ответила Инна.

Через час Инна с мужем сидели на кухне в полутьме и тишине и смаковали холодный чай, который остыл, пока они укладывали малышку. Усталость после длинного дня отпускала волнами, с каждым глотком становилось все уютнее, глаза закрывались и хотелось близости.

– Любименький, тебе снилось когда-нибудь, что ты женщина? – спросила Инна.

– С чего такие вопросы? – удивился ее муж.

– Клиентка сегодня интересный сон рассказала, вынесу его завтра на супервизию. Ей приснилось, что она мужчина. Как в фильмах, где герои меняются телами, но никто этого не замечает или будто бы так было всегда.

– И к чему это?

– Определенно зависть к пенису. Шутка! Хочу завтра с коллегами обсудить. Сама не очень понимаю. Мне никогда подобное не снилось, – сказала Инна.

– Это та новенькая, которая держала Глашу, когда Жанна не могла открыть коляску?

– Ага.

– Глаше она понравилась, значит, пенис ее не очень портит, – сказал муж.

– Портит – забеременеть мешает, – сказала Инна.

– Ну, знаешь ли, тут или то, или другое. Или беременность, или в Книгу рекордов Гиннесса, – ответил муж.

– Может, в кроватку, заодно свой мне покажешь? – засмеялась Инна.

– Давай здесь, в спальне девочка чутко спит, – подхватил ее интонацию муж.

Как только они торопливо разделись и начали целоваться, девочка действительно проснулась и заплакала.

– Как чувствует! – сказала Инна. – Пойду к ней. Если хочешь выспаться, можешь здесь диван разложить. Чувствую, ночка будет долгой.

Наутро Инна Васильевна чувствовала себя так, будто ее пожевали и выплюнули. Дочка всю ночь хныкала во сне, у нее резались очередные зубы, причем создавалось такое ощущение, что все сразу. Десны были опухшими и, судя по ее состоянию, очень болели. Обезболивающее помогало, но ненадолго. Поэтому Инне пришлось всю ночь малышку гладить, успокаивать и качать. Муж, как она и предложила, расположился на кухне. Хоть кто-то из них чувствовал себя человеком.

– Любименький, вари кофе скорее, у нас осталось двадцать минут! Потом у меня супервизия и два клиента после. А я пойду попробую умыться, что ли, хотя вид мой вряд ли станет лучше, – сказала Инна и убежала в ванную.

– Как Глаша? – крикнул муж вслед.

– Ты что орешь? Она спит, – зашипела на него в ответ Инна.

Двадцать минут спустя, делая глоток кофе из чашки, Инна поймала себя на мысли, как классно было бы, если бы никто сегодня не пришел. И сама удивилась. Надо больше отдыхать, решила она, открыла общий чат, поздоровалась с коллегами и начала:

– Доброе утро! Я бы хотела вам опять рассказать о девушке, о которой я говорила в прошлый раз: 25 лет, замужем, хочет ребенка, но не может забеременеть. У нас с ней было еще четыре встречи. Она рассказывала про отношения с отцом. Что она была папиной дочкой, и развод родителей на нее сильно повлиял. Но в тот же год она познакомилась с будущим мужем. Рассказала про новую жену отца, с которой они в хороших отношениях. Но еще тревога и бессонница появились, когда она узнала о ее беременности. И эта амбивалентность – во всем. Она должна бы чувствовать злость, зависть, конкуренцию, а она рассказывает, какие они подруги и как она за них рада. Еще рассказала сон.

Ей снится, что она мужчина, но никто этого не замечает. Она гуляет по лесу с какой-то сильно пожилой женщиной, во сне она знает, что это ее прапрабабушка. Потом она теряется, паникует, зовет на помощь. Перед ней, как в сказке, появляется жаба, страх уходит, и она берет ее в руку. На этом все. Что вы думаете? Интерпретировать она его не захотела и практически игнорировала мои интерпретации. Когда я задавала ей проясняющие вопросы, она с неохотой мне отвечала. Казалось, что она жалеет, что поделилась со мной, – рассказала Инна Васильевна.

– Какой психоаналитичный сон! Особенно в свете того, что вы у нее предполагаете психологическое бесплодие, верно? – сказал Антон Павлович.

– Да, все так, – сказала Инна Васильевна.

– Какой у вас конкретно запрос на эту супервизию? – спросила как всегда точная Татьяна.

– Какую выбрать стратегию работы с ней? У нас было уже девять встреч, но в основном во время них она говорит, а я пассивный слушатель. При этом я чувствую ее скрытую агрессию ко мне и к терапии.

– Волшебный сон: присвоила себе фаллос и не знает, что с ним делать! Или нет? Она что-нибудь говорила про чувства, которые у нее вызвала эта метаморфоза? – спросила Надежда.

– Тревогу, удивление, непонимание. Торжества и тщеславия не было – если я вас правильно понимаю, – ответила Инна Васильевна.

Надежда хихикнула и кивнула головой. Инна была такая уставшая, что без улыбки ответила на кивок совсем незаметным движением головы. Надоели неофиты, которые везде Фрейда и его банан видят.

– Инна, если вас больше всего волнует прогноз и стратегия работы, то вы все правильно делаете. Не вмешиваетесь, доброжелательно ее выслушиваете, не навязываете ей своих советов. Так вы и должны продолжать. Она будет очень медленно продвигаться, вам к этому нужно привыкнуть и не чувствовать вину за то, что вы якобы ничего не делаете. Она вам доверяет, поделилась сном. И я согласен про амбивалентность. Она будто не до конца уверена, кто она. И как она может стать матерью, пока не разберется? – сказал Антон Павлович.

– Она нарисовала вам свою геносоциограмму? – спросила Мария из Тель-Авива.

– Да, мы ее в прошлый раз обсуждали. В истории ее семьи много браков из-за беременности и много детей, которые рушат планы родителей, – ответила Инна.

– Какой у вас на нее контрперенос? – спросила Татьяна.

– Я чувствую себя беспомощной и бесполезной, – ответила Инна Васильевна.

– Обесценивание. Может быть, она себя так же в своей семье чувствует – что она не заслуживает места и не может есть хлеб, пока не докажет свою ценность? А у нее нет проблем с пищей, весом?

– Визуально она очень худенькая. Про еду рассказывала вскользь, что у нее в последнее время совсем нет аппетита и она ест только тогда, когда почувствует слабость и головокружение, – ответила Инна Васильевна.

– Это может быть анорексией? – спросила Татьяна.

– Не знаю, заострю на этом внимание на следующих сессиях. Желание все контролировать у нее присутствует и довольно ярко выражено, – ответила Инна Васильевна.

– Как ее изначальный запрос про бессонницу? – спросила Татьяна.

Сегодня она опять выглядела безупречно. У Инны вырвался тяжелый вздох, когда она посмотрела на нее, а потом на себя.

– Я на последней встрече почти в дверях спросила, как она спит. Она так удивилась этому вопросу, будто и не было у нее бессонницы никогда. И сказала, что все прекрасно. У меня даже возникла мысль: может, и не было этой бессонницы вовсе? Просто нужен был какой-то веский повод, чтобы обратиться за помощью?

– Любопытно, – сказал Антон Павлович и продолжил: – Как вы интерпретировали этот сон пациентки?

– Я читала, что жаба – это символ женского плодородия, и предположила, что во сне она встречается со своей частью, которая может иметь детей, и начинает чувствовать себя хорошо. А к этому ее подводит женщина ее рода и исчезает – помогает, а потом оставляет ее. Как будто дает разрешение или направление. Какая-то отжившая и ненужная часть уходит и дает место новому.

– И ей это не понравилось? – спросила Мария.

У нее опять жарило солнце и бликовало на экране компьютера. Как, наверное, хорошо жить в Израиле!

Инна развела руками.

– Но ведь это так поэтично и оптимистично! – воскликнула Мария.

Контрперенос – ответная эмоциональная реакция аналитика на чувства анализанта в процессе терапевтического взаимодействия.

Обесценивание – один из защитных механизмов психики, при котором мы резко снижаем значимость того, что на самом деле для нас очень важно. Обесценить можно все подряд: людей, эмоции, достижения. Оборотной стороной обесценивания является идеализация. Чем совершеннее казался объект или фантазия об этом, тем мучительнее будет разочарование, что это не так.

Глава 9
Психолог
Подведение итогов

У Инны раскалывалась голова. Она не знала, что такое мигрени, и в общем-то была вполне себе здоровым человеком до того, как начала работать психологом. Но последние полгода, как только возобновила практику после рождения дочки, стала часто простужаться и ее начали преследовать головные боли. Она знала, что значит ее боль. То, что она больше не может думать и работать и должна дать себе перерыв, а лучше – полноценный отдых. Но это было только в мечтах. Дома она была мамой Глаши и женой своего мужа, а на работе – мамой всем своим клиентам.

«Как справляются многодетные матери?» – вдруг подумала она. Помнить, что у кого и когда происходит. Успевать всех пожалеть, приободрить, дать тепло и внимание. Если детей трое, прикинула про себя Инна, это еще возможно, а если пять или семь? Сейчас у нее было семь постоянных клиентов, и она иногда чувствовала, что не справляется. Может, конечно, по ее золотому стандарту и только в ее голове. Потому что все они к ней ровно и исправно ходили, кроме двоих, которые постоянно опаздывали, переносили занятия и не хотели платить деньги. Но это был их внутренний процесс, а не ее недоработка. В их системе ценностей и жизни им необходимо было нападать на границы терапии и отыгрывать свои внутренние конфликты, разрешить которые они в принципе и пришли. И когда эти двое начнут платить и приходить, можно будет, как бы парадоксально это ни звучало, начинать разговор о завершении работы. Инна усмехнулась про себя и отвлеклась от мыслей. Снова запульсировала точка боли над ухом, эхом отдаваясь в носовые пазухи и надбровные дуги.

Инна постаралась отвлечься. Ей нужно сегодня подвести итоги. Через пару дней начнется новый год. И сегодня она дала себе время подсчитать количество сессий клиентов, напомнить, с каким запросом они обратились, к каким промежуточным результатам они уже пришли. Навести порядок в бумагах. Сложить в папке записи по каждому клиенту в один файлик, добавить туда записи с супервизий и ее сегодняшние мысли. Она понимала, что многие ее коллеги делают по-другому – каждый раз после сессии они записывают свои гипотезы и чувства о клиенте. Но она не успевала. Ей нужно было всегда бежать – либо к следующему клиенту, либо домой. Поэтому она решила делать реперные точки, отсечки о проделанной работе, раз в месяц или несколько. И сегодня ей казалось важным закончить год на правильной ноте.

Инна поймала себя на этой мысли, когда уже пару минут смотрела на папку, в которой лежали файлики клиентов. Она была зеленая и шершавая, такого успокаивающего цвета: глубокий зеленый, как сочная трава после дождя или зимняя пушистая елка.

Елка – она забыла купить елку! Это провал. Мысли в голове Инны заметались, как мячики, причиняя еще бо`льшую головную боль. Ей нужно было сегодня купить елку, а уже почти полдесятого вечера. Психологический центр закрывается в десять, и она обещала еще подвезти администратора, которая живет неподалеку от нее. Муж ее убьет! У них и так в последнее время отношения ухудшились, и дело не в них, а в том, что нервы уже натянуты до предела и любая фраза может вызвать взрыв.

Инне расхотелось ехать домой. А ведь еще полчаса назад она блаженно фантазировала, как сможет лечь в свою кровать под мягкое одеяло и если даже не выспаться, то потом додремать на детском игровом коврике, пока дочка будет исследовать специально на такой случай припрятанную коробку с игрушками. Может быть, для кого-то это звучало дико. Но их дочка просыпалась всегда очень рано и с тех пор как начала ползать, ей нужен был коллектив после пробуждения. Она не хотела сидеть в своей кроватке даже с игрушками – ей нужно было быть в движении. И если ты спал в кровати, ей обязательно нужно было пытаться залезть к тебе. Но это не получалось и могло кончиться катастрофой – она уже однажды, не рассчитав силы, упала с кровати, перебравшись через защитный рубеж подушек.

Инна считала, что если их с мужем устраивает такой сценарий, то почему бы и нет? Если их дочке важно быть рядом с ними, а они могут это обеспечить, зачем сопротивляться? Она знала, что есть другие дети, более спокойные и вдумчивые. Те, которые любят поспать и хорошо кушают. Но свою она ни на какую другую менять бы не стала и мужественно спала на детском коврике, представляя собой горный хребет Казбек, который Глаша неутомимо преодолевала.

– Инна, я закончила. Едем? – администратор Галя вырвала ее из этих мыслей.

– Да-да! – Инна торопливо встала, взяла сумочку, и они вышли в ночь.

Только в центре Петербурга зимняя ночь выглядела так, будто у тебя в глазах начался салют. Вокруг все искрилось и играло красками. Снега не было – обычно он уравновешивал и резонировал с общей пестротой. Сейчас асфальт покрывала коварная корочка наледи. И в ней, как в зеркале, играл и отражался свет. У Инны даже перехватило дыхание. Она достала телефон, пытаясь сфотографировать эту красоту, но все же это была ночь, и получались либо огоньки на черном фоне, либо высвеченные куски пространства, если снимать со вспышкой.

Когда Инна приехала домой, все уже спали. Она тихонько легла так, чтобы никто не проснулся. Дочка лежала посередине между ними, и Инне стало грустно, что она не может обнять мужа, прижаться к нему и уснуть так, как она привыкла за многие годы совместной жизни.

Открыла глаза она оттого, что проснулась дочка. И чувствовала себя выспавшейся. 6:02 – показывали в темноте часы. «Удивительно!» – подумала она. Встала, взяла на руки Глашу и пошла осуществлять их обычный утренний моцион. Она порадовалась, что спала всю ночь. Удивительно, что Глаша не ела ночью. Но, вспомнив, в какой позе проснулась, Инна поняла, что, вероятнее всего, кормила дочку грудью во сне. И это ее беспокоило. Как можно так устать, что кормишь, не просыпаясь? Инна надеялась, что за неделю новогодних выходных она успеет отдохнуть и выспаться.

Муж проснулся гораздо позже, но все равно в дурном настроении.

– Ты обещала купить елку, – вместо «доброго утра» сказал он.

– А ты обещал сделать меня счастливой, – ответила она.

И хотя это должно было звучать как шутка, фраза повисла в воздухе оскорблением.

Чуть позже, за завтраком, беседа на натянутых нервах продолжилась.

– Я сегодня пойду встречаться с друзьями после полуночи. А завтра к нам приедет моя мама, – сказал муж Инны.

– Что?! – вырвалось у Инны. – А я? Мои желания не учитываются? Может, я тоже хочу в бар с друзьями!

– Зачем? Ты же кормишь! Или хочешь производить алкогольное молоко? – поднял бровь ее муж.

– Значит, мне можно только работать, ведь на молоко это никак не влияет, – начала злиться Инна.

– Мне все друзья говорят, что я обабился, сидя дома. Мама тоже считает: не мужское это дело – мыть посуду, – сказал он.

– Ты сейчас видишь иронию?

– Что? – не понял он.

– Что взрослому мужику его мама говорит, что мужское дело, а что нет, – ответила Инна.

Она уже сдерживалась из последних сил. Она терпеть не могла его маму, и упоминания о ней всегда ее бесили. Эти чувства были взаимны. Поэтому ее приход в гости был неожиданным и неприятным событием.

– Не трогай мою маму! Ты знаешь, что она еще не оправилась после папиной смерти, – сказал ее муж.

– Это было пять лет назад. Ну сколько можно разыгрывать карту скорбящей вдовы? – Инна перестала сдерживаться, и гнев вырвался наружу.

– Не смей так говорить о моей матери! У тебя-то уж точно есть кто-нибудь пообеспеченней меня на примете? Пара месяцев траура – и веселая вдова снова выйдет замуж, да? Может, и не надо ждать?

– Что за бред ты несешь?! – уже кричала ослепленная гневом Инна, потеряв всякий контроль над собой.

– Не буду мешать твоему светлому будущему! – И муж вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Глаша плакала у нее на руках, испуганная этой сценой. Инна не понимала, что происходит. Она начала успокаивать дочку, рассказывать ей, что они сегодня поедут гулять, покупать елку, а потом будут наряжать ее игрушками. Она ходила взад и вперед по их маленькой кухоньке, тихонько покачивая малышку, воркуя одни и те же фразы по третьему, четвертому или пятому кругу, когда наконец дочка начала успокаиваться. Но все равно она испуганно жалась к ней и не хотела сползать на пол. Инна поняла, что сейчас невозможно будет продолжать этот разговор, но все равно хотела понять, что случилось с ее мужем. Тогда она услышала, как хлопает входная дверь.

«Ну пусть погуляет, проветрится, может, еще и елку купит», – подумала Инна.