Текст книги "Сладость на корочке пирога"

– Мертвый бекас? – переспросила Дафна, презрительно кривя губы.

– Да, мисс Флавия и полковник вчера нашли его на заднем крыльце. У меня до сих пор мурашки по коже. Как он там валялся, глаза застывшие, клюв торчит вверх, а на клюве наколота бумажка.

– Нед! – воскликнула Офелия, шлепнув по столу. – Ты была права, Даффи. Это знак любви!

На Пасху Дафна читала «Золотую ветку» и рассказала Офелии, что примитивные ритуалы ухаживания из Южных морей дожили до наших просвещенных времен. Это лишь вопрос терпения, говорила она.

Я тупо переводила взгляд с одной на другую. Периодически я совершенно не понимала своих сестер.

– Мертвая птица, жесткая, как доска, с торчащим клювом? Что это за знак такой? – поинтересовалась я.

Дафна спряталась за книгой, а Офелия слегка покраснела. Я выскользнула из-за стола и оставила их хихикать над супом.

– Миссис Мюллет, – спросила я, – вы не говорили инспектору Хьюитту, что мы никогда не видели бекасов в Англии до сентября?

– Бекасы, бекасы, бекасы! Последнее время я только и слышу об этих бекасах. Отойди в сторону, будь добра, ты стоишь там, где надо помыть.

– Почему? Почему мы не видим бекасов до сентября?

Миссис Мюллет выпрямилась, поставила щетку в ведро и вытерла мокрые руки о передник.

– Потому что они в другом месте, – торжествующе заявила она.

– Где?

– О, ты знаешь… они, как и все птицы, мигрируют. Они где-то на севере. Насколько я знаю, они могут пить чай с Санта-Клаусом.

– Что вы имеете в виду под «где-то на севере»? Шотландию?

– Шотландия! – презрительно сказала она. – О нет, дорогуша. Даже сестре моего Альфа, Маргарет, доводилось добираться до Шотландии во время каникул, а она не бекас… – Миссис Мюллет добавила: – Хотя ее муж бекас и есть.

У меня в ушах зашумело, потом щелкнуло.

– А Норвегия? – спросила я. – Могут бекасы проводить лето в Норвегии?

– Полагаю, что да, дорогая. Тебе надо посмотреть в книге.

Да! Разве инспектор Хьюитт не сказал доктору Дарби, что у них есть основания полагать, что незнакомец в саду приехал из Норвегии? Откуда они узнали? Сказал бы мне инспектор, если бы я спросила?

Вероятно, нет. Это дело мне придется разгадывать самостоятельно.

– Беги, детка, – сказала миссис Мюллет. – Я не могу уйти домой, пока не помою пол, а уже час дня. Пищеварение Альфа, должно быть, в ужаснейшем состоянии.

Я отошла к задней двери. Полиция и коронер уехали и забрали тело с собой, и огород теперь казался странно опустевшим. Доггера нигде не было видно, и я забралась на низкую часть стены, чтобы поразмыслить.

Действительно ли Нед оставил бекаса на крыльце в знак любви к Офелии? Она, кажется, убеждена в этом. Но если это сделал Нед, где он взял бекаса?

Две с половиной секунды спустя я схватила «Глэдис», перекинула ногу через седло и второй раз за день помчалась как ветер в деревню.

Скорость играла существенную роль. Никто в Бишоп-Лейси еще не знал о смерти незнакомца. Полиция не скажет ни одной живой душе, и я тоже.

Сплетня распространится не раньше, чем миссис Мюллет домоет пол и пойдет в деревню. Но, как только она вернется домой, новость об убийстве в Букшоу распространится, словно чума. До этого времени я должна выяснить то, что мне надо.

7

Когда я затормозила и прислонила «Глэдис» к куче бревен, Нед еще работал во дворе. Он управился с бочками из-под пива и теперь медленно выгружал сырные головки размером с мельничный жернов из припаркованного грузовика.

– Привет, Флавия, – сказал он, увидев меня и хватаясь за возможность отложить работу. – Хочешь немного сыру?

Не успела я ответить, как он вынул из кармана угрожающего вида нож и с пугающей ловкостью отрезал кусок стилтона. Потом отрезал кусок для себя и вгрызся в него, как выразилась бы Дафна, «с чавкающим смаком». Дафна собирается стать писательницей и выписывает в старую бухгалтерскую книгу фразы из романов, производящие на нее впечатление. Я обратила внимание на «чавкающий смак», когда последний раз подсматривала, что она читает.

– Была дома? – спросил Нед, бросив на меня косой застенчивый взгляд. Я видела, к чем он клонит, и кивнула.

– И как мисс Офелия? Доктор приходил?

– Да, – сказала я, – полагаю, он был сегодня утром.

Нед полностью заглотил наживку.

– Она до сих пор зеленая, да?

– Теперь скорее желтая, – ответила я. – Оттенок скорее сульфура, чем купрума.

Я выучила, что ложь, скрытая подробностями, как горькая пилюля сахаром, проходит намного легче. Но на этот раз, едва произнеся это, я поняла, что перестаралась.

– Эх, Флавия! – сказал Нед. – Ты водишь меня за нос.

Я подарила ему свою лучшую улыбку туповатой деревенщины.

– Ты меня поймал, Нед, – призналась я. – Полностью признаю свою вину.

В ответ он, словно странное зеркало, отразил мою улыбку. На миг я подумала, что он передразнивает меня, и начала сердиться. Но потом поняла, что он и правда рад, что разгадал меня. Это был мой шанс.

– Нед, – приступила я, – если бы я задала тебе ужасно личный вопрос, ты бы ответил?

Я подождала, пока до него дойдет вопрос. Общение с Недом напоминало телеграфную переписку с едва умеющим читать корреспондентом из Монголии.

– Конечно, я отвечу, – сказал он, и плутоватый блеск в его глазах намекнул мне, каким будет продолжение. – Естественно, я могу не сказать правду.

Мы хорошенько посмеялись, и я перешла к делу. Я начала с тяжелой артиллерии.

– Ты ведь без ума от Офелии, правда?

Нед облизал губы и оттянул пальцем воротник.

– Она очень хорошая девушка, отдаю ей должное.

– Но разве ты не хочешь в один прекрасный день обосноваться вместе с ней в коттедже с соломенной крышей и воспитывать выводок детишек?

К этому моменту по шее Неда поднялась краснота до самых ушей, словно ртуть по термометру. Он стал похож на птицу, надувающую глотку, чтобы привлечь самку. Я решила, что надо ему помочь.

– Просто предположим, что она хотела бы видеться с тобой, но отец не позволяет. Предположим, что тебе могла бы помочь ее младшая сестра.

Краснота начала спадать с его шеи. Я подумала, что он сейчас заплачет.

– Ты на самом деле думаешь так, Флавия?

– Честное слово, – подтвердила я.

Нед протянул свои мозолистые пальцы и пожал мне руку с неожиданной нежностью. Как будто я прикоснулась к ананасу.

– Дружеское рукопожатие, – сказал он, что бы это ни значило.

Дружеское рукопожатие? Мне что, только что продемонстрировали секретное рукопожатие какого-то сельского братства, проводящего встречи на залитых лунным светом церковных погостах и в тайных рощах? Я теперь принята в члены и должна участвовать в ужасных кровавых полуночных ритуалах в тайных местах? Интересная перспектива!

Нед ухмылялся, как череп «Веселого Роджера». Я взяла его за руку.

– Слушай, – сказала я. – Урок номер один: не подкладывай мертвых птиц на крыльцо любимой девушке. Это приличествует только мартовскому коту.

Нед непонимающе взглянул на меня.

– Я оставлял цветы один или два раза, в надежде, что она заметит, – сказал он.

Вот это новость. Должно быть, Офелия уносила букеты к себе в комнату, чтобы повздыхать над ними, до того как кто-то из домочадцев успевал заметить.

– Но мертвые птицы? Ты меня знаешь, Флавия. Я бы не стал этого делать.

Если бы я заранее поразмыслила над этим вопросом, я бы сообразила, что это так и есть. Но зато мой следующий вопрос попал точно в цель.

– А Мэри Стокер знает, что ты вздыхаешь по Офелии? – Эту фразу я услышала в каком-то американском фильме – «Встреть меня в Сент-Луисе» или «Маленькая женщина», и мне первый раз подвернулся случай ее использовать. Как Дафна, я запоминала слова, но не записывала их в бухгалтерские книги.

– Какое Мэри имеет к этому отношение? Она дочь Тулли, и больше ничего.

– Перестань, Нед, – сказала я. – Я видела тот поцелуй утром… когда проходила мимо.

– Ей нужно было утешение. И все.

– Из-за какого-то типа, который подкрался к ней сзади?

Нед вскочил на ноги.

– Черт побери! – воскликнул он. – Она не хочет, чтобы это выплыло наружу.

– Когда она перестилала простыни?

– Ты сам дьявол, Флавия де Люс! – зарычал Нед. – Уходи отсюда! Возвращайся домой!

– Скажи ей, Нед, – послышался тихий голос, я обернулась и увидела Мэри в дверях.

Она стояла, одной рукой опираясь на косяк, а второй сжимая блузку у шеи, как Тэсс д’Эрбервилль[22]22
  Героиня романа Томаса Харди «Тесс из рода д’Эрбервиллей», жертва несчастного стечения обстоятельств.


[Закрыть]. С близкого расстояния я разглядела, что у нее натруженные красные руки и явное косоглазие.

– Скажи ей, – повторила она. – Теперь тебе уже все равно, верно?

Я сразу же поняла, что она меня недолюбливает. Житейский факт – девушка сразу понимает, нравится ли она другой девушке. Фели говорит, что между мужчинами и женщинами поврежденная телефонная связь и мы никогда не знаем, кто повесил трубку. Имея дело с мальчиком, никогда нельзя понять, он стукнул тебя, потому что хотел причинить боль или шутил, но с девочками все становится ясно в первые три секунды. Между девочками происходит бесконечный молчаливый обмен сигналами, словно радиообмен между берегом и кораблями в море, и этот тайный код точек и тире сигналил, что Мэри меня терпеть не может.

– Ну же, скажи ей! – крикнула Мэри.

Нед тяжело сглотнул и открыл рот, но у него не вырвалось ни звука.

– Ты Флавия де Люс, не так ли? – обратилась она ко мне. – Одна из девиц Букшоу. – Она бросила мне эти слова, словно торт в лицо.

Я молча кивнула с таким видом, словно я неблагодарное создание из господской усадьбы, которому надо потакать. Лучше подыграть, подумала я.

– Пойдем со мной, – сказала Мэри, поманив меня жестом. – Шевелись побыстрее и сохраняй тишину.

Я проследовала за ней в темную каменную кладовую и затем по прилегающей лестнице, которая винтом поднималась на второй этаж. Наверху мы оказались в месте, которое, должно быть, когда-то служило шкафом для белья: высокий квадратный буфет, теперь заставленный полками со средствами для стирки и уборки, мылом и восками. В углу были беспорядочно свалены метлы и швабры, и кругом царил всепроникающий запах карболки.

– Тсс, – прошептала она, яростно сжимая мою руку. Приближались звуки тяжелых шагов, кто-то поднимался по тем же ступеням, что и мы только что. Мы вжались в угол, стараясь не уронить швабры.

– Это будет чертов день, сэр, когда лошадь Котсуолда возьмет чертов приз! На вашем месте я бы поставил на Морскую Звезду и наплевал на советы, которые вы получили от какого-то чертова засранца из Лондона, который не отличит скакуна от ломовой лошади.

Это был Тулли, делившийся с кем-то конфиденциальной информацией о скачках так громко, что его можно было услышать в Эпсон-Даунс. Другой голос пробормотал что-то заканчивающееся на «как-как», когда звуки их шагов стихли в переплетении обшитых панелями коридоров.

– Нет, сюда, – прошипела Мэри, потянув меня за руку. Мы скользнули за угол в узкий коридорчик. Она извлекла связку ключей из кармана и тихо открыла последнюю дверь слева. Мы вошли внутрь.

Мы очутились в комнате, которая, по видимости, не менялась с тех времен, когда королева Елизавета навестила Бишоп-Лейси в 1592 году во время одного из своих летних переездов. Мне бросились в глаза деревянный потолок, оштукатуренные стены, маленькое окошко со свинцовым стеклом, приоткрытое с целью проветривания, и широкие половицы, вздымавшиеся и опускавшиеся, словно океанская зыбь.

У одной стены стоял потрескавшийся деревянный стол, под одну из ножек которого подсунули «Справочник железных дорог» (выпуска октября 1946 года), чтобы она не шаталась. На столе были два непарных стаффордширских кувшина в розово-кремовых цветах, гребень, щетка и маленькая черная кожаная коробочка. В углу у открытого окна стоял дешевого вида пароходный кофр из прорезиненной фибры, облепленный цветными наклейками. Рядом стояло простое кресло с недостающим подлокотником. В противоположном конце комнаты располагался деревянный гардероб, выглядевший так, словно его приобрели на благотворительной распродаже подержанных вещей. И кровать.

– Это здесь, – произнесла Мэри. Она заперла дверь на ключ, и я первый раз повернулась к ней, чтобы получше рассмотреть ее. В грязно-сером свете из покрытого копотью окна она казалась старше, чем та девушка с натруженными руками, которую я только что видела при ярком свете дня во дворе.

– Полагаю, ты никогда не была в такой маленькой комнате, не так ли? – презрительно сказала она. – Вы там, из Букшоу, редко посещаете бедлам, да? Посмотри на психов – посмотри, как мы живем в наших каморках. Кинь нам печенье.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила я.

Мэри повернула лицо ко мне, и я ощутила на себе пронзительность ее взгляда.

– Эта твоя сестрица – Офелия – прислала тебя с письмом для Неда, и не говори мне, что нет. Она воображает, что я неряха, но это не так.

В этот самый миг я пришла к выводу, что мне нравится Мэри, пусть она даже недолюбливает меня. Человек, знающий слово «неряха», стоит того, чтобы попытаться сделать его своим другом.

– Послушай, – заявила я, – никакого письма нет. То, что я сказала Неду, – просто прикрытие. Ты должна помочь мне, Мэри, я знаю, что ты это сделаешь. В Букшоу произошло убийство…

Вот! Я произнесла это!

– … и никто еще не знает об этом, кроме тебя и меня – ну и убийцы, естественно.

Она смотрела на меня секунды три, не больше, и потом спросила:

– Кто же убит?

– Я не знаю. Вот почему я здесь. Но мне кажется разумным, что, если кто-то умирает у нас на грядке с огурцами и даже полиция не может установить личность, самое вероятное место в окрестностях, где он мог остановиться – если он останавливался в окрестностях, – это «Тринадцать селезней». Ты можешь принести мне учетную книгу?

– Не обязательно приносить ее, – ответила Мэри. – Сейчас у нас только один постоялец, и это мистер Сандерс.

Чем больше я разговаривала с Мэри, тем больше она мне нравилась.

– И это его номер, – любезно добавила она.

– Откуда он? – спросила я.

Ее лицо омрачилось.

– Честно говоря, не знаю.

– Он тут прежде останавливался?

– Насколько я знаю, нет.

– Тогда мне надо взглянуть на учетную книгу. Пожалуйста, Мэри! Пожалуйста! Это очень важно! Полиция скоро будет здесь, и тогда будет уже слишком поздно.

– Я попытаюсь… – сказала она и, отперев дверь, выскользнула из номера.

Как только она ушла, я распахнула дверь шкафа. Если не считать пары деревянных вешалок для одежды, он был пуст, и я обратила внимание на кофр, облепленный наклейками, как днище корабля раковинами. Эти разноцветные прилипалы имели имена – Париж, Рим, Стокгольм, Амстердам, Копенгаген, Ставангер и так далее.

Я подергала замок, и, к моему изумлению, он подался. Чемодан был открыт! Две половины легко распахнулись, и я обнаружила себя лицом к лицу с гардеробом мистера Сандерса – серый саржевый костюм, две рубашки, пара коричневых оксфордов[23]23
  Мужские туфли на шнурках.


[Закрыть] (с серой саржей? даже я не настолько глупа!) и мягкая театральная шляпа, напомнившая мне виденные фотографии Г. К. Честертона в «Радио Таймс».

Я вытащила из кофра ящики, стараясь не потревожить их содержимого, – пара волосяных щеток (подделка под черепаховый панцирь), бритва (самозатачивающийся «Валет»), тюбик для бритья («Морнинг прайд Брашлесс»), зубная щетка, зубная паста («Тимол» – особенно рекомендуется для уничтожения бактерий, вызывающих кариес), щипчики для ногтей, расческа (пластик) и пара квадратных запонок (черный янтарь из Уитби, серебром выложены инициалы – Г. Б.).

Г. Б.? Разве это не номер мистера Сандерса? Что может означать это Г. Б.?

Дверь открылась, и мне прошипели:

– Что ты делаешь?

Я вздрогнула. Это была Мэри.

– Я не смогла достать учетную книгу. Папа… Флавия! Ты не можешь так просто рыться в багаже постояльца! Ты навлечешь на нас неприятности. Прекрати.

– Сейчас, – ответила я, заканчивая рыться в карманах костюма. В любом случае они были пусты. – Когда ты в последний раз видела мистера Сандерса?

– Вчера. Здесь. В полдень.

– Здесь? В этом номере?

Она сглотнула и кивнула, отведя взгляд в сторону.

– Я меняла простыни, когда он подошел сзади и схватил меня. Зажал рукой рот, чтобы я не могла крикнуть. К счастью, в этот момент папа позвал меня со двора. Это его чуток испугало, да. Не думай, что я не пыталась отбиться. Ненавижу его грязные лапищи! Я бы выцарапала ему глаза, если бы у меня было хотя бы полшанса.

Она посмотрела на меня с таким видом, будто сказала мне слишком много, как будто между нами внезапно раскрылась огромная социальная пропасть.

– Я бы выцарапала ему глаза и высосала глазницы, – произнесла я.

Ее глаза расширились от страха.

– Джон Марстон, – сказала я, – «Голландская куртизанка», 1605 год.

Повисла пауза длиной примерно в две сотни лет. Потом Мэри начала хихикать.

– Да-а, ну ты и штучка! – сказала она.

Через пропасть был переброшен мост.

– Действие второе, – уточнила я.

Через несколько секунд мы обе согнулись от смеха пополам, прикрывая рты руками, прыгая по комнате и фыркая в унисон, словно пара дрессированных тюленей.

– Фели как-то читала нам ее вслух под одеялом, подсвечивая фонариком, – сказала я, и почему-то эта деталь рассмешила нас еще больше, и мы хохотали, пока не обессилели от смеха.

Мэри обняла меня и сжала изо всех сил.

– Ты чудо, Флавия, – объявила она. – Честное слово. Пойдем сюда – взгляни на это.

Она подошла к столу, взяла черную кожаную коробочку, расстегнула ремень и подняла крышку. Внутри угнездились в два ряда по шесть маленькие стеклянные флакончики, всего двенадцать. Одиннадцать из них были наполнены жидкостью желтоватого оттенка, двенадцатый на три четверти был пуст. Между рядами флакончиков оставалась полукруглая выемка, как будто не хватало какого-то трубчатого предмета.

– Как ты думаешь, что это? – прошептала она, в то время как голос Тулли гремел где-то в отдалении. – Думаешь, это яды? Очередной доктор Криппен[24]24
  Доктор Харви Криппен (1862–1910) – американский врач, ставший фигурантом в одном из самых громких криминалистических дел ХХ века; обвинен в убийстве жены.


[Закрыть], этот наш мистер Сандерс?

Я открыла начатый флакончик и поднесла его к носу. Пахло так, словно кто-то капнул уксусом на липкий пластырь, – острый белковый запах, как будто в соседней комнате жгли волосы алкоголика.

– Инсулин, – определила я. – Он диабетик.

Мэри ошеломленно посмотрела на меня, и я вдруг поняла, как чувстовал себя Архимед, когда сказал в ванной: «Эврика!» Я схватила Мэри за руку.

– Мистер Сандерс рыжий? – требовательно спросила я.

– Рыжий, как кленовый лист. Откуда ты знаешь?

Она уставилась на меня, как будто я была мадам Золандой на церковном празднике, в тюрбане, шали и с хрустальным шаром.

– Волшебная догадка, – сказала я.

8

– Боже мой! – воскликнула Мэри, ныряя под стол и выуживая оттуда круглую металлическую корзину для мусора. – Чуть не забыла! Папа бы убил меня, если бы обнаружил, что я не вынесла мусор. Он страшно озабочен микробами, мой отец, хотя при взгляде на него так не подумаешь. Слава богу, я вспомнила! Фу-у! Ты только посмотри на эту грязищу!

Она скривила лицо и вытянула руку с корзиной. Я с осторожным любопытством глянула внутрь. Никогда не знаешь, на что наткнешься, суя нос в мусор других людей.

Дно корзины было усыпано кусочками и хлопьями выпечки – никакого пакета, просто остатки еды, как будто кто-то ел и не смог доесть. Похоже на остатки торта. Когда я сунула руку в корзину и достала кусочек, Мэри брезгливо отвернулась.

– Посмотри сюда, – сказала я. – Это корочка пирога, да? Золотисто-коричневая, из духовки, маленькие трещинки с одной стороны, словно рисунок. А вот другие кусочки, они изнутри – белее и нежнее. И не такие ломкие, верно? Кстати, – добавила я, – я умираю от голода. Когда ты целый день не ел, все что угодно покажется вкусным.

Я поднесла кусок ко рту, сделав вид, что собираюсь его жадно проглотить.

– Флавия!

Моя рука с хрустящей ношей замерла на полпути к полуоткрытому рту.

– Мм?

– А ну брось это, – потребовала Мэри. – Я выброшу мусор.

Что-то подсказало мне, что этого делать не стоит. Что-то еще подсказало мне, что надкушенный пирог – это улика, которую следует оставить в неприкосновенности до прихода инспектора Хьюитта и двух сержантов. Я на самом деле думала так секунду или две.

– У тебя найдется лист бумаги? – спросила я.

Мэри покачала головой. Я открыла шкаф и, поднявшись на цыпочки, пошарила рукой на верхней полке. Как я и предполагала, между полкой и стенкой был воткнут свернутый клочок газеты, чтобы полка не шаталась. Благослови тебя Бог, Тулли Стокер!

Стараясь не повредить, я осторожно выложила остатки пирога на «Дейли миррор» и свернула газету в аккуратный пакетик. Мэри стояла и нервно смотрела на меня, не говоря ни слова.

– Лабораторный тест, – мрачно пояснила я. Сказать по правде, я понятия не имела, что делать с этими отвратительными объедками. Я подумаю об этом позже, но сейчас мне надо показать Мэри, кто контролирует ситуацию.

Поставив корзину для мусора на пол, я внезапно заметила какое-то шевеление внутри, и должна признаться, что сердце у меня ушло в пятки. Что там такое? Червяки? Крыса? Не может быть – их бы я заметила.

Я осторожно всмотрелась в корзину, и да, действительно, на дне что-то шелохнулось. Перышко! Оно легко, едва заметно колыхалось из-за движения воздуха в комнате, покачиваясь, словно мертвый лист на дереве, – точно так же, как рыжие волосы незнакомца шевелились от утреннего ветерка.

Неужели он умер только сегодня утром? Казалось, с момента неприятности в огороде прошла целая вечность. Неприятности? Ничего себе, неприятность!

Мэри с ужасом смотрела, как я полезла в корзину и достала перышко и кусочек пирога, наколотый на него.

– Видишь? – сказала я, протягивая ей находку. Она отшатнулась, как, должно быть, Дракула отшатывался при виде креста. – Если бы перо упало на остатки пирога в корзине, оно бы не воткнулось в них. «Двадцать четыре черных дрозда запекли в пирог», – процитировала я детскую песенку. – Понимаешь?

– Ты думаешь? – переспросила Мэри, распахнув глаза-блюдца.

– Именно, Шерлок, – ответила я. – Начинкой этого пирога была птица, и полагаю, я могу определить приправу.

Я снова сунула ей под нос перо.

– Какое дивное блюдо, достойное короля, – сказала я, и на этот раз она криво улыбнулась.

Я поступлю точно так же с инспектором Хьюиттом. Да! Я найду разгадку и преподнесу ему на блюдечке.

«Не возвращайся сюда», – сказал он мне в огороде, этот наглец. Какое нахальство!

Что же, я покажу ему парочку трюков!

Что-то мне подсказывало, что ключом является Норвегия. Нед не был в Норвегии, и, кроме того, он поклялся, что не оставлял бекаса на нашем крыльце, и я ему верила, так что он вне подозрений – по крайней мере сейчас.

Незнакомец приехал из Норвегии, я это узнала из самого достоверного источника – достовернее некуда, так сказать. Ergo (это значит «следовательно»), незнакомец мог привезти бекаса с собой.

В пироге.

Да! В этом есть здравое зерно! Какой способ провезти мертвую птицу через дотошную таможню может быть лучше?

Следующий шаг, и мы окажемся точно у цели: если у инспектора нельзя спросить о том, как он узнал о Норвегии, у незнакомца тоже (естественно, ведь он же мертв), значит, где добыть информацию?

И внезапно передо мной открылась дорога, распростерлась у моих ног, словно я стояла на вершине горы. Так, должно быть, Харриет…

Так орел замечает свою жертву.

Я мысленно обняла себя. Если незнакомец приехал из Норвегии, положил мертвую птицу на нашем крыльце перед завтраком и затем объявился в кабинете отца после полуночи, он должен был остановиться где-то неподалеку. Где-то в пределах пешей досягаемости Букшоу. Например, в этом самом номере в «Тринадцати селезнях».

Теперь я знала это наверняка: труп в огурцах – это мистер Сандерс. В этом не может быть никаких сомнений.

– Мэри!

Это снова был Тулли, ревевший, словно бык, и на этот раз, похоже, он прямо за дверью.

– Иду, папа! – крикнула она в ответ, хватая мусорную корзину. – Уходи отсюда, – прошептала она мне. – Подожди пять минут и потом спускайся по черной лестнице – точно так же, как мы пришли сюда.

Она ушла, и через мгновение я услышала, как она в холле объясняет Тулли, что просто хотела еще раз вынести мусор, поскольку кто-то напачкал.

– Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь умер от микробов, которых подцепил в «Тринадцати селезнях», правда, папа?

Она быстро училась.

Пока я ждала, я снова осмотрела кофр. Провела пальцами по цветным наклейкам, пытаясь представить, где он побывал в своих странствиях и что мистер Сандерс делал в этих городах – Париже, Риме, Стокгольме, Амстердаме, Копенгагене, Ставангере. Париж был красным, белым и синим, и Ставангер был таким же.

Ставангер находится во Франции? Я задумалась. Название звучало не по-французски – если только его не следует произносить «Ставанжье» – как «Лоуренс Оливье». Я дотронулась до наклейки, и она съежилась у меня под пальцами, собралась в складки, словно вода перед носом корабля.

Я повторила опыт на других наклейках. Каждая из них была крепко приклеена – так же прочно, как этикетка на флакончике цианистого калия.

Я вернулась к ставангерской наклейке. Она казалась толще остальных, как будто под ней что-то было.

Кровь билась в моих венах, словно вода в мельничном лотке.

Я снова открыла кофр и извлекла безопасную бритву из ящичка. Вынимая лезвие, я подумала, как здорово, что женщинам – за исключением мисс Пикери из библиотеки – не надо бриться. Быть женщиной непросто и без того, чтобы таскать с собой повсюду эти причиндалы.

Осторожно зажав лезвие между большим и указательным пальцами (после происшествия со стеклом мне прочитали лекцию об обращении с острыми предметами), я сделала надрез снизу наклейки, стараясь отрезать тончайшую полоску на границе сине-красной линии, которая шла почти по всей ширине наклейки.

Когда я слегка приподняла надрезанный кусок наклейки тупым концом лезвия, оттуда что-то выскользнуло и с шелестом упало на пол. Это был конвертик из пергамина, похожий на те, что я заметила в чемоданчике сержанта Грейвса. Благодаря полупрозрачности конвертика я увидела, что внутри что-то есть – что-то квадратное и темное. Я открыла конвертик и постучала по нему пальцем. Содержимое упало мне в ладонь – точнее, два содержимых.

Две почтовые марки. Две яркие оранжевые почтовые марки, каждая в отдельной прозрачной обертке. За исключением цвета, они были точными копиями «Пенни Блэк», наколотой на клюв бекаса. Опять лицо королевы Виктории. Что за разочарование!

Я не сомневалась, что отец пришел бы в восторг от безупречного состояния марок, тонкости рисунка, аккуратности перфорации и дивного клея, но для меня это были просто такие штуки, которые клеишь на письмо ужасной тетке Фелисити из Хэмпшира, благодаря ее за дурацкий рождественский подарок.

Кстати, думаю, нет смысла возвращать марки на место. Если мистер Сандерс и тело с огорода – один и тот же персонаж, как я уверена, ему уже никогда не потребуются почтовые марки.

Нет, подумала я, оставлю-ка я их себе. Они мне могут пригодиться однажды, если придется торговаться из-за каких-нибудь неприятностей с отцом, который не способен думать одновременно о марках и дисциплине.

Я сунула конвертик в карман, лизнула указательный палец и увлажнила внутреннюю сторону надреза на наклейке. Потом сильно прижала ее большим пальцем. Теперь никто, даже инспектор Фабиан из Скотленд-Ярда, не догадается, что наклейку трогали.

Мое время вышло. Я окинула комнату последним взглядом, выскользнула в темный коридор и, как инструктировала Мэри, осторожно пробралась к черной лестнице.

– Ты почти так же бесполезна, как седло на корове, Мэри! Как, черт побери, я могу хорошо вести дела, когда ты такая растяпа!

По черной лестнице поднимался Тулли, еще чуть-чуть, и мы столкнемся лицом к лицу!

На цыпочках я побежала в противоположном направлении, по извилистому лабиринту коридоров – две ступеньки вверх туда, три ступеньки вниз сюда. Через несколько секунд я оказалась на верхнем пролете Г-образной лестницы, ведущей к парадному входу. Насколько я видела, внизу никого не было.

Я потихоньку спустилась вниз, оглядываясь на каждом шагу.

Длинный коридор, густо увешанный темными, покрытыми пятнами спортивными иллюстрациями, служил холлом, где селедки, принесенные в жертву за минувшие столетия, оставили запах своих копченых душ, въевшийся в обои. Только солнечный свет, проникавший через открытую дверь, слегка рассеивал сумрак.

Слева от меня был маленький стол с телефоном, телефонным справочником, вазочкой, в которой стояли красные и розовато-лиловые анютины глазки, и большой книгой. Учетная книга!

«Тринадцать селезней» явно не пользовались популярностью у постояльцев: на развороте были указаны имена путников, останавливавшихся тут не только за последнюю неделю, но и ранее. Мне даже не пришлось листать страницы.

Вот оно:

«2 июня, 10:25. Ф. Кс. Сандерс, Лондон».

Больше никаких постояльцев не было ни накануне, ни после этого.

Но Лондон? Инспектор Хьюитт говорил, что погибший приехал из Норвегии, и я знала, что инспектор, как и король Георг, не легкомысленный человек.

Ладно, на самом деле он сказал не так, он заметил, что погибший недавно побывал в Норвегии, а это совсем другой коленкор.

Но я не успела обдумать этот вопрос, потому что сверху послышался шум. Это снова был Тулли, вездесущий Тулли. По его тону я определила, что Мэри опять провинилась.

– Не смотри на меня так, детка, иначе я заставлю тебя пожалеть об этом.

На этот раз он тяжело топал вниз по главной лестнице! Через несколько секунд он меня увидит. Только я было собралась рвануть к парадной двери, как прямо перед входом остановилось черное такси, крыша которого была завалена багажом, а из окна торчали деревянные ножки штатива для фотоаппарата.

Тулли на миг отвлекся.

– Приехал мистер Пембертон, – сказал он театральным шепотом. – Он рано. И что же, девочка моя, я тебе говорил, что так и будет, верно? Шевелись давай, убери грязные простыни, а я пока найду Неда.

Я определенно поставила рекорд! Бегом обратно мимо спортивных картинок, в задний вестибюль и наружу во двор.

– Нед! Пойди займись багажом мистера Пембертона.

Тулли был прямо позади меня, он тоже шел во двор. Хотя меня сразу же ослепило яркое солнце, я увидела, что Неда нигде нет. Должно быть, он закончил разгружать грузовик и пошел заниматься другими делами.

Не успев даже подумать, я запрыгнула в кузов и распростерлась рядом с грудой сыров.

Глядя сквозь щели между сваленными сырными кругами, я видела, как Тулли вышел во двор, осмотрелся и вытер красное лицо фартуком. По его одежде я поняла, что он наливал пиво. Бар, должно быть, уже открыт.

– Нед! – заорал он.

Я знала, что он, стоя на свету, не заметит меня в грузовике, надо просто лежать тихо и не поднимать головы.

Я обдумывала это, когда к воплям Тулли присоединились еще несколько голосов.

– Тулли, дружище! – сказал один. – Спасибо за пинту!

– До встречи, – добавил другой. – Увидимся в следующую субботу.

– Скажи Джорджу, что он может поставить рубаху на Морскую Звезду. Только не забудь уточнить, на чью рубаху!